Текст книги "Посиделки на Дмитровке. Выпуск восьмой"

Заурядная личность и громадная власть, власть, не стесненная ни законами, ни формами суда, ничем, кроме «революционной совести», огромные безграничные средства, штаты явных и секретных сотрудников – это несоответствие оказалось за гранью добра и зла. «У него знаменитые писатели просили пропуск на выезд из города! У него в тюрьмах сидели великие князья! И все это перед лицом истории! Все это для социализма! Рубить головы серпом, дробить черепа молотом!..»

Он был неприятен, антиэстетичен, карикатурен внешне, но смеха не вызывал: каждый день он подписывал смертные приговоры.

После расстрела Перельцвейга Леонид почти не бывал дома, не ночевал. Накануне убийства Урицкого зашел под вечер. Обедали. Потом он предложил сестре почитать вслух – у них это было принято – «Графа Монте-Кристо». Начал с середины, с главы о политическом убийстве, которое совершил в молодости старый бонапартист, дед одной из героинь романа. Читал с увлечением до полуночи. Затем простился и ушел. (Сестре суждено было еще раз увидеть его – издали, из окна ее камеры на Гороховой: его вели под конвоем на допрос.)

Рано утром пришел пить чай. Постучал в комнату отца, который был нездоров и работал дома. Они сыграли партию в шахматы. Сын играл так, словно что-то связывал с исходом партии, что-то загадал: удача – провал? Он проиграл, что чрезвычайно его взволновало. Отец, почувствовав это, предложил вторую партию, но Леонид посмотрел на часы и отказался.

Он надел кожаную, еще юнкерскую куртку, простился с отцом (они больше никогда не увидятся) и ушел. На Марсовом поле взял напрокат велосипед и поехал к площади Зимнего дворца. Перед одним из подъездов левого полукружья здания Главного штаба он остановился – здесь, в министерстве внутренних дел, принимал Урицкий.

Было двадцать минут одиннадцатого.

Он вошел в подъезд. В большой комнате, напротив входной двери, находились лестница и лифт.

– Товарищ Урицкий принимает? – спросил Каннегисер у швейцара.

– Еще не прибыли…

Он отошел к окну, выходящему на площадь, и сел на подоконник. Ждал. Вдали послышался рокот мотора. Царский автомобиль замедлил ход и остановился у подъезда.

Урицкий, войдя, направился к лифту. Посетитель в кожаной куртке поспешно сделал несколько шагов к нему – грянул выстрел. Шеф «чрезвычайки» упал без крика, убитый наповал. Убийца бросился к выходу…

Если бы Каннегисер положил револьвер в карман, если бы спокойно пошел пешком налево (сослагательное наклонение Марка Алданова, как причитание), он легко бы скрылся, свернув под аркой на Морскую, смешавшись с толпой на Невском… Но он потерял в ту минуту самообладание. Все вышло не так. Не выпуская из рук револьвера, он вскочил на велосипед и понесся вправо – к Миллионной улице.

В комнате, где произошло убийство, через минуту поднялась суматоха. Прибежавшие на выстрел служащие комиссариата остолбенели перед телом Урицкого, не понимая, что произошло. Наконец один человек вспомнил об убийце и с криком бросился на улицу, за ним побежали другие. Помчался в погоню автомобиль с солдатами…

Вот-вот убийцу могли настичь. Около дома 17 он соскочил с велосипеда и бросился во двор. В отчаянии вбежал в какую-то дверь и понесся по черной лестнице. Во втором этаже дверь квартиры князя Меликова (это потом выяснится) была открыта. Он бросился в нее, пробежал через кухню и несколько комнат перед обомлевшей прислугой, в передней накинул на себя сорванное с вешалки чужое пальто, отворил выходную дверь и спустился по парадной лестнице… Внизу его схватили.

Уже 6 сентября петроградские газеты публикуют сообщение ЧК: расстреляно 512 контрреволюционеров и белогвардейцев. Тут же – список заложников, продолженный в трех следующих номерах газеты – 476 человек, очередь к смерти: если будет убит еще хоть один советский работник, заложников расстреляют.

«В эту эпоху мы должны быть террористами! – восклицал на заседании Петроградского совета его председатель Григорий Зиновьев. – Да здравствует красный террор!»

В сводном списке «лиц, проходящих по связям убийцы Каннегисера» 467 человек!

Карательная сеть загребла близких (даже восьмидесятилетнюю бабушку) и дальних родственников, друзей, знакомых, служащих из конторы отца, всех, чьи имена оказались в телефонной книжке Леонида…

Сообщников у него, по-видимому, не было. Во всяком случае, следствию не удалось их обнаружить, несмотря на желание властей.

При допросе Каннегисер заявил, что убил Урицкого по собственному побуждению, желая отомстить за аресты офицеров и расстрел своего друга Перельцвейга. Дзержинскому, специально приехавшему из Москвы, сказал то же самое. «На вопрос о принадлежности к партии заявляю, что ответить прямо… из принципиальных соображений отказываюсь. Убийство Урицкого совершил не по постановлению партии, к которой я принадлежу, а по личному побуждению».

Алданов считает, что психологическая основа акта была, конечно, сложнее, чем месть за друга, что состояла она из самых лучших, самых возвышенных чувств: горячая любовь к России, заполняющая его дневники; и ненависть к ее поработителям; и чувство еврея, желавшего перед русским народом, перед историей противопоставить свое имя именам Урицких и Зиновьевых; и дух самопожертвования…

И еще, возможно, был живой образец – Леонид преклонялся перед личностью Лопатина.

Когда Роза Львовна Каннегисер была выпущена из тюрьмы, ей в тот же день сообщили, что Лопатин умирает. Она немедленно отправилась в больницу. Герман Александрович был в полном сознании, сказал, что счастлив увидеть ее перед смертью.

– Я думал, вы на меня сердитесь…

– За что?

– За гибель вашего сына.

– Чем же вы в ней виноваты?

Лопатин промолчал. Он скончался через несколько часов. Едва ли он мог обвинять себя в чем-то другом, кроме страстных слов, которые у него могли сорваться в разговоре с молодым человеком, – он очень его любил.

Леонид Каннегисер был расстрелян в начале октября, точная дата неизвестна.

В годы перестройки было извлечено на свет из особого архива ВЧК 11 томов его дела – с ним знакомилась прокуратура. Среди протоколов допросов, разного канцелярского мусора сохранились листки с записями Леонида в одиночке.

Письмо князю Меликову. «Я обращаюсь к Вам, ни имени, ни фамилии Вашей не зная до сих пор, с горячей просьбой простить то преступное легкомыслие, с которым я бросился в Вашу квартиру. Откровенно признаюсь, что в эту минуту я действовал под влиянием скверного чувства самосохранения, и поэтому мысль об опасности, возникающей из-за меня для совершенно незнакомых мне людей, каким-то чудом не пришла мне в голову… Бесконечно прошу Вас простить меня!»

Стихотворные строки – перечеркнутые, исправленные.

 
Что в вашем голосе суровом?
Одна пустая болтовня.
Иль мните вы казенным словом
И вправду испугать меня?
Холодный чай, осьмушка хлеба.
Час одиночества и тьмы.
Но синее сиянье неба
Одело свод моей тюрьмы.
И сладко, сладко в келье тесной
Узреть в смирении страстей,
Как ясно блещет свет небесный
Души воспрянувшей моей.
Напевы Божьи слух мой ловит,
Душа спешит покинуть плоть,
И радость вечную готовит
Мне на руках своих Господь.
 

Прощание. «Человеческому сердцу не нужно счастье, ему нужно сияние. Если бы знали мои близкие, какое сияние наполняет сейчас душу мою, они бы блаженствовали, а не проливали слезы».

Ознакомившись с делом, прокуратура вынесла вердикт: «Реабилитации не подлежит». Преступник-террорист.

Себялюбец, честолюбец, возомнивший себя героем, – как мог он не подумать о том, сколько крови прольется после его выстрела?!

И все-таки что-то в душе протестует против клейма «преступник-террорист», которое не допускает прощения. Какой же он преступник, если убил убийцу? Хочется согласиться с защитником Марком Алдановым: «Людей в политике судят не только по делам, – их судят в особенности по словам. Не мешало бы судить и по побуждениям дел», – но тоже что-то мешает. Наверное, короткая реплика Осипа Мандельштама, которую он произнес, когда узнал о выстреле Каннегисера: «Кто поставил его судьей?»

P. S. Судьба близких Леонида Каннегисера.

Брат Сергей покончил жизнь самоубийством после Февральской революции: был в списках осведомителей полиции – боялся, что про это узнают. Иоакима Самуиловича в 1921 году арестовывали еще раз: стараясь сделать из него соучастника преступления сына. В конце концов, семью выслали из страны. Отец умер в Варшаве, мать – в Париже. Сестра Елизавета в 1943 году была интернирована из Ниццы в Германию, сгинула в Освенциме.

 
Леонид Каннегисер
Для Вас в последний раз, быть может…
 
 
Для Вас в последний раз, быть может,
Мое задвигалось перо, —
Меня уж больше не тревожит
Ваш образ нежный, мой Пьеро!
 
 
Я Вам дарил часы и годы,
Расцвет моих могучих сил,
Но, меланхолик от природы,
На Вас тоску лишь наводил.
 
 
И образумил в час молитвы
Меня услышавший Творец:
Я бросил страсти, кончил битвы
И буду мудрым наконец.
 
 
О, кровь семнадцатого года!
 
 
О, кровь семнадцатого года!
Еще бежит, бежит она —
Ведь и веселая свобода
Должна же быть защищена.
 
 
Умрем – исполним назначенье.
Но в сладость претворим сперва
Себялюбивое мученье,
Тоску и жалкие слова.
 
 
Пойдем, не думая о многом,
Мы только выйдем из тюрьмы,
А смерть пусть ждет нас за порогом,
Умрем – бессмертны станем мы.
 

Лина Тархова

Кто вы, русский мистер «Х»?
Саша Феклисов

Над одним из столиков фешенебельного вашингтонского ресторана «Оксидентал» висит табличка, на металле несколько строк: «В напряженный период Карибского кризиса (октябрь 1962 года) таинственный русский мистер „Х“ передал предложение о вывозе ракет с Кубы корреспонденту телекомпании „Эй-Би-Си“ Джону Скали. Эта встреча послужила устранению возможной ядерной войны». Выше – портрет Джона Скали.

Почему на табличке нет имени второго участника встречи, как нет и его портрета? Кто этот русский мистер «Х»? И была ли таинственная встреча, информация о которой отлита в бронзе, на самом деле?

Да, была. Джон Скали, звезда американской тележурналистики, человек, приближенный к семье Кеннеди, общался за «историческим» столиком с резидентом советской политической разведки в Вашингтоне Александром Фоминым, подлинное имя – Феклисов Александр Семенович.

«Эти мужчины средних лет, – рассказывает Акоп Погосович Назаретян, доктор философии, руководитель центра Мегаистории и системного прогнозирования Института востоковедения РАН, – были парнями реальными. Экспансивный италоамериканец из Бостона и флегматичный уроженец Рогожской заставы за столиком ресторана не философствовали о дружбе между народами, а деловито и прицельно спасали цивилизацию планеты Земля».

На календаре 26 октября 1962 года. На Кубу уже переброшен 40-тысячный контингент наших военных, почти завершен монтаж 42 ракет с ядерными боеголовками, нацеленными на США, каждая способна долететь и до Вашингтона, и до Нью-Йорка. Это ответ СССР и Кубы на действия Америки, жаждавшей удушения кубинской революции – американцы боялись, что Куба заразит своими идеями всю Латинскую Америку. Генералы требуют от молодого президента Кеннеди захвата острова Куба и свержения правительства Кастро. Карибский кризис.

Мир на грани третьей мировой войны. Побоище удается предотвратить усилиями всего нескольких десятков человек. Среди них – полковник внешней разведки Александр Семенович Феклисов.

Дочь Феклисова Наталия Александровна узнала о тайной работе отца уже взрослым человеком. «В сорок девять лет, – рассказывает она, – я впервые услыхала, что отец занимался разведкой, работал с такими людьми, как Юлиус Розенберг и Клаус Фукс… Я была ошеломлена. В школе нам рассказывали о жестокости американского суда, без доказательных обвинений казнившего супругов Розенберг на электрическом стуле. Но даже представить себе не могла: отец встречался с этими людьми и даже считал Юлиуса Розенберга своим другом! Об этом дома никогда не было ни слова, ни намека. Мы с сестрой знали: отец – сотрудник МИДа. Он очень любил фильм „Семнадцать мгновений весны“ и не раз его смотрел. Да ведь его жизнь – материал для нескольких таких фильмов!»

Разведчиком, как говорит сам Феклисов в документальном фильме «Карибский кризис глазами резидента», он стал случайно. «Для меня предложение пойти в разведшколу было как снежный ком, упавший на голову июньским днем. Отец был стрелочником на железной дороге, я в детстве мечтал стать помощником машиниста, ну, может, даже машинистом».

Он оканчивал Институт инженеров связи, когда ему как одному из лучших студентов предложили перейти в ШОН – школу особого назначения. Ну что ж, разведка так разведка, подумал Александр, не осознавая, насколько мобилизация в КГБ изменит его жизнь.

Школа размещалась в лесу, в небольшом двухэтажном здании, обнесенном забором. Условия, обстановка – все было непривычным, почти роскошным. Комната – на двоих, кровать – настоящая, с теплыми одеялами. Перед кроватями – коврики! Все это настолько отличалось от привычной Александру обстановки – зимой он спал на сундуке за печкой, летом в сарае на дровах – что жизнь показалась просто райской. Стипендия 500 рублей (такую получали сталинские стипендиаты), приличный костюм, пальто, да еще и шляпа!

Когда он, одевшись во все новое, явился домой и положил на стол четыре сотни рублей, родители испугались. После бессонной ночи решили с сыном серьезно поговорить.

– Саша, нас очень беспокоит, что у тебя появились большие деньги. Ты хорошо одет, не бываешь дома целыми неделями. Не занялся ли ты какими черными делами?

Этого парень не ожидал. Но рассказать про школу не имел права. И стал что-то сочинять про работу радиоинженером в секретном НИИ, которое находится за городом… Чувствовал: ему не верят. И лишь потом догадался показать родителям карточку кандидата в члены ВКП (б), где указывалось, с какой суммы он платит взносы. Только это убедило отца и мать, что сын ведет честный образ жизни.

Уже через год, в 1941-м, его стали готовить к командировке в США. Наталия Александровна до сих пор удивляется: как могли отца послать в Америку? Все обстоятельства противоречили серьезности миссии. Слишком молод. Языка почти не знает. Глуховат. В юности, когда загорелся барак, где жила семья Феклисовых, он всю ночь спасал людей и под утро повалился спать прямо на холодную землю. Проснувшись, не сразу понял, что одно ухо не слышит.

И главное препятствие – не женат. В те годы всех отъезжающих в командировку за границу принимал нарком иностранных дел В. М. Молотов. «Как же это вы, голубчик, на холостом ходу? – удивился нарком. – Мы ведь неженатых не посылаем за границу, тем более – в США. Вам там сразу подберут красивую блондинку или брюнетку – и провокация готова». Поездка могла сорваться, но за Феклисова вступился кадровик, досконально изучивший личность кандидата. Парень – трудяга, способен работать сутками, всегда добивается поставленной цели. Да, не имеет опыта работы, но в Нью-Йорк необходимо срочно послать человека. В мире идет вторая мировая война, а наша резидентура в деловой столице США состоит всего из двух человек – репрессии тридцатых годов гильотиной прошлись по всем кадрам внешней разведки в Америке и Европе. Первое задание начинающему разведчику – установить двустороннюю связь с Москвой. Каким образом? Это он должен решить сам, уже на месте.

В Нью-Йорке Феклисову – стажеру генконсульства СССР Фомину – предоставляют жилье в невысоком доме, окруженном многоэтажками. Парень покупает в дальнем штате несколько бамбуковых шестов, какими пользуются спортсмены при прыжках, скрепляет их муфтами, ставит на растяжки – и между Нью-Йорком и Москвой протягивается невидимая нить.

Довольно быстро он исправляет в анкете графу «не женат». Наталия Александровна показывает фотографию красивой молодой женщины. «Это мама в год их знакомства. В Нью-Йорк прислали для работы в Амторге десять девушек, окончивших в Москве иняз. Самой привлекательной была Зина Осипова. Отец говорил, она сразу очаровала его своими васильковыми глазами».

Зина стала не просто женой, а и помощницей. Зная английский язык, она могла заговорить, отвлечь жену любого гостя в компании. Женщины обсуждали новинки моды, а мужчины в сторонке говорили о своем.

«Отец умел расположить к себе человека. За время работы, это мы позже узнали, у него было 14 агентов-иностранцев. Он никогда не называл их агентами, а только друзьями. Много позже он сделал в своей квартире на Большой Грузинской „тайник дорогих вещей“, как он их называл, видимо, на случай, если в дом влезут воры. Как-то достал при нас с сестрой старый потрепанный бумажник. „Подарок друга“, – сказал, но какого, не назвал». Среди друзей были люди, сотрудничество с которыми ввергло Феклисова в самую сердцевину исторических событий.

Юлиус Розенберг и Клаус Фукс

Юлиус Розенберг, радиоинженер, убежденный антифашист, идеалист, считал своим долгом бескорыстно помогать советскому народу, который нес основную тяжесть борьбы против фашизма. Он работал на фирме «Эмерсон», изготовлявшей радиоэлектронную продукцию для военных нужд, и ежемесячно передавал Александру ценную информацию, а в конце 1944 года сумел даже доставить тяжеленный образец нового радиолокационного взрывателя.

Этот эпизод заслуживает подробного рассказа. Накануне Рождества они договорились ненадолго встретиться утром в кафе. Разведчик приготовил Розенбергам подарки: мужские часы «Омега», модную сумочку из крокодиловой кожи и плюшевого медвежонка для сына. Он пришел на встречу заранее и видел, как Юлиус вошел в кафетерий с большой коробкой, которую поместил на подоконник. Убедившись, что вокруг нет ничего подозрительного, Феклисов тоже вошел в кафетерий и поставил свою красиво упакованную коробку рядом с коробкой друга.

За кофе они обменялись парой фраз и разошлись. Юлиус не предупредил, какой особенный подарок он приготовил другу. «Подарок» оказался настолько тяжел, что разведчику пришлось брать такси. В резидентуре с ужасом смотрели на аппарат и ломали головы: как агент умудрился вынести такую габаритную вещь с секретного предприятия? Это неслыханное нарушение всех инструкций! Агент мог провалить и себя, и резидента!

Когда при следующей встрече Феклисов передал все это Юлиусу, его красивое усатое лицо покраснело от смущения. Он всего лишь хотел сделать что-нибудь в помощь героическому советскому народу. «Как партизаны, особенно женщины, спят зимой в лесах? Это для меня непостижимо! Я должен им помогать».

Безумная храбрость иногда побеждает. Эпизод с новым радиолокационным взрывателем не был замечен контрразведкой. А в СССР его потенциал оценили должным образом. Совет министров постановил создать специальное КБ для дальнейшей разработки устройства и срочно наладить его производство. Американский образец был усовершенствован, и именно он 1 мая 1960 года «помог» сбить на Урале американский самолет-шпион «Локхид У-2», пилотируемый летчиком Гарри Пауэрсом.

…В 1950 году, завершив свою миссию в Лондоне (1947—1950 годы), уже в Москве, Феклисов с ужасом читал материалы об аресте и следствии по делу Юлиуса и Этель Розенбергов. Они обвинялись в передаче противнику атомных секретов и были приговорены к смертной казни на электрическом стуле. На основании каких доказательств? Младший брат Этель Розенберг, работавший слесарем-механиком в гараже на одном из предприятий проекта «Манхэттен» (атомный проект США), передал Юлиусу два грубых рисунка какого-то прибора, о котором не мог сказать ничего конкретного, и пару чертежей, а точнее – карандашных набросков, их один из создателей американской атомной бомбы Гарольд Юри назовет «скорее детскими рисунками, чем чертежами».

Мало того, что передача чертежей не имела смысла – именно этот человек, брат Этель, предал Розенберга. Юлиус горячо рекомендовал его Феклисову, а того одолевали серьезные опасения – «кандидат» в агенты молод, насколько устоялись его политические взгляды? Сумеет ли он в случае провала проявить стойкость? Юлиус был убежден, что его шурин стопроцентно надежный парень, он не подведет. «Ведь он же наш родственник! Я даю свою правую руку на отсечение, если такое случится!»

…Стоило Юлиусу признать вину хоть частично, и это сняло бы угрозу смертной казни. Но кодекс чести революционера-подпольщика не позволял этого сделать.

Феклисов вспоминал их последнюю встречу в августе 1946 года. Командировка «Александра Фомина» в США заканчивалась, и он должен был предупредить об этом своего друга. От неожиданности Юлиус несколько секунд не мог произнести ни слова. Наконец, проговорил: «Как же это так? Почему вы уезжаете от меня?» Феклисов объяснил: срок его командировки по линии МИДа истек, оставаться здесь дольше – значит, навлечь на себя подозрения ФБР.

На душе разведчика было грустно от сознания того, что он расстается с человеком, который в течение нескольких лет бескорыстно шел на огромный риск ради помощи стране, которой восхищался. Для прощальной встречи они выбрали венгерский ресторан «Золотая скрипка» в западной части Манхеттена. Заказав бутылку португальского вина, они вспоминали самые удачные эпизоды совместной работы. Юлиус говорил о том, как мечтает приехать в СССР: он хочет сам увидеть ту жизнь, которую знает по чужим рассказам.

Они прислушивались к великолепной игре скрипача, ходившего между столиками. Обоим особенно понравилась мелодия грустной песни, она называлась «Журавли улетают». Юлиус передал музыканту купюру и попросил позже еще раз ее исполнить.

Время истекало. Кофе был допит. Юлиус кивнул скрипачу, и вновь зазвучала берущая за душу мелодия. На улице Александр еще раз повторил с агентом пароль для нового связного. Они обнялись, поцеловались и пошли, каждый своей дорогой…

Два с лишним года за жизнь супругов боролись миллионы людей, их не убеждали материалы следствия. Но никто и ничто не могло спасти Розенберга. Почему? Точка зрения лауреата Нобелевской премии академика А. Д. Сахарова, «отца» советской водородной бомбы: «Смертный приговор Юлиусу Розенбергу – это реванш, это месть контрразведки США за ее поражение в деле Клауса Фукса, который по идейным соображениям передал СССР во время войны и после нее важнейшие ядерные секреты». Клаусу Фуксу удалось выскользнуть из рук ФБР, и за это отомстили Розенбергам. Жене Юлиуса инкриминировали то, что она «вдохновляла» предателя интересов США.

Только много лет спустя Феклисову удалось узнать подробности последних минут жизни своих американских друзей. За два часа до казни Этель Розенберг написала своим малолетним сыновьям: «Всегда помните, что мы невинны и не могли пойти против своей совести». Она попросила адвоката передать своим мальчикам с этим письмом ее медальон с Десятью заповедями, цепочку и обручальное кольцо, как знак их «неумирающей любви».

Перед казнью, назначенной на восемь часов вечера 19 июня 1953 года, Этель и Юлиусу позволили увидеться в последний раз. В камере стоял телефон прямой связи с министерством юстиции. Можно было снять трубку и сказать несколько нужных слов. И жизни их были бы спасены, и дети не стали бы сиротами. Они этого не сделали. Розенберг боялся бросить тень на страну, которой восхищался.

В 20:00 Юлиус вошел в камеру. В 20:06 он был мертв. Через несколько минут в камеру смерти ввели Этель. На ее лице не было ни страха, ни тревоги. Перед тем, как сесть на электрический стул, она протянула руку к сопровождавшей ее надзирательнице, притянула к себе и поцеловала в щеку. «Это был ее прощальный поцелуй, который она посылала своим детям, родным, друзьям и самой жизни на нашей грешной земле», – напишет потом Феклисов.

Всю свою долгую жизнь он задавал себе вопрос: почему СССР не сделал даже попытки спасти своих бескорыстных и преданных друзей? Не заявил во весь голос: атомных секретов они СССР не передавали!

Это разведчик Фомин знал совершенно точно. Потому что именно он в Лондоне в 1947—1949 годы встречался с гениальным физиком Клаусом Фуксом – тем самым человеком, дело которого упоминает академик Сахаров и который сдал СССР основную научную информацию по созданию ядерной бомбы в США и Великобритании. Фукс лично участвовал в создании этих бомб и был убежден, что мир может спасти от самой разрушительной в истории человечества войны только паритет в области ядерного вооружения.

Они встречались с Феклисовым в самый разгар холодной войны и бешеной антисоветской пропаганды. Только огромное мужество и крепкие нервы позволили ученому продолжать то, что он бескорыстно, по собственной инициативе начал в 1941 году.

Из встреч с этим агентом больше всего запомнилась Феклисову первая. Ее запланировали в пивном баре на окраине Лондона. За стойкой разведчик увидел человека, читающего газету. Перед ним стоял наполовину пустой стакан с пивом. Феклисов тоже заказал пиво и положил перед собой «обусловленный» журнал так, чтобы его мог видеть агент. После этого Фукс, держа стакан в руке, подошел к щиту с фотографиями известных английских боксеров. Там несколько любителей пива уже обсуждали достоинства спортсменов. Фукс произнес: «Брюс Вудкок – самый лучший боксер Великобритании за все времена». Феклисов ответил: «Томми Фарр значительно лучше Брюса Вудкока». Пароль – отзыв. Работа началась.

За полтора года контактов Клаус Фукс передал Юджину, так Феклисов назвал себя при первой встрече, материалы, содержавшие детальные данные о химическом заводе по производству плутония; планы строительства заводов по разделению изотопов; принципиально новую схему водородной бомбы и теоретические данные на нее; результат испытаний американцами урано-плутониевых бомб; справку о состоянии англо-американского сотрудничества в деле производства атомного оружия. Он спешил, зная, что США готовятся испытать свою бомбу на людях.

Испытание советской плутониевой бомбы 29 августа 1949 года стало общемировой сенсацией. Этот взрыв означал конец американской атомной монополии. Каким чудом страна, истощенная войной, смогла так быстро создать атомное оружие? И как это грандиозное событие прозевали разведки США и Англии?

Ответы на эти вопросы искали разведки обеих стран. Анализ проб воздуха в районе взрыва советской «беби» показал: заряд был плутониевым, аналогичным американской бомбе. Ниточка в конце концов привела к Клаусу Фуксу. Он был арестован.

Спустя много лет академик Ю. Б. Харитон открыто признал: первый советский атомный заряд изготовлен по американскому образцу с помощью подробных сведений, полученных от Клауса Фукса и других агентов. Это перестало быть строго охраняемым секретом, и в 1996 году шести нашим разведчикам-атомщикам было присвоено звание Героев России, в их числе Александру Феклисову. Награда нашла героя через 46 лет.

В отличие от Юлиуса Розенберга, Фукс признал, что сотрудничал с советской разведкой, передавал материалы, связанные с атомным проектом. Его приговорили к 14 годам тюрьмы. Английский суд, в отличие от американского, действовал в соответствии с буквой закона. Да, Фукс передавал секретные сведения СССР, но во время войны эта страна была не врагом, а союзником Англии. Итого – 14 лет и ни дня больше.

«Шпиона века» выпустили из тюрьмы через девять с половиной лет за примерное поведение. И тут же английское правительство предложило ему работу в одном из университетов Великобритании или Канады. С таким же предложением обратился к ученому и представитель СССР.

Не медля ни дня, он улетел в Берлин, в ГДР. Ему было сорок семь лет, впереди ученого ждала долгая, яркая жизнь. Фукс возглавил Институт ядерной физики, вскоре стал академиком, получил государственную премию первой степени, женился, окунулся в общественную жизнь.

Человек, чью помощь нашей стране трудно переоценить, умер, не дождавшись, что Советский Союз признает его заслуги. Страна наша скора на расправу и скупа на благодарность. «Что же вы так поздно пришли? – спросила Феклисова вдова Фукса, когда в 1989 году Юджин смог приехать в ГДР. – Клаус двадцать пять лет ждал вас. В последние годы он думал, что все те товарищи, кто знал его, уже умерли».

Что он мог ей ответить? Что в СССР важные решения принимаются только на уровне политбюро?

Александр Фомин

А между тем однажды он принял ответственнейшее решение именно на уровне политбюро.

«Отец, – говорит Наталия Александровна, – молчал о событиях вокруг Карибского кризиса много лет. Однажды только было что-то вроде намека, но я тогда по молодости ничего не поняла. Он дал мне два билета в театр Сатиры на спектакль по пьесе Бурлацкого „Бремя решений“. Сказал: „Это с Андреем Мироновым, может быть интересно. А я пойти не могу“. Мы с подругой побежали только из-за Миронова. В пьесе говорилось о Карибском кризисе, там был советский сотрудник по фамилии Фомин, а я ведь, поскольку родилась в Нью-Йорке, носила эту же фамилию! Могла бы, кажется, о чем-то задуматься… Но, честно говоря, нам смотреть спектакль было не интересно».

Интересно рассказал о событиях вокруг потрясшего весь мир кризиса сам Александр Семенович Феклисов, волею случая – и в силу характера – ставший одним из главных действующих лиц этой драмы.

В середине 90-х годов ему позвонил Анатолий Яцков, лучший друг, разведчик-атомщик, тоже Герой России: «Саня, у меня к тебе последняя просьба: напиши правду о Розенберге и Фуксе. Я уже не успею». Феклисов пообещал умирающему другу сделать это.

И появилась книга «Признание разведчика» (вышла в 1999 году; второе издание, подготовленное уже дочерью, в 2016-м, вышло микроскопическим тиражом). «Признание…» трудно далось автору. «Профессия разведчика по природе скрытна, молчалива». Но это был тот случай, когда человек не может молчать. В ней – запоздавшая правда о Розенбергах, Клаусе Фуксе.

И, конечно, о событиях вокруг Кубы. На календаре – 1962 год. Феклисов – советский резидент политической разведки в Вашингтоне (по легенде – Александр Фомин, советник посольства СССР). Октябрь. Весь мир уже знает эти слова – «Карибский кризис». Все очевиднее признаки военного и политического противостояния США – СССР.

22 октября Фомина приглашает на завтрак в ресторан «Оксидентал» Джон Скали – известный политический телеобозреватель, он лично знаком с кланом Кеннеди, вхож к президенту. Феклисов встречался с ним в течение полутора лет.

Скали выглядит взволнованным. Без предисловий начинает обвинять Хрущева в агрессивной политике – генсек КПСС угрожает США ракетным обстрелом с Кубы. «Не свихнулся ли ваш генсек?» Феклисов возражает: «Гонку вооружений инициировали Соединенные штаты!»

Двое расстаются, недовольные друг другом. Ситуация с каждым часом становится все более опасной. В резидентуру просачиваются секретнейшие сведения: американская армия будет готова к высадке на Кубу 29 октября.

Из Москвы и из Центра не поступает никаких важных указаний. Утром 26 октября Фомин решает пригласить Скали на ланч в тот же ресторан в надежде получить от него свежую информацию. В книге «Опасность и выживание» Макджорж Банди (советник по вопросам национальной безопасности США) напишет потом, что о предстоящей встрече Скали с советским разведчиком было доложено президенту. Кеннеди велел передать Фомину: «Время не терпит. Кремль должен срочно сделать заявление о своем согласии без каких-либо условий вывести свои ракеты с Кубы».