Текст книги "Прощай, Золотой лев!"

8

На следующее утро у меня было жуткое похмелье, да еще пришлось рано вставать и идти на работу. Марк разбудил меня. Он был человек-будильник и всегда отлично высыпался за пять часов. А вот я, если не просплю часов девять,  – просто труп. Именно так я себя чувствовал тем субботним утром, я бы с радостью умер. Мне было настолько плохо, что на кассе я сунул в пакет буханку хлеба, а поверх нее – три банки супа, а хлеб всегда надо класть сверху. В супермаркете это главная заповедь – все десять в одной. Удивительно, что в тот день меня не поперли с работы.

Я отнес покупки какой-то молодой домохозяйки к ее машине, и она протянула мне бумажку со своим телефоном. Мне было так хреново, что я простонал: «Это шутка что ли?»

Как я уже сказал, меня просто чудом не выгнали. Только к двум часам дня у меня перестала раскалываться голова от жужжания кассового аппарата, и только к концу рабочего дня я смог заставить себя что-то съесть. Теперь вы понимаете, как мне было паршиво.

Вечером у меня было свидание с Кэти, но заканчивала она поздно, я должен был подобрать ее возле больничного буфета в десять. Это было неплохо: я как раз хотел попробовать найти Эмэндэмса, раз уж Марк знал, где он.

Выйдя с работы, я обнаружил, что в машине меня поджидает Марк.

– Я подумал, ты захочешь отловить Эмэндэмса. Как твоя голова?

– Получше. Чувак, больше никогда не давай мне так нажраться.

Марк пожал плечами.

– Ты правда хотел нажраться. Тебе это было нужно, потому что я отрезал Анджеле волосы, а ты не мог этого вынести.

Я отпустил замечание, которое отпускал уже много раз, но никогда еще в адрес Марка. С соседнего сиденья я почувствовал, как он весь подобрался, словно готовясь к прыжку. Между нами снова плескался залив. Меня почему-то бесило, что Марку не нужно спать девять часов и что у него-то никакого похмелья.

– Ты говоришь, как Кэти.

– Боже упаси.

– А что ты вообще имеешь против нее?

– А она что имеет против меня?

– Ты оказываешь на меня дурное влияние.

Не знаю, почему я так сказал, Кэти совершенно точно никогда в жизни ничего такого не говорила.

Марк немного помолчал, а потом сказал по-настоящему отвратительную вещь. Я понимал, что сам напросился, но Кэти он мог и не впутывать. Я крепко ухватился за руль.

– Хочешь, выйдем и разберемся?

– Ты же не хочешь драться со мной, а?

Это было что-то среднее между вопросом и утверждением. Я промолчал.

– Прости,  – сказал Марк.

Я молча рулил. Никогда еще мы с Марком не были так близки к драке.

Я ехал туда, куда говорил Марк. Мы въехали в старую часть города, раньше это был мажорский район, лет тридцать-сорок назад, повсюду огромные дома. Когда их только построили, это, наверное, было очень круто, а теперь они выглядели мрачновато, большинство было поделено на квартиры.

Следуя командам Марка, я подрулил к одному из них. С козырька над крыльцом свисала красно-зеленая вывеска «LOVE».

– Он здесь? – спросил я, не совсем понимая, что к чему.

– Был здесь, когда я заезжал в последний раз.

Марк вылез из машины. Видно было, что он не раз здесь бывал.

– Пошли,  – сказал он.

Я вылез вслед за ним, гадая, зачем Марк сюда приезжал. Он открыл входную дверь и вошел, не постучавшись, а я пошел за ним. По стенам были развешаны кислотные постеры. На потрепанном диване лежала девушка с длинными спутанными светлыми волосами в синих джинсах и рубашке с цветными разводами. Лицо у нее было бесцветное и абсолютно неживое.

– Привет, Кот,  – сказала она Марку. Они были знакомы, она же не могла всех называть котами.

– Пис, детка,  – сказал Марк.

Я старался не рассмеяться. Хиппи мне очень даже заходили, у них были кое-какие отличные идеи, но выглядели они странновато.

– Кайфуешь? – вежливо осведомился Марк, как будто спросил «как у тебя дела?»

– Улет, чувак.

Она так вперилась в потолок, что я тоже на всякий случай поднял взгляд, просто чтобы убедиться, что там не написан ответ на вопрос о смысле жизни. Я его не увидел; может, он был виден только ей.

Марк перешагнул через гитару без струн и двинулся по лестнице наверх. Я следовал за ним, озираясь по сторонам. На кухне кто-то пел. Все ступеньки были разных цветов, это могло бы выглядеть неплохо, вот только они были жутко грязные.

Мы вошли в спальню и обнаружили там шесть или семь ребят. Один валялся на кровати и рассматривал собственные ногти, остальные сидели в кругу, скрестив ноги, и обсуждали какую-то книгу. Я ее не читал, так что особо не врубился в их разговоры, но ребята явно были неглупые. Все они были в синих джинсах, старых рубашках и жилетах с бахромой, двое курили траву.

– Привет, Кот,  – сказал парень с бородой в цветастой рубашке.

– Я ищу Эмэндэмса,  – сказал Марк.  – Видел его?

– Мелкого Фрика? Сегодня не было его. Парня просто уносит, чувак, может и совсем унести.

– Ты же ему ничего не давал? – спросил я. Возможно, это было против местных правил, но это место уже начинало действовать мне на нервы.

– Тут никто никому ничего не дает,  – сказала толстая девчонка.  – Каждый сам решает, принимать или нет. Мы все свободные люди.

Я посмотрел на нее натренированным взглядом плейбоя и вдруг меня осенило. Я поднял два пальца и сказал: «Пис». Похоже, таким образом я заслужил прощение, потому что все они вернулись к литературной дискуссии, а парень на кровати принялся красить себе ногти зеленой акварелью.

По пути к выходу мы снова прошли мимо светловолосой девчонки, она читала какую-то книгу и курила траву.

– Ты не видела Мелкого Фрика? – спросил Марк.

Она покачала головой.

– Не-а. До встречи, Кот.

Даже сидя она выглядела мертвой.

Сев в машину, я спросил:

– Ты с ней встречаешься?

– Бывает. Как ты слышал, они все свободные люди.

Я задумался над этими словами. Я первый готов признать, что у меня есть комплексы. Я никогда не назвал бы себя полностью свободным. Но и их бы тоже не назвал.

– Даже если это не твое, не стоит их осуждать,  – сказал Майкл после паузы.

– Я ничего не говорил.

– Трава, ром – какая разница?

– Слушай, чувак, от рома у меня будет разве что похмелье на выходных, а вот за траву можно сесть на пять лет.

– Ну, законы не всегда справедливы.

– Но именно так обстоят дела.

Я был растерян: вроде бы Марк никогда не курил траву, и я не понимал, с чего это он ее защищает.

– Я не курю траву, не волнуйся,  – сказал Марк, прочитав, как обычно, мои мысли.  – Просто не люблю, когда ты осуждаешь других.

– Ты о чем вообще? Я ни слова не сказал!

Марк помолчал.

– Помнишь, как вобы любили приезжать сюда, чтобы отделать кого-нибудь?

– Ага.

– А помнишь, как мы с тобой отлупили какого-то хиппи в парке?

– Ага.

– Я отбитый, Брайон, но не тупой.

Остаток пути до дома мы проехали молча.

Я подобрал Кэти в больнице. Я не рассказал ей про поездку в странный дом в поисках Эмэндэмса: не было смысла ее огорчать. В конце концов, я же его не нашел.

Мы ездили туда-сюда по Ленте, потом по пути домой зарулили в парк, как обычно. Мои чувства к Кэти становились день ото дня всё серьезнее, и это было очень странно. Раньше я всегда придерживался тактики «погуляли и хватит». Даже с Анджелой речь шла, скорее, о гордости, чем о любви. Но я всё еще не сказал Кэти, что люблю ее. Так же как не поблагодарил когда-то Чарли, когда он одолжил мне машину. Я просто не мог сказать такое, когда оно и правда что-то значило.

– Слушай, Кэти,  – сказал я, когда мы уже ехали к дому.  – Если бы у меня было кольцо, ты бы его носила?

– Да,  – сказала она. Так у нас всё стало всерьез.

Высадив Кэти возле ее дома, я поехал к Терри Джонсу. Там я должен был подобрать Марка, но дома никого не оказалось. Родители Терри уехали на выходные, что обычно означало время пьянок и покера в доме Джонсов. Я решил, что все отправились за бухлом и девчонками, и решил подождать их возвращения на крыльце.

Ночь была прохладная, но не слишком, вот-вот должна была начаться весна. Зима была очень странная. Еще прошлой осенью мы с Марком мыслили одинаково, как один человек, а теперь даже разговаривать по-человечески не могли. Осенью Чарли был еще жив и прикапывался к нам из-за долгов за колу. Я бегал за девчонками и обыгрывал всех в бильярд. Эмэндэмс читал «Ньюсвик» и зарабатывал, присматривая за братьями и сестрами. Теперь всё было иначе.

Я сидел на крыльце, курил и размышлял, когда рядом притормозила машина. Я подумал, что это кто-то еще приехал на вечеринку, так что не обратил на нее внимания. Вдруг прямо передо мной оказалось четверо парней, я пришел в себя и осознал, что двое из них – Тим и Кудряха Шепарды.

– Я думал, вы за решеткой,  – любезно сказал я, притворяясь, что еще не понял: они явились сюда с единственной целью – выбить из меня дух.

– Уже нет,  – сказал Тим. Он меня пугал. Таких я называю «суровый парень». Кудряха больше языком трепал, а вот Тим приводил его угрозы в исполнение. Он был самый настоящий бандит. Знаю, многие так называют всех парней с восточной стороны, но Тим правда был бандитом.

– Ясненько,  – сказал я, продолжая курить и пытаясь казаться невозмутимым. Если мне удастся заболтать их, может быть, появится Марк, или Терри, или еще хоть кто-нибудь.

– Видел Анджелу в последнее время? – спросил Тим.

Кудряха молчал – даже он трепетал перед старшим братом. Было в Тиме Шепарде что-то такое – лицо всё в шрамах, походка вразвалку, блеск черных глаз,  – что давало всем понять: он настроен серьезно.

– Ага, как раз вчера вечером столкнулся с ней на Ленте, мы с ней покатались.

Я решил не втягивать Марка; очевидно, он их не интересовал.

– Серьезно? А ты знаешь, что Анджел сегодня утром постриглась? Так люди говорят. Но мне она сказала кое-что другое.

Я почувствовал, как пот струится у меня по спине и выступает на ладонях. Моя сигарета затряслась, так что я выплюнул ее на крыльцо, а потом спокойно спросил:

– А тебе она что сказала?

– Что ты напоил ее и отрезал ей волосы. Это правда?

– Да, это правда, и я сожалею об этом,  – я решил выложить всё сразу, не играть в эти игры и не ходить вокруг да около.  – Это было подло, и мне очень жаль.

– Сейчас ты пожалеешь еще сильнее,  – сказал Тим, и двое парней, которых я видел впервые в жизни, накинулись на меня, прижали руки к бокам и держали, пока Тим и Кудряха по очереди меня лупцевали.

В конце концов я вырубился, но не так быстро, как хотелось бы.

Когда я пришел в себя, Марк вытирал мне лицо мокрой тряпкой.

– Брайон, ты как? Не шевелись только.

Я подавил стон, потому что в комнате были другие ребята. Вообще-то перед Марком я обычно не строю из себя сурового парня, но тут надо было соответствовать своей репутации.

– Что случилось? Кто тебя так?

– Шепарды,  – сказал я. Я затаил дыхание от боли, в обоих боках кололо, лицо как будто пульсировало, и я не мог открыть глаза – так распухли веки. Во рту стоял странный привкус, я понял, что это кровь.

– Хочешь в больницу? – спросил Марк. Голос у него был такой обеспокоенный, что мне стало его жалко.

– Нет.

Я никуда не хотел ехать: казалось, стоит мне пошевелиться, и я развалюсь на части.

– Можно я тут останусь? – я догадывался, что нахожусь дома у Терри и, похоже, лежу на кровати.

– Конечно, чувак! – я узнал голос Терри.  – Слушай, ты как будто только что из мясорубки.

– И ощущения такие же,  – сказал я, хоть эта шуточка и стоила мне новой порции покалываний в боку. Репутация – дело такое: умри, но соответствуй.

– Я позвоню нашей старухе,  – сказал Марк,  – а потом мы найдем Шепардов.

– Марк! Я хочу поговорить с тобой. Наедине.

– Конечно, чувак. Давайте-ка отсюда, ребята,  – и они послушались, просто потому что Марк – это Марк.

– Слушай, мне дико больно говорить, так что я не буду повторять, и спорить я тоже не хочу.

– О’кей,  – голос Марка звучал удивленно. Мне хотелось увидеть его лицо. Я понимал: ему не понравится то, что я сейчас скажу. Я чувствовал, что Марк сидит на краю кровати. Я потянулся туда, где должна была быть его рука, и нащупал ее.

– Я не хочу, чтобы вы дрались с Шепардами.

– Чего?

– Я больше не хочу в этом участвовать, во всей этой вендетте. Это глупо, и меня тошнит от этого, и всё идет по кругу. Так что если ты собираешься им отомстить за меня – забудь.

Я старался сделать так, чтобы мой голос не дрожал, но теперь у меня не только кололо в боку, но и пылало от боли всё лицо.

– Ясно, Брайон,  – сказал Марк после паузы.  – Не беспокойся.

Он ушел звонить маме, и я слышал, как он орал на ребят, чтобы сделали музыку потише. Всю ночь он сидел на кровати, оберегая меня.

9

На следующий день Марк отвез меня в больницу, мне наложили пятнадцать швов на лицо и подправили ребра. Нам посчастливилось попасть к тому же доктору, который штопал Марка несколько месяцев назад, когда его отходили бутылкой. Доктор отлично помнил Марка; его все всегда запоминали. Доктор посмотрел на нас с отвращением и спросил: «Вы хоть чем-то кроме драк занимаетесь?»

Марк что-то пробормотал, а я даже не разозлился. Мне было тошно и стыдно, хоть сам я ни в чем не провинился. Я не мог думать ни о чем кроме истории Майка – как его избили, когда он довез черную девчонку домой. Как он сказал, что не испытывает ненависти к тем, кто так его отделал. Я тоже не испытывал ненависти к Шепардам. По пути домой я попытался объяснить это Марку. Я так увлекся, стараясь всё ему растолковать, что просто опешил, когда Марк выпалил:

– Чего ты от меня хочешь?

– Чего? – переспросил я.

Марк весь побелел, голос у него дрожал, как будто он вот-вот расплачется. Я глазам своим не верил: я никогда не видел, чтобы Марк плакал, кроме как от боли.

– Каково мне сейчас, по-твоему? Ты мне запрещаешь мстить Шепардам, устраиваешь этот спектакль, как будто тебе совсем не обидно, что они так тебя отделали. Думаешь, я не понял, что тебя избили за то, что сделал я? Ты тут сидишь и чуть ли не говоришь, что сам это заслужил, но это же я отрезал Анджеле волосы, это я всё спланировал, а избили за это тебя! Как этот придурок Майк, он тоже говорил, что заслужил, как будто это он виноват в том, что сделал кто-то другой! Чувак, это бред! Как думаешь, каково мне было, когда я тебя нашел во дворе у Терри? Я сразу понял, что это Шепарды. Если б они тебя убили, это была бы моя вина! Меня это грызет, Брайон, а ты мне даже не даешь отомстить за тебя.

Он плакал. У меня всё внутри перевернулось.

– Марк, это не твоя вина. Я просто не могу больше драться. Меня достал этот круговорот – вначале избиваешь ты, а потом избивают тебя. Это глупо,  – я легонько хлопнул его по плечу.  – Я ж не умер, чувак! Не о чем переживать.

Марк глубоко вздохнул. Голос у него был нормальный, но он так вцепился в руль, что костяшки побелели.

– Не понимаю, что со мной такое. Я же никогда не спрашиваю себя «а что если?» Никогда не спрашивал, пока мы с Терри не пришли к нему домой и не увидели тебя. И тогда я впервые подумал «а что если?», и посмотри на меня теперь.  – Он пожал плечами.  – Не хочешь разбираться с Шепардами – дело твое.

Нам было не пробиться друг к другу. Он не понимал, почему мне разонравились драки, а я не понимал, как ему удается принимать всё без вопросов и сомнений, не стремиться ничего изменить.

Мама чуть в обморок не упала, когда меня увидела. К тому моменту она уже поправилась и вышла на работу, а от моего вида чуть снова не слегла. Никогда еще меня так не избивали. С синяком она могла смириться, со швами у меня на губе тоже, даже со сломанными ребрами, но не со всем сразу. Мне было настолько мерзко, что я даже не возражал против суеты, которую она развела вокруг меня. Я сделал вид, что только из-за нее, так и быть, лягу в постель, но мне и самому этого хотелось.

– Хочешь, я позвоню Кэти? – спросил Марк.

– Ага, ты не против?

Он мог сбегать к телефону-автомату, а я нет.

– Вообще-то против. Отомстить Шепардам и то было бы проще. Но ради тебя, чувак, так и быть, позвоню ей,  – он одарил меня своей фирменной улыбкой.  – Знаю, она обрадуется моему звонку.

Я попытался улыбнуться в ответ, но это оказалось непросто. Тяжело, когда два твоих самых близких человека терпеть друг друга не могут.

Видимо, я вырубился, как только Марк ушел. Мне было довольно-таки хреново: действие болеутоляющих прошло, и у меня поднялась температура. Не знаю, как долго я спал, но когда проснулся, возле моей кровати сидела Кэти.

– Привет, Брайон,  – сказала она.

Лицо у нее было такое серьезное, что я не сразу сообразил, Кэти это или Эмэндэмс. Голова шла кругом, я был будто пьяный и плохо соображал. Я не мог ничего сказать, просто лежал и пялился на нее как дурак.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Нормально,  – сказал я, как будто она сама не видела.  – Я рад, что ты пришла.

– Правда? – спросила она и расплакалась. Ничего себе, за двадцать четыре часа мне удалось довести до слез вначале Марка, а теперь Кэти. Ну я даю.

– Кэти, я правда рад, что ты здесь. Я люблю тебя.

– Хорошо,  – всхлипнула она.  – Хорошо.

Она взяла меня за руку. Я судорожно вздохнул и уставился в потолок. Оказалось не так уж и трудно. Раз уж мне это удалось, возможно, и другое удастся.

– Твоя мама говорит, через пару дней ты будешь в порядке,  – сказала Кэти, глотая слезы. Она хихикнула.  – Ты так жутко выглядишь, Брайон.

– А ты прекрасно,  – сказал я. Это была неправда: это только в кино девчонки хорошо выглядят, когда плачут. Но для меня она выглядела хорошо.  – Через пару дней я приду в норму, и мы пойдем искать Эмэндэмса. Я вышел на след,  – сказал я.

В голове у меня слегка прояснилось.

– Правда? – как я и надеялся, это отвлекло ее от меня. Как я и надеялся, не до конца.

– Ага. Марк сказал, что видел его в коммуне хиппи.

Кэти была потрясена.

– В той, где свободная любовь?

– Не уверен, что это верные слова,  – я не удержался от усмешки.  – В общем, он пока живет там. Я ездил туда вчера, вроде бы,  – я всё еще немного путался в днях и во времени,  – его там не было, но, может, получится найти. Не волнуйся, не так уж там и ужасно. Он мог и куда похуже угодить.

– Хорошо,  – она улыбнулась, как будто я знал всё на свете, и это было ужасно приятно.  – Поищем его, когда ты поправишься.

Она наклонилась и быстро и легко поцеловала меня. Из-за шва на губе было больно (но не слишком).

На работе я взял больничный на пару дней: не хотелось выглядеть как победитель боев без правил. Но как только смог вставать, я взял машину и поехал прокатиться один. У меня было столько всего в голове: Кэти, Марк, Эмэндэмс и Чарли. Я катался около двух часов, пока всё не обдумал.

Я поехал на кладбище. Это было дешевое кладбище, где хоронили тех, у кого нет денег. На похоронах Чарли я не был, но знал, где его могила.

В конце концов я нашел ее. Это оказалось непросто: не было никаких опознавательных знаков, а большие надгробия тут вообще были не в почете. Я встал перед его голой могилой – ни цветов, ничего. Просто место, где лежало то, что осталось от Чарли. Я сказал вслух: «Спасибо, что одолжил мне машину, Чарли. И спасибо, что спас мне жизнь».

Это оказалось нетрудно, и я пожалел, что не поблагодарил его, когда он еще мог меня услышать. Не знаю, может, это и глупость была, но я почувствовал себя гораздо лучше.

Два вечера спустя я подобрал Кэти после работы, и мы отправились на поиски Эмэндэмса. Марк куда-то ушел; он всё реже бывал дома. Мама за него волновалась, это было видно. А еще она переживала из-за денег, которые он приносил. Я продолжал считать, что он играет в покер, но не хотел рассказывать об этом маме: она была невысокого мнения о покере и об азартных играх в целом. Когда я впутался в бильярдные дела, это ей не прибавило любви к играм.

– Мне так нравится твоя мама,  – сказала Кэти, когда мы вышли из дома. Они с мамой довольно хорошо ладили, и я был рад, мне ее родители тоже нравились. Сейчас Кэти злилась на своего отца, винила его в том, что Эмэндэмс сбежал, но мне ее отец нравился.

– Она всем нравится,  – сказал я.  – Она всех знает на двадцать миль вокруг. Почтальон, когда найдет бездомного котенка, всегда приносит ей, а в магазине ей дают кошачий корм бесплатно.

Настроение у нас было отличное. Мы смеялись и шутили и придуривались всю дорогу до коммуны. Я думал, что на этот раз у нас большие шансы вернуться домой с Эмэндэмсом.

На подъездной аллее были припаркованы два автобуса-фольксвагена. Я догадался, что они принадлежат хиппи, по росписи цветами и слоганами. Один из них гласил: «Война Причиняет Вред Детям и Всему Живому». Мудро.

– Так он тут? – вздохнула Кэти.  – До сих пор не могу поверить, что наш малыш живет в таком месте.

Видимо, старшие сестры всегда считают младших братьев малышами, неважно, сколько тем лет.

– А может, это пошло ему на пользу,  – сказал я.  – Может, он пожил сам по себе и повзрослел.

Сам я слабо в это верил. Я всегда был высокого мнения о мозгах Эмэндэмса, но быть умным и вести себя разумно, по-взрослому – это совсем разные вещи, как я знал на собственном опыте.

– Может, он и не захочет ехать с нами домой.

– Если не захочет, папа позвонит в полицию, и они привезут его домой. Папа не хочет, но он сам говорит, что Эмэндэмс уже погулял на свободе, а теперь пора возвращаться. Так что это мой единственный шанс привести его домой, не втягивая полицию.

– Я не знал. Будем надеяться, что он захочет поехать с нами. Я могу вырубить его, а потом притащить домой.

Кэти рассмеялась.

– Нет, тогда уж пусть лучше копы. Я бы предпочла, чтобы Эмэндэмс их ненавидел, а не тебя.

Мы подошли к дому. На крыльце сидели несколько ребят и просто пялились на улицу перед домом. Я обратился к библейского вида чуваку:

– Я ищу Мелкого Фрика. Он тут?

– Ага.  – Чувак смотрел мне прямо в глаза. Взгляд у него был доверчивый, дружелюбный.  – Ты его друг?

– Ага. А это его сестра.

Кэти широко улыбнулась ему той самой улыбкой, которая покорила меня. Парень улыбнулся в ответ.

– Он, кажется, наверху,  – он вдруг посмотрел на нас озабоченно.  – Он уже два дня летает.

– Ого, ничего себе,  – сказал я, стараясь сохранять спокойствие, и Кэти последовала моему примеру.

– Поговорите с его агентом,  – сказал хиппи.  – Рыжеволосый кот, он тоже там сейчас.

– С агентом? Это что значит? – шепнула мне Кэти, когда мы вошли в дом. Я не хотел говорить, не хотел, чтобы ее тоже затопили ледяные волны страха, поэтому просто сказал «не знаю».

Мы нашли кого искали – огромного парня с огненно-рыжей шевелюрой, усами и бородой.

– Мы ищем Мелкого Фрика,  – сказал я. Я начинал понимать, почему Эмэндэмсу досталась такая кличка: всем остальным здесь было лет семнадцать-восемнадцать, многие явно уже учились в колледже. Внутри была толпа, и я не запомнил, кто чем занимался. Кто-то курил траву, я понял по запаху. Я надеялся, что полицейский рейд не застанет нас в этом доме: можно получить просто за то, что стоял рядом, пока кто-то курил.

– А? – сказал Рыжий.  – Чувак, этому пацану не очень.

Кэти тихонько вскрикнула.

– Кто-то принимал кислоту, малыш тоже захотел попробовать и обратился ко мне. Ему реально плохо, парень. Сейчас он подуспокоился, а до этого весь день нам с ребятами пришлось его держать, чтобы не сиганул в окно.

Меня затошнило. Кэти была белее бумаги.

– Можно нам его увидеть? – спросила она слабым голосом без всякого выражения.

– Конечно.

Мы вслед за ним поднялись по лестнице. Он вел нас в ту же комнату, где я был с Марком. В этот раз там никого не было, кроме светловолосой девушки, которая спала, свернувшись калачиком на кровати, да еще кто-то валялся в углу. К моему удивлению, Рыжий направился прямиком в угол.

– Эй, парень, к тебе тут пришли,  – мягко сказал он.

– Это пауки? – человек, сидевший в углу, не поднял головы, но голос был Эмэндэмса.

– Нет,  – рассмеялся Рыжий.  – Просто ребята.

Эмэндэмс поднял взгляд, и я еле узнал его. Волосы отросли до плеч, он был тощий и грязный, а на лице у него было выражение, которого я раньше никогда у него не видел: он смотрел на нас с подозрением.

– Эмэндэмс, малыш, это я, Кэти.

Кэти опустилась перед ним на колени. Он уставился на нее невидящими глазами.

– Просто ребята-пауки? – спросил он, и лицо его исказил ужас.  – Я не хочу видеть никаких пауков.

– Это я, Кэти, твоя сестра. Ты разве не хочешь домой?

– Я был у себя в желудке,  – произнес Эмэндэмс неестественно высоким голосом. Он говорил чересчур быстро.  – Я спустился к себе в желудок, и все эти пауки вылезли наружу. Я же не знал, что у меня в желудке пауки. Я пробыл там десять лет, и всё это время пауки глодали меня. Они были огромные.

Кэти сдержала всхлип.

– Малыш, что ты наделал? – прошептала она.

Он наконец заметил ее.

– Кэти? Я кричал, и кричал, и кричал, но никто не пришел помочь мне.

Он весь дрожал, вид у него был плохой, больной.

– Я пытался вернуться назад, но пауки держали меня. Они меня не пускали, глодали меня, а цвета то появлялись, то исчезали. Я слушал цвета, и они тоже кричали. Красный и желтый кричали громче всех. Их тоже глодали пауки.

– Он всё пытался из окна выпрыгнуть,  – сказал Рыжий.  – Мы весь день по очереди его держали.

Он медаль что ли хотел? Вообще-то это он дал Эмэндэмсу эту дрянь.

– Кэти,  – сказал я,  – надо отвезти его в больницу.

Она быстро глянула на меня.

– В больницу? Давай я вначале папе позвоню.

Она посмотрела на Рыжего.

– Можно от вас позвонить?

Рыжий повел ее вниз.

– И там был еще один паук,  – продолжал Эмэндэмс, серьезно, но испуганно глядя на меня, как будто опасался, что я сам возьму и превращусь в паука.  – Не знаю, как его зовут, он сказал, но я забыл. Он сказал, что это мне за всю морковь, которую я съел. И я подумал… я же не знал… я раньше не знал ничего про морковь. И мне кажется, я не виноват.

Он плакал, по его лицу катились слезы, но оно не меняло выражения. Такой худой и испуганный, он был совсем не похож на Эмэндэмса, которого я знал.

– Как ты думаешь, это честно, что я должен расплачиваться за то, чего не знал?

– Нет,  – сказал я, откашлявшись.  – Ты не виноват.

Я обнял его, он весь дрожал. Кэти вернулась.

– Папа поедет сразу в больницу. Ты сможешь его нести?

– Ага,  – сказал я и поднял его. Он весил фунтов девяносто [14]14
  Около 40 кг.


[Закрыть], не больше.

– Я так устал,  – говорил Эмэндэмс,  – меня так давно не было, и я совсем не спал…

Я спустился по лестнице и на руках вынес его из дома. Никто не попытался остановить меня. Похоже, всем было плевать.

Кэти отвезла нас в больницу. На полпути туда Эмэндэмс вдруг выкрикнул:

– Где я?

– Всё в порядке, парень, всё будет в порядке.

– Где я? – в ужасе кричал он.  – Почему я не понимаю, где я?

Мне было очень плохо, я не понимал, как это Кэти умудряется вести машину. Никогда еще мне не было так паршиво. Я просто вцепился в Эмэндэмса, пытаться поговорить с ним смысла не было. Мне вдруг подумалось, что он и для меня такой же младший брат, как для Кэти,  – настолько мне стало плохо.

Мистер Карлсон ждал нас в больнице. Мы подъехали прямо ко входу в отделение неотложной помощи, он ждал нас там. Я вылез и вынес Эмэндэмса, но держал его совсем недолго: мистер Карлсон взял его у меня из рук и понес в больницу, крепко прижимая его к себе.

Эмэндэмс рассказывал ему про пауков.