Текст книги "Янка при дворе царя Петра"

– Я в порядке, Пит, – она проглотила комок, образовавшийся в горле. – Прости меня, я доставил столько неприятностей.

– По работе и награда будет, – раздался сзади голос патриарха. Янка оглянулась. Патриарх медленно подошел.

– Ну, что, непослушник, набегался, накликал тучи на свою головушку? – дружелюбно спросил он у Янки, она опустила голову. – Что ж вижу, что раскаиваешься. Бог тебя простит, а вот государю решать, простить тебя или нет. А пока умыть тебя да причесать надобно, крестины скоро.

Два монаха увели Янку умываться, а в трапезной начали накрывать столы для завтрака. Монахи ушли к утренней службе, и скоро за столом остались лишь Петр, патриарх и ребята.

* * *

– Ну, что, государь, простишь своего отрока? – спросил патриарх. – Говорил я тебе, ничего с ним не случится. Все в руце Божьей.

– После крестин и поглядим, – неопределенно сказал Петр, и взгляд его стал жестким. Алексашка тут же вычислил его мысли. Он наклонился к ребятам и прошептал:

– Чую, будет сегодня Янке жаркая баня с перцем.

– Почем тебе знать? – недоверчиво спросил Иевлев.

– Так тут и знать не надобно, только на государя взгляни.

Все ребята посмотрели на Петра, который беседовал с патриархом. Он подавлял гнев, это было видно даже слепому.

– А уж ты и рад! – укоризненно сказал Иевлев.

– По работе и награда, – повторил Меньшиков фразу патриарха.

Вошли монахи, привели умытую и причесанную Янку. Патриарх оглядел ее:

– Ну, вот и ладно, теперь и к крестинам подготовиться можно. Не передумал еще, государь, у этого постреленка крестным быть?

– Да нет, напротив, еще больше сего захотел, – каким-то странным голосом произнес Петр и посмотрел на Янку так, что ее замутило.

– Ну, вот и ладно. Трапезничайте пока, а я отрока подготовлю к крестинам. Пойдем, сыне, – обратился он к Янке. Она на парализованных ногах, поникнув, послушно пошла за патриархом.

* * *

Он привел ее в часовню, напоминающую маленькую церковь. Янка, задрав голову, рассматривала ее внутреннее убранство. Со стен на нее смотрели фрески с ликами святых, различные сюжеты на библейские темы. Патриарх ввел ее в дверь за алтарем, в которую никто не входил во время службы за исключением попа, это Янка вспомнила, потому что однажды чисто из любопытства заходила в церковь с подружками.

– Встань сюда, отрок, – сказал патриарх и указал на бархатный коврик возле распятья. Здесь же находилась низенькая тумбочка, напоминающая кафедру.

– На колени встань, – подсказал патриарх, видя, что Янка растерянно топчется возле коврика. Янка повиновалась. Теперь мини-кафедра была ей в самый раз. Патриарх сложил ей руки на кафедре и велел сцепить пальцы в замок.

– Ну, вот, отрок, – наконец торжественно заговорил он, – сегодня ты познаешь таинство крещения. А пока скажи мне, знаешь ли какие-либо молитвы?

– Нет, отче, – тихо ответила Янка.

– Что, совсем никаких не знаешь? – удивился патриарх, спустив свой голос с небес на землю.

– Нет, не знаю.

– Тогда, для начала выучишь сейчас одну, – он достал откуда-то толстенную книгу в кожаном переплете, отыскал нужную страницу и положил книгу на кафедру перед Янкой.

– Читай и запоминай, – указал он ей на текст.

Янка посмотрела на витиеватые буквы с какими-то непонятными росчерками над словами, и подняла удивленные глаза на патриарха.

– А на каком языке написана молитва?

– На славянском. А ты что же и читать не умеешь?

– Читать я умею, но этот язык мне не знаком.

– Эко горе! Ну, тогда слушай и вникай, – он снова взял книгу и начал медленно читать «Отче наш». Янка повторяла за патриархом загадочные и непонятные вначале слова и уже через пять минут знала молитву наизусть.

– Похвально, отрок, – сказал довольный патриарх, когда Янка без запинки отчеканила ему молитву. – А веруешь ли ты в Господа нашего?

– Скорее всего, да, потому что это чудо, что я вернулся из леса.

– Ну, что ж, похвально, – снова сказал патриарх, – ну, а теперь давай по душам поговорим, – он поманил ее к себе, сел на лавку возле стены и показал ей сесть рядом. Янка подошла и села.

– Скажи мне, сыне, как теперь ты вину свою перед государем искупишь? – доверительно спросил патриарх, словно был ее старым знакомым.

– Не знаю, – покраснела Янка, опустив голову, – я на все готов, лишь бы он меня простил, – она решительно посмотрела на патриарха.

– А коли, вот такой прутик увидишь в его руке, – прищурился патриарх, указывая на пучок прутьев, висящих возле иконы на стене, – не испугаешься?

– Честно? – спросила Янка, немного похолодев.

– Честно.

– Испугаюсь, – вздохнула Янка.

– А коли посечет он тебя?

– Это уже наверняка, – у Янки запылали уши. – Ну и пусть! Лишь бы простил! Господи, стыд-то какой! – она закрыла лицо руками, потом запустила пальцы в волосы. – Провалиться готов!

– Смирение, сыне, может государь тебя и помилует.

– Свежо придание, да верится с трудом, – процитировала Янка знаменитую фразу и усмехнулась, – нет, Пит привык доводить любое дело до конца. Я виноват и должен отвечать за свои поступки. Самое смешное, что я всегда попадаю в историю по собственной инициативе. А инициатива наказуема. Будь что будет.

– Ну, благослови Бог! – перекрестил ее патриарх. – Пойдем сыне, уж верно готово все.

И они вышли из-за алтаря.

* * *

В часовне уже зажгли свечи, принесли купель, раздули ладан в кадиле, положили на аналой молитвенник и серебряный крест. Скоро пришли певчие, Петр, Алексашка и остальные стольники. Всем роздали свечи, и обряд крещения начался. Янка воспринимала все как в тумане, не помня почти ничего. Она как робот выполняла все, что говорил патриарх. Единственное, что она запомнила, это как патриарх подвел ее с молитвой к купели и, наклонив ей голову, полил на нее святой водой из серебряного кувшина со словами «крещается раб божий Иоанн». Потом он выстриг ей клочок волос, и, закатав в кусочек воска, бросил в купель. Комочек как поплавок вынырнул и поплыл по воде.

– Хороший знак, государь, долго будет жить твой крестник! – заметил патриарх. Затем он подал Петру серебряный крестик на нитке. Его Петр надел Янке на шею. Она, наученная патриархом, поцеловала крестик и перекрестилась по всем правилам православия. Ритуал был окончен, и Янка посмотрела на Петра. Он поставил свечку перед иконой, перекрестился и подозрительно дружелюбно взглянул на нее.

– Ну, крестник, пойдем теперь поговорим с тобой.

Она вышла из оцепенения, а он взял ее за руку и повел из часовни. Стольники как-то наспех бросили ей вслед что-то вроде поздравлений, но она не прореагировала. Ее опутал мучительный страх, который терзал ее еще в лесу.

* * *

Петр привел ее в келью и запер дверь. Сел на лавку и посмотрел на Янку.

– Ну, что же, Янка, теперь ты мне вроде родной стал. Крестник – это как сын или младший брат. А я теперь тебе как отец или брат старший. Ну, и что же мне теперь с тобой, неслухом делать, а? – он почти спокойно смотрел на Янку, только в глубине глаз у него вспыхивали недобрые огоньки.

– Делай, что хочешь, – переглотнув, с деланным равнодушием сказала Янка. – Я уже себя достаточно долго казнил, теперь твоя очередь.

– Изрядно сказано, – ровно сказал Петр и усмехнулся. – Я вижу, ты хорошо понял, что наказание твое неизбежно. Но тебе предстоит выбор.

– Вот как? У меня даже выбор есть?

– Не дерзи, а слушай! – чуть повысил голос Петр. – Ты должен выбрать либо наказание публичное, либо с молитвой.

– И в профессии палача есть своя романтика, – мрачно сказала Янка и посмотрела на него. – Я выбираю второе, потому что не переживу стыда от первого.

– Добро, – произнес Петр. – Но советую тебе, Янка, придержать свой дерзкий язык, а то и за него тебе придется отвечать. Ты выбрал второе, это было твое право. А теперь ответь, знаешь ли какие-нибудь молитвы?

– Знаю одну «Отче наш», патриарх научил, – неловко сказала Янка, а сама подумала, скорее бы уж все это кончилось, сил нет терпеть его издевательства. И в ней проснулась спасительная злость, которая приглушила тошнотворный страх.

– А теперь разъясню тебе суть, – спокойно сказал Петр, – во время наказания ты будешь вслух читать молитву и, не дай Бог, какое лишнее слово скажешь или возглас подашь! Понял ли?!

– Понял, – едва шевеля пересохшими губами, произнесла она, увидев его бешеные глаза. Страх опять начал опутывать ее. Стоп, бояться поздно, подумала Янка, чуть не теряя сознание от стыда.

– А теперь снимай штаны, и на лавку! – скомандовал Петр, поднимаясь и засучив рукава.

– Иди ты, – огрызнулась она машинально и сделала шаг назад.

– А будешь ерепениться, трижды молитву прочитаешь! – гневно предупредил Петр. – Ну, что штаны сам снимешь, или помочь? – он подошел к иконе. И тут только Янка заметила в этом углу ведро, из которого торчали длинные прутья. Петр спокойно выбрал три из них, стряхнул с них воду и обернулся.

– Ну, долго еще ждать? – спросил он окаменевшую Янку. Ей очень захотелось разреветься, но она сдержалась и только часто задышала.

– Не выводи для Бога из терпения, Янка, а то ведь ты меня знаешь!

Янка поняла, что выхода у нее нет и дрожащими руками, схватилась за джинсы. Подошла к лавке, расстегнула их, и, сгорая от стыда, улеглась на живот. Петр подошел и сдернул ей джинсы до колена и увидел еще и плавки.

– Эк, штанов на тебе! – и Янка почувствовала, что и плавки спускаются вслед за джинсами. У нее потемнело в глазах от стыда. Она вся сжалась, ожидая удара.

– А теперь молись, Янка!

Свистнули, рассекая воздух, прутья, и острая боль врезалась в ее обнаженное тело. Янка зажмурилась, сцепив зубы.

– Не слышу! – новая боль.

– Отче наш, – прошелестела Янка сквозь зубы.

– Громче!

– Иже еси. – едва сдержав крик от нового удара, сдавленно сказала Янка. Дальше сдержаться было невозможно.

– Громче!

– На небеси! Ай! Да святится! Мама! Имя твое! Ай! Да прийдет! Вау! Царствие твое! А! – и так далее. За каждое междометье доставалось сильнее, чем за слово молитвы. Янка уже не читала, а кричала молитву, просто умирая от стыда и боли.

– Вот так! Еще громче! Еще! – приговаривал Петр, полосуя ее все нещадней.

* * *

А за дверью, прислушиваясь к ее воплям, покатывался со смеху Меньшиков. Подошли еще стольники.

– Чего смешного нашел? – с укоризной спросил Иевлев. – Тебя бы так!

– А что, не так что ли, коли провинюсь, бывает? – отсмеявшись, спросил Алексашка. – По Сеньке и шапка. Не удрал бы ночью, не валялся бы под розгой, сам виноват!

* * *

Янка, наконец, доорала молитву до конца.

– Ну, что, довольно на сей раз? – усмешливо спросил ее Петр, прекратив экзекуцию. У Янки пылали стыдом уши. Она, зажмурившись, лежала и молчала.

– Вижу, что довольно, – добродушно сказал он и отошел. Бросил прутья в ведро, опустил рукава.

– Отлежись пока, я скоро приду, – и он вышел.

Янка подняла голову, потом обернулась, посмотрела на свой красный как у гамадрила исполосованный зад и больше не в силах сдерживаться, разревелась. Наревевшись, она почувствовала облегчение, словно камень с души свалился. Янка, морщась, еле натянула плавки, тихо мыча от боли, встала на ноги и осторожно надела джинсы. Ожидание праздника всегда воспринимается острее самого праздника, подумала она, поморщившись и дотрагиваясь до своего пострадавшего зада. Потом попыталась присесть, но, вскочив как ошпаренная поняла, что в ближайшее время все придется делать стоя. Тогда Янка ничком прилегла на кровать и закрыла глаза.

Вошел Петр, Янка обернулась и осторожно встала. В душе не было ни обиды, ни досады, только небольшое чувство неловкости. Она подошла к нему.

– Ты простил меня, крестный? – она подняла голову и посмотрела ему в лицо. Он ласково обнял ее и поцеловал в лоб.

– Глупый ты, братишка! – ласково сказал Петр. – Учить тебя еще и учить, – он посмотрел ей в глаза. – Но, думаю, сегодняшний урок тебе надолго запомнится, – он смехом щелкнул ее по носу. – Ну, а теперь расскажи мне все по порядку, как было, – он сел на лавку. – Садись, – предложил Янке.

– Издеваешься? – обиделась она. – Нет уж, спасибо, я постою!

– Прости, Янка, запамятовал, что сидеть ты не можешь! – засмеялся Петр. – Ладно, не сердись.

Янка рассказала Петру, все как было. Он хмурился, потом удивленно вскинул брови.

– Ты ночевал в стане у разбойников? А дорогу запомнил?

– Честно говоря, нет, но, если бы даже и запомнил, прости, но я не предатель.

– Ну-ну, – вздохнул Петр, он был явно не доволен янкиной откровенностью, хотя, поймал себя на мысли, что будь он на ее месте, поступил бы так же.

– Ну, что же, за непослушание ты ответил, заодно и молитву запомнишь покрепче, – он подмигнул ей. – На, держи, – он достал из кармана кафтана синюю бейсболку.

– Спасибо, Пит! А я и не заметил, когда ее потерял. – Янка улыбнулась и взяла у Петра бейсболку.

– Ну, теперь пошли трапезничать. Проголодался, поди, бесенок? – усмехнулся Петр, хлопнул ее по плечу, и они пошли в трапезную.

* * *

Там их встретил патриарх. Он окинул взглядом сияющую Янку, хотя заметил ее красные, заплаканные глаза, и поклонился Петру. Провел их к столу.

– Ну, что, государев крестник, простил ли тебя крестный твой? – усаживаясь с ними за стол, спросил патриарх.

– Простил, отче! – кивнула Янка, забираясь на лавку коленями.

– А чего же ты, отрок, как положено не садишься, али не можешь? – лукаво спросил патриарх.

– Угу, – сконфузилась Янка, – у меня там маленькое ранение, мне туда немножко попало, – с акцентом шуткой сказала она. Петр просто покатился со смеху, усмехнулся и патриарх.

– Молодец, отрок! И ответ держать умеешь и не обижаешься на ближнего своего! – похвалил ее патриарх.

– Это на него что ли? – Янка указала глазами на Петра. Патриарх кивнул.

– Слышь, ближний, хлебушка передай! – толкнула Янка Петра локтем.

– Ну, ты… – Петр не нашел, что сказать. – Вот, слыхал, отче? – обратился он к патриарху. – И вот так всегда! – он развел руками и засмеялся.

* * *

После завтрака собрались в обратный путь. Распрощались с патриархом, сели в лодки и поплыли обратно на корабль. Практически он выдержал испытание. А Петру нужно было спешить в Преображенское. И ему и Янке в Переславле находиться стало опасно.

После полудня они прибыли на верфь. Петр быстро дал распоряжения работать без него, и, оставив кое-кого из стольников следить за работами, вместе с Ромодановским, Нарышкиным, Алексашкой и Янкой в сопровождении охраны в двух каретах двинулись в Преображенское.

Карета мерно покачивалась. Янка, наглотавшись анальгина, чтобы не больно было сидеть, сидела рядом с Петром, который со скукой слушал нудный доклад Ромодановского о работе на верфи, о подрядах, о воровстве и многом другом. Наконец, Петр досадливо поморщился.

– Ох, и нуден ты, князюшка, право. Спи лучше, дома доложишь.

– Твоя воля, батюшка. – лениво пробубнил тот и скоро захрапел. Петр тоже прикрыл воспаленные бессонной ночью глаза. Янка пододвинулась поближе к нему.

– Крестный, – позвала она тихо.

– Ну, – отозвался Петр, не открывая глаз.

– Скажи, а тебя самого когда-нибудь били?

– Чего? – Петр открыл глаза и взглянул на Янку. – Ты это к чему?

– Ну,… просто скажи.

– Было дело, – улыбнулся Петр, – мне осьмой годок тогда шел.

– А за что? – спросила Янка, незаметно включив диктофон, такой исторический факт нужно было зафиксировать.

– Помню, у маменьки ваза стояла китайского фарфору, красивая. Маменька ей очень дорожила, а я возьми да и разбей. Нечаянно, конечно, баловался и зацепил. Перепугался, помню, страшно. А Никита Зотов, воспитатель мой, меня за ухо и к маменьке. А я вырываюсь и кричу: «Пусти, а то голову отрублю!» – Петр тихонько засмеялся и продолжал. – Зело маменька тогда разгневалась и говорит: «А ну, Никита, поди, срежь лозу, да дай почувствовать сыну моему возлюбленному тяжесть вины его!» – Петр замолчал.

– Ну и что, сильно тебе досталось тогда? – спросила Янка.

– Еще как! – вздохнул Петр. – Никита со мной не церемонился, а снял штаны, да и отодрал, как следует. Я на него после так обиделся, неделю не разговаривал.

– Значит, ты знаешь, что такое боль, – сказала Янка, будто делая какой-то вывод.

– Да уж узнал. А к чему ты спросил?

– Ты знаешь боль и в то же время причиняешь ее другим. Как же ты можешь драться?

– А ежели слов не понимают? – начал сердиться Петр. – Как о стену горохом!

– А ты хоть раз выяснял, говорил, убеждал? – тоже рассердилась Янка. – Что ты после порки чувствовал?

– Стыд и себя жалко было, – ответил Петр.

– Знаешь такую заповедь: поступай с другими так, как бы ты хотел, чтобы поступили с тобой, – наставительно сказала Янка, подражая патриарху.

– Знаю, а ежели упрямы?

– А ты имей терпение, умей убедить! Действуй методом убеждения, а не принуждения, если кто-то не прав. А битье, это признак твоей слабости и бессилия. – Янка серьезно взглянула на него. Он усмехнулся, выпятив губы.

– А не о себе ли ты говоришь? Обижаешься на меня?

– Иногда может, и обижаюсь, благо доставалось мне от тебя лишь дважды, – буркнула она. – Знаешь, как руки чешутся в обратную тебе вмазать! – она сжала кулаки и даже засопела.

– Чего? – искренне удивился Петр. – Да, Янка, дерзости тебе не занимать! Помяни мое слово, ей-ей за язык тебе не раз еще влетит! Неужели не боишься ты меня?

– Когда представляю, что ты со мной можешь сделать за провинность, очень боюсь, – усмехнулась Янка. – А так в принципе ты классный пацан, хотя и безбашенный временами.

– Эх, кабы все так ко мне относились как ты, просто, – мечтательно вздохнул Петр и закрыл глаза. На соседнем сидении мирно свистел носом Ромодановский.

* * *

Петр заснул, а Янка задумалась. Как же быть, как вернуться домой? – снова встал в голове этот мучительный вопрос. Конечно, тут интересно и материала она собрала кучу. Ребята от зависти полопаются, усмехнулась про себя Янка, но тут же нахмурилась. Меня нет в моем времени почти месяц, все наверно уже с ума посходили. Янке стало грустно. Потом она с досадой посмотрела на свои изрядно потертые штаны. Как же оказывается трудно быть мальчишкой, подумала Янка. Раньше мне казалось, что им в жизни проще, а оказалось… Сколько надо мужества, терпения и спортивной подготовки, чтобы постоянно уметь постоять за себя. Нет, плохая я актриса, подумала Янка, пора кончать маскарад, надо признаваться и будь что будет. Она посмотрела на спящего Петра. Эх, Пит, ты такой суперский пацан, глядя на него, подумала Янка, если бы ты учился вместе со мной, мы бы наверняка сидели за одной партой, и может быть, даже дружили. И на тусу вместе бы ходили, отрывались там по полной. Я бы тебя на самбо записала, тренировались бы вместе. Жаль, что ты останешься здесь, и я смогу прочитать про тебя лишь в учебнике по истории. А вот как тебе признаться, кто я на самом деле, надо подумать. Она вздохнула и тоже закрыла глаза.

* * *

В Преображенском Петра ждало письмо от Лефорта. Его привез Воронин. Петр его простил, и, зайдя к матери и Наталье, пошел к себе. В письме Лефорт звал Петра в гости, поясняя это тревожным временем и опасными выпадами царевны Софьи. И там же Лефорт намекает на ассамблей, который состоится вскоре, а по какому случаю не указывает. Петр очень обрадовался и решил ехать на следующий день, потому что не хотел огорчать мать, которая очень обрадовалась его приезду. Янка отпросилась у Петра проведать Наталью, по которой тоже очень соскучилась.

На этот раз Янка без труда отыскала царевнины покои. Время было послеобеденное, и все во дворце отдыхали. И поэтому было тише обычного. Слегка стукнув в дверь, Янка осторожно просунула голову в комнату Натальи. Царевна сидела у окна и вышивала. Она сначала не заметила Янку.

– Наташа, здравствуй! – окликнула ее Янка. Наталья вскинула голову, глаза ее радостно вспыхнули.

– Батюшки, кто пришел! – она всплеснула руками, вскочила, подбежала к Янке, буквально втащила ее в комнату и закрыла дверь. Обняла, расцеловала в обе щеки.

– Ах ты, соловушка мой! Вернулся таки! – потом рассмотрела Янку. – А похудел-то, а загорел-то как! Батюшки! Совсем тебя братец заморил в своем Переславле! Ну, проходи, садись, рассказывай, – она усадила Янку за стол напротив себя, пододвинула миску со сладостями. – Покушай-ка, небось, давно не баловался, – она снова взялась за пяльцы и нежно улыбнулась Янке. – Чего же ты молчишь, Янка?

– Наташа, я… я очень скучал по тебе, правда. – взволнованно сказала Янка, очень тронутая ее вниманием. И у нее мелькнула шальная мысль, а что, если сначала открыться Наталье.

– И я тоже скучала по тебе, Янка, – сказала царевна, потом отложила рукоделие. – Ну, расскажи, как там успехи у братца? Не раздумал еще флотилию строить?

– Дела идут помаленьку, строительство движется, – начала рассказ Янка, – один корабль уже на воду спустили.

– Ах, ты! – удивилась Наталья.

– Да, и мы даже на нем по озеру плавали, – похвалилась Янка.

– Ой, ты! И не страшно было?! – испуганно и восторженно воскликнула царевна.

– Не-а, ни капельки, знаешь, как здорово! Под парусом как птица, корабль вольно мчится! – торжественно выдала Янка небольшой каламбур и рассмеялась. Наталья поддержала ее нежным звонким смехом.

– А ты оказывается пиит, Янка. А вот я бы ни за что на корабле не поплыла, страшно ведь.

– Ой, не зарекайся, Наташа, – лукаво подмигнула ей Янка. – Все поплывут, и ты в числе первых пример покажешь.

– А по чем тебе знать? – кокетливо спросила царевна.

– А вот посмотришь!

– Ну, и куда же вы на корабле поплыли?

– Просто так по озеру, чтобы испытать его. Плыли мы, плыли, и тут вечер наступил, – таинственным голосом рассказывала Янка. – Причалили мы у какого-то монастыря и попросились переночевать. – Янка многозначительно замолчала.

– А потом что? – спросила Наталья, уже заслушавшись рассказом Янки.

– А ничего, переночевали, а утром назад поплыли.

– И все? – разочарованно спросила царевна.

– И все, – вздохнула Янка.

– Ой, ли? – Наталья, прищурившись, посмотрела на нее. У не умевшей прилично врать Янки, вспыхнули щеки, она опустила голову.

– Знаешь, Янка, а у меня вот такое чувство, что что-то произошло в монастыре, а ты не хочешь мне рассказать, ведь, правда? – Наталья подсела к ней и обняла за плечо. – Ну, рассказывай, что было.

– Ничего особенного, – пожала плечами Янка, – просто твой брат стал и моим старшим братом.

– Как это? – удивилась Наталья.

– А так, – Янка достала из-за пазухи крестик, – я теперь его крестник.

– Так ты что же, некрещеный был? – еще больше удивилась Наталья.

– Был, – кивнула Янка. – Был просто Янка, а стал «раб божий Иоанн». – Янка засмеялась.

– А братец, значит, твоим крестным стал. Ну и выдумщики! – Наталья тоже рассмеялась. – Что же, теперь ты и мне тоже не чужой, выходит, – она чмокнула Янку в щеку, – теперь ты и мой братишка!

– А ты моя сестренка! – и Янка тоже поцеловала ее.

– И все же, Янка, что-то мне подсказывает, что ты не все мне рассказал. – Наталья снова взглянула на Янку.

– Почему ты так решила? – смутилась Янка.

– Ну, ты сам подумай, зачем тебе скрывать такую добрую новость? Ведь теперь ты крестник самого государя! А, Янка?

Янка потупилась и засопела.

– Так что же случилось в монастыре? Почему вы так спешно вернулись? Ведь не спроста, да? – терпеливо допытывалась Наталья.

– Ты прямо как следователь, Наташа, ничего от тебя не скроешь, – смущенно улыбнулась Янка. – Да, мы уехали так срочно, потому что меня чуть не похитили слуги царевны Софьи.

Наталья испуганно ахнула и схватилась за щеки.

– И беда эта едва не случилась по моей вине, – печально вздохнула Янка и поведала царевне историю, приключившуюся с ней в монастыре. Наталья сначала ахала, а потом рассердилась.

– Ох, и неслух ты, Янка! Уж я бы тебе такую трепку за это задала! А братец что же?

– Он сделал так как ты говоришь. После крестин он задал мне такую трепку! Оё-ёй! – Янка покрутила головой и покраснела. А Наталья рассмеялась.

– Сам виноват, бедолага! Не нужно было звезды считать! – потом пожалела ее, прижав к себе. – Больно, небось, было?

– Да, уж, было. Но я не обиделся, знаю, сам виноват! – она улыбнулась и посмотрела на царевну. – Наташа, я хочу открыть тебе одну страшную тайну, – решительно сказала Янка. – О ней не знает даже Пит. Только обещай, что никому не скажешь!

– Твоя тайна умрет вместе со мной, ей-богу, Янка! – Наталья перекрестилась, и ее большие глаза стали круглыми, точь-в-точь как в момент честных обещаний у Петра. Янка глубоко вздохнула и подумала: «скажу!»

– Понимаешь, получилось так, – собираясь с мыслями, начала Янка, – что никто не догадался, кто я на самом деле.

Наталья посмотрела на нее с удивлением, а Янка продолжала:

– Ты только не волнуйся, Наташа,…я… я не мальчик, я девочка…

– Ты не мальчик? – после небольшой паузы удивленно спросила Наталья. – А твой костюм?

– А что костюм? Долго, что ли переодеться? Ты что, мне не веришь?

– Верю, только как-то странно все, – растерянно сказала Наталья. – А сколько же тебе лет?

– Шестнадцать.

– А по тебе и не скажешь, – смущенно улыбнулась Наталья. – Маленькая ты и щуплая, как парнишка, да еще стриженая. А звать-то тебя как на самом деле?

– Вообще-то полное мое имя Татьяна, а зовут все Янкой, я уже привыкла. Ну, вот ты и знаешь, кто я на самом деле. – Янка улыбнулась и посмотрела на Наталью. Та все еще растерянно смотрела на нее.

– А братец ни о чем не догадался! – засмеялась царевна.

– Не скажи, – Янка покрутила головой, – он раз мне намекнул, что у меня глаза как у девчонки.

– А ты ему откроешься?

– Чем дальше, тем сложнее, – вздохнула Янка. – Я завралась вдрызг! Уже и сама не рада, так запуталась, даже противно! Подумаю, как поумнее все состряпать и попозже откроюсь.

– Смотри, как бы совсем поздно не было! – предупредила Наталья. – Ведь порет-то он тебя как мальчишку, а ты и терпишь, эка нужда. Я бы на твоем месте давно бы призналась, не вытерпела!

– Но и хулиганю я как мальчишка! – возразила Янка. – А вообще ты права, мне так страшно бывает, когда он сердится. У меня не раз мысль возникала в такой ситуации признаться, а потом думаю, а вдруг поссоримся только из-за этого. И все, сразу не могу!

– Он тебе нравится? – вдруг спросила Наталья.

– Кто? – не поняла Янка сначала.

– Ну, братец? Как он тебе?

– Вопросики у тебя, Наташа! – Янка почему-то покраснела. – Я как-то не думала об этом серьезно. А вообще он классный пацан, в принципе в моем вкусе, но это только между нами.

– Странная ты, Янка. – Наталья приподняла бровь. – Смелая и бедовая как парень! – она взъерошила Янке волосы и засмеялась.

– Великое дело штаны надеть, – усмехнулась Янка. – А ты сама попробуй, Наташа, почувствуешь разницу.

– Да что ты! Грех ведь это!

– Глупости! – горячо возразила Янка, – грех делать зло, а это всего лишь одежда.

Тут в дверь постучали. Вошел Меньшиков, поклонился Наталье.

– Матушка, Наталья Алексеевна, не утомил ли тебя сей отрок?

– Не утомил, Александр Данилыч! А тебя что ли братец послал за ним?

– И за ним, и за тобой тоже. Велел на ужин позвать в столовую палату.

– Ах, ты, заговорились мы с тобой, Янка, а уж вечер наступил! – Наталья поднялась, за ней встала Янка. – Ну, пойдем, раз пригласили, – царевна обняла Янку за плечо, и они вышли вслед за Алексашкой. В коридоре Янка подмигнула Наталье, а та понимающе улыбнулась и приложила палец к губам.

* * *

После ужина Янка попрощалась с Натальей и по настоятельному приказу Петра улеглась спать, так как отправляться к Лефорту запланировали рано утром.

На следующее утро Петр с Меньшиковым и Янкой выехали на Кукуй. Ближе к обеду они были уже на месте. Лефорт как всегда вылетел на встречу. Петр обнял его.

– Ну, здорово, Франц! Не видались уже лет сто, наверное, спасибо, что вспомнил.

– Друг мой Питер тоже, наверное, вспоминал старого Франца, – хитро прищурился Лефорт и обратил внимание на Янку. – О, Питер, с тобой опять сей юный сердцеед? – он рассмеялся.

– Почему сердцеед? – удивился Петр и посмотрел на Янку. Она покраснела.

– О, так ты не знаешь из-за чего у него произошла дуэль с юным Ренсеном?

– Про дуэль-то я знаю, – усмехнулся Петр, – он у меня за нее сполна получил, а вот из-за чего, про то я его не спрашивал. Из-за чего же?

– Из-за сестры юного Ренсена! Янек поцеловал ее буквально на глазах ее брата! – воскликнул эмоциональный Лефорт и засмеялся.

– Ну,… Янка,… однако. – Петр даже не находил слов от изумления. Алексашка давился смехом и прыскал в кулак. У Петра, наконец, тоже дрогнули губы, и он рассмеялся.

– Ах ты, суки сын! – говорил Петр, все еще смеясь, когда шли за Лефортом в дом. – Алексашка, а ведь он тебя обошел! – обратился он к Меньшикову.

– Долго ли умеючи-то, мин херц. – засмеялся Алексашка.

– Как раз умеючи-то и долго! – подала голос, все это время молчавшая Янка. Алексашка удивленно свистнул, а Петр влепил ей подзатыльник.

– Соплив ты еще про такое думать, – строго сказал он. Янка врубилась, что не попала в тему и прикусила язык.

* * *

Внутренне убранство Лефортова дома напоминало музей. Сколько в нем комнат Янка не поняла, но там, куда привел их хозяин, было ослепительно здорово. Небольшая зала с четырьмя окнами мягко освещалась солнечным светом. Между окнами и на стенах висели канделябры со свечами. В углу камин, выложенный голландской плиткой, на нем часы в бронзовом корпусе в виде каких-то цветов и купидонов с крылышками. На всех стенах картины. Возле камина стол, накрытый красной бархатной скатертью. На столе шандалы со свечами, чернильница, какие-то бумаги, перья, старинное ружье в полуразобранном виде. Возле стола и у всех стен стояли красивые бархатные кресла и стулья с резными спинками и ножками. Напротив окон были зеркала от пола до потолка, и от этого в зале было еще светлее.

Янка слегка заробела перед этим музейным великолепием, но, видя, что Петр с Лефортом уселись в кресла, немного осмелела. Заложив руки за спину, Янка, не спеша, направилась вдоль стены, рассматривая картины. Дойдя до камина, у которого Лефорт расположил Петра и Алексашку, Янка протянула было руку, чтобы дотронуться до плитки, обрамляющей камин, но тут же отдернула ее и смущенно обратилась к Лефорту.

– Франц Иванович, можно?

– Что? – не понял ее Лефорт, поднимая глаза от чертежа, который насматривал с Петром.

– Потрогать. – Янка показала на камин.

– Ну, разумеется, мальчик, – засмеялся Лефорт. – можешь трогать и не бояться. Ты, наверное, подумал, что если дотронешься, все сломается, – не переставая смеяться, ломано говорил он. Потом поднялся и подошел к Янке, которая совсем смутилась. Лефорт бережно взял ее руку и прикоснулся ей к камину.

– Вот видишь, ничего не случилось.

– Чего это ты так заробел, а, Янка? – подал голос Петр, все это время следивший за происходящим.

– Ну, у нас, там, где я живу, так красиво только в музеях ну и еще в домах сильно крутых бизнесменов. И в музеях ничего нельзя трогать, только смотреть, – пояснила всем Янка. – Однажды я был в музее, типа вашего дома, – начала рассказывать Янка, поглядев на Лефорта. – а там возле каждой стены в каждом зале сидят старушки-смотрительницы и следят, чтобы никто ничего не трогал. Вот я, значит, иду вдоль стены, – изображая как это было, продолжала Янка, – остановился возле статуэтки, типа этой, – она подошла к стене и указала на бронзовый шандал в виде девушки, – оглянулся, вроде не глядит старушка, и только руку протянул, а она как завопит на весь зал: «Не трогайте экспонаты руками!», все посетители даже подпрыгнули. У меня до сих пор руки трясутся, когда эту старушенцию вспоминаю, – смеясь, закончила Янка. Все дружно рассмеялись ее рассказу.