Текст книги "Рискуя всем"

– Ты будешь согревать мой жезл, пока я не решу, что делать дальше.

– Нет, – отказалась она, но ее голос сорвался.

– Будешь, – мягко настаивал он, удерживая ее на месте, так что оба таяли от восторга.

– Мне следовало бы дать тебе пощечину, – бормотала она, хотя ни за что не поступила бы так. Флинн прекрасно знал об этом.

– Ублажи меня, дорогая, – упрашивал он, – и я позабочусь, чтобы ты получила все, что пожелаешь.

– Или я позабочусь об этом сама, – хмыкнула она.

– Пойми, если бы ты была чуть терпеливее, тогда дело другое. Но твоя сладкая щелочка постоянно истекает жаром и влагой и ждет этого… – Флинн буквально вломился в нее, – и ты даже не способна ни о чем думать, кроме иссушающей жажды разрядки. Верно? – допрашивал он, наблюдая, как она старается оттянуть завершение оргазма.

– А может, я не хочу! – пылко отпарировала Фелисия, выгибаясь под его напором.

Легкая улыбка тронула его губы, когда она забилась в экстазе. Ее ответ на его старания укрепил решение Флинна задержаться в Монте-Карло.

Сдерживая собственные желания, он дождался, пока она не обмякла в его объятиях, и только потом приподнял ее податливое тело и так же мягко опустил на свой все еще жаждущий фаллос.

Разнеженная Фелисия не сопротивлялась и не участвовала в игре – страсть на время улеглась. Ее руки покоились на его саженных плечах, под ладонями перекатывались мощные мускулы. В медленном, утонченном ритме он без усилий поднимал и опускал ее, дожидаясь, пока она вновь не получит удовлетворение. Тело его в это время плавилось от неудовлетворенной похоти. Он надеялся, что она быстро воспламенится, потому что больше ждать не мог.

Фелисия неожиданно задохнулась, закрыла глаза и вздрогнула. Облегченно вздохнув, Флинн вонзился в нее последний раз, и оба почувствовали приближение сладостной муки.

Их разрядка длилась бесконечно долго, во всем великолепии исступления, темной стремнине страстей, пульсации плоти.

Флинн сотрясался всем телом, не думая ни о чем, кроме наслаждения выбрасывать в нее струю раскаленного семени; жестокие спазмы сводили все его мышцы, грубые, безжалостные, необузданные.

Фелисия дрожала, удивленная и возмущенная властью, которую он приобрел над ней.

Несколько секунд Флинн не понимал, где находится, пока в голове у него не прояснилось. Неожиданно он понял, что произошло чудо. Фелисия – поистине дар богов, в этом он больше не сомневался.

– Ты замерзла, – заметил он, коснувшись ее кожи.

– Разве?

Ее попеременно бросало то в жар, то в холод, одолевали стыд и бесстыдство, потрясение и восторг. Сейчас она признавала только то наслаждение, которое он ей дарил.

– Давай-ка забираться под одеяло, – велел Флинн хорошо знакомым ей властным тоном и, поднявшись, взял ее на руки и вышел из ванны. По пути в спальню поспешно сдернул полотенце с нагретой вешалки. Поставил ее на пол, ловко растер досуха и только потом уложил в постель, накрыв пушистым одеялом.

– Так лучше? – спросил он, коснувшись губами ее лба.

Фелисия высунула голову из теплого кокона и сморщила свой изящный носик:

– Будет лучше, если ты приляжешь рядом.

Флинн расчесал пальцами свои мокрые волосы, откинул их со лба, отчего они легли блестящими волнами.

– Ты сведешь меня в могилу, – с улыбкой объявил он. – Правда, я не жалуюсь.

– Я чувствую себя ужасно, потому что вешаюсь тебе на шею, – тоненьким, почти детским, извиняющимся голоском пропищала Фелисия, но откровенно чувственная улыбка, та самая, перед которой он не мог устоять, заставляла сомневаться в искренности ее раскаяния. – И неотразимой соблазнительницей тоже.

– В таком случае придется поторопиться. – Флинн направился в гостиную.

Фелисия мгновенно опечалилась:

– Что ты делаешь?

– Собираюсь принести кое-что.

– Правда? – обрадовалась она. – Для меня?!

– Да.

Он подмигнул, и она почувствовала жгучую ревность ко всем тем женщинам, которым некогда адресовалась эта неотразимая улыбка.

Но, даже предаваясь мечтам, Фелисия понимала, что не имеет никакого отношения ни к его прошлому, ни к будущему. Постоянство не в его натуре, а такие люди нигде подолгу не задерживаются. Но сейчас они вместе, и она намеревалась использовать каждую минуту. С ним она испытает столько наслаждения, сколько не сможет ей дать ни один мужчина.

Она нырнула поглубже в мягкое тепло, решив игнорировать холодную реальность утра. Сегодня он с ней, и все вокруг исполнено очарования.

Герцог вернулся с подносом, на котором стоял кофейный сервиз.

– У меня были самые эгоистичные мотивы, – объяснил он. – Боялся заснуть. Правда, не знал, что с тобой это все равно не удастся. – И, заметив ее недоуменный взгляд, добавил: – Должен признаться, что заказал это вчера ночью.

– Как мило! – восхитилась Фелисия, оглядывая поднос, который он поставил на кровать. – Две чашки.

– Я не намеревался отпускать тебя.

– Я польщена.

– Ты сразу же изменила мои планы, как только вошла в казино.

– Планы?

– Я хотел сегодня же уехать из Монте-Карло, но если вы не заняты, мисс Гринвуд, – объявил он с изящным поклоном, – предпочитаю развлекать вас.

После всех испытаний и потрясений, выпавших на ее долю, Фелисия и не подумала. Что такое время? Главное – настоящее! Когда предлагают рай, стоит ли торговаться из-за мелочей?

– С благодарностью принимаю ваше предложение.

– Весьма признателен, мисс Гринвуд, – учтиво ответил Флинн. – А это для вас.

Он взял с подноса маленький сверточек и протянул ей.

Фелисия не смогла вспомнить, когда в последний раз получала подарки, и сейчас чувствовала себя ребенком перед рождественской елкой. Она осторожно сняла пунцовую шелковую ленту, отложила ее и развернула синюю, как вечернее небо, бумагу. Внутри оказалась золоченая бонбоньерка с маркой известной кондитерской. Фелисия подняла сияющее лицо.

– Шоколадки!

– Посмотри, что внутри, – посоветовал Флинн, наливая ей кофе.

– Обожаю шоколад! – воскликнула она и, подняв крышку, застыла. Среди конфет сверкал бриллиантовый браслет.

– Мне показалось, что он пойдет к твоему платью, – небрежно заметил Флинн.

Россыпь алмазов слепила глаза, по щекам Фелисии потекли слезы.

– Не знаю, что и сказать. Никто… никогда… не дарил мне…

Горло у нее перехватило, и она почувствовала вкус соленой влаги на своих губах.

– Бриллианты… Господи… как прекрасно, но я не уверена, что должна… принимать… – Голос ее дрогнул. – Это делает меня…

– Ни в коем случае.

Поспешно отставив чашку, Флинн подался вперед и сжал ее руки.

– Это всего лишь дружеский подарок, не более того. У меня много денег, и я хотел сделать тебе приятное.

Он едва не добавил, что обычно женщины не отказываются от бриллиантов, но вовремя прикусил язык. Фелисия и без того стыдится своей, как ей кажется, распущенности.

– Я в первый раз… здесь… с тобой…

– Знаю, – кивнул Флинн, осторожно проводя большими пальцами по тыльной стороне ее ладоней. – Послушай, я не хотел смущать тебя. Если кто-то спросит, скажешь, что браслет принадлежал тете Джиллиан.

– Вряд ли кто-нибудь будет спрашивать.

– Вот видишь!

– Но я буду знать, – пробормотала она.

– Пожалуйста, – тихо убеждал Флинн. – Знаешь ли ты, каким счастливцем я себя чувствую, всего лишь потому, что вчера догадался зайти в казино.

– Я счастливее, – перебила его Фелисия. – Ты спас мне жизнь.

Он нежно погладил ее пальцы:

– Отплати мне тем, что сохранишь браслет.

Ее глаза лукаво блеснули.

– Вот это сделка!

– В которой я приобрел куда больше, чем ты, дорогая.

В кои-то веки он сказал правду, а не просто очаровательную, но пустую фразу, чтобы угодить леди.

– Значит, ты у меня в долгу.

– Совершенно верно.

Фелисия нерешительно сморщила носик.

– Возьми его, дорогая, или я заплачу.

По комнате звонким колокольчиком рассыпался ее смех.

– Интересно, когда ты в последний раз плакал?

– Года в два, наверное.

Честно говоря, он вообще этого не помнил. Мать баловала его, отец полностью игнорировал. Так продолжалось до двенадцати лет, когда умерла мать. К тому времени он уже знал, что в присутствии отца ни в коем случае не следует обнаруживать свои чувства.

– Значит, ты переживаешь не меньше меня.

– Ну же, дорогая, это всего лишь браслет, а не королевские регалии Англии.

– Шотландии. Если я все же решу принять его, то лишь на трех условиях.

– Готов выполнить каждое.

– Безоговорочно?

– Ты получишь все, что пожелаешь.

Поразительное заявление со стороны человека, смертельно боявшегося любого вмешательства в свою жизнь.

Фелисия озорно рассмеялась:

– Это третье условие!

– И, уверяю, мое любимое, – подхватил Флинн.

– Во-первых, я хочу кофе с молоком.

– В жизни не встречал леди, которой было бы так легко угодить.

Он налил кофе в чашку, помедлил над сахарницей и, увидев два поднятых пальца, всыпал две ложки и добавил горячего молока.

– А второе? – спросил Флинн, протягивая ей чашку.

– Где ты сумел раздобыть браслет среди ночи? Или держишь у себя целый запас, специально для дам, которых принимаешь в постели?

– Заказал, когда Клод поднялся за твоей запиской.

– Магазины были закрыты.

– Магазины всегда открыты, когда это тебе необходимо.

– Неужели? И часто ты их открываешь?

– Случается. Кстати, запонки я покупал здесь, у Картье.

– Да?

Флинн кивнул.

– Они меня хорошо знают.

– Пожалуй, я не хочу больше ничего слышать.

– Я не часто проделываю что-либо подобное, – заявил Флинн, не кривя душой. Никогда еще он не бывал одержим женщиной, а ведь за последние двадцать лет у него было бесчисленное количество связей.

– Значит, мы оба новички, – спокойно заметила она, – потому что до сегодняшней ночи я никогда не спала с незнакомцем и вообще ни с одним мужчиной, кроме мужа. И еще никогда не проводила время так чудесно. Никогда не получала на завтрак шоколадки или бриллиантовые браслеты. Никогда. Поэтому спасибо тебе за редчайшее счастье – оказаться на небесах, пусть и ненадолго.

– Пожалуйста, я очень рад угодить, и, как только мы перейдем к условию номер три, думаю, у тебя найдутся причины еще раз поблагодарить меня.

Фелисия смерила его оценивающим взглядом:

– Какая самоуверенность!

– В ближайшее время ты, надеюсь, скажешь, что эта уверенность имеет под собой достаточно веские основания. А теперь пей кофе и ешь пирожные, – велел он, указывая на чашку, – потому что скоро тебе понадобятся силы.

– Временами, только не слишком зазнавайся, – маняще улыбнулась она, – я просто обожаю твое повелительное обхождение.

– Весьма кстати, поскольку меня снова обуревает невыносимое желание овладеть тобой. Хочешь, чтобы тебя укротили, дорогая? – допрашивал он, вскинув темные брови. – Можно привязать тебя к кровати?

– Нет!

По спине Фелисии прошел колкий возбуждающий озноб.

– Я мог бы познакомить тебя с правом первой ночи…

Будь на его месте кто-то другой, она бы смертельно оскорбилась. Однако взгляд черных глаз был скандально озорным, и при мысли о той мощи и силе, что способна подхватить ее и сломать, как былинку, казалось, умолкнувшее желание вновь разлилось огнем в крови.

– А что это означает? – робко осведомилась Фелисия.

Загадочная улыбка тронула его губы.

– Нескончаемое удовольствие для нас обоих.

– А как именно все происходит?

– Собираешься записывать подробности?

– Просто предложенное заставляет немного нервничать, хотя, по зрелом размышлении, с тобой мне ничего не грозит…

– Верь мне, дорогая, – успокоил ее Флинн. – Все это забавы, игры, ничего более. А теперь поешь. – Он протянул ей миндальное пирожное и добавил: – Не хочу, чтобы моя дорогая молочница умирала от голода, когда я задеру ей юбки и воткну мой сгорающий томлением меч…

Низ живота Фелисии свело судорогой. Она, казалось, ощутила грубое вторжение.

– Некоторые стороны жизни молочниц в твоих устах звучат по меньшей мере соблазнительно, – пробормотала она дрожащим голосом. – Но может, молочница в свою очередь захочет приказывать повелителю…

Он отвел взгляд:

– Нет.

– Почему?

– Потому что я этого не позволю.

– Почему?

– Ответ займет слишком много времени. И к тому же мне не хочется это обсуждать. У тебя был муж, а у меня… – Глаза его в этот момент казались осколками льда. – А у меня люди, которых я предпочитаю забыть.

– И к сожалению, не можешь, верно?

– Это зависит от того, чем заниматься, – мягко пояснил Флинн.

– Поэтому ты и скитаешься по свету?

– Я не хочу обсуждать это.

– И поэтому ты так хорош в постели?

– Поэтому, – сухо подтвердил он. – Может, хватит?

– Разумеется. Я знаю, когда следует остановиться, и умею быть вежливой.

– Сейчас меня интересует отнюдь не вежливость.

– Собственно говоря, меня тоже.

Взглянув друг на друга, они рассмеялись.

– Меня интересует постель, разделенная с тобой, – объявила она с самым учтивым видом.

– Хочется, чтобы это длилось до бесконечности.

Мальчишеская улыбка осветила его лицо.

– Все очень просто.

– Как и должно быть.

– Если я не стану копаться в твоих чувствах.

– Ты не только ослепительно красива, но и умна… Ты согрелась? – нежно осведомился он.

Инцидент был исчерпан.

– Да, должно быть, одеяла помогли, – игриво прошептала она.

– Наверняка, – протянул он, отбрасывая складку одеяла, прикрывшую ее груди. – Хотя твои соски затвердели, как от холода.

Соски и в самом деле заострились, маня дотронуться до них.

– Должно быть, от предвкушения.

– И они набухли для меня?

Флинн скользнул кончиком пальца по розовым маковкам. Легчайшее прикосновение мгновенно отозвалось у нее внизу живота, послав к нервам крохотные молнии.

– Мы были слишком заняты твоим насыщением, и я почти не уделял внимания этим большим прелестным грудям.

Сжав соски пальцами, он чуть потянул, стал перекатывать, лепить… Пухлые груди подрагивали, трепетали, кофе в чашках пошел рябью.

– Тебе так нравится? Хочешь, я сожму сильнее? – приговаривал Флинн, сопровождая каждый вопрос наглядным примером.

Фелисия ощущала, как прозрачные капли сочатся из ее лона, увлажняют простыню, и только беспомощно стонала.

– Не слышу, – неумолимо допытывался он. – Сжать сильнее?

Он стиснул пальцы и, нагнув голову, лизнул плененную горошинку. Горячечно перекатывая голову по подушке, Фелисия с ужасом думала о той минуте, когда придется расстаться и продолжать жить без него.

Флинн разжал пальцы, поддел ладонями тяжелые холмики и с наслаждением взвесил их, поднимая трепещущую плоть все выше, пока ноющие соски не оказались на уровне его губ.

– Если желаешь, чтобы я их пососал, – шепнул он, легонько раскачивая свою добычу, – дай знать.

– Пожалуйста, Флинн, – выдохнула она, сгорая от предвкушения, умирая от ожидания.

– Кто? – зловеще переспросил он и, опустив ее груди, отстранился. – Вспомни, ты молочница, а я…

– Хозяин, – покорно ответила Фелисия, стараясь забыть о жаркой пульсации между бедрами.

– И я собираюсь сунуть в тебя мой твердый жезл.

Она заерзала на тонкой простыне, что-то умоляюще бормоча.

– Но ты должна ублажить меня, – предупредил Флинн. – Сядь прямее, чтобы мне было легче сосать твои груди.

Фелисия мгновенно повиновалась и дерзко выпятила их.

– Вытяни соски. Сделай их длиннее. Потри для меня.

Под его неотступным взглядом Фелисия долго массировала соски, вытягивала, сдавливала.

– Посмотри, как я желаю тебя, – бросил Флинн, и, когда Фелисия восхищенно уставилась на его взбудораженную плоть, ему показалось, что она кончит раньше, чем он дотронется до нее. Лицо разрумянилось, глаза горят желанием, дыхание участилось. Она даже сидеть не может смирно!

– Хочешь это?

Он быстро оттянул удлинившийся пенис, рубиново-красная головка поднялась еще выше.

– Да… – ахнула она.

– Но прежде ты должна позволить пососать себя.

– Конечно… прошу… все, что захочешь… – покорно отвечала Фелисия, не отводя взгляда от очевидного свидетельства его желания.

– Наклонись вперед, – приказал он, – и держи груди повыше.

Роскошное изобилие переполняло маленькие ладошки, свешивалось через края.

– Если твои соски придутся мне по вкусу, – прошептал Флинн, обдавая теплым дыханием ее повлажневшую кожу, – я, может, и позволю тебе взять меня, для разнообразия. Так чем они приправлены?

Фелисия покачала головой, не способная думать ни о чем, кроме снедавшей ее жажды.

– Предпочитаю вишню. Сумеешь мне угодить?

Он чуть лизнул твердый бугорок, уместившийся между ее пальцами. Фелисия застонала.

– Ты должна что-то сделать, иначе я не позволю тебе завершить. В бонбоньерке есть конфеты с вишневым кремом, – напомнил Флинн, вновь прикусывая пунцовую маковку. – Нельзя ли приправить соски, чтобы мне понравилрсь?

– Если хочешь… – с трудом выговорила она.

– А ты? Разве ты не хочешь? – резко спросил Флинн. – Говори, иначе я не стану вколачивать в тебя свою дубинку.

– Да, да… – лепетала она.

– Ты достаточно мокрая? – поинтересовался он.

Потребовалось несколько секунд, чтобы до нее дошел смысл вопроса, но и тогда она не знала, что ответить.

– Думаю, да.

– Ты на удивление рассеянна, – строго заметил он. – Какая же из тебя выйдет молочница, если ты даже не способна сосредоточиться на своих обязанностях?!

– Извините, сэр.

– Если не станешь вести себя как подобает, откажусь тебя пользовать!

– Я постараюсь, сэр, – поспешно заверила она. – Простите, сэр.

– Ну… – задумчиво протянул Флинн, – может, на этот раз и прощу тебя. Ты новенькая и пока не понимаешь, что от тебя требуется. Но знай, я даю тебе испытательный срок.

– Понимаю, сэр, и буду слушаться… честное слово, сэр.

Несколько минут Флинн изучал Фелисию, словно сомневаясь в ее искренности.

– Так и быть, – смилостивился он наконец. – Я спрашивал, достаточно ли ты мокрая, чтобы лечь под меня.

Она судорожно вздохнула:

– Достаточно, сэр.

– Что же, посмотрим.

Раздвинув ей бедра, Флинн ввел в раскаленное лоно два пальца, медленно, осторожно скользя вглубь. Горячая плоть смыкалась, сдавливала, подрагивала, но он избегал контакта с самыми чувствительными точками. Она балансировала на самом краю, но он хотел задержать ее освобождение. Отняв руку, с которой капала жемчужно-белая влага, он провел дорожку вдоль глубокой лощины ее грудей, оставляя сверкающий след.

– Там у тебя поистине река желания, – сообщил Флинн, поднося к ее носу пальцы, благоухающие мускусом. – Какой энтузиазм! Буду ли я прав, сказав, что ты как следует подготовлена к соитию?

Ей, обуреваемой мириадами самых восхитительных ощущений, стоило громадных усилий ответить.

– Да, сэр, – кивнула она, почти теряя сознание. В эту минуту щемящая боль внизу живота дошла до таких пределов, что она была готова на все, лишь бы почувствовать его в себе.

– Скоро мы проверим твою готовность, – пообещал он, сжав ее грудь. – Но сначала я хочу получить соски с привкусом вишни.

Он прижал набухшую верхушку, словно в подтверждение своего требования.

– После этого можешь обслужить меня, при условии, разумеется, что мне понравится вкус. И держи груди повыше, чтобы мне не приходилось слишком нагибаться.

Фелисия тут же выполнила приказ, превратив зрелые персики своих грудей в высокие холмы. Флинн открыл бонбоньерку, вынул браслет и надел ей на запястье.

– Надеюсь, больше не осталось никаких сомнений относительно того, стоит ли принимать подарки? – вкрадчиво осведомился он.

Фелисия покачала головой.

– Так ли?

Он погладил сосок, и болезненное наслаждение пронзило ее. Фелисия кивнула, стиснув зубы.

– Какой покорной ты вдруг стала! – усмехнулся он. – Что ж, со временем увидишь, что послушание вознаграждается. Сговорчивым молочницам позволено ублажать меня любыми способами. Как насчет того, чтобы послужить сосудом для моего семени?

Фелисия тихо застонала, представив, как его чудовищное копье входит в нее, растягивая и наполняя.

– Похоже, ты штучка с горячей кровью, – усмехнулся Флинн, наблюдая, как ее качнуло под напором нестерпимого жара. – Неужели конюхи вспахивали твой лужок в мое отсутствие? Значит, ты уже искушена? Или меня дожидалась?

Он взял шоколадку и поднес к ее губам.

– Откуси, а потом посмотрим, успели ли тебя выдрессировать.

Фелисия подняла голову, и взгляды их скрестились: его – горящий, ее – смущенный.

– Знаешь, я не стала бы этого делать…

– Знаю, – согласился он, и его голос в эту минуту напоминал то ли мягкий бархат, то ли густой, тягучий шоколадный крем. – Откуси, дорогая… уступи мне, и я прощу тебя за то, что ты валялась под конюхом.

В ее глазах внезапно вспыхнул гнев, острые зубы вцепились в его палец.

Охнув от боли, Флинн отдернул руку и оттолкнул Фелисию. Она упала на спину, и Флинн придавил ее к подушкам своей тяжестью.

– Кто-то должен научить тебя повиновению, – прорычал он, впившись в нее разъяренным взглядом.

– Может, я нуждаюсь совсем в другом, – отрезала она, пытаясь его оттолкнуть.

– Может, и получишь желаемое, если сумеешь понравиться мне, – с неприязнью бросил он. – Понятно?

Тон его был мягким, лицо искажено сладострастной гримасой.

– А теперь начнем сначала, и, если будешь очень-очень хорошей, я проникну этим в тебя…

Головка пениса скользнула в полураскрытые створки ее лона, раздвигая набухшую пульсирующую плоть, и осталась неподвижной в ее изнемогающем теле.

– Чтобы ты сумела как следует ощутить его…

Одним рывком выйдя из нее, Флинн сел, оставив ее содрогаться от неудовлетворенного желания.

– Значит, больше сопротивления не будет? – съязвил он, выбирая из бонбоньерки очередную шоколадку.

– Будь ты проклят! – выпалила Фелисия.

– Странно, почему мне так и хочется ответить тебе тем же? Ну, я жду, – холодно напомнил Флинн.

Почему вдруг для него стало так важно взять верх в этой дурацкой игре? Почему он требует покорности, хотя раньше это не играло никакой роли? Но его страсть была так же глуха к доводам разума, как и ее жажда, и разгоряченный мозг отказывался искать вразумительный ответ.

Да и сама Фелисия не понимала, почему так унижена собственным желанием, ведь раньше она всегда считала одержимость подобного рода игрой воображения, в лучшем случае поэтической гиперболой… до этого момента, когда рассудок покинул ее и осталось лишь отчаянное стремление получить все, что он готов был ей дать. Сгорая от вожделения, она приподнялась, откинулась на руки и обольстительно улыбнулась.

– Разве я не предлагаю себя?

– Если захочу, могу взять тебя, не спрашивая разрешения.

– Что ж… ради разнообразия… Ведь тебе никогда не приходилось брать силой?

– По крайней мере выбор за мной, – надменно сообщил Флинн.

– Но ты ведь хочешь меня, верно? Что, если я откажу?

– Не сумеешь.

– И ты тоже.

– Я бы сказал, довольно приятная дилемма. Ты готова попытаться еще раз? – тихо спросил он. – Ничего еще не закончено.

– Ты часто так играешь?

– А ты? – в свою очередь, спросил он, не собираясь отвечать.

– Можно подумать, ты не знаешь!

– Почему-то мне нравится быть первым, – бесстыдно улыбнулся он, поднося шоколадку к ее губам. Фелисия, околдованная откровенным очарованием этой улыбки, вонзила зубы в конфету, отметив некоторую настороженность его взгляда. Забавно! Похоже, он боится, что она снова его укусит!

Шоколадная скорлупа треснула, и по ее подбородку потекла крошечная струйка вишневой начинки.

– Как мило ты выглядишь с этим розовым кремом на лице! – восхитился он, отнимая конфету. Наклонившись, Флинн слизал сладкую дорожку и приник к ее губам. – Так бы и съел тебя, но теперь не двигайся.

Предупреждение запоздало – она уже поняла его намерения и застыла в мучительном ожидании. Наклонив шоколадку, Флинн вылил немного жидкого крема сначала на один сосок, потом на второй, осторожно размазав по напрягшимся маковкам. Потом, бросив остаток конфеты обратно в бонбоньерку, принялся критически рассматривать творение своих рук.

– Взгляни, дорогая! Как тебе нравится быть моим любимым лакомством?

Фелисия опустила глаза на соски, по желанию Флинна превратившиеся в крохотные пирожные с кремом.

– Мое самое горячее желание – стать твоим вечным лакомством, – чуть слышно, вкрадчиво выговорила она. Если потребуется, она вымажется кремом с ног до головы. Лишь бы получить его.

– Как восхитительно послушна! – улыбнулся он. – Ты способная ученица, моя сладостная молочница.

– Я жду твоего милостивого взгляда, господин, и готова на все.

– Я нахожу смирение самой чарующей добродетелью в служанке, – дерзко обронил он. – Таким угождением ты можешь заслужить место в барском доме!

– Означает ли это, что мне придется согревать твою постель, господин?

– Тебе придется, разумеется, дожидаться своей очереди.

– Возможно, – обещающе прошептала она, – я сумею найти способ доставить вам удовольствие.

С минуту Флинн оценивающе разглядывал ее. Роскошное тело, воплощение женственности, совершенное, с полными грудями, тонкой талией, перетекающей в крутые бедра, было создано для любви.

– Возможно, – прошептал он, – и сумеешь.

Его слова прозвучали как неожиданное признание, но Флинн, сообразив это, мгновенно посуровел.

– Игра закончена, – сухо процедил он. Полжизни секс был его развлечением и забавой, средством сдерживать ненужные эмоции. И теперь он с легкостью вернулся к привычному состоянию.

Его губы сомкнулись на покрытом глазурью соске, потянули раз, другой, третий… Та же участь ждала и второй сосок. Устав от импровизированного спектакля, он стремился к обычному совокуплению, нуждаясь в забвении и физическом удовлетворении, которое могло дать лишь женское тело. Он молча уложил Фелисию на спину, устроился между теплыми бедрами и погрузился в нее, потому что больше не хотел ни думать, ни анализировать, ни менять свою жизнь каким бы то ни было образом. Он желал лишь получить забвение, утонуть в бездонной женской сладости, обещавшей экстаз.

Но на этот раз, при очередном выпаде, его нетерпеливое копье ударилось о нежную крошечную матку, воплощение женственной силы. И возможно, плодовитую, дающую жизнь новому человеку. Ужасающая мысль почти парализовала мощный ритм его движений, и если бы не бездумная, неотступная потребность, подгонявшая его, он, возможно, сумел бы остановиться. Но не остановился. И когда снова вломился в нее, она вдруг кончила, быстрыми, безумными толчками, согревшими его плоть, сладострастную душу и, как ни странно, сердце.

Подстегиваемый эгоистичным стремлением к собственному удовлетворению, Флинн продолжал таранить ее, отбрасывая угрызения совести, сомнения, безразличный к последствиям. Торопливо, бездумно, лихорадочно, как неопытный юнец, хотя даже в ранней молодости не вел себя подобным образом. Обнаженные нервы вопили, ощущения становились настолько острыми, что он чувствовал биение пульса в горячей тесной пещере ее лона и ответное биение своего сердца. Знакомая похоть сменялась другим оттенком наслаждения – куда тоньше, изысканнее, глубже, словно в безбрежной пустыне эмоций неожиданно открылась новая грань.

Никогда еще он не был столь эгоистичен: все превосходила нужда взять, овладеть, стать хозяином и господином. Не в игре, по-настоящему. Ритм его движений все убыстрялся, но Фелисия, словно ничего не замечая, продолжала отвечать толчком на толчок. И хотя подушки, нагроможденные у изголовья, мешали ему, Флинн казался неутомимым и только тихо стонал при каждом выпаде, вынуждая ее разводить бедра все шире, с каждым бешеным рывком стремясь покорить ее окончательно.

Наконец он исторгся в нее, не замечая своих хриплых криков, сознавая только бесстыдное торжество победы и своей власти над ней.

– Ты моя, – прорычал он ей на ухо, так и не сообразив, что признание было его собственным.

Флинн так долго избегал привязанностей любого рода, что быстро пришел в себя и с вновь обретенным хладнокровием вспомнил о своем стремлении оставаться свободным. И теперь на первое место вышли соображения безопасности.

Он поспешно разжал руки и откатился в сторону. Как быть с последствиями? Он и не подумал предохраняться, а женщины, как известно, обладают величайшим талантом загонять в сети намеченную жертву.

– Почему тебя не беспокоит собственная защита? – проворчал он, приподнявшись на локте и мрачно глядя на раскинувшуюся рядом женщину. – Неужели никогда не слышала о кондомах или губках?

Он хотел выяснить все раз и навсегда и, очевидно, требовал исчерпывающего ответа.

Фелисия даже не пошевелилась. Ее улыбка осветила комнату, как солнечный лучик.

– Ты в чем-то обвиняешь меня?

– Просто удивляюсь, почему ты не боишься забеременеть, – помрачнел он еще больше, прикидывая, сколько она запросит.

– Но ведь и ты не волнуешься, – так же безразлично обронила она.

– Не мне же придется вынашивать ребенка, – пробормотал он.

– Хочешь сказать, что это исключительно моя проблема? – усмехнулась она.

– Кажется, ты наслаждаешься происходящим, верно?

– Чем именно? Нашим марафоном? Да, очень, – кивнула она и довольно добавила: – А ты? Разве нет?

– Наслаждался.

– Пока твой одурманенный похотью мозг не остыл настолько, чтобы вообразить, будто я пытаюсь поймать тебя?

Лицо Флинна потемнело, как туча.

– Значит, пытаешься? – не выдержал он.

– Но зачем мне это?

– Некоторым женщинам только того и надо.

– Ты имеешь в виду женщин вообще, верно? – безмятежно улыбнулась Фелисия. – Но я дам тебе возможность усомниться в своей правоте. Что же до меня, позволь заверить, мои мотивы так же эгоистичны, как и твои. Ты потрясающий, а материнство меня в данный момент не интересует. Как тебе известно, я была замужем четыре года. Неужели забыла упомянуть, что за все это время ни разу не забеременела? Поэтому ты в полной безопасности, Флинн. Тебе лучше?

Он медленно вздохнул и покаянно улыбнулся:

– На коленях смиренно прошу прощения.

– Извинения приняты. Могу я, однако, заметить, что если ты так уж озабочен коварством женщин, следовало бы самому подумать о кондоме. Не находишь, что это здравая мысль?

– Обычно я так и делаю.

Она сощурилась:

– Но не со мной?

Флинн ошеломленно моргнул, но тут же ослепил ее теплой мальчишеской улыбкой.

– У меня нет объяснений.

– И ты не желаешь об этом думать?

– Совершенно верно, – согласился он.

– Представь, я тоже. Мы не в том положении, чтобы предаваться размышлениям об этой… – она обвела широким жестом богатую обстановку спальни, – эскападе в «Отель де Пари», а если бы и попытались, пришлось бы положить конец этому безумию.

– Чего мне совершенно не хочется.

Фелисия величаво подняла руку.

– Если не возражаешь, я попросила бы о небольшом антракте. Мне действительно нужно попасть домой и сообщить слугам, что со мной все в порядке.

– Пусть придут сюда.

– Я сгорю со стыда.

– В таком случае я поеду вместе с тобой.

Он не хотел отпускать ее даже ненадолго. Боялся потерять?! Фелисия покачала головой:

– Я поеду первая, чтобы вымостить дорогу.

Флинн рассмеялся:

– Можно подумать, ты несовершеннолетняя и боишься опекунов!

– Они больше чем опекуны – они мои друзья. Поэтому я поеду вперед, а ты, если захочешь, следом.

– Еще бы не захотеть, – проворчал Флинн.

Фелисия радостно улыбнулась:

– Я так на это надеялась!

– Долго мне придется ждать?

Он и в самом деле чувствовал себя подростком, сгорающим от нетерпения.