Текст книги "Рискуя всем"

– Меня заверили, что твое присутствие будет сохранено в тайне.

– Да кто же ты, в конце концов? – выпалила Фелисия, глядя на него широко распахнутыми глазами. – Почему штат отеля так услужлив?!

– Я много проигрываю в казино.

– Значит, не скажешь, – огорчилась она, подписавшись под несколькими короткими фразами.

– Я сказал все, что тебе нужно знать.

– Правда, после сегодняшней ночи это вряд ли будет иметь значение, – смирилась она, решив не обращать внимания на его уклончивость. – Да и я в огромном долгу перед тобой.

– Поэтому ты здесь? – поинтересовался Флинн, скептически подняв бровь.

– А тебе не все равно?

Он долго изучал ее великолепную наготу, лицо, горящее предвкушением наслаждения.

– Абсолютно.

Уголки ее рта дернулись в ответной улыбке.

– А вот я так не думаю.

– Ты закончила? – Он кивнул на записку, циничная гримаса куда-то подевалась. – Сейчас придет Клод.

Опомнившись, Фелисия наспех сложила листок, сунула в конверт и вручила Флинну. Тот отнес письмо к столу, запечатал и, вынув из шкафа серый шелковый халат, накинул его и вышел из спальни. Дверь тихо закрылась. В номер постучали как раз в тот момент, когда герцог отсчитывал сумму, которая могла обеспечить полное молчание прислуги. Если мисс Гринвуд живет в Монте-Карло, лучше, чтобы о ее эскападе никто ничего не знал.

Минутой позже он объяснил брату Даниеля все, что от того требовалось. Мягкой угрозы вместе с деньгами будет достаточно, чтобы его приказ выполнили.

– Твою записку передадут, – объявил герцог минутой позже, возвращаясь в спальню, – и меня заверили, что о твоем появлении здесь никто не обмолвится и словом.

Фелиция, опершись о подушки, лениво разглядывала его.

– Ты либо очень опасен, либо безмерно богат.

Герцог, следуя собственному правилу никогда не делиться подробностями личной жизни, коротко ответил:

– Просто отдал Клоду часть выигранных сегодня денег.

– Вероятно, большую.

– Нет, но достаточную сумму.

Ради столь притягательного зрелища он отдал бы и больше.

– Ну теперь, когда все улажено, тебе больше нет нужды волноваться, – добродушно усмехнулся он, – и до утра можно сосредоточиться исключительно на удовольствиях.

– Кажется, препятствия для тебя не существуют!

– Просто у меня самый что ни на есть эгоистичный мотив.

Она вальяжно потянулась и приняла театральную позу одалиски.

– Уверен, что я этого стою?

– Определенно, а я никогда не ошибаюсь.

Фелисия рассмеялась, довольная похвалой.

– Вижу, скромности тебе не занимать.

– Скромность – качество, которое люди склонны сильно переоценивать, – заметил Флинн, развязывая пояс халата.

Фелисия жадно рассматривала его бронзовое мускулистое тело, на котором не было ни унции лишнего жира, подтянутое и восхитительно возбужденное.

– Вряд ли кто-нибудь сможет назвать тебя скромным.

– И тебя тоже.

Флинн взобрался на кровать и устроился между ее ног с небрежной ловкостью, говорившей о долголетней практике.

– Итак, начинаем первый урок достижения оргазма с мужчиной, – пробормотал он с улыбкой, вводя свое мужское достоинство в ее раскаленный грот. – Не стесняйся остановить меня в любую минуту.

– Я не остановлю тебя за все сокровища мира, – заверила она.

– Вот эта женщина по мне!

Фелисия вопросительно воззрилась на него.

– Обычное выражение, нечто вроде поговорки, – поспешно пояснил он, сам удивившись собственной искренности. Обычно Флинн как огня избегал романтических высказываний.

– Люби меня, – промурлыкала она, зазывно шевельнув бедрами.

Он подался вперед, медленно проникая в нее, скользя в жаркие глубины с намеренной неторопливостью, желая дать ей наслаждение и в то же время алчно стремясь ощутить каждый дюйм этого пьянящего вторжения. Он уже не помнил, когда в последний раз занимался любовью с неопытной партнершей, и ее восторженное желание придавало новую остроту его собственному возбуждению.

– Скажи, если я сделаю тебе больно.

– Ни за что.

Она вцепилась в его плечи, подняла бедра, чтобы встретить его, пульсирующий жар ее желания обтекал его настойчивую затвердевшую плоть.

– Пожалуйста… еще…

Флинн послушался, но она была так тесна, что он, встретив слабое сопротивление, заколебался.

– Мне не больно… честное слово…

Опустив глаза, он заметил мольбу в лиловых глазах, пылающий румянец на щеках.

– Не останавливайся! Иди до конца, – выдохнула она. Даже святой не мог бы устоять перед таким искушением, а Флинн никогда не претендовал на святость.

– Ты этого хочешь? – допытывался он, хотя сам не знал, сколько еще продержится.

– Я умираю, – в отчаянии прошептала Фелисия.

Она так долго вела целомудренную жизнь, что больше не могла ждать. Но и он сдерживал исступление из последних сил. Получив ее безмолвное согласие, Флинн дал волю своим безусым порывам, рванулся вперед и вторгся в покорное лоно, как победитель в завоеванный город, наполняя ее, растягивая до предела. Наслаждение было таким острым, что у нее на глазах выступили слезы. Несколько мгновений он оставался неподвижным, потом осторожно шевельнулся. Фелисия застонала. Легкое давление словно оживило каждый чувствительный нерв, каждую клеточку, доведя напряжение до безумия.

С судорожным вздохом, сжигаемый мукой, терзаемый необходимостью сдерживаться, Флинн заставил себя забыть о безумном наслаждении, сжигавшем его заживо.

Но он тут же понял, что это долго не продлится. Она широко раздвинула бедра, чтобы как можно глубже принять его. Продолжая мягкими толчками проникать в нее, Флинн давал ей то, о чем она мечтала, чего они оба желали: утонченный ритм чередования наступлений с отступлениями. Ничего, кроме обнаженных, жгучих, умопомрачительных ощущений. Она кричала, а он тихо стонал, когда весь мир сосредотачивался в трепетном соприкосновении его налившегося кровью пениса и ее трепещущей плоти. А потом… оба задерживали дыхание, когда он отстранялся, почти полностью выходя из нее. И оба ждали, в сладостной, изощренной агонии, следующего мощного удара.

Запах любви окутывал их, жаркий аромат разгоряченных тел, слившихся воедино в первобытном, примитивном акте совокупления, распространялся в атмосфере вызывающей роскоши самого дорогого номера «Отель де Пари». В эту минуту оба существовали в собственной вселенной, соединенные в танце, старом, как сама вечность, предававшиеся неистовой, самозабвенной чувственности: тело к телу, головокружительное желание к головокружительному желанию, лихорадочному, горячечному, алчному.

Она то ли застонала, то ли зарыдала, и Флинн мгновенно сменил темп, поняв, как близка она к пределу. Чуть отстранившись, он вонзился в нее так глубоко, что Фелисия охнула. И тут же ночной воздух прорезал тихий жалобный вопль. О, благословенное освобождение! Его так долго подавляемый оргазм взорвался с такой неумолимой мощью, что Флинн закрыл глаза, потрясенный силой собственных ощущений.

Несколько ошеломляющих мгновений в этом созданном ими раю под бархатным балдахином, корчась в экстазе, они прижимались друг к другу, испытывая, возможно, то, что довелось пережить очень немногим любовникам. Мир сузился до блаженных переживаний и обжигающих соприкосновений тел.

«Откуда мне было знать, – думала Фелисия, покоренная, наполненная его семенем, – что секс может быть так потрясающе хорош?»

«Неужели ее наивность способна на подобное волшебство?» – дивился он, все еще не насытившийся, несмотря на сокрушительную разрядку.

Но, верный принципам, диктующим отказ от истинных чувств, и полный решимости сохранить удобные холостяцкие привычки, Флинн отбросил тревожащие мысли и, подняв голову с подушки, небрежно чмокнул Фелисию в щеку.

– Восхитительно!

– И теперь я знаю, как это бывает, – подтвердила она, прикрыв глаза.

– Мир иногда бывает совершенным, – прошептал он, приподнявшись на локтях и улыбаясь ей.

– Когда ты со мной? – спросила она, поднимая ресницы.

– Но это лучше, чем быть одной?

Прекрасная светящаяся улыбка озарила ее лицо.

– Можно подумать, ты не знаешь, самодовольная ты личность.

– Проверяю на всякий случай.

Он взглянул на каминные часы.

– Кроме того, я способен на большее.

– Невозможно, – покачала она головой. – Я по крайней мере уже ни на что не способна.

– Ты так думаешь?

Он шевельнулся в ней.

– Не делай этого, иначе я просто вознесусь на небо от блаженства.

– Такого блаженства?

Он подался вперед, все еще возбужденный и твердый, несмотря на оргазм, казалось, ничуть не повлиявший на его готовность.

Холодок озноба пронзил ее, восхитительный трепет охватил лоно.

– Это несправедливо, – прошептала она.

– Не знал, что в любовных битвах есть правила!

– Очевидно, не для тебя.

– Я могу заставить тебя кончить еще раз.

Какое счастье…

– Вернее, столько, сколько захочешь, – шепотом добавил он.

Тлеющее пламя желания взметнулось с новой силой. Впервые в жизни Фелисия познала неуемное вожделение.

– Как ты это делаешь? Всего секунду назад я с места не могла сдвинуться.

– Очень просто. Я скольжу… вот сюда и касаюсь тебя… здесь…

Она вздрогнула от очередного натиска.

– И твое тело отвечает. А теперь, если я чуть перемещусь вправо и слегка поднимусь…

Потрясенная Фелисия ощутила приближение оргазма. Несколько бесконечных, истерических, сумасшедших мгновений спустя, когда все было кончено, она снова обрела возможность мыслить.

– И я снова могу заставить тебя кончить, – игриво пробормотал он.

– Откуда тебе знать?

– Годы практики, если правда тебя не шокирует.

Медленно выйдя из нее, Флинн отодвинулся и растянулся рядом.

Опершись на локоть, Фелисия жадно впитывала красоту его пропорционально сложенного тела.

– Если бы мне не было так хорошо, я, пожалуй, поспорила бы насчет пользы многолетней практики.

Флинн заложил руки за голову и усмехнулся.

– Хочешь, чтобы я извинился?

– Сколько тебе лет?

– Тридцать пять.

Фелисия тихо фыркнула.

– Дело не только в возрасте. Моему мужу было пятьдесят, а он ничего не знал и не умел.

– Просто у одних больше таланта, чем у других.

– К достижению удовольствия.

– Нет, я имею в виду исключительно секс.

– Наслаждение не играет особой роли?

– Играет, конечно, ведь это главная цель. Но можно получать наслаждение от множества вещей, помимо секса.

– И ты его получаешь?

– Разве я кажусь одержимым?

– Но ты потрясающе хорош!

– Поверь, я стремлюсь к совершенству во всем, не только в постельных играх.

– И все-таки ты уникален. Как тебе удается избегать назойливых женщин?

Он почувствовал себя неловко и отвел глаза в сторону.

– Успокойся, Флинн. Я не из тех, кто охотится на мужчин, – заверила Фелисия. Он расслабился, и она засмеялась.

– Сила привычки, – пояснил он. – А подобные вопросы меня обычно настораживают. Хочешь искупаться?

– Меняешь тему?

– Конечно.

– А мне нужно купаться?

– Не обязательно, но ванна достаточно велика для двоих.

– Хм-м… – Она скользнула по нему кокетливым взглядом. – Неужели меня ждет второй урок?

Он слегка повернул голову.

– Больше никаких уроков, дорогая. Мне не нравится роль наставника. Просто я весь потный и липкий. – Он провел рукой по груди. – Но если ты не возражаешь, я тем более готов.

– Неужели ванна такая огромная?

– Очень. А за дверью ждет бутылка шампанского в ведерке со льдом.

– С каких пор?

– С той минуты, как я велел Клоду ее принести.

– О Боже! Неужели он слышал мои крики?

– Слуги ничего не слышат, им не полагается.

– Да что у тебя за слуги? Мои диктуют мне, что есть на завтрак, обед и ужин.

– Значит, ты не умеешь поставить себя, – хмыкнул он.

– Если припоминаете, мой высокомерный, надменный и спесивый Флинн, еще совсем недавно я мало чем от них отличалась.

Он посмотрел ей в глаза и напрямик спросил:

– Ты всегда была бедна?

– Это так важно?

– Для меня – нет.

Он полжизни провел в самых отдаленных уголках мира и привык к спартанскому образу жизни.

– Дело в том, что отец мой был виконтом, хотя, как всякий шотландский лэрд, не имел ни гроша. Но жили мы в прекрасном древнем поместье, так что я почти не замечала отсутствия денег.

– Почему же ты не вернулась туда?

– Я не слишком ладила с женой брата.

– Вот как… Что ж, довольно частое явление. Значит, тебя пустили в большое плавание, не снабдив никакими средствами.

– Предпочитаю обходиться без их опеки. Кроме того, здешний климат мне больше по душе, чем промозглая сырость и холод Абердина. Благодаря тебе я отныне могу наслаждаться им до конца дней.

– Был рад помочь, chou[1]1
  Капустка, перен. малышка (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]. И хотя рискую оскорбить тебя, все же скажи: тебе очень не хочется вместе со мной принимать ванну?

– О Боже, от меня пахнет!

– И от меня тоже, хотя в эту минуту я с вожделением мечтаю о бокале холодного шампанского.

– В теплой ванне.

– Наше собственное видение рая, – кивнул он и, спустив ноги с кровати, подошел к Фелисии и предложил ей руку.

– С моей стороны было бы величайшей глупостью отказаться, верно?

– Думаю, тебе понравится.

– В твоих устах это предложение кажется еще более соблазнительным.

– Как я и надеялся. Может, тебе понравится для разнообразия объезжать меня?

– Флинн! – охнула она.

– Тебя это не привлекает?

Глаза на мрачном лице весело блеснули.

– В тебе привлекает все, каждый жест, каждое слово, и ты сам это прекрасно знаешь.

Флинн не стал изображать скромность.

– Вот и хорошо. Значит, мы чудесно проведем время.

Ванная комната оказалась настоящим залом, выложенным блестящими красными и золотистыми фаянсовыми плитками, напомнившими ей о Провансе. Ванна с золотыми кранами в виде изысканных морских раковин действительно могла вместить человек шесть. Вода била из пастей веселых дельфинов. Напротив встроенной в пол ванны, у зеркальной стены, выстроились в ряд три раковины, над которыми протянулась стеклянная полка, уставленная таким количеством парфюмерии и туалетных принадлежностей, что хватило бы на небольшую лавку.

За широкими стеклянными дверями виднелся балкон, выходящий на море. Две раздвижные двери, отделанные желтыми панелями, образовывали противоположную стену.

– Если тебе понадобилось в туалет, не стесняйся, – объяснил Флинн, указав на двери.

Предложение выглядело заманчивым, особенно после выпитого за ужином шампанского.

– Неудобно… при тебе…

– После всего, что было? – удивился он. – Не находишь, что твоя застенчивость немного запоздала?

Фелисия виновато вспыхнула.

– Если не хочешь, чтобы я слушал, сейчас пущу воду. Так будет лучше?

– Да, намного, – нервно пролепетала Фелисия. – Прости, все это слишком ново для меня.

Вспомнив о необычных эмоциях, пробуждавшихся в нем в присутствии этой женщины, Флинн кивнул.

– Вероятно, мы оба в чем-то новички.

– Ах, как галантно!

Она уже немного освоилась, взяла себя в руки и, раздвинув обе двери, выбрала ту, за которой скрывалось биде. Перед тем как войти, она оглянулась и со счастливой улыбкой призналась:

– Я чувствую себя ужасно взрослой.

Сердце Флинна отчего-то тревожно сжалось. Это воплощение зрелой женственности на поверку оказалось совершенно бесхитростным и в чем-то наивным, а потому необычайно опасным.

– Только не говори, что тебе шестнадцать.

– Хотела бы я снова стать шестнадцатилетней незамужней девчонкой, но увы… Возможно, в ином, более совершенном мире…

– Мне сейчас не до продолжительных дискуссий, – сухо бросил Флинн. – Сколько тебе лет?

– Да ты нервничаешь! – поддразнила она.

Но ему, похоже, было не до веселья.

– Скажи, и покончим с этим.

– Двадцать шесть.

Облегчение его было столь очевидным, что Фелисия весело рассмеялась:

– Да, не хотела бы я пережить такой ужас!

– Тут ты угадала. Мужчин тащили к алтарю за куда меньшие прегрешения!

– Позволь заверить, дорогой Флинн, что в тебе меня интересует только… – она красноречиво опустила глаза на гордое мужское достоинство, – способность выполнять приказ, причем молниеносно. Кстати, мне очень нравится, как я на тебя действую.

– Иди, – проворчал он, ежась под ее взглядом. Да и как найти небрежный ответ, когда тебя буквально раздирает от похоти?!

Едва дверь за ней закрылась, он немедленно призвал на помощь самообладание, напомнив себе, что невинные души, подобные мисс Гринвуд, абсолютно не трогают его. Да, он насладится ею этой ночью, потому что только последний глупец откажется от предлагаемого пира, но светские, умудренные жизнью женщины больше в его стиле. Они по крайней мере знают правила игры.

И с этим разумным заключением он подошел к ванне, пустил воду и направился ко второму туалету. Сегодня Флинн намеревался напиться до такого состояния, чтобы выбросить из головы раздражающее влечение к мисс Гринвуд.

Даже сквозь шум воды Фелисия слышала его из соседней комнаты и поймала себя на том, что напрягает слух. До чего же странно, что ее интригуют даже самые низменные стороны поведения этого человека! Еще утром она посчитала бы собственное поведение грубым и вульгарным. «Откуда этот необычный интерес?» – гадала она, пытаясь понять собственную раздражающую тягу к Флинну Саффоку.

Да, он красив как бог, но это еще не причина восхищаться каждой мелочью его жизни. Его ласки кружили голову, но секс не правил ее миром, вернее, с сожалением отметила Фелисия, не правил до сегодняшней ночи. Что до обаяния… этого у него в избытке. Но обаяние не объясняло ее алчного желания знать о нем все. Чистит он зубы утром или вечером? Или два раза в день? Любит ли одеколон? В какой кровати спит дома? Привык насвистывать, когда задумается?

Сколько вопросов – и ни на один нет ответа!

Что происходило с женщинами, ставшими его случайными подругами? Сгорали ли они потом от тоски по нему? Хотели большего? Или она просто чересчур впечатлительна, подобно большинству неискушенных девиц, легко теряющих голову от красивого лица, утонченного искусства обольщения и внушительных размеров мужского достоинства?

Последнее вызвало улыбку на ее лице, хотя Фелисия всячески ругала себя за непристойные мысли. Она прекрасно понимала, что увлечься им – значит попасть в беду. Ей следует считать эту короткую интерлюдию наслаждения не чем иным, как восхитительным приключением. Флинн сыграл роль ангела милосердия, и своей сговорчивостью она щедро отплатит за его великодушие. Кроме того, ее неопытность, вероятно, шокирует человека с его опытом.

Шагнув к двери, Фелисия внезапно остановилась, потрясенная видом своего обнаженного тела в зеркале. Она уже успела забыть о своей наготе? Наверное, чтобы вернуть рассудок, следует освободиться от страстных объятий Флинна!

Отводя глаза от бесстыдного зрелища, она оглянулась в поисках халата или полотенца. Хотя… как верно указал Флинн, поздно жеманиться. И все же… хватит ли у нее решимости встать перед ним, не краснея? У нее такое чувство, что сейчас предстоит выйти на сцену.

Короткого перерыва между взрывами страсти оказалось достаточно, чтобы разум восторжествовал. Что ж, либо сидеть здесь до утра, либо… сделать хорошую мину при плохой игре. Первое, похоже, неприемлемо, поэтому Фелисия решительно открыла дверь и вышла в ванную.

– Поразительная роскошь! – жизнерадостно воскликнула она, хотя голос ее прерывался. – Так, пожалуй, можно и привыкнуть! Горы белья с монограммами, великолепные духи, изумительное мыло…

– И шампанское, – добавил герцог, поднимая бокал. Он лежал в ванной, два серебряных ведерка с шампанским покоились на бортике. – Кстати, вода теплая.

Видя, как ей неловко, он всячески пытался ее успокоить.

– Кстати, ты проголодалась?

– После такого ужина?

Она нерешительно замерла в двери.

– Если захочешь чего-нибудь, только скажи.

Она знала, что это не намек, но бархатистые нотки в ее голосе невольно вызывали грешные мысли. Фелисия зажмурилась и решительно подавила трепет наслаждения, пронзивший нижнюю часть тела. Однако Флинн заметил и ее реакцию, и попытку сопротивляться.

– Попробуй шампанского, – мягко предложил он, понимая, что женщине се воспитания трудно привыкнуть к роли потаскушки. – А я развлеку тебя рассказами о своих скитаниях по миру.

«Как легко полюбить его!» – подумала она, расслабляясь.

– Только если сначала расскажешь о Тадж-Махале.

– Договорились.

Отставив свой бокал, Флинн налил ей шампанского. Она напоминала ему застенчивого, пугливого котенка – робкого, но полного желания поиграть.

– Впервые я увидел Тадж, – начал он, вытягиваясь в воде, – когда мне было восемнадцать. В то время я сгорал от любви к прекрасной ирландке, которая не соглашалась оставить своего мужа, поскольку отец выставил меня из дома без средств.

– Бьюсь об заклад, сейчас она об этом жалеет, – весело прокомментировала Фелисия.

Герцог пожал плечами:

– Вряд ли она меня помнит. Ее мужа перевели в Калькутту, и больше мы не виделись.

– И с тех пор ты не нашел другого объекта любви, – докончила Фелисия и подхватила бокал.

– Она разбила мое нежное сердце, – сардонически усмехнулся Флинн.

Фелисия забралась в ванну.

– Как удобно иметь столь романтическое объяснение своему цинизму! А после смерти отца твои денежные дела уладились?

– Да, ему пришлось все оставить мне, иначе состояние перешло бы к дальнему родственнику, который живет в австралийской глуши со своей женой-туземкой.

– Значит, тебе повезло. Ах, если бы мой отец оставил мне хотя бы фартинг! Правда, я не жалуюсь. Тетя Джиллиан завещала мне все свое имущество. Но расскажи о Тадже! – попросила она, не желая предаваться горестным мыслям. – Он действительно так великолепен, как на картинах?

Флинн кивнул.

– И все, что рассказывают те, кто видел его в лунном свете, тоже истинная правда.

Он стал красочно описывать памятник вечной любви и другие чудеса света, которые ему довелось посмотреть за годы путешествий.

Они прикончили бутылку и начали другую, добавляя горячую воду к уже остывшей. Прежняя непринужденность отношений вернулась. Он остроумно расписывал забавные случаи из своей жизни, опуская только те подробности, по которым она могла узнать самого богатого в Англии человека. А Фелисия припоминала собственную юность, когда ее мир был еще наполнен светом и радостью.

– У меня всегда были свои лошади, – объясняла она. – Прекрасная вороная и длинноногая гнедая, которая могла скакать без устали. Хотя, кажется, с тех пор прошла целая вечность. Муж их продал.

«Я подарю тебе нового коня», – едва не вырвалось у Флинна, но это означало бы продолжение отношений. Поэтому он сочувственно заметил:

– Какая низость!

– Верно. Ужасно так говорить о мертвых, но я готова была его убить.

– Как мне повезло, что тетушка Джиллиан пригласила тебя. Я, кажется, никогда не заглядывал в Абердин, но ни за какие блага на свете не желал бы пропустить сегодняшний вечер.

– Я тоже.

Она вспыхнула, осознав, что этот голый мужчина, сидящий напротив, еще несколько часов назад был ей совсем чужим.

– Никто не узнает.

Не нужно было быть ясновидящим, чтобы понять ее неловкость и волнение.

– Кроме прислуги.

– Им заплачено за забывчивость.

– Правда? Ты в самом деле считаешь…

– Не только считаю, гарантирую.

Что-то в его вкрадчиво-зловещем тоне заставило Фелисию призадуматься.

– Разве до сих пор нас посмели побеспокоить? Она снова улыбнулась:

– Тебе можно только позавидовать. Спасибо за заботу, как и за остальные благодеяния.

Ненавидевший комплименты и выражения благодарности, Флинн поспешно сменил тему:

– Я еще не рассказал о своем путешествии по Туркестану. Ты не устала? Хочешь поспать или послушаешь?

Можно подумать, кто-то способен уснуть рядом с этим великолепным мужчиной!

– Поскольку самой мне там никогда не бывать, пожалуйста, поведай, о могучий повелитель!

Он старался не смотреть на нее. Ничем не выдать своего желания. Ее явно терзают угрызения совести. Поэтому Флинн долго говорил о летней поездке через пустыню Такла-Макан, о палящей жаре, племенах, с которыми жил, русском гарнизоне, где больше делать нечего, кроме как пить с рассвета дотемна, и еще до того, как повествование закончилось, Фелисия немного пришла в себя: задавала вопросы, высказывала собственное мнение, снова смеялась его попыткам развеселить ее. В любом случае он не собирался спешить, решив отложить отъезд. Для забав еще останется время, если не сегодня, так завтра.

Он стал расспрашивать ее о жизни в Монте-Карло – достаточно безопасный предмет разговора, – и она беспечно перечисляла свои обязанности компаньонки престарелой тетушки и несколькими легкими штрихами рисовала картинки своего унылого существования.

Позднее, когда вторая бутылка шампанского опустела, а горизонт порозовел и в воздухе все сгущалось напряжение, Флинн спросил:

– Хочешь, чтобы я вымыл тебе голову?

Она пробежала пальцами по непокорным локонам:

– Мои волосы такие грязные?

– Нет, я просто думал, что тебе это понравится.

Фелисия задумчиво прикрыла глаза:

– У меня вопрос.

– Только один? – великодушно осведомился он, пребывая в прекрасном настроении после большей части содержимого обеих бутылок и от сознания, что находится в такой приятной компании.

– Ты когда-нибудь делал это?

Притворившись, что глубоко задумался, Флинн потер лоб и расплылся в улыбке.

Фелисия восторженно засмеялась:

– Тогда вперед, мой рыцарь! Хотя предупреждаю, у меня обострился собственнический инстинкт после шампанского.

– Должно быть, действие «Клико», – со вздохом согласился он, – ибо меня обуревают те же ощущения.

– Нам следовало бы дать обет трезвости.

– Значит, больше никакого шампанского? Даже к завтраку?

– Только не говори, что уже утро! – ахнула Фелисия, неприятно пораженная вторжением холодной реальности.

– Еще не утро – солгал он ей. – Доверься мне. И поскольку я впервые в жизни играю роль парикмахера, может, ты хочешь вести дневник?

Она мигом включилась в игру. Его теплая улыбка прогнала все тревоги.

– О чем? Как мыть волосы или?.. – весело осведомилась она.

– Не стоит… я передумал. Вместо этого займу тебя более интересными вещами.

Он навис над ней и нежно коснулся губ поцелуем. Фелисия блаженно вздохнула, впитывая сладость шампанского.

– Наверное, мне действительно стоит вести дневник. Когда-нибудь я продам тебе свои мемуары.

– Меня уже давно ничего не смущает, дорогая, но я мог бы написать поэму о непреодолимой тяге к тебе.

Их тела слегка соприкоснулись.

– Я захотел тебя с той самой минуты, как ты вошла в казино, и это жгучее желание с тех пор терзает меня.

На ее животе горело раскаленное клеймо – отпечаток пылающего пениса.

– Значит, я не одинока в своей одержимости!

– Я был достаточно терпелив?

Она прекрасно поняла смысл, казалось бы, невинного вопроса.

– Чрезвычайно, и галантен тоже.

– Не припоминаю, когда в последний раз лежал в ванне с женщиной и не пытался ничего предпринять.

– А я не могу припомнить, когда вообще лежала в ванне с мужчиной.

– Как же мне повезло!

Он чуть шевельнул бедрами.

– Скорее мне, – пробормотала она. – И я совершенно уверена, что мои волосы могут подождать.

– Ты так думаешь?

– Да.

– Так твоя горячая маленькая пещерка уже готова? – прошептал он.

– Да, – выдохнула она. – Я боялась попросить тебя, вдруг ты предпочитаешь менее агрессивных женщин…

Он проник пальцем в нее и ощутил источавшую жар влагу.

– Ты больше чем готова.

– Не возражаешь, если я сейчас кончу?

– Не возражаешь, если я стану брать тебя все следующее десятилетие?

– Умоляю, исполни свое обещание, – пробормотала она, потянувшись, чтобы поцеловать его, но вместо этого тихо охнула, когда стальная плоть вонзилась в ее мягкое лоно. Ощущение невесомости, бархатистое трение тел, легкий плеск воды, истома, вызванная шампанским, обещали редкое наслаждение. – Купание с тобой… невероятно увлекательно.

– Когда-нибудь мы повторим, – пообещал он, сжимая ее руки. Потом приподнял ее, поставив локти на дно ванны и упираясь ногами в стену, чтобы еще глубже проникнуть в нее.

– Я больше не могу ждать.

– Тебе и ни к чему…

– Я ненасытна…

– Прекрасно, – объявил он, хотя рассудок его уже затуманился желанием. – Мне следовало бы держать тебя в постели и не выпускать.

Он, притиснув ее ко дну, врезался еще сильнее.

– И тогда я мог бы иметь тебя, когда захочу.

Фелисия всхлипывала, бесстыдно возбужденная непристойной картинкой.

– Мог бы заставить тебя кончать до завтрака и во время завтрака, пока ты еще не оделась… если я дам тебе одеться. Ты лежала бы на террасе под летним солнышком, и я мог бы взять тебя прямо там…

Громко вскрикнув, Фелисия стала извиваться… его слова невыразимо непристойны, его плоть наполняет ее, пронзает, изливается… И все же несколько долгих мгновений спустя при ощущении полного довольства исчезнувшее желание возродилось вновь.

– Боюсь, что не отпущу тебя, – призналась Фелисия, так и не разжав рук.

– Превосходная мысль.

Такой ответ должен был привести Флинна в чувство, но он не заметил своей оплошности, отуманенный вожделением.

– Мы, похоже, оба навеселе.

– Говори за себя!

Сам он никогда не бывал пьян.

– Я и говорю за себя, – заверила Фелисия с очаровательным смешком. – Я нашла дорогу к истинному блаженству.

– И мы определенно пребываем в нирване, – подтвердил он, шевельнувшись в ней, словно определяя границы рая.

Фелисия выгнула спину, по-кошачьи замурлыкав, и Флинн подивился щедрости судьбы, благодаря которой он нашел идеальные ножны для своего меча.

– А хочешь, я вымою твои волосы? – спросила она, ероша его влажные темные кудри.

– Будет лучше, если ты останешься там, где есть.

Флинн медленно подался вперед. Фелисия сцепила ноги у него на спине и подняла бедра, впуская его в себя.

На этот раз они любили друг друга неспешно, пыл недавней схватки добавлял дремотную чувственность к ленивому ритму их движений. Вода в ванне пошла мелкой рябью, омывая их, согревая и без того разгоряченную плоть. Ощущения вытеснили все мысли и сомнений. Время остановилось.

Она кончила первой, потому что неукротимо стремилась познать все стороны, все великолепие сладострастия, в то время как он предпочитал ждать: суровая необходимость для мужчины, известного своим искусством ублажать женщин. Да он и не был так голоден, как она: женщины всегда были к его услугам.

Флинн нежно поцеловал Фелисию, когда закруживший ее шквал унялся, и, отстранившись, скользнул вниз и поднял ее на себя.

– Теперь моя очередь, – игриво пробормотал он.

– Нет, – запротестовала она, уткнувшись лицом в его плечо.

– Ты всегда говоришь «нет», – усмехнулся он, откидывая с ее лба рыжие завитки. – И всегда шутя!

– А сейчас я абсолютно серьезна.

– Неужели? – поддел он. – А я думал, что ты захочешь скакать на мне.

– У меня есть выбор? – оскорбилась Фелисия, раздираемая сомнениями.

– Разумеется, – учтиво ответил он, приподнимая ее так, что головка вздыбленного пениса уперлась в рыжий треугольник.

Фелисия толкнула его в грудь.

– Мне не нравятся столь щедрые привилегии… – с жаром начала она, но мгновенно поперхнулась, когда он одним мощным рывком насадил ее на себя.

– Ты такая мокрая, – прошептал он, нежно лаская ее бедра.

– Но… ты… не можешь… вытворять… все… что пожелаешь… – пропыхтела она, изнемогая под настойчивым, изощренным натиском. Последние укоры совести куда-то испарились, когда он усилил давление на ее бедра, без слов давая понять, чего требует от нее и кто кем командует.