Текст книги "Прощай, Золотой лев!"

– Марк? – позвал я, но он не пошевелился. Он был в отключке. Я вытер кровь с его лица своей рубашкой. Кровь текла из глубокой раны у него на виске, но других повреждений видно не было.

Кертис нагнулся над Марком с другой стороны.

– Он в порядке?

Я помотал головой.

– Кто-то позвонил в скорую?

Он кивнул.

– Да, вроде, коп вызвал по рации.

Тут я вспомнил про копа и огляделся. Он стоял неподалеку, только-только надел наручники на какого-то парня и теперь рассказывал ему о его правах.

– Это он сделал? – спросил я, и парень в наручниках посмотрел на меня. Он услышал.

– Да,  – сказал Кертис.

Я посмотрел прямо на парня и сказал ему:

– Чувак, ты труп, лучше сразу смирись с этой мыслью. Я доберусь до тебя, и тогда ты труп.

Я говорил серьезно, я был просто в бешенстве, а парень просто отвел взгляд, как будто ему пофиг. На самом деле он струхнул, я-то видел.

– Он метил в меня,  – сказал Кертис.  – Если это имеет значение.

– Если б он до тебя добрался, я был бы только рад,  – сказал я.

На самом деле нет, но я был очень расстроен в этот момент. Кертис криво усмехнулся, он явно понимал ситуацию. Похоже, он начинал мне нравиться.

– Что случилось?

Кертис покачал головой.

– Не знаю. Мы с Марком просто сидели в машине, и тут появляется этот чувак и лезет ко мне. Не знаю, с чего, я его никогда раньше не видел. Он полез ко мне, я отскочил – ну и началось. Этот тип хватает бутылку от пива, которую Марк бросил на траву, и направляется ко мне. Тут Марк встает между нами и говорит: «Эй, чувак, дерись по-честному». И парень просто смотрит на него и ни с того ни с сего как врежет ему по голове. Тут прибежали копы, очень вовремя,  – саркастически добавил он.

Когда я снова посмотрел на парня в наручниках, он разговаривал с Анджелой. Меня осенило. Это она наняла этого парня, чтобы он прикопался к Кертису – не могла ему простить, что он ее не замечает. И тут я передумал. Я буду иметь дело с ней, а не с бедным парнем, которого она выбрала своим орудием.

– Ты знаешь Анджелу Шепард? – спросил я у Кертиса.

Он покачал головой.

– Нет. Я неплохо знаю ее братьев, а с ней никогда особо не пересекался.

Он говорил правду. Он действительно не знал, что Анджела гоняется за ним, наверное, думал, что я взъелся на него просто так, без причины.

– Причем тут Анджела? – спросил он.

– Потом объясню.

Марк слегка пошевелился и застонал.

– Марк,  – мягко сказал я,  – слушай, ты не шевелись, просто лежи спокойно. Сейчас отвезем тебя в больницу.

Марк открыл глаза. Зрачки были такие огромные, что золотой ободок вокруг них еле виднелся. Я взял его ладонь, она была как лед. Марк смотрел прямо перед собой и, казалось, не слышал меня и не видел. Я забеспокоился.

– Что с ним такое?

– Шок,  – сказал Кертис. Он снял куртку и укрыл Марка. Я был без куртки, а то бы сделал то же самое. У Марка всё еще шла кровь, мне не удавалось ее остановить. Казалось, скорая не приедет никогда.

Когда она появилась, я поехал с Марком. Он наконец узнал меня.

– Брайон? – он издал что-то среднее между смехом и стоном.  – У меня всё болит.

– Лежи тихо,  – сказал я. Я чуть не плакал, впервые за много лет. Я очень волновался за него.

– Слушай, Брайон,  – сказал Марк слабым голосом,  – останешься со мной в больнице, ладно?

– Я же не просто покататься с тобой поехал.

Он закрыл глаза.

– Ладно, но ты просто останься со мной.

В больнице ему наложили десять швов. Рентген не показал ни переломов, ничего такого, так что врач сказал, что мы можем ехать домой. Я только не знал, как мы туда доберемся: машину Чарли я оставил на танцах, и, если подумать, то и Кэти я оставил там же. Это меня немного беспокоило, но гораздо больше меня беспокоило, как довезти Марка до дома.

Марк сидел прямо, но голова у него была мутная, от обезболивающих он был сонный и под кайфом. Пиво, которое он выпил в машине, возможно, тоже еще не выветрилось. Он был плох.

Я подумал было вызвать такси, но я не знал, как буду платить даже за вызов скорой. И тут внезапно меня спасли Кэти и Кертис. В любой другой момент один вид этой парочки вместе вывел бы меня из себя, но тогда я обрадовался.

– Я пригнал машину,  – сказал Кертис.  – Я подумал, вам иначе домой не добраться. Марка отпустили домой?

– Да, сказали пару дней полежать, а потом через пару недель заехать снять швы. Помоги мне затащить его в машину.

– Здорово, Понибой! – приветствовал его Марк.  – А ты что тут делаешь?

Мы с Кертисом подняли его на ноги, встали по бокам и каждый закинул по руке себе на плечо.

– Пошли, парень,  – сказал я.  – Пора домой.

Марк попытался идти сам, но чуть не упал, так что мы наполовину затащили, наполовину занесли его в машину. Мы уложили его на заднее сиденье и залезли сами.

– Слушай,  – вдруг сказал я,  – а как ты завел машину без ключей?

Кэти обернулась и посмотрела на Кертиса.

– Да, правда, как?

Он покраснел.

– Угнал,  – наконец сказал он.  – Марк уже давно меня научил.

Я чуть не рассмеялся, это было так похоже на Марка.

– Ты, главное, не привыкай,  – сказал я.

Кертис покачал головой.

– Я никогда раньше этого не делал.

Я наконец понял, что Марк был прав насчет Кертиса: он был не высокомерный, а просто застенчивый.

Я довез его до дома. Было очень обидно просто отвезти Кэти домой, но делать было нечего. Марк что-то пел сам себе на заднем сидении. У него был хороший голос, но песню он выбрал ту еще, так что Кэти делала вид, что не слышит. Я проводил ее до двери.

– Мне очень жаль, что всё так обернулось,  – сказал я.

Она усмехнулась.

– Мне тоже, но слава богу, что с Марком всё не так плохо. Я хорошо провела время, правда – особенно с Понибоем, когда мы ехали за вами в больницу.

Я быстро посмотрел на нее. Она просто дразнила меня, хотела позлить.

– На самом деле нет,  – продолжала она.  – Он не в моем вкусе, слишком молчаливый.

– Не то что я.

Я хотел было поцеловать ее, но никогда не знаешь, некоторые девчонки целуются на первом свидании, другие нет. Так что я решил, что на всякий случай не буду. И потом, на крыльце горел фонарь, и из-за занавесок на нас уставились четыре или пять мордашек.

– Я тебе позвоню,  – сказал я наконец.

Когда мы с Марком добрались домой, действие обезболивающих выветрилось, у него по лицу тек пот и, возможно, слезы, но он ухмылялся, как всегда.

– Не очень-то мне хорошо, Брайон,  – вот и всё, что он сказал.

Я помог ему войти в дом и уложил в постель.

– Сможешь уснуть? – спросил я, выключив свет.

– Вряд ли, чувак, у меня так голова болит. Ты устал, Брайон?

– Не-а,  – сказал я.

Я сидел на кровати, прислонившись спиной к стене, и курил. В лунном свете я ясно видел Марка. Он подложил руку под голову и смотрел на луну.

– Ну если ты всё равно не собираешься спать, и я не собираюсь, может, поговорим?

– Я не против,  – сказал я.

– Знаешь, когда я только пришел в себя, после того как этот парень мне вломил, я жутко испугался. Думал, я умираю. Это было странно. А потом я понял, что ты там со мной, и успокоился. Брайон, знаешь, у меня вся семья – только ты. Нет, конечно, твоя мама ко мне очень добра и всё такое, но все-таки она не моя старушка. А вот ты мне как брат. Настоящий брат.

У Марка никогда не было настоящей семьи. Помню, когда мы были маленькие, я сказал, что он не особо похож на своего отца, а он тогда сказал: «А он мне не отец. Мой настоящий отец – ковбой, он участвует в родео [6]6
  Родео – американский вид спорта, представляющий собой скачки верхом на быке или на неоседланной лошади.


[Закрыть]. Моя старушка говорила, что у него золотые глаза и золотые волосы, как у меня, и что он в родео выиграл кучу призов».

Я тогда подумал: вот это круто, его папа – ковбой! Но когда я вырос, я понял, что это означало: Марк был незаконнорожденным. Мне казалось, его это не беспокоит, но мне про всё так казалось. А может, на самом деле беспокоило, просто я не знал.

Тишину прервал голос Марка:

– Это, наверное, еще обезболивающие не выветрились. Не знаю, чего это я разнюнился.

– Для меня ты всегда был братом,  – сказал я.

Я видел в темноте лицо Марка. Он улыбался.

4

На следующий день Марку не стало лучше. Когда я спросил, болит ли у него еще голова, он ответил: «Ага». Марк никогда не признавал, что ему по-настоящему больно. Я позвонил врачу из телефона-автомата, но он сказал только, что Марку будет больно еще пару дней, и чтобы я следил за соблюдением постельного режима и давал ему аспирин. Вот уж помог так помог.

Я вернул Чарли машину и рассказал, что случилось, но он особо не заинтересовался. У него были свои собственные проблемы: он получил повестку в армию. Я очень торопился домой – не хотелось оставлять Марка одного. Уж не знаю, от чего ему было хуже: от боли в голове или от необходимости лежать в постели. Он бы наверняка наплевал на предписания врача, но стоило ему сесть, как у него тут же начинала кружиться голова. Телевизора у нас больше не было, а читал он плохо. Даже покер его не интересовал.

– Может, почитаешь мне? – предложил он, когда я уже весь мозг сломал, пытаясь придумать, чем бы нам заняться.

– Почитать тебе? Книгу?

– Ага, помнишь, как когда мы были маленькие? Ты мне всё время читал.

Марк был слишком ленив, чтобы читать самому, а может, чтение его просто не интересовало. Он даже не умел читать как следует. Возможно, с этим и были связаны его плохие оценки в школе, ведь на самом деле он был не глупее меня.

Когда мы были маленькие, я читал ему про ковбоев (мы оба хотели стать ковбоями) – книги типа «Одинокого ковбоя» [7]7
  Автобиографическая книга с иллюстрациями автора. В ней рассказывается о жизни ковбоя, который ищет работу на ранчо. В 1933 году по книге сняли фильм.


[Закрыть] Уилла Джеймса. Мы залезали на дерево во дворе, я читал вслух, а потом мы играли в ковбоев.

– Помнишь? – спросил Марк.

И мы провели несколько часов, вспоминая те времена. Мы играли в детскую версию уличных разборок, она называлась «Гражданская война», а потом мы доросли и до взрослой. Мы дрались на кулаках и цепями, мы дрались с вобами [8]8
  Вобы – сокращение от «высшего общества», подростки из богатых районов города.


[Закрыть] и с другими бандами грязеров [9]9
  Грязеры – подростки из бедных, неблагополучных районов. Оба термина («вобы» и «грязеры») употребляются в первой книге Хинтон «Изгои».


[Закрыть]. У нас было обыкновенное детство. Раньше я весь подбирался перед дракой, предвкушал ее, но теперь драки мне наскучили.

У Марка была отличная память, даже лучше моей, хоть и я не жалуюсь, и он вспомнил кучу безумных вещей, которые мы делали в детстве и о которых я начисто забыл. Например, как мы через забор залезли в кинотеатр под открытым небом, и нас поймали. Работник кинотеатра посадил нас в кузов своего грузовика и повез в полицию, но мы выпрыгнули из машины на скорости тридцать миль в час[10]10
  48 км/ч.


[Закрыть]. Каким-то образом никто из нас не убился. Мы всегда задавались вопросом, что же подумал водитель, когда приехал в полицию, а в кузове никого?

А однажды мы вылезли на крышу двухэтажного торгового центра и принялись стрелять в людей, ходивших внизу, из водяного пистолета, а потом отлично повеселились, сматываясь от копа, которого основательно обстрелял Марк. В то время мы всегда были при машине благодаря способностям Марка. Мы выбирали какую-нибудь побыстрее и выезжали на скоростное шоссе. Нам еще повезло, что когда Марка наконец взяли за этим делом, он был в машине один. Я запросто мог бы попасться вместе с ним.

Между этими двумя эпизодами была целая череда игр в покер, иногда до утра, с алкоголем, и в бильярд – в бильярде я набил руку в очень юном возрасте. А также свиданий, вечеринок и пьянок в высохшем русле реки. Мы всегда тусовались с другими парнями, иногда какой-то задерживался рядом с нами на несколько лет, потом наши дороги расходились: обычно он заводил постоянную девчонку, которая возражала против зависания с нами, и тогда вместо него в компанию вливался кто-то еще. Но Марк всегда был центром притяжения в этом кружке, а я всегда был вместе с Марком.

– Были у нас хорошие времена, а, Брайон?

Марк прервал молчание. Видимо, мы оба погрузились в воспоминания.

– Ага,  – сказал я.

Я сидел на кровати с сигаретой в своей любимой позе, прислонившись спиной к стене, положив локоть на согнутые колени.

– У тебя бывает такое чувство, что всё вокруг меняется? Как будто что-то заканчивается, потому что начинается что-то другое?

– Да, знаю, о чем ты. Теперь мне на Анджелу вообще плевать, но я помню, как раньше она мне казалась самым важным человеком на земле.

– Вот-вот! – взволнованно сказал Марк и попытался сесть, забыв о головной боли. Но тут же о ней вспомнил, взвыл и улегся назад с унылой ухмылкой.  – Раньше мы ввязывались в драки с другими бандами – и это было так важно, вся жизнь зависела от того, выиграем мы или проиграем. И тогда мы были как братья, не только мы с тобой, а все мы. Мы были готовы умереть друг за друга. Это теперь все как-то отодвинулись, а раньше мы были готовы друг за друга умереть. Правда, чувак, помнишь? Это было офигенно, мы были как один большой человек, составленный из многих маленьких, как будто все вместе мы составляли что-то большее.

– А теперь мы составляем что-то большее сами, каждый сам по себе,  – сказал я.

Я отлично понимал, о чем он говорит. Марк думал так же, как я, вся разница была в том, что он говорил об этом вслух, а я нет.

– Да, но всё равно – ты разве не скучаешь по тем дням, когда был один за всех и все за одного? Вообще это даже грустно, когда оказывается, что тебе уже не нужна твоя банда – в смысле, так как раньше.

– Но это и хорошо тоже,  – сказал я.  – Когда ты знаешь себя и тебе не нужно, чтобы банда определяла, кто ты такой.

– Ага,  – вздохнул Марк,  – но есть разница. И я вот думаю, в чем она?

– Разница вот в чем,  – спокойно сказал я.  – Что было, то прошло.

Марк сверкнул своей львиной улыбкой.

– Брайон, ты великолепен.

Больше мы в тот день особо не разговаривали. Мы размышляли.

Марк пропустил один учебный день. К понедельнику он всё еще не очень хорошо себя чувствовал, но я решил, что всё равно пойду в школу: он был не так плох, чтобы мне нужно было сидеть с ним.

Драка превратила Марка типа в героя, история ходила по школе в куче разных вариантов. Некоторые были очень забавные. Все были злы на Анджелу, сочувствовали Кертису, который и раньше, бывало, попадал в истории, а теперь стал народным героем, и превозносили Марка за то, что он вмешался и призвал драться честно. Когда меня спрашивали, как всё было, я рассказывал, но было видно, что они поверят только в то, во что сами хотят верить, и никакая правда их не переубедит. Люди вообще такие.

В понедельник я был в странном настроении. Разговор с Марком не отпускал меня, мне казалось, что я отделен от остальных, что я просто наблюдатель. Я как будто видел окружающих насквозь – о чем они думают, почему поступают так, а не иначе, и это было реально странно.

Школа у нас была большая. Каждый год выпускалось около семисот человек, причем выпускные классы были самые маленькие – в общем сами видите, какая это была здоровая школа. Туда ходил народ и из нашей, стремной части города, и из довольно мажорской. Это всегда ведет к проблемам. В любом случае приводило раньше, и вобы вечно лупили грязеров, но теперь со всей этой темой про мир, любовь и кайф разборки поослабли. Теперь не так-то просто было отличить воба от грязера. Теперь грязеры носили челки, а не зачесывали волосы назад, как раньше (это касалось и нас с Марком), а вобы старались выглядеть победнее. Они носили старые джинсы и рубашки навыпуск, как грязеры, которые просто не могли позволить себе ничего другого. Но я вам вот что скажу: эти ребята в своих кожаных жилетах с бахромой и левайсах с лейблами модных магазинов теперь ровно столько же денег тратили на то, чтобы выглядеть бедными, сколько раньше, чтобы выглядеть богатыми. Безумие!

И еще одну безумную штуку я заметил в тот понедельник. Я умный, так что я учился в классе с другими умными ребятами. Большинство из них принадлежало к тем, кого мы называли вобами. Со мной они всегда вели себя дружелюбно, я бывал на вечеринках у них дома и встречался с их девчонками. Всё это время я думал: «Ну да, я им нравлюсь. Я большой, дружелюбный, умный Брайон, поэтому я им и нравлюсь». Но теперь я ясно видел: я им не нравился. На самом деле они, скорее всего, боялись меня. Но я был из «бедных белых», а они были «либералы», так что они звали меня на свои тусовки, чтобы все видели, какие они жутко продвинутые. Я никогда не понимал, почему на этих вечеринках все норовят обсудить со мной политику и другую хрень, о которой я понятия не имел. Я за такими вещами не слежу. Я когда читаю, то предпочитаю писателей вроде Хемингуэя, а газеты наводят на меня скуку. Я веду мяч левой, и это всё, что я знаю про левых, правых и т. д. Я примерно представляю себе, что левые – это хиппи, а правые – деревенщины, но больше особо ничего не знаю.

А теперь я понял. В тот понедельник я видел людей насквозь и понимал, что происходит. Я подумал, что если б я был черным, стал бы еще в два раза популярнее, но пока что в нашей школе интеграция не особо процветала, черных у нас было немного. Будь я черным, эти ребята небось предложили бы мне жениться на своих сестрах. Я знал нескольких черных из Брамли, они круто дрались. Надо будет в следующий раз захватить парочку с собой на вечеринку, пусть поболтают о Черной революции и Черных пантерах [11]11
  Черные пантеры – политическая организация, целью которой была защита прав темнокожего населения США, в том числе с оружием в руках (существовала с 1966 по 1982 год).


[Закрыть], про которых они знают примерно столько же, сколько я – про правых и левых.

Я целый день смеялся про себя, а на следующий день сам не мог понять, что на меня нашло накануне. На следующий день я увидел вобов, и они были просто парни, мои друзья, и, конечно, они звали меня к себе, мы ведь были друзья, мы были в одной группе по английскому и неплохо ладили. Они искренне старались изменить мир к лучшему, потому и говорили о политике. И одевались они так, потому что им так нравилось. Так я думал на следующий день.

Но не в понедельник. В понедельник я знал, как всё на самом деле.

Марк поправился и вернулся в школу, просто потому, что ему было больше нечем заняться, так-то он, в отличие от меня, ее особо не жаловал. Обычно в школе мы не пересекались – по всем предметам мы были в разных классах. Обычно мы шли в школу вместе, а обратно кто-нибудь подвозил нас обоих на машине, но частенько мы встречались только дома. Так что когда на следующей неделе в один из дней Марка долго не было, я не волновался: он мог быть в куче разных мест. Но ни одна из моих догадок не оказалась верной – он был в полицейском участке. Я ничего об этом не знал, пока не появился Терри Джонс. Терри был мелкий и круглый, полный псих.

– Брайон! – вопил он, подбегая к дверям,  – Брайон, ты слышал, что случилось с Марком?

Я делал себе сэндвич с медом и арахисовой пастой. Я не заволновался, потому что с Марком вечно что-нибудь случалось.

– Что? И успокойся, ради бога, я не глухой.

– О’кей,  – беззаботно сказал Терри. Он уселся в кресло и оглядел окрестности.  – Ужинаешь, да?

– Харе, чувак. Что с Марком?

– Ничего особенного. Его просто взяли за рулем директорской машины.

Я поперхнулся.

– Чего? – спросил я, как только смог говорить.  – Где его взяли?

– Директору сегодня зачем-то понадобилось уехать пораньше. Приходит он на парковку, а машины нет. А потом угадай, кто объявился за рулем? Наш с тобой приятель Марк.

– Ты шутишь? Пожалуйста, чувак, скажи, что это шутка,  – взмолился я.  – У Марка сейчас испытательный срок за кражу.

– Поэтому ему и понадобилась машина,  – сказал Терри.  – Можно мне сэндвич?

– Держи,  – я подтолкнул к нему хлеб, мед и пасту.  – Сделай сам. Только сначала, если не хочешь, чтоб я тебе голову разбил, объясни толком, что произошло.

– Так получилось, что я как раз стоял рядом, когда произошел вышеназванный инцидент.

Ну, конечно. Терри всегда как раз стоял рядом.

– И я услышал, как звонят в полицию, а Марк тем временем объясняет директору, что должен раз в неделю ездить к инспектору по надзору и рассказывать ему, как больше никогда в жизни не будет угонять машины. Но дело в том, что в центр ему никак не добраться: автобусы в это время не ходят, машины у него нет, а пешком дойти он не успевает, потому что надо уложиться в обеденный перерыв. Поэтому он обычно одалживает машину директора, ездит на ней к своему инспектору, а потом приезжает назад. Он так делал с начала года, и если б директору не вздумалось сегодня уехать пораньше, он бы и продолжал в том же духе.

– Поверить не могу,  – медленно сказал я.  – Его же посадят до конца жизни.

– Сомневаюсь,  – Терри принялся за второй сэндвич.  – Когда Марк заканчивал свои объяснения, директор смеялся.

Я вздохнул с облегчением. Марку всё сходило с рук, даже такое. И, словно в доказательство, на кухню вошел Марк.

– Угадай, где я был? Есть еще что-то поесть?

– Погоди-ка,  – сказал я.  – А, ну да, точно. У меня видение: ты был в полиции, рассказывал, как был вынужден одалживать машину директора, чтобы съездить к инспектору по надзору.

– Так Терри рассказал тебе? Ну, всё уже уладилось. Теперь инспектор будет заезжать за мной, это было всего лишь недопонимание.

Марк сел за стол напротив меня и принялся жевать яблоко. Он пытался выглядеть пристыженным, но ему никак не удавалось. Я пытался выглядеть возмущенным, но и это не удавалось.

– Мне стыдно,  – сказал он наконец.

– Не-а,  – сказал я. Некоторое время мы сидели молча.

Терри встал и ушел: наверное, он подумал, что мы с Марком будем драться.

– Слушай,  – начал было Марк, но я прервал его.

– Заткнись, ладно? Раз тебе ничего за это не бывает – о’кей. Видимо, тебе что угодно с рук сойдет.

Марк откинулся на спинку стула. В окно нашей кухни заглянуло солнце, и глаза Марка, отразив его, стали ярко-желтыми.

– Похоже, что так,  – сказал Марк.

Он улыбнулся, как невинный лев.