Текст книги "Прощай, Золотой лев!"

И вот что еще было странно: в прошлом я думал о «нас», а теперь откуда-то взялось это «я».

– Вообще нечем заняться в этом городе,  – сказала Кэти, прервав мои размышления о старых добрых временах.

– Можем в кино сходить,  – предложил я, хоть у меня и не было денег на кино. И денег на боулинг, или на ужин в ресторане, или на картинг, или на аттракционы у меня тоже не было.

– Нет, в кино не хочу. В этом городе нечего делать, кроме как ездить туда-сюда.

– На это нужен бензин,  – сказал Эмэндэмс.  – А на бензин нужны деньги.

Ни я, ни Кэти не упоминали вслух о деньгах.

– Ладно, давайте еще поездим туда-сюда,  – сказал я и нажал на кнопку, чтобы вышла официантка и забрала наш поднос.

Я думал о том, что сказала Кэти. Здесь нечего было делать, кроме как разъезжать туда-сюда по Ленте. Несмотря на то, что жили мы в относительно большом городе. Не Нью-Йорк, конечно, но для нашей части страны он правда был большой. Все взрослые возмущались, что дети только и делают, что ездят туда-сюда, но чем еще, интересно, мы могли заняться? Сидеть и плевать в потолок, как они сами в молодости? Нет уж, спасибо.

Мы проехались по Ленте еще разок. Трудно было найти место, чтобы развернуться. Раньше неплохим местом для разворота был торговый центр в дальнем конце Ленты, но копы нарыли, что это запрещено каким-то там законом, который уже лет сто собирал пыль, засели на парковке торгового центра и принялись выписывать штрафы. Если кому-то выкатывали штраф, он тут же начинал собирать деньги по друзьям и незнакомцам, и обычно каждый давал ему пяти– или десятицентовик. Я никогда не слышал, чтобы кто-то злоупотребил этим способом и стал собирать деньги, если ему не выписали штраф. Это было бы всё равно что настучать на кого-то, кто списывает, или отказаться одолжить какому-нибудь подающему надежды младшекласснику свой костюм, оставшийся от «маскарадной недели» [12]12
  Здесь идет речь о костюме на Senior Theme Week – на последней учебной неделе ученикам выпускного класса разрешалось приходить в школу в маскарадных костюмах. Иногда на каждый день объявляли отдельную тему.


[Закрыть].

В одном квартале от торгового центра Лента обрывалась так же внезапно, как начиналась (в паре миль отсюда, возле кинотеатра). Обрывалась резко и необъяснимо. За мостом был еще один торговый центр, который по какой-то причине не считался частью Ленты и поэтому не был забит копами. Там мы развернулись, чтобы поехать обратно на Ленту. Это было против правил, но я был не в настроении мариноваться полчаса в левом ряду, ожидая, пока можно будет повернуть.

– Остановись у палатки с хот-догами,  – сказал Эмэндэмс. Я проехал сквозь парковку, полную ребят, сидевших на крышах своих тачек. Мы встали в длинную очередь машин к палатке с хот-догами, и Эмэндэмс внезапно вылез.

– Ты куда? – спросила Кэти.

– У меня там друзья,  – сказал Эмэндэмс.

Неудивительно: три четверти ребят там были с волосами до плеч.

– Когда тебя подобрать?

– Никогда. Я не вернусь домой,  – сказал Эмэндэмс и направился к группе ребят, сидевших верхом на чьей-то машине.

Сзади уже сигналили, так что мне пришлось поехать дальше, хоть Кэти и кричала, что мы не можем просто отпустить его вот так.

– Сейчас мы снова там проедем,  – сказал я, надеясь, что она замолчит: терпеть не могу, когда у девчонок начинается истерика. Она тут же успокоилась.

– Вот маленький засранец. Ну я до него доберусь.

Но она не добралась. Когда мы вернулись, его уже и след простыл, и никто не знал, куда он делся. Я припарковался, и мы с Кэти обошли окрестности, расспрашивая разных ребят. Мы до часу ночи ездили по Ленте туда-сюда, надеясь найти его. Мы обнаружили Марка; он сидел верхом на машине Терри, а сам Терри свалил куда-то с парой девчонок. Мы подобрали Марка и доехали до дома в полной тишине.

Кэти тихо плакала, и впервые в жизни меня не бесило, что девушка плачет. Мне было очень плохо. Впервые в жизни мне было плохо из-за кого-то, кроме Марка.

7

Я отправился вместе с Кэти сообщить родителям новости про Эмэндэмса и заодно объяснить, почему мы приехали так поздно. Ее отец сидел и ждал нас, и, хоть я и был чуть повыше него, увидев выражение его лица, я порадовался, что у меня есть реально хорошее оправдание. Мать Кэти встала и вышла в гостиную в халате. Она очень расстроилась, когда мы рассказали ей, что произошло, но отец сказал: «Завтра он будет дома, он уже несколько месяцев так себя ведет. Это просто этап такой».

– Это не просто этап! – выкрикнула Кэти.  – Ты не можешь сказать: «Ну это просто такой этап». Людям важно, что они чувствуют! Может, когда-нибудь он это перерастет, но сейчас ему это важно. Если он никогда не вернется домой, это ты будешь виноват, это ты всегда придирался к нему со всякими глупостями, то волосы у него не такие, то он физкультуру завалил!

Она села и снова расплакалась. Ее отец просто посмотрел на нее и сказал:

– Милая, я понимаю, ты волнуешься за него и поэтому так разговариваешь. Но Эмэндэмс завтра будет дома, он разумный парень.

– А почему ты ему этого никогда не говоришь? – всхлипнула Кэти.  – Не думаю, что он завтра вернется. Он никогда ничего не делает, поддавшись порыву, ему всегда нужно всё обдумать. Он не вернется!

К этому моменту в комнате уже стояло двое или трое младших детей, кто в трусах, а кто и голышом. Они услышали достаточно, чтобы понять, что Эмэндэмс пропал, так что они тоже принялись плакать. Вокруг стоял жуткий бардак, я чувствовал себя очень неуютно. Марк ждал меня в машине, было два часа ночи, скоро пора было вставать в школу. Мне хотелось уйти, вот только не хотелось уходить от Кэти. Мне хотелось забрать ее с собой. Ее отец сказал: «Брайон, спасибо за помощь. Тебе, наверное, пора домой, твоя мать наверняка волнуется».

Я мог бы сказать ему, что мама никогда не волновалась из-за нас с Марком – она нас любила, но позволяла нам жить своей жизнью,  – но вместо этого просто сказал: «Да, сэр». Я вдруг заметил, что там, где у него еще оставались волосы, они были угольно-черные, а глаза у него были такие же, как у Кэти и Эмэндэмса, хоть и уменьшились с возрастом. Я подумал, не странно ли это – видеть собственные глаза на чужом лице? Я устал, и мне приходили в голову странные мысли.

– Там все на голове стоят? – спросил Марк, когда я вернулся в машину.

– Ага,  – ответил я.  – И я их не виню.

– Им не о чем беспокоиться,  – сказал Марк.  – Половина ребят на Ленте живет у кого-нибудь из друзей – дома, в машине или в гараже. А помнишь, как прошлым летом мы с тобой дома неделями не появлялись? Вечно тусовались на озере или у кого– нибудь в гостях. Помнишь, как Уильям сон тогда с парой других ребят снял квартиру на два месяца? Да там полгорода ночевало.

– Да, но Эмэндэмс же еще ребенок.

– И мы с тобой тоже. Пока ты не вырос, с тобой не может случиться ничего плохого, ты разве не понял еще?

– Да-да, беззаботная юность,  – саркастически сказал я.  – Ты слишком много слушал взрослых.

– Я вот беззаботен. Я ничего не боюсь и не буду бояться, пока не повзрослею.

– Тебе всё сходит с рук,  – сказал я, потому что это фраза всегда проносилась у меня в голове, когда я всерьез думал о Марке.

– Ага, всё,  – он помолчал.  – И тебе раньше тоже сходило.

Я посмотрел на него, и мне вдруг почудилось, что он стоит по другую сторону глубокой пропасти, и мне до него не дотянуться. Как будто машина вдруг стала шириной с Мексиканский залив, а я смотрел на Марка в телескоп.

– Что происходит? – спросил я, кажется, вслух, но Марк уже уснул.

Прогнозы его отца не сбылись: Эмэндэмс не пришел домой на следующий день. Мы с Кэти целую неделю каждый вечер ездили по Ленте туда-сюда, но теперь это совсем не было в кайф: мы искали Эмэндэмса. Мы его не нашли. Мы остановили, наверное, шестьдесят миллионов маленьких длинноволосых ребят, похожих на Эмэндэмса, но он нам так и не попался. Я стал искать его повсюду.

Я нашел работу в супермаркете, и мне прекрасно удалось изменить свое поведение – или, по крайней мере, внешнюю его сторону. Конечно, про себя я продолжал умничать, но теперь не говорил ничего такого вслух. Фасовать овощи – не самое веселое занятие в мире, но теперь я приносил домой деньги, и Марк тоже приносил, больше, чем когда– либо. Я не мог поверить, что всё это он ворует, и решил, что он стал играть в покер по-серьезному. Я никогда не спрашивал, откуда у него столько денег, и мама тоже не спрашивала. Конечно, ей бы и в голову не пришло, что Марк добывает их нечестным путем. И потом, мы были не в том положении, чтобы отказываться от денег, если они вдруг подвернутся.

Однажды вечером, спустя пару недель после исчезновения Эмэндэмса, мы с Марком отправились тусоваться вдвоем, как раньше. Казалось, между нами никогда не было Мексиканского залива, никогда ничто невидимое нас не разъединяло. Мы катались туда-сюда по Ленте, клеили девчонок и участвовали в гонках, хоть наша машина была не из лучших. Я клеил девчонок вполсилы: я был очень серьезно настроен насчет Кэти, хоть и не рассказывал об этом никому, даже ей самой.

– О,  – вдруг сказал Марк,  – смотри-ка, кто там на парковке.

Там стояла Анджела и еще несколько девчонок, которые были одеты, как она, и вели себя так же, как она. Всегда видно, когда девчонка хочет, чтобы ее склеили.

– Давай к ним,  – сказал Марк. Он улыбался.

– Ага,  – сказал я. Меня переполняло предвкушение: что-то будет, сейчас что-то произойдет. Мы припарковались, нас тут же окружили девчонки.

– С дороги,  – властно сказал я.  – Я хочу видеть Анджелу.

– Брайон! – стоило мне вылезти из машины, как она кинулась мне на шею.  – Брайон, я так рада тебя видеть!

Она была довольно-таки пьяна, но Марк подмигнул мне, и я позволил ей себя обнять.

– Куда ты подевалась, Анджел? – спросил я.  – Как замужняя жизнь?

Она затейливо выругалась, давая мне понять, как она находит замужнюю жизнь, семью своего мужа и его самого.

– Мне он никогда не нравился. Я просто думала, что я… что у меня…в общем, я думала, но оказалось, что нет. А я только поэтому и вышла за этого недоделанного,  – в перерывах между ругательствами она чуть не плакала.  – Только ты мне нравился, Брайон.

– Ну конечно,  – сказал я. Мне всё еще тошно было ее видеть. Она была еще красивей, чем обычно, она запросто могла бы стать звездой кино, но я помнил, сколько всего она натворила, и сравнивал ее с Кэти, и видеть ее не мог. Я разрешил ей обнять меня и залезть рукой мне за шиворот рубашки только потому, что Марк мне подмигнул.

– Анджел, хочешь прокатиться? – спросил Марк.  – Вы с Брайоном обсудите старые добрые времена, а я тебе еще выпивки раздобуду.

– Конечно.

Анджела всегда была падка на бесплатную выпивку. Я поверить не мог, что она рада меня видеть.

Мы ехали, Анджела рассказывала нам о своих проблемах: у мужа нет работы, оба брата в тюрьме, ее старик не просыхает, а свекор любит шлепнуть ее по заднице. Раньше семья Анджелы казалась мне самой обычной: они особо ничем не отличались от других семей в нашем районе. Но теперь, после того как я познакомился с домашними Кэти, небогатыми, а по правде говоря, просто-таки бедными людьми, которые несмотря ни на что заботились друг о друге и старались вести себя достойно, меня просто затошнило от картин, которые рисовала Анджела. Я еле-еле терпел ее хватку (она вцепилась мне в руку).

По просьбе Марка я припарковался возле магазина, торговавшего спиртным. Марк вылез из машины и исчез – отправился искать, кто бы купил нам выпить. В нашем штате спиртное продают только с двадцати одного года, так что нам всегда его покупали старшие, обычно чьи-нибудь старшие братья. Если их не оказывалось рядом, около магазина всегда ошивался какой-нибудь забулдыга, готовый купить тебе всё что хочешь, если дать ему немного мелочи. Я сидел в машине и разговаривал с Анджелой, которая уже вовсю рыдала. Я впервые видел, как она плачет: она была тот еще крепкий орешек. Ее тушь запачкала мне всю рубашку, но по-настоящему жутко мне было от того, как она стекала по ее лицу черными бороздами. Она будто смотрела на меня из-за решетки.

Марк запрыгнул обратно в машину, он принес рома. Мы заехали в магазин за упаковкой газировки и отправились к озеру. Для купания было слишком холодно, но съездить на озеро всегда хорошо. Их, в смысле озер, тут целая куча.

– Мне так плохо,  – говорила Анджела.  – Я просто больше не могу. Мерзко так жить, и сама я мерзкая, и все вокруг. И дома мне тошно, и в школе, и везде. Я всегда думала, что уж я-то могу получить что захочу. Да, блин, что хочу, а все остальные пусть катятся куда подальше. Но нет, так не получается, Брайон. Я тоже качусь куда-то вместе со всеми. Уже скатилась.

Утром она соберется и будет как всегда – Анджела-кремень. Но в тот день она была усталая и пьяная.

Она вырубилась у меня на плече. Мы остановились на узкой грунтовой дороге, в лесах вокруг озера таких миллион. Марк вздохнул.

– Я уж думал, она никогда не заткнется. Терпеть не могу, когда крутые девчонки вот так вот расклеиваются. Это уничтожает мою веру в человечество.

– Ты-то сам никогда не расклеишься, а?

– Никогда.

Марк достал из кармана ножницы.

– Прихватил в магазине.

Он потянулся к Анджеле и принялся отрезать прядь за прядью ее прекрасные длинные иссиня-черные волосы – совсем коротко, прямо у корней.

Я остолбенел.

– Ты хочешь всё отрезать?

– Ага. Это она подослала того парня к Кертису, это из-за нее меня так отделали. А могли бы и убить.

– Это правда,  – сказал я. Вся моя ненависть к Анджеле, к ее брату Кудряхе, ко всему, что она для меня значила, вдруг нахлынула с новой силой. Я сидел и смотрел, как Марк отрезает Анджеле волосы. Закончив, он аккуратно связал их вместе. Он отрезал около двух футов [13]13
  Около 60 см.


[Закрыть], и всё же, даже без волос и с подтеками косметики по всему лицу, Анджела была просто красавица. Она всегда остается красавицей. Только счастья ей это не принесло.

Мы вернулись домой около трех и прикончили оставшийся ром. Анджелу вместе с пучком отрезанных волос мы выкинули из машины во дворе ее дома; она даже не проснулась. Я подумал, что она вряд ли вспомнит, как села к нам в машину, но подружки наверняка ей напомнят. Она поймет, кто откромсал ей волосы.

И всё же она не будет ничего предпринимать. Одно я точно знал про Анджелу – она гордая. Она скажет, что пошла в парикмахерскую и постриглась там. Так и скажет: «Надоели они мне, путаются и жарко всё время». Правду она не расскажет никогда.

По дороге от дома Анджелы к нам я расплакался, так что вести пришлось Марку. Бывает, ром странно на меня действует. Когда мы приехали, я всё еще плакал. Мы сели на крыльцо, Марк похлопывал меня по плечу и приговаривал: «Эй, чувак, спокойно, всё будет хорошо».

Наконец я успокоился. Я сидел, шмыгал носом и вытирал глаза рукавом рубашки. Ночь стояла тихая.

– Я подумал…

– Чего? – сказал Марк тем же мягким заботливым тоном.  – Что ты подумал, Брайон?

– Про того парня, Майка. Помнишь, мы с ним пару раз поболтали в больнице.

– Да, помню. Его избили, когда он попытался помочь черной девчонке.

– Почему так всегда происходит? Только на секунду расслабишься – и всё, получай! Полюбил кого-то, захотел помочь – и на тебе. Почему всегда так?

– И правда. Я никогда не думал об этом, потому что со мной никогда ничего плохого не случалось.

Я посмотрел на него. Это с ним-то ничего плохого не случалось? Его родители поубивали друг друга в пьяной драке у него на глазах, когда ему было девять. Его арестовали за кражу машины. Он видел, как убили Чарли. Его самого чуть не прикончил какой-то придурок, которого он раньше никогда не видел.

Ничего плохого с ним не случалось? А потом я понял, что он имеет в виду. Всё это не оставило на нем следов, потому что он был лев, не такой, как другие люди. Прекрасный Марк, на всех ему было плевать. Кроме меня.

Я вдруг понял, почему он всем так нравился, почему все хотели с ним дружить. Кто не мечтал о ручном льве, который встанет между тобой и миром? Золотой опасный Марк.

– Ты мой лучший друг,  – сказал я, еще не совсем протрезвев.  – Ты мне как брат.

– Я знаю, парень,  – сказал он, снова похлопав меня по плечу.  – Спокойно, только не начинай снова реветь.

– Как бы я хотел знать, где сейчас Эмэндэмс,  – сказал я, и слезы снова покатились по щекам против моей воли.  – Мне он нравится, глупый малыш. Вот бы узнать, что с ним.

– С ним всё в порядке, не сомневайся.

– Так ты знаешь, где он! – воскликнул я.  – Ты всё это время знал!

– Ага, знаю. И если б он хотел вернуться домой, вернулся бы, не волнуйся.

– Ты должен отвезти меня к нему,  – сказал я, понимая, что выгляжу пьяным придурком. Ну а что было делать, я правда был очень пьян.

– Конечно, Брайон, только не рыдай. Я завтра отвезу тебя к нему, но не рассчитывай, что он вернется домой.

– Кэти очень волнуется за него. Знаешь, Марк, я, наверное, женюсь на Кэти.

– Пошли, чувак,  – сказал Марк, пытаясь поставить меня на ноги.  – Давай, женись на Кэти, а всех детей назовите в мою честь. Пошли-ка домой, постарайся не шуметь, ладно? Ты же не хочешь, чтобы старушка увидела тебя в таком виде? И как это я дал тебе выпить столько рома!

– А ты вообще не пил?

– Не-а, только колу.

– Это что, я один всё выпил?

Я не верил своим ушам. Вообще-то я не любитель выпивки.

– Ну вместе с Анджелой.

Марк вел меня по лестнице, я шатался туда-сюда. Если б он не держал меня, я бы точно опрокинул квартиру себе на нос.

– Бедняга Анджела. Надо было нам оставить ее в покое, Марк. Это было подло – взять и отрезать ей волосы.

– Брайон, ради бога, только не начинай снова.

Он втащил меня в комнату и сгрузил на кровать. Я вырубался. Я слышал, как Марк ходит туда-сюда, почувствовал, как он снял с меня ботинки и укрыл одеялом, но всё это было словно очень далеко; наверное, я был где-то глубоко внутри себя.

– Чем я заслужил тебя, Марк? Вытащил тебе колючку из лапы?

– Брайон, чувак, ну ты и набрался, я никогда тебя таким не видел. Лучше тебе заткнуться и поспать.

– Когда мы начали тусоваться вместе? Ты помнишь?

– Мы всегда были друзьями. Я не помню, что было до этого.

– Почему твой отец застрелил твою мать? Она в него тоже выстрелила, но было поздно – она уже умирала.

Я был жутко пьян: за все эти годы я ни разу не говорил с Марком об этом.

– Из-за меня. Я сидел под крыльцом и отлично всё слышал. Мой старик говорит: «Мне плевать, я никогда не видел ребенка с глазами такого цвета. С моей стороны ни у кого таких глаз нет, и с твоей тоже». А моя старушка отвечает: «Конечно, с чего бы ему быть похожим на кого-то из твоей семьи? Он не твой». И тут они стали орать, а потом я услышал этот звук, как две хлопушки, а потом подумал: «Ну ладно, пойду жить к Брайону и его старушке».

– Ты правда так подумал?

Я открыл глаза, комната медленно вращалась, и меня от этого затошнило. От чего-то меня затошнило.

– Ну да. Дома мне не нравилось, они всё время орали друг на друга и дрались. Мне тоже перепадало. Помню, я тогда подумал, удачно получилось, что обошлось без меня. Не люблю, когда мне делают больно.

– Я рад, что ты стал жить с нами.

– Я тоже. А теперь тебе правда лучше заткнуться, чувак.

– Почему ты всё время меня затыкаешь? – спросил я, пытаясь сесть. От этого стало только хуже, так что я лег обратно.  – Есть сигарета?

– Конечно, в старом тайнике.

Марк отогнул угол матраса и достал пачку сигарет. Он всегда держал там одну про запас. Когда мы были маленькие и не хотели, чтобы мама знала, что мы курим, мы прятали от нее сигареты. Потом оказалось, что она знала всё это время.

Почему-то я не мог зажечь сигарету, так что ее зажег Марк и вставил мне в рот. Он сел обратно к себе на кровать и стал смотреть на меня. Я видел, как горит кончик его сигареты.

– Чарли хотел помочь, и вот что с ним приключилось,  – сказал я.

Это было связано с тем, что Марк сказал про Майка, и Марк понял меня, он всегда умел следить за ходом моих мыслей.

– Чарли не хотел, чтобы какие-то уроды избили его друзей, вот и всё. А потом… такое случается.

– Да, но слушай, ведь если б его кто-нибудь спросил: «Разве спасти пару придурков стоит твоей жизни?», он бы сказал: «Конечно, нет». Он бы точно так сказал, Марк.

– Наверняка. Он не знал, что его ждет. Никто не знает, что его ждет. Но он, конечно, знал, что рискует, Брайон, он знал, что у тех парней стволы. Он знал, что они серьезные парни. Он рискнул, и ему не повезло, вот и всё.

– Но это же бред. А как тебя избили бутылкой? Чуть сильнее, и ты тоже был бы сейчас мертв.

– Но я жив. Так и бывает в жизни, Брайон. Анджела Шепард – бойкая девчонка, ей приспичило добиться тихони, который ее вообще не замечает, вот она и подговорила какого-то придурка подраться за нее. А я дружу с Кертисом, я сижу рядом с ним в машине, когда этот придурок лезет драться, и так выходит, что я уже слегка набрался, так что начинаю разнимать их с Кертисом. Если бы Анджела не была такой бойкой, если б она была обычная милая девчонка с западной стороны, может, она бы просто сдалась и оставила Кертиса в покое. Если б Кертис был плейбой типа тебя, он бы просто повелся на Анджелу. Если б тот парень не был таким придурком, он ни за что бы не полез к Кертису, потому что дерется Кертис будь здоров, я-то знаю. Если б у меня в тот вечер было свидание, я был бы где-то еще. Но всё произошло так, а не иначе. Нельзя идти по жизни со словом «если». Нельзя всё время пытаться понять, почему вышло так, а не этак. Это дело стариков – им-то больше ничего с рук не сходит. Надо просто принимать то, что с тобой происходит, и не думать о том, почему оно происходит. Брайон, раньше ты никогда не переживал об этом. Чувак, я за тебя беспокоюсь. Если начнешь об этом задумываться – постареешь. В последнее время у меня такое чувство, что ты уходишь от меня. Раньше ты знал все ответы.

– Я не могу ничего поделать, Марк. Я не могу не думать об этом. Про Майка, про Чарли, про Эмэндэмса, про тебя…Всё перемешалось, и я не могу ничего поделать.

– Ты можешь не думать об этом.

Он наклонился, протянул руку и вытащил сигарету у меня из пальцев.

– Уснешь с ней и устроишь пожар,  – сказал он.

Помню, я хотел сказать «не усну», но уснул, не успев ничего сказать.