Текст книги "Странные люди. Очерки о мистиках и сионистах"

С друзами у Олифанта случился настоящий роман. Они почитали его как шейха. С покупкой дома вышла скандальная история между двумя друзскими деревнями. В деревне Эсфия местные христиане запросили с него 650 долларов за землю, которая им не принадлежала. Это была хитрость и жадность, которую Олифант выдержать не мог и отказался от сделки. Через короткое время в нему обратился друзский шейх из деревни Далия, сокрушаясь, что не мог заплатить взятку в 250 долларов, и его сына забрали в армию. Олифант отправился в деревню и в обмен на 250 долларов, которые он заплатил турецким властям, получил виноградник, сад и титул на землю. На нем Лоуренс построил дом, напоминающий его дом в Шотландии, но вместо остроконечных шпилей, заказал черепичную крышу. Стены соорудили ему друзские женщины из тщательно просеянной земли, смешанной с соломой. Жители Эсфии с завистью приходили посмотреть на этот дом, а жители Далии боготворили Олифанта.

Олифант был впечатлен старинной историей друзов, их бытом, одеждой, музыкой, танцами и необычными верованиями. В Нью Йорк был послан очередной отчет:

Общеизвестно, что нация друзов простирается далеко на юг Кармеля. Самая южная деревня, занятая ими в Сирии, находится в Далие, примерно в двух милях от моего нынешнего лагеря; их самый северный дом находится в Алеппо. Когда девятьсот лет назад Дурузи, учитель, от которого они получили свое имя, пришел из Египта, чтобы распространять свое новое учение, оно было принято племенем людей, живших в окрестностях Алеппо, куда они первоначально мигрировали из провинция Йемен, в Аравии. Когда друзы впервые поселились здесь, они основали не менее восьми деревень, но когда сорок лет назад эта страна была завоевана Египтом и управлялась Ибрагимом-пашой, его правление было противно большинству друзов, и жители шести деревень покинули их и мигрировали к джебель-друзам. Из двух оставшихся деревень одна, Далие, была занята несколькими семьями, мигрировавшими прямо из Алеппо; другая, Эсфия, населена друзами из Ливана. Между ними есть заметная разница, и жители Далии намного превосходят жителей Эсфии.

Я ездил туда на днях и провел день и ночь в гостях у шейха, или, вернее, у шейхов, ибо их два: один светский, а другой духовный глава деревни. Они очень неохотно говорят о своей религии, всегда меняя тему, когда предпринидрмается любая попытка побудить их поговорить о ней; но есть один вопрос, который они всегда задают, а именно: есть ли друзы в Англии. Поскольку среди них есть общепризнанный факт, любое отрицание этого считается осторожной сдержанностью и скорее доказательством, чем отрицанием того, что человек является чем-то вроде друзов. Они также верят, что большинство китайцев бессознательно для самих себя являются дузами.

Друзы – трезвый, довольно честный и трудолюбивый народ, и имеют свои представления о морали, которых они жестко придерживаются. У них только одна жена, но они имеют большие возможности для развода. Я обнаружил, что разведенным людям никогда не разрешают снова встречаться, даже на улице, после того, как развод, наконец, произошел.

Несколько недель назад мы открыли школу для мальчиков в Далие, где преподавали английский и арабский языки. Через несколько дней у нас было в среднем более пятидесяти детей, в то время как мы получили заявления от более чем двадцати девочек, поскольку желание родителей дать образование своим детям было настолько сильным, что мы чувствовали, что это надо поощрять всеми возможными способами. Но однажды шейху сообщили, что на каждого ребенка, рискнувшего пойти в школу, будет наложен штраф в размере 250 долларов; угроза, которая, к моему большому сожалению, наиболее эффективно погасила это скромное учреждение.

Когда читаешь тексты, написанные Олифантом, этим реформатором христианства и двенадцатилетним пленником лжепророка Харриса, кажется, что этот человек только и был в своей жизни любознательным путешественником, антропологом и исследователем. Он обследует побережье в районе Акко, по следам Плиния находит образцы древнего стекла, ракушки, дающий тирский пурпур, и находит сад Аббаса Эфенди, который сообщает ему, что он старший сын последнего воплощения Божества.

Кажется, в нем проснулся писатель-сатирик, автор «Пикадили», а его собственное сумасшедствие спряталось под личиной его второго Я.

«Прошло уже сорок восемь лет с тех пор, как юноша двадцати трех лет появился у святилища Хусейна, внука Пророка, который стал мучеником в Кербеле. Говорят, что он родился в Ширазе, в семье местного торговца, и звали его Али Мохаммед. Предполагается, что он получил свои религиозные взгляды от некоего индийского мусульманина по имени Аксай, который ввел систему реформ и приобрел много учеников. Так это или нет, но молодой перс вскоре приобрел выдающуюся репутацию святости, а смелость и энтузиазм его проповеди и революционные чувства, которые он высказывал, многих привлекали к его учению. Насколько я мог судить, он проповедовал чистую мораль самого возвышенного характера, осуждая злоупотребления существующим исламом, как Христос делал это против иудаизма своего времени, и бесстрашно навлекая на себя враждебность персидского фарисейства. Сам член шиитской секты мусульман, он стремился реформировать ее как государственную религию Персии и, в конце концов, дошел до того, что провозгласил себя в Куфебаб, или дверь, только через которую человек мог приблизиться к Богу. В то же время он объявил, что он Махди, или последний Имам, который произошел от Али, зятя Пророка, и которого шииты считают воплощением Божества. Все персидские мусульмане предполагают, что Махди не умер, а тайно ожидает наступления последнего дня.

Нетрудно себе представить, что внезапное появление после стольких веков реформатора, заявлявшего, что он не что иное, как давно ожидаемое божественное проявление, вызвало немалый ужас во всей Персии, тем более что, согласно преданию, настало время, когда такие нужно было ожидать проявления, и умы людей были готовы к этому событию. Персидский энтузиаст, как только его проповедь стала популярной, а его притязания обширными, вызвал самую яростную враждебность, и был казнен в Тебризе в 1849 году после четырнадцатилетней борьбы, в возрасте тридцати семи лет. Трагические обстоятельства его смерти умножили его славу, поскольку ему неоднократно предлагали жизнь, если он согласится отказаться от своих требований, или даже покинуть страну. Он предпочел, однако, мученический венец и был казнен в присутствии огромного множества людей, оставив после себя многочисленную и фанатичную секту, которая с тех пор известна как Бабы и чья вера в основателя служат только для ее подтверждения.

Баб перед своей казнью дал понять, что, хотя он, по-видимому, должен был умереть, он, или, вернее, его божественное воплощение, вскоре вновь явится в лице своего преемника, которого, я полагаю, он назвал тайно. Я точно не знаю, когда нынешний претендент впервые заявил о своих претензиях на звание этого преемника, но, во всяком случае, он был общепризнан сектой Бабов, насчитывающей теперь несколько сотен тысяч, и стал такой грозной личностью, будучи человек знатного происхождения. Действительно, шепчутся, что он родственник самого шаха, и что он был взят в плен правительством и отправлен в ссылку. Турецкий султан любезно взял на себя заботу о его заточении, и в течение нескольких лет он находился в заключении в Адрианополе. Наконец его перевезли оттуда в Акру

Его видят только женщины или мужчины из беднейшего класса, и он упрямо отказывается показать свое лицо любому мужчине выше ранга феллаха или крестьянина. В самом деле, его собственные ученики, которые посещают его, могут только мельком увидеть его величественную спину, и, удаляясь от нее, они должны пятиться лицом к ней. Я видел даму, которая удостоилась беседы, во время которой он ничего не сказал, кроме своего благословения, и примерно через три минуты жестом предложил ей удалиться. Она описывает его так: вероятно, ему около семидесяти лет, но он выглядит намного моложе, так как красит волосы и бороду в черный цвет, но имеет очень мягкий и доброжелательный вид.

Он живет на вилле на равнине, примерно в двух милях от Акры, которую он снял у одного моего знакомого сирийца, который рассказал мне, что раз или два видел его прогуливающимся в своем саду, но всегда отворачивается чтобы его лица не было видно. Действительно, в отношении него и религиозных догматов его секты сохраняется глубочайшая тайна.

Однако не так давно общественное любопытство было удовлетворено, так как один из его персидских последователей зарезал другого за то, что он был недостоин какого-либо религиозного доверия, а сам Великий человек был вызван в качестве свидетеля. – Вы расскажете суду, кто вы и что вы такое? был задан первый вопрос.

«Я начну, – ответил он, – с того, что скажу вам, кем я не являюсь. Я не погонщик верблюдов», – это намек на пророка Мухаммеда, – «и я не сын плотника» – это намек на Христа. – Это все, что я могу вам сегодня сказать. Если вы сейчас позволите мне удалиться, я скажу вам завтра, кто я такой.

После этого обещания его отпустили; но завтра так и не наступило. За огромную взятку он в промежутке купил освобождение от дальнейшего присутствия при дворе.

То, что его богатство баснословно, можно заключить из того факта, что не так давно персидский эмир или принц, владеющий большими поместьями, пришел и предложил их все, если взамен он только позволит ему наполнить свои кувшины водой. Предложение сочли достойным принятия, и эмир в данный момент является садовником на участке, который я видел за стеной виллы моего друга. Это только один пример благоговения, с которым к нему относятся, и тех почестей, которые ему воздаются: действительно, если мы вспомним, что он, как полагают, обладает атрибутами Божества, этому не следует удивляться. Между тем, его ученики терпеливо ждут когда его божественный характер будет признан неверующими.

Таковы были смешанные религиозные и расовые условия, которыми я был окружен, и я был очень поражен очевидными терпимостью и дружелюбием, с которыми все представители этих различных религий относились друг к другу. Еврейский раввин сказал мне наедине, что предпочитает друзов христианам; но он жил в хороших отношениях со всеми.»

Но вернемся к нашим героям Лоуренсу, Алисе и Имбру.

В 1881 году, в Кошту, тогдашней столице Османской империи, Нафтали Имбер встретил Олифанта. Предложение Олифанта отправиться вместе с ними в Палестину не смутило Имбера. Он был нищ, как церковная мышь, все его вещи умещались в дорожной котомке и зарабатывал на жизнь торговлей вразнос. Тем не менее, он представился Олифанту как знаток иврита и еврейской Каббалы и Олифант предложил ему содержание и должность своего секретаря. [1, 7]

В Палестине Нафтали часто посещал еврейские поселения Петах Тикву, Ришон ле Цион, Рош Рину, подолгу останавливался там читая свои стихи и рассказывая о проектах Олифанта. Карманы его вечно были наполнены обрывками бумажек со стихами, а дыхание отдавало дешевым вином.

Олифант заботился о нем как о собственном сыне. Когда Нафтали заболел в одной из поездок, он снял для него комнату в Ришон ле Ционе и оплатил врача. Он всячески пытался пристроить Имбера к какому-либо делу. Отправил его в Бейрут, чтобы тот выучился на часовщика – Имбер сбежал. Открыл для него лавку в Хайфе – безуспешно. Не тот человек был Нафтали Имбер, чтобы подолгу оставаться на одном месте. Вместо этого он навязался сопровождать двух состоятельных англичан в Египет, намеривавшихся осматривать пирамиды.

Как раз в это время и разразилась беда. Началось все с приятного известия о приезде замужней сесты Алисы Джемесины Воллер. Компания отправились в небольшое путешествие на север и вокруг Кинерета. Алиса фотографировала и любовалась окрестностями, немного рисовала. Ночевали в палатках, несмотря на зимние холодные ночи. Вернувшись в Хайфу стали готовиться к Рождеству, которое намеревались отметить в Дальят ха– Кармель.

За несколько дней до праздника Алиса и Лоуренс свалились в приступе малярийной лихорадки, свирепствующей в этих местах. Из-за проливных дождей врач не смог добраться до деревни. Новогодние праздники прошли в страшной тревоге и 2 января Алиса умерла. Ее слабый организм, переживший столько тяжких испытаний, не выдержал укуса малярийного комара.

Немцы темплеры, любящие Алису, выразили желание помогать с похоронами. За пять часов в их столярной мастерской сколотили гроб, женщины сшили покрытие и все это срочно было отправлено в Дальят ха– Кармель.

Горе среди друзов было невероятным. Как выразился один из них: « Если бы умерли пять наших лучших шейхов, в деревне не было больше печали. По очереди сменяя друг друга, гроб с телом Алисы несли 8 друзов, остальные пятьдесят мужчин соперничали, чтобы оказать ей эту честь. Впереди ехали все главные шейхи деревни, женщины плакали и вспоминали все добрые дела покойной. Шли долго по длинной дороге, в обход гористой местности, пока не дошли до равнины, где их поджидали кареты. Это было странная и печальная процессия.

Похоронили ее на хайфском кладбище темплеров. Лоуренс погрузился в депрессию, бредил именем Алисы, обещая ей встретиться на небесах. Лоуренс поставил рядом со своей виллой в Дальят ха– Кармель старинную колонну с обрубленным концом, одну из своих археологических находок. На постаменте на арабском и английском языках написано: « Колонна установлена в память об Алисе Олифант, которая скончалась 2 января 1886 года и похоронена в Хайфе и далее изречение из Песни песней Царя Давида «Я сплю, а сердце мое бодрствует». Впоследствии на ее могиле было установлено мраморное надгробье.

Вот и все. Так закончилась жизнь замечательной женщины, жены и соратницы необыкновенного человека, чья красота и талант вдохновляла его и другого., такого же необыкновенного.

Центральная сила физической и духовной жизни, секс-любовь, терзает всю массу жителей земного шара судьбой беспокойства, разрушает, когда созидает, сжигает, когда просвещает, и зверизирует, когда преображает; и падение женщины было и остается ключом к загадке любви.

Лоуренс Олифант

В жизни супругов Олифантов было много загадочного. Но главной темой для исследования их творчества всегда будет загадка их любви. Почему одна из очаровательных женщин своего времени была лишена сексуальной жизни и материнства? Ответ, если это можно считать ответом, мы находим в книгах Олифанта.

В конце XIX века на женщин смотрели с двух противоположных точек зрения. С одной точки зрения женщину восхваляли, а с другой высмеивали. Образ женщины в культуре fin de sicle – символ как опасностей, так и обещаний новой жизни. Для Олифантов женщина, с одной стороны, сексуально божественна и греховна как Ева. С другой стороны, она единственная надежда человечества на спасение, могущественная «моральная спасительница» с оккультными способностями. Викторианское общество, откуда выросли Олифанты, было одержимо сублимированным ханжеско-похотливым сексом, что также под влиянием Харриса, отражалось в произведениях Олифанта.

В Хайфе была написана книга «Симпневматы». Она произвела сенсацию. Даже королева Виктория попросила прислать ей экземпляр

.

«Падение женщины – писал Олифант — лежит в основе „загадки любви“: ее предательство в древности было воистину началом печалей, поскольку ее ненормальное положение и по сей день остается осью мировых бедствий. Центральная сила физической и духовной жизни, секс-любовь, терзает всю массу жителей земного шара судьбой беспокойства, разрушает, когда созидает, сжигает, когда просвещает, и зверизирует, когда преображает; и падение женщины было и остается ключом к загадке любви»

Как человек религиозный, под «падением женщины» Олифант подразумевает библейское грехопадение Евы, соблазненной дьяволом.

«После грехопадения мужчины остались мужчинами в силу природы мужских сил, но без мужчины как „средства передачи ее излучений“ женщина была умственно и духовно бесполезна, и даже не женщина вообще… Это было названо причиной отсутствия женщин на страницах истории».

По мнению Олифантов, проблема движения за права женщин заключалась в том, что женщины предпринимали «неистовые и ненаправленные» попытки самоутвердится, но поскольку «оказались низшим видом мужчины-женщины», способствовали эволюции «совершенно в неправильное направление».

«Вместо того, чтобы пытаться конкурировать в мире мужчин, женщины должны признать, что они физически или духовно не в состоянии решать проблемы жизни или общества или заниматься материальной продуктивностью. У женщин не должно быть тех же функций и занятий, что и у мужчин, и они не должны конкурировать с ними. Следовательно, настоящая женщина не будет «производить активное впечатление на внешний мир». Такие неуместные занятия могут на самом деле быть вредными. Роль женщины заключалась в том, чтобы передавать моральную силу, которая делала бы возможным «истинное действие мужчин».

Что же касается библейской заповеди «плодитесь и размножайтесь». Олифант не дает ответа.

Для высасывания из мужчин элементов, необходимых для мужской работы, женщины были призваны вдохновлять, вести и давать силу, поддержку, мужество, выносливость, стремление и даже интеллект. Так, в хаосе фальшивого, крикливого, безумного, гордого и холодного в женщине, взволнованного, как мутность луж при движении воды, начинает шептать тихий голос истинной женщины, внушающее спокойствие, и каждый заблудший дух отступит от противоестественной борьбы – вещал Олифант.

При всей невозможности с этим согласиться, следует признать, что эти мысли вполне отражали взгляды людей викторианской эпохи, в недрах которой уже рождалось движение феминизма.

По существу Олифант был против избирательных прав для женщин. Он с восторгом цитировал известную шутку Бернарда Шоу: «Я против предоставления женщинам избирательных прав, не сомневаюсь, что женщины используют его также плохо, как и мужчины».

Хотя «Новая женщина» и движение за права женщин открыто осуждались, «в некотором смысле женщина – в общении со своим двойником-мужчиной – была своего рода оккультной Новой Женщиной. Она знала о своей духовной силе и будет «резкой», воинственной и, возможно, даже « евангелической» в борьбе за свои истинные права».

Несмотря на то, что Олифанты утверждали, что были веские причины для подчинения женщин, они писали, что жестокое обращение с женщинами в цивилизованных странах было антихристианским позором.

Что касается жены, Лоуренс писал, что он был бы рад видеть Алису «подобной пылающему ангелу, ведущему страдающую женственность своего мира к новым и неожиданным возможностям победы»

Алиса, как «Новая Женщина» во всем разделяла взгдяды мужа и была вдохновительницей его трудов. Мыслимо ли предположить, что ее «страдающая женственность» оказалась не в силах противостоять дьявольскому искушению пылающих глаз Нафтали Имбера?

Книги Олифантов «Simpneumata» и «Новая религия» почти никто, кроме Имбера, не читал. Лоуренс опубликовал «Симпневмата» с условием, что 1000 экземпляров книги он выкупит сам. Этой книге он придавал мистическое значение, рассказывая, что его продиктовал ему призрак Алисы уже после ее смерти, поэтому многие считали ее автором или, по крайней мере, соавтором.

В 21 веке интерес к этой книге неожиданно возрос, ее можно полностью прослушать на канале Youtube. Аналитики называют книгу трансагрессивной, то есть постмодернисткой, отражающую «теологическую стратегию преодоления не только социальных запретов, культурных традиций, моральных регулятивов, но и самих условий существования мышления и чувственности в опыте «абсолютной негативности» (экстаза, безумия, оргазма, смерти).

Олифант под влиянием Харриса разработал необычный синтез христианства и ислама. Кроме того, отношения Олифанта с Харрисом стали образцом для последующего взаимодействия «западных гуру» XX века со своими учениками. [22]

Нафтали Герц Имбер

Если человек шагает не в ногу со стутниками, возможно это потому, что он слышит другой барабан

Генри Давид Таро

Во все времена и в каждом поколении рождаются идеалисты и мечтатели, бескорыстные фантазеры и бездельники. В еврейском фольклере их так и называют «люфтменч» – летающие в облаках. Это любимые герои Шолом-Алейхема, хасидских притч и Шагала. В глазах трезвомыслящих и практичных людей они всегда кажутся странными, не заслуживающими доверия. Но иногда эти мечтатели оставляют после себя такой яркий Свет, который практичные и толковые люди превращают в прожектор. Таким был Теодор Герцль, таким был Нафтали Герц Имбер.

Лоуренс Олифант не был мечтателем, он был деятельным аватюристом, путанником и, в сущности, лузером. Он всегда нуждался в партнерстве, чьей-то поддержке и руководстве. Его проект Гилаад (в сущности это был проект Дизраэли) остался только на бумаге, хотя сделано было много. Библейское пророчество сбылось, евреи заселили землю Палестины, а турки, англичане и немцы покинули ее. Но одного еврея Олифант все-таки привез в Палестину, и это был Нафтали Имбер.

Между ними не было ничего общего: христанин и еврей, аристократ и плебей, предприниматель и странствующий поэт. Однако, по словам самого Имбера, Олифант и его жена ничего не предпринимали без его совета. Хотя и сам он находился под влиянием идей Олифанта, оба они были «не от мира сего», их объединяла мистическая вера в еврейскую Каббалу.

Имбер с детства был трудным и странным ребенком. Родился в 1856 м году и вырос в хасидском местечке Злочеве, в австрийской глубинке. Это была самая восточная часть Австрийской империи, Галиция, где жили немцы, румыны, русские, цыгане и евреи. До пяти лет, как сам он рассказывал, Имбер был глухонемым и парализованным, но потом заговорил и поразил всех феноменальным знанием религиозных текстов. Никто не понимал и не любил его, кроме матери. С отцом сложильсь трудные отношения. Когда мать родила девочку, Имбер из ревности и страха потерять материнскую любовь не разговаривал с сестрой 18 лет. [5]

Немецкому языку он учился у дочери богатого еврея Самуэля Ауэрбуха и вместе с ней читал немецкие книги в библиотеке ее отца. Она была намного старше и дала ему, по видимому, то что он не мог получить в своей семье. Но первое свое стихотворение Нафтали написал не на немецком или родном идише, а на иврите.

В Злочеве он преуспел в изучении Талмуда и Торы, сидя не за столом, как все студенты талмудисты, а под столом. Однако он был способным учеником и уже в восьмилетнем возрасте учился в бейт– мидраше вместе с 15 -летими учениками и начал изучать книгу Зохар. В юности он увлекся идеями Хаскалы, интересовался Каббалой. Возможно его фантастический рассказ о собственной исчезнувшей парализованности извлечен из «зохарической литературы»: «Енука» (Дитя) – рассказ о чудо ребенке, которого «открыли» ученики Шимона Бар Йохая, тогда как его собственные родители и родственники считали его неспособным к учению. [27]

Подростком он написал стихотворение по случаю присоединения Буковины к Австрийской империи. Император наградил его денежным призом в 25 гульденов, это были первые деньги, которые он заработал своим творчеством. Деньги он отдал матери. Вторые 25 гульденов он получил от иператора за стихотворение «Австрия», и даже удостоился аудиенции Франца Иосифа.

В возрасте 18 лет, после смерти отца, а также из-за антихасидской атмосферы в городе, Имбер переехал в Броды. Там он познакомился с людьми из движения Хаскала, среди которых были Авраам Крохмель, Иегошуа Хешель Шур и Еремия Мосен. Они помогли ему напечатать стихотворение «Австрия», а также отправили его с рекомендательным письмом к раввину Иссахар-Бар Левинштейну во Львов. Раввин признал талант юноши, поместил его к себе и нанял учителей, чтобы обучать его общеобразовательным предметам.

Примерно через шесть месяцев он вернулся в дом своей матери, которая приехала забрать его из-за дошедших до нее слухов о том, что сын ее отстранился от иудаизма и носит светскую одежду. Побывав недолго в доме матери, увидев как бедная женщина едва справляется с таверной и пятью его братьями и сестрами, он решил, что для него будет лучше побродить по Европе. В Румынии он некоторое время жил в городе Яссы в доме раввина Моше Вальдберга, а в 1878 году написал первые две строфы песни «Тикватейну», той самой, вариант которой, «Атиква», невероятным образом стал официальным гимном Государства Израиль.

Временами он публиковался в иерусалимских газетах «Хавацелет» и «Хацви» со своими стихами и статьями. В 1886 году вышла его первая книга стихов «Баркай» (Рассвет), которую он посвятил Олифанту. Эта книга, написанная на иврите, была разгромлена критикой. Элиэзер бен Иегуда, основположник современного иврита, и другие ивритские писатели обвинили его в незнании грамматики иврита, слабую поэтическую технику и в не профессинализме.