Текст книги "Токсичные родители. Как вернуть себе нормальную жизнь"

Глава 5
Внутреннее кровотечение

ВЕРБАЛЬНОЕ НАСИЛИЕ СО СТОРОНЫ РОДИТЕЛЕЙ

Вы наверняка слышали выражение «ядовитый язык». И действительно, слова иногда отравляют людям жизнь и больно ранят. Оскорбительные имена, грубые комментарии, унижающая достоинство критика внушают детям очень негативные представления о собственной личности, представления, которые могут иметь фатальные разрушительные последствия. Один из слушателей моей передачи, позвонивший в прямой эфир, сказал:

Если бы я мог выбирать между вербальным и физическим насилием, я бы предпочел последнее. Так как после битья остаются следы, люди, по крайней мере, сочувствуют тебе. А от словесного надругательства ты просто сходишь с ума. Шрамов нет – никому и дела до тебя нет. Но шрамы на теле заживают гораздо быстрее, чем шрамы в душе.

В нашем обществе воспитание детей традиционно принято считать частным делом семьи, чаще всего это полномочия отца. В настоящее время многие общественные организации пришли к выводу, что необходим новый подход – из-за огромного количества случаев физического и сексуального насилия над детьми. Но даже самая ответственная организация ничего не может сделать для ребенка, ставшего жертвой вербального надругательства. Этот ребенок одинок и беззащитен.

СИЛА ЖЕСТОКИХ СЛОВ

Любой родитель иногда может сказать ребенку что-то неприятное. И это необязательно будет вербальным насилием. Но частые словесные атаки относительно внешности ребенка, его интеллектуальных способностей, компетентности и значимости как человеческого существа уже являются вербальным насилием.

Как и контролирующие родители, вербальные мучители бывают двух типов. Одни нападают на ребенка открыто, оскорбляют и унижают его откровенно. Эти родители называют собственных детей глупыми, бесполезными уродами. Они могут сказать ребенку, что жалеют о его рождении. Им безразличны чувства детей и то ужасное влияние, которое их оскорбления оказывают на формирующуюся самооценку ребенка.

Другой тип вербальных мучителей – это те, кто прячет оскорбления под постоянными шутками, сарказмом, унизительными прозвищами, изощренной иронией. Такие родители скрывают оскорбления за «юмористическим» фасадом. Они регулярно отпускают подобные шуточки: «последний раз я видел такой нос в цирке», «очень красивый свитер… для клоуна», «ты, видимо, опоздал, когда раздавали мозги».

Если ребенок или другой член семьи жалуется в таких случаях, обидчик обвиняет его в отсутствии чувства юмора. «Ну он же понимает, что это всего лишь шутка», – скажет такой тип родителя, выставляя жертву соучастницей вербального насилия.

Ян, 48 лет, внешне выглядел очень уверенным в себе человеком. Дантист по профессии, высокий, сильный и стильный мужчина с хорошим вкусом. Но говорил он так тихо, что я не могла понять его. Несколько раз мне пришлось просить его повторить сказанное. Он объяснил мне, что ему нужна помощь, – он страдает от болезненной робости:

Я больше так не могу. Мне почти пятьдесят лет, а я так восприимчив и чувствителен ко всему, что мне говорят! Я никогда не знаю, шутят люди надо мной или говорят всерьез. Мне всегда кажется, что надо мной издеваются. Кажется, что жена надо мной смеется… Что мои пациенты надо мной смеются. По ночам я думаю о том, что сказали мне в течение дня… и во всем нахожу что-нибудь оскорбительное. Иногда мне кажется, что я схожу с ума.

Ян спокойно рассказывал о своей жизни до тех пор, пока я не спросила о его детстве. Эта тема явно была для него неприятной, и мне пришлось настаивать. В конце концов он сказал, что самые яркие воспоминания детства – это моменты, когда отец насмехался над ним. Он всегда подшучивал над Яном, и мальчик часто чувствовал себя униженным. Когда остальные члены семьи поддерживали отца и тоже смеялись над ним, Ян ощущал себя совсем одиноким:

Было неприятно уже то, что он постоянно смеялся надо мной, но иногда он по-настоящему пугал меня, когда говорил: «Посмотрите, мальчик с таким лицом не может быть моим сыном. Его нам наверняка подменили в роддоме. Надо бы вернуть его туда и поменять на другого мальчика». Мне не было и шести лет, а я думал, что меня действительно отведут в роддом. Однажды я спросил его, почему он постоянно смеется надо мной, и он ответил: «Я не смеюсь. Ты что же, не понимаешь, что я просто шучу?»

Ян, как любой маленький ребенок, не мог отличить правду от шутки, угрозу от насмешки. Позитивный юмор является одним из самых ценных инструментов для укрепления семейных уз. Но унизительные насмешки очень опасны. Дети воспринимают сарказм и юмористические преувеличения буквально. Они еще не владеют языком в достаточной мере, чтобы понять смысл такой родительской шутки, как эта: «Придется отправить тебя в детский садик в Китае». Ребенку могут начать сниться кошмары от мысли, что его бросят одного в далекой и чужой стране.

Наверное, каждый из нас виноват в том, что иногда подшучивает над другими людьми. Чаще всего, такого рода шутки относительно безобидны. Но если мы говорим о токсичных родителях, то они превращают обычные шутки в издевательства, так как высмеивают детей слишком часто, слишком жестоко и не церемонятся при выборе средств. Дети верят всему, что говорят о них родители, впитывают каждое слово. Постоянное подшучивание над ребенком – это настоящее проявление садизма со стороны родителей.

Яна постоянно унижали и высмеивали. Когда он пытался сопротивляться, его обвиняли в том, что «он ненормальный, раз не понимает шуток». Яну не с кем было поделиться своими чувствами.

Когда он описывал мне свои переживания, было видно, что он очень смущен и до сих пор считает эти чувства «глупостями». Я успокоила его и сказала: «Я понимаю, насколько обидными были шутки вашего отца. Хотя они сильно ранили вас, никто не принимал вашу боль всерьез. Но сейчас наша задача – разобраться с источником боли, а не пытаться отстраниться от нее. Здесь вы в безопасности, Ян. Никто не посмеет унизить вас».

Яну понадобилось некоторое время, чтобы осознать мои слова. Он готов был расплакаться, но, сделав над собой усилие, взял себя в руки:

Я ненавижу его. Он трус! Я же был всего лишь ребенком, ему не следовало так высмеивать меня. Он и сейчас продолжает в том же духе. Стоит мне расслабиться, и я попадаюсь на его удочку. А он опять оказывается отличным парнем. Господи, как я ненавижу все это!

Когда Ян решил прийти на терапию, он и не подозревал, что его проблемы из-за гиперчувствительности были связаны с поведением отца и теми насмешками, которым он подвергался. В детстве Ян был совершенно беззащитен, потому что никто не видел в поведении его отца каких-то форм насилия и оскорбления. Ян находился в ситуации того самого обиженного, на котором воду возят. «Шутки отца обижают меня, значит, я не совсем адекватен, раз не понимаю их», – так думал мальчик.

Ян-ребенок был мишенью для издевательств отца и делал все, чтобы скрыть свои переживания, которые могли выдать его «неадекватность». Ян-взрослый не изменился, но изменился и расширился его круг общения, и он стал переносить свои страхи и негативные ожидания на других людей. Ян шел по жизни с оголенными нервами, ожидая, что его ранят, унизят. Его мнительность, робость и недоверие были неизбежными, но малоэффективными попытками защитить себя от новых ран.

«Я говорю это для твоей же пользы»

Многие родители стараются завуалировать оскорбления, выдавая их за заботливые напутствия. Чтобы оправдать несправедливые и жестокие замечания, они находят объяснения своим нападкам: «Я хочу помочь тебе стать лучше! Жизнь жестока, мы всего лишь хотим подготовить тебя к ней». Так как родительская бессердечность прячется за лозунгами о «воспитании», ребенку, а потом и взрослому человеку трудно признать вредоносность поведения родителей.

Когда Виктория обратилась ко мне, ей исполнилось 34 года. Красивая женщина, работавшая менеджером в маркетинговой компании, она до такой степени была неуверенной в себе, что это стало угрожать ее карьере:

Я работаю в крупной компании уже шесть лет, и до сих пор все шло довольно хорошо. Я продвигалась по служебной лестнице медленно, но успешно – от секретаря до менеджера. Но на этой неделе случилось кое-что неожиданное. Начальник сказал мне, что я могу по-настоящему достичь большего, если пойду на курсы повышения квалификации, и предложил оплатить обучение! Вы думаете, наверное, что я должна быть счастлива… а я в панике. Я закончила учиться десять лет назад и не знаю, смогу ли сейчас начать все заново. Сомневаюсь, есть ли у меня для этого способности. Все мои близкие говорят, что выше головы не прыгнешь…

Последняя фраза меня удивила, и я заметила, что тот, кто сказал Виктории подобное, явно не был в очень дружеских отношениях с ней, потому что настоящие друзья стараются оказывать поддержку. Виктория смутилась от этих слов, и когда я спросила, кого она имела в виду, говоря о «близких людях», она ответила, что на самом деле говорила о своей матери:

Когда я позвонила маме, чтобы посоветоваться, должна ли я соглашаться, она сделала несколько весьма верных замечаний. Ну представьте… Что будет с моей работой, если я не справлюсь? Кроме того, если я буду слишком образованной, то это будет отпугивать мужчин, которые могли бы мной заинтересоваться. Ну и я ведь уже довольна моей работой.

«Но ты упускаешь один момент. Ты довольна своей работой сейчас, потому что тебе удалось продвинуться по службе благодаря собственным усилиям, – заметила я. – Разве ты не хочешь подняться выше?» Виктория согласилась, что ей хотелось бы получить повышение, и тогда я сказала, что ее продвижение по службе и предложение ее шефа как раз и были доказательствами того, что она талантливый человек, и опровергали опасения ее матери. Я спросила Викторию, всегда ли мать так критично относилась к ней?

Мама всегда хотела, чтобы я стала настоящей леди – была элегантной, милой, умела красиво и правильно разговаривать. Если я в чем-то ошибалась, она стыдила меня, чтобы я исправилась. Она старалась для моего же блага, поверьте. Если я произносила слово неправильно, она передразнивала меня. Она высмеивала меня за внешность… но хуже всего было, когда я занималась балетом. Мама сама хотела стать балериной, но вышла замуж. Наверное, я должна была воплотить ее мечту, но у меня не получалось танцевать так хорошо, как могла бы сделать это она, ну, во всяком случае, так она всегда говорила. Я никогда не забуду выступления, когда мне было двенадцать лет. Я думала, что у меня получилось неплохо, но она появилась за кулисами и сказала мне прямо перед всем классом, что я танцевала как бегемот. Я хотела провалиться сквозь землю. По дороге домой я была грустной, тогда она сказала, что если я не готова выслушивать даже маленькую критику, я никогда ничего не достигну. Потом она похлопала меня и по руке, и я даже подумала, что сейчас она скажет что-то приятное. Знаете, что она сказала? «Надо признать, дорогая, что ты ничего не можешь сделать действительно хорошо, не так ли?»

«Я желаю тебе удачи, хотя знаю, что у тебя ничего не выйдет»

Казалось, что мать Виктории всегда старалась сделать так, чтобы дочь чувствовала себя неадекватной, а чтобы добиться желаемого, использовала серию противоречивых посылов, которые запутывали девочку. С одной стороны, она требовала от ребенка, чтобы та стремилась к лучшему, с другой – уверяла дочь, что она неудачница. Виктория никогда не знала наверняка, правильно ли она ведет себя. Когда ей казалось, что она добилась успеха, мать принижала ее достижения, когда она думала, что была далека от совершенства, мать говорила ей, что лучше невозможно. В период, когда формировалась самооценка Виктории, мать регулярно выбивала у нее почву из-под ног. И все это якобы из лучших побуждений.

Что же на самом деле делала эта бессердечная мать? Она боролась со своим чувством неадекватности. Ее собственная карьера балерины не состоялась, возможно, из-за того, что она вышла замуж. А еще более вероятно, что она использовала брак как предлог, чтобы скрыть неуверенность в своих силах для продолжения профессиональной карьеры. С позиции превосходства по отношению к дочери мать могла по-прежнему не замечать свои слабости и неудачи. Можно было использовать любую ситуацию, даже если для этого приходилось унижать дочь перед ее ровесниками и друзьями. Для девочки-подростка такое унижение наиболее болезненно, но желания токсичных родителей всегда оказываются на первом месте.

РОДИТЕЛИ-КОНКУРЕНТЫ

Потребность выставлять кого-то в невыгодном свете, чтобы самому чувствовать себя комфортно, быстро переходит в открытую конкуренцию. Очевидно, что мать Виктории видела в дочери угрозу, потому что по мере того, как девочка взрослела, становилась более самостоятельной и развивалась физически, матери было труднее чувствовать собственное превосходство над ней. Чтобы защитить себя от этой угрозы, она стала усиливать давление на дочь и обесценивать все ее достижения.

Нормальные родители радуются успехам своих детей и гордятся ими, тогда как родители-конкуренты чувствуют себя обделенными, обиженными и даже боятся их. Большинство подобных родителей не отдают себе отчет в истинных причинах таких чувств, они лишь понимают, что дети мешают им.

В подростковом возрасте девочки превращаются в молодых женщин, а мальчики – в мужчин. Взросление собственного ребенка становится угрозой для родителей-конкурентов. Женщины начинают переживать, что стареют и теряют привлекательность, и могут воспринимать своих подрастающих дочерей как соперниц, чувствовать необходимость унижать их, особенно в присутствии мужа. Отцы могут видеть опасность для своей власти и мужественности. И так как в доме есть место только для одного мужчины, они унижают и высмеивают своих сыновей-подростков, чтобы те чувствовали себя маленькими и беспомощными детьми. Многие подростки усугубляют ситуацию вызывающим поведением, пытаясь доказать свою взрослость.

Родители-конкуренты часто сами являются жертвами, у многих из них могло быть трудное детство – плохая еда, недостаток в одежде или любви. Какими бы успешными и состоятельными они ни стали в будущем, таким детям всегда всего мало, они живут в страхе перед потенциальными лишениями. Многие родители воспроизводят в отношениях со своими детьми ту же ситуацию конкуренции, которую сами пережили в отношениях со своими родителями или братьями и сестрами. И эта несправедливая конкуренция оказывает огромное давление на психику ребенка.

Виктория просто сдалась в итоге и отказалась от попыток чего-либо достичь:

Я старалась ничего не делать, даже то, что мне на самом деле нравилось; мне было страшно, что мать опять начнет унижать меня. Даже когда я выросла, я продолжала слышать ее комментарии, выбивающие меня из колеи. Мама никогда не кричала на меня, не оскорбляла, но ее манера сравнивать меня с ней самой… я всегда ощущала себя неудачницей. И это было очень больно.

Что бы родители-конкуренты ни говорили детям, их тайное желание – добиться того, чтобы дети не стали успешнее, чем они сами. Воздействие бессознательных посланий родителей очень могущественно: «Ты не можешь добиться большего успеха, чем я! Ты не можешь быть привлекательнее меня! Ты не можешь быть счастливее меня». Иными словами: «У всех есть предел, и твой предел – это я».

Эти установки действуют и тогда, когда дети родителей-конкурентов добиваются успеха. Чем успешнее они становятся, тем более несчастными и виноватыми они себя чувствуют. И это часто приводит их к саботированию собственных достижений. Повзрослевшим детям токсичных родителей приходится жертвовать своими способностями и стремлением к успеху – такова цена их душевного покоя. Они контролируют чувство вины, подсознательно ограничивая себя, чтобы ни в чем не превзойти родителей. Так частично исполняются родительские негативные пророчества.

ИЗРАНЕННЫЙ БРАНЬЮ

Некоторые токсичные родители даже не маскируют ругань, размышляя о вымышленном благе для ребенка. Они бомбардируют детей жестокими оскорблениями, разглагольствованиями, обвинениями и грубыми прозвищами. Этот тип родителей невероятно бессердечен, им безразлична не только та боль, которую они причиняют родным детям, но и негативные разрушительные последствия собственного поведения. Такое явное вербальное насилие выжигает клеймо на детской самооценке и оставляет глубокие психологические рубцы.

Зоя, 52 года, очень красивая модель, которая в последнее время занималась дизайном интерьеров. На первой встрече она рассказала об очередном разводе, третьем по счету. Зоя рассталась с мужем за год до визита ко мне, что стало весьма болезненным событием для женщины, она была в полной растерянности и переживала за свое будущее. Кроме семейных трудностей, у Зои началась менопауза, и она паниковала, беспокоясь, что утрачивает былую красоту. Она чувствовала себя непривлекательной и сказала мне, что эти страхи усилились после того, как она навестила родителей на День благодарения:

Каждый раз одно и то же. Когда я их вижу, чувствую одну и ту же боль и разочарование. Хуже всего то, что я постоянно жду, что приеду домой, поделюсь, как мне плохо, как все разладилось в моей жизни, и родители хотя бы раз скажут мне: «Милая, мы так тебе сочувствуем!», а не дежурное: «Сама виновата!» Сколько себя помню, все время это слышу.

Я сказала, что, видимо, родители Зои все еще имеют над ней огромную власть. И спросила, готова ли она докопаться до корней этой власти, чтобы изменить модель доминирования и контроля, которая уже устоялась в ее отношениях с семьей. Зоя согласилась и стала рассказывать мне о своем детстве в состоятельной американской семье. Ее отец был успешным врачом, а мать – профессиональной пловчихой уровня Олимпийских игр, ушедшей из большого спорта, чтобы посвятить себя воспитанию пятерых детей, старшей из которых была Зоя:

Я помню, что в детстве я была грустной, одинокой девочкой. Отец постоянно издевался надо мной, но когда мне исполнилось одиннадцать или около того, он начал говорить мне по-настоящему жуткие вещи.

«Например?» – спросила я. «Ну… неважно», – ответила Зоя и стала нервно грызть ногти. Я поняла, что тема болезненная для нее, и она так пытается защититься. «Зоя, – сказала я, – я понимаю, как тебе должно быть неприятно, но это то, что мы должны вытащить на свет, чтобы преодолеть».

Зоя начала говорить медленно:

Не знаю почему, но мой отец… Боже, как это трудно… Он решил, что я… что от меня воняло. И он преследовал меня за это. Все говорили мне, какая я красивая, но он был способен только…

«Продолжай, Зоя, – подбодрила я ее, когда она снова замолчала и отвела взгляд, – я на твоей стороне».

«Твоя грудь плохо пахнет. От твоей спины несет. Если бы люди знали, как противно твое грязное тело, они испытывали бы отвращение», – говорил он мне регулярно. Я принимала душ три раза в день, клянусь! Я все время меняла одежду и выливала на себя литрами дезодорант и духи, но все напрасно. Его любимой фразой было: «Если бы можно было вывернуть тебя наизнанку, стало бы понятно, откуда исходит этот отвратительный запах – изо всех пор твоего тела». И это говорил уважаемый врач! А мать ни разу ему не возразила. Она никогда не говорила мне, что это было не так. Я постоянно думала, как мне измениться и стать лучше… как сделать так, чтобы отец перестал говорить, какая я отвратительная и как воняю. Когда я шла в ванную, я думала, что если бы можно было спускать воду из бачка быстрее и незаметнее, он, может быть, и перестал бы считать, что я такая ужасная.

Я объяснила, что, на мой взгляд, ее отец так иррационально реагировал на процесс превращения Зои во взрослую женщину, потому что не мог справиться с тревогой, которую испытывал. Отцы довольно часто реагируют недовольством и даже враждебностью на сексуальное созревание дочерей. Даже любящие отцы, проявлявшие заботу, начинают провоцировать конфликты, когда дочери подрастают, чтобы дистанцироваться от неприемлемого сексуального влечения.

Сексуальное созревание дочерей приводит токсичных отцов к состоянию крайней тревоги, которое, с их точки зрения, является достаточным оправданием для преследования. Проецируя свое чувство вины и дискомфорта на девочку, отец освобождает себя от ответственности за собственные чувства. Такой отец как будто говорит дочери: «Ты плохая и порочная, потому что заставляешь меня испытывать по отношению к тебе плохие и порочные чувства».

Я спросила, было ли в моих объяснениях что-то для нее знакомое.

Да, сейчас, когда я думаю об этом, то понимаю, что сексуальные мотивы были. Я часто чувствовала, как пристально он смотрит на меня. И он всегда спрашивал, чем я занимаюсь с приятелями, хотя я ничем не занималась. Но он был убежден, что я сплю со всеми подряд. Он говорил мне, что если я расскажу ему всю правду, он меня не накажет. Он действительно хотел, чтобы я говорила с ним о сексе.

Во время сложного подросткового возраста, когда Зоя отчаянно нуждалась в понимающем и любящем отце, способном поддержать и укрепить самооценку дочери, девочку регулярно унижали. Вербальное насилие отца и пассивность матери нанесли серьезный удар по способности Зои воспринимать себя как человека, достойного любви и уважения. Когда кто-нибудь делал ей комплименты, она могла думать лишь о том, замечают ли люди, как от нее пахнет. Никакие позитивные события в жизни не помогали Зое перебороть разрушительные посылы отца:

В семнадцать лет я начала работать моделью. Чем успешнее была моя карьера, тем невыносимее становился отец. Мне просто необходимо было уйти из дома. В девятнадцать я вышла замуж за первого же парня, который сделал мне предложение. Мне «повезло»: он бил меня, когда я была беременной, а когда ребенок родился – бросил. Конечно, я винила во всем себя. Я думала, что сделала что-то не так. Может быть, от меня действительно воняло… Примерно через год я еще раз вышла замуж. Второй муж меня не бил, но он даже не разговаривал со мной. Я терпела его десять лет, потому что не могла опять явиться к родителям из-за очередного неудачного брака. В конце концов я развелась и со вторым мужем. К счастью, у меня была работа, я могла содержать себя и сына самостоятельно. Довольно долго я вообще не общалась с мужчинами. Потом я познакомилась с Виктором и думала, что теперь-то я встретила мужчину своей мечты. Первые пять лет брака с ним были самым счастливым временем в моей жизни. Но потом я узнала, что он изменял мне чуть ли не с первого дня женитьбы. Я прожила с ним, прощая все измены, еще десять лет, опять побоялась разрушить брак. И в прошлом году он сам бросил меня ради женщины на двадцать лет моложе меня. Почему у меня ничего не получается?

Я напомнила Зое, что у нее, вообще-то, многое получилось: она была хорошей, любящей матерью, самостоятельно вырастила сына, достигла успеха сразу в двух профессиях. Однако ни один мой довод не имел особого значения для Зои. Она крепко усвоила, впитала образ, навязанный отцом, – она была неприятным и отвратительным существом. В результате большую часть жизни она посвятила бесплодным поискам любви. Зоя привязывалась к жестоким, агрессивным мужчинам, похожим на отца, пытаясь завоевать любовь, на которую те были неспособны.

Я объяснила Зое, что, ожидая от отца и других мужчин постоянного одобрения, она отдавала им в руки свою самооценку. Не нужно быть гением, чтобы понять, насколько деструктивным оказалось отцовское влияние. Зое просто необходимо было вернуть самоуважение, научившись сопротивляться тем негативным суждениям о себе, которые внушил ей отец в детстве. В течение двух месяцев терапии она постепенно стала понимать, что ее самоуважение не потеряно, просто она искала его не в том месте.

РОДИТЕЛИ-ПЕРФЕКЦИОНИСТЫ

Завышенные ожидания родителей и желание видеть в собственном ребенке «совершенство», тоже иногда становятся причиной жестоких вербальных атак. Многие родители-оскорбители добиваются значительных успехов в профессиональной жизни, но они часто превращают свой дом в помойку, куда сбрасывают весь стресс и негатив, накопившийся на работе (родители-алкоголики обычно тоже ставят перед детьми невыполнимые задачи, а потом используют неудачи ребенка для «оправдания» алкоголизма).

Родители-перфекционисты считают, что если их ребенок станет совершенством, то и вся семья тоже будет идеальной. Они перекладывают груз ответственности за стабильность семьи на ребенка, чтобы не признавать тот факт, что сами они достичь этого не могут. Ребенок не может справиться с непосильной задачей, и он становится козлом отпущения, ответственным за все семейные неурядицы. Вина вновь перекладывается на ребенка.

У детей должна быть возможность ошибаться и понимать, что если они допустят ошибку, то конец света не наступит. Только так вырабатывается уверенность в себе, которая потом помогает взрослым людям осваивать новые, неизвестные направления в жизни. Но родители-перфекционисты ставят перед детьми недостижимые цели, возлагают на них чрезмерные надежды и постоянно меняют правила. Они ждут при этом, что дети смогут реагировать на том уровне зрелости, который возможен лишь при наличии соответствующего жизненного опыта. Но дети – это не миниатюрные взрослые, хотя токсичные родители ожидают от них именно такого поведения.

Эрик, 33 года, смуглый голубоглазый мужчина, работающий лаборантом, пришел ко мне на прием из-за проблем на работе. Хотя Эрик был человеком довольно робким, сомневающимся и неуверенным в себе, он периодически вступал в перепалки с начальством. Кроме того, у него были проблемы с концентрацией внимания, что грозило ему потерей должности. Во время нашей беседы я поняла, что Эрику сложно общаться с авторитарными людьми. Я попросила его рассказать о родителях, оказалось, что, как и Зоя, это был человек, израненный родительскими оскорблениями. Вот что он рассказал:

Мне было девять лет, когда мама вышла замуж второй раз. Отчим, наверное, учился вместе с Гитлером. Первое, что он сделал, когда переехал жить к нам, это установил свой закон: демократия заканчивается у порога. Если он велел нам прыгать со скалы, мы должны были прыгать. Без вопросов. У меня плохо получалось соответствовать этим требованиям, гораздо хуже, чем у сестры. Он постоянно преследовал меня, все время наведывался в мою комнату, каждый день обыскивал ее, точно армейский барак. Когда ребенку девять-десять лет, в комнате всегда бывает беспорядок. Но ему было все равно. Все должно было лежать на своих местах. Если я оставлял книгу на письменном столе, он начинал кричать, что я неблагодарная свинья. Он называл меня грязным сукиным сыном, сопляком и ублюдком. Казалось, что оскорблять меня – это его любимый вид спорта. Он никогда не бил меня, но его ругань была еще хуже побоев.

Я задумалась над тем, что могло так раздражать отчима в пасынке. В процессе наших бесед я поняла, что это было. Эрик рос робким, чувствительным и замкнутым ребенком, слишком маленьким и худым для своего возраста. Почти так же он описал и своего приемного отца:

Отчим в детстве тоже был самым слабым в школе. Все над ним из-за этого издевались. Когда он познакомился с мамой, он уже был мускулистым здоровяком, так как много занимался спортом. Но было ощущение, что вся эта гора мышц принадлежит другому человеку.

Видимо, где-то в глубине души приемный отец Эрика все еще оставался маленьким испуганным мальчиком. И так как Эрик был очень похож на него самого в детстве, то он стал олицетворением болезненных воспоминаний. Отчим не смог принять самого себя, поэтому он злился на Эрика, поскольку тот заставлял его заново переживать собственную несостоятельность. Эрик стал для него козлом отпущения. Преследуя ребенка своими требованиями, с которыми мальчик не мог справиться, отчим убеждал себя в том, что сам он был могущественным и сильным.

Возможно, ему и в голову не приходило, какой вред он причиняет ребенку. Он мог искренне при этом считать, что помогает мальчику становиться лучше.

«Раз я не могу стать совершенством, то и пытаться не стоит»

Мать Эрика развелась со вторым мужем, когда Эрику было восемнадцать, но к тому времени психика ребенка была уже сильно травмирована. Эрик понял, что он никогда не сможет стать настолько совершенным, как того требовал его отчим, поэтому он просто перестал пытаться:

Когда мне исполнилось четырнадцать, я попробовал наркотики. Наверное, это единственный раз в жизни, когда я почувствовал, что меня принимали таким, каким я был. Раз я ни на что не годился, что мне еще оставалось? Перед окончанием школы я как-то купил жуткую наркотическую смесь и чуть не умер из-за нее. Этого мне хватило… Ни за что больше не хочу пережить подобное.

После подготовительных курсов на факультете Эрик бросил университет, хотя он мечтал заниматься наукой и у него были для этого способности. Но у него не получалось ни на чем долго концентрироваться. Эрик имел очень высокий уровень интеллекта, но трудности его пугали, он слишком привык сдаваться.

Когда Эрик начал работать, он все время затевал конфликты с начальством, детский сценарий повторялся. Он менял одну работу за другой, пока не нашел то, что ему действительно нравилось. Поэтому он пришел ко мне – не хотел терять и это место. Я сказала Эрику, что, мне кажется, я могу ему помочь.

Три «П» перфекционизма

Хотя отчим давно ушел из жизни Эрика, его оскорбления продолжали звучать у него в голове. В результате Эрик запутался в паутине, которую я называю три «П» перфекционизма: перфекционизм, промедление и паралич. Эрик жаловался:

Лаборатория, в которой я сейчас работаю, мне очень нравится, но я все время боюсь, что не смогу выполнить свои обязанности идеально. Из-за этого страха я часто откладываю работу, сроки проходят, я начинаю спешить, делаю все в последний момент и кое-как. Чем больше ошибаюсь, тем больше боюсь, что меня уволят. Каждый раз, когда мой начальник делает какое-то замечание, я воспринимаю это слишком болезненно и начинаю оправдываться и скандалить. Мне все время кажется, что наступит конец света, потому что я что-то упустил и сделал плохо… Недавно пришлось притвориться больным, потому что у меня накопилось столько недоделанной работы, что я не справляюсь с ней. Я просто не знаю, что делать.

Отчим внушил Эрику, что он должен стремиться к совершенству во всем (перфекционизм). Страх Эрика перед тем, что ему не удастся выполнить задание максимально хорошо, заставлял его откладывать работу (промедление). Чем дальше он откладывал дела, тем больше их накапливалось, и в конце концов этот снежный ком обрушивался на Эрика, который из-за своих страхов не мог уже ни с чем справиться (паралич).