Текст книги "Как работает пропаганда"

Часть 3
Как это работает

Глава 9
Принципы Геббельса

Как могли немцы – народ, породивший Гете, Бетховена и многих других великих, сформировавший упорядоченный и «культурный» образ жизни, – приветствовать и поддерживать живодеров и убийц? Этот вопрос по-прежнему не дает покоя историкам и философам, и единого ответа на него не существует.

Историки много пишут о травме, пережитой немцами после Первой мировой войны, о национальном унижении, об экономической нестабильности, о страхе перед коммунистами, поддержке, оказанной Гитлеру крупным капиталом, и о многих других факторах, повлиявших на его приход к власти. Но не надо забывать о том, что это была не просто победа на выборах, а победа над умами и душами целого народа. Это вряд ли могло быть достигнуто просто с помощью денежных вливаний и разговоров о необходимости вернуть потерянные Германией земли. То, что нацистская (как, впрочем, и любая тоталитарная) пропаганда обращалась не столько к уму, сколько к эмоциям, стремилась воздействовать на бессознательное в людях, во многом обеспечило огромный успех ее людоедских идей.

«Худший враг любой пропаганды – интеллектуализм». Эти слова сказал один из самых гениальных пропагандистов, пиарщиков и злодеев ХХ века Йозеф Геббельс. Он не дожил до Нюрнбергского процесса, на котором его наверняка приговорили бы к смертной казни как одного из главных преступников Третьего рейха. 1 мая 1945 года Геббельс и его жена убили своих шестерых детей и сами покончили с собой. Имя Йозефа Геббельса навсегда осталось связанным с нацистскими злодеяниями и людоедской идеологией, но, несмотря на это, самые разные люди, организации, партии ХХ и ХХI веков пользовались и продолжают пользоваться идеями «доктора Геббельса».

Помощник Геббельса Вильфред фон Офен составил список тех принципов, по которым работало нацистское министерство пропаганды, возглавляемое его шефом.

1. Пропаганда всегда является лишь средством, а не целью.

2. Пропаганда может и должна, особенно во время войны, отказаться от гуманизма и эстетики, как бы высоко мы их ни ценили, так как в борьбе народа речь идет ни о чем другом, как о его бытии.

3. Пропаганда является «воистину грозным» оружием в руках знатока.

4. Пропаганда должна вестись как можно более метко и тем самым успешно, так как в войну самым гуманным методом является тот, который быстрее всего достигает своей цели.

5. Пропаганда всегда обращена только к массам, а не к интеллигенции, поэтому ее уровень должен ориентироваться на способности восприятия самых ограниченных среди тех, на кого она должна повлиять.

6. Пропаганда должна воздействовать больше на чувство, чем на разум, так как масса, в сущности, имеет женственный характер, поэтому чувства доходчивее размышлений.

7. Пропаганда должна не развлекать, а быть средством достижения политической цели. Поэтому развлечение является смертельным врагом ее успеха.

8. Пропаганда должна ограничиться минимумом и повторять это постоянно. Настойчивость является важной предпосылкой ее успеха.

9. Пропаганда не может быть объективной, она должна быть принципиально субъективно односторонней.

Простота, доступность, ориентация на самые низы общества и постоянное повторение одних и тех же несложных вещей – по сути дела все, кто хотят что-либо внушить другим людям, – от коммунистических лидеров до выдающихся рекламщиков, – действуют именно так. Манипулировать людьми, обращаясь к ним с простейшими лозунгами, намного легче, чем вступая с ними в сложные диалоги.

Геббельс был одним из первых пропагандистов, по-настоящему оценившим силу коротких и емких лозунгов: «Враги Германии – твои враги!», «Гордись Германией!», «Бей негодяя всякий раз!», «Не дай евреям обмануть себя!» Как все просто, понятно и, главное, доступно самому тупому и агрессивному лавочнику. А после того как десятки, сотни, тысячи тупых лавочников всем сердцем принимают эти лозунги, за ними начинают, волей или неволей, следовать и те, кто поумнее, а потом и те, кто понимает всю тупость и бесчеловечность этой пропаганды, – если, впрочем, эти последние уже не проследовали совсем в другом направлении – в места не столь отдаленные. Геббельс не ограничивался только лозунгами – его министерство пропаганды выпускало плакаты и фильмы, вовсю использовало пропагандистские возможности радиопередач и даже подумывало о том, как взять на вооружение только-только начавшее распространяться телевидение. Но в каждом случае надо было действовать просто, грубо – и постоянно. Тогда успех был обеспечен.

Советские пропагандисты 1930-40-х годов до чего-то, очевидно, дошли сами, а что-то вполне могли заимствовать у своего нацистского «коллеги». Емкие и красноречивые лозунги, вроде «Болтун – находка для шпиона» или «Генетика – продажная девка империализма», было легко постоянно повторять, внушать, вбивать в мозги. «Пятилетку – в четыре года!», «Коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны!», «Вперед, к победе коммунизма!» – эти призывы можно было видеть на улице, в учреждениях, школах, они звучали на собраниях и из вечно работавших радио-«тарелок», казались вездесущими и проникали в подсознание. Они были так просты и так часто повторялись, что не запомнить их было просто невозможно. А запомнив, человек постепенно начинал верить в то, что надо приложить все возможные усилия, чтобы перевыполнить пятилетний план, что впереди нас ждет коммунистический рай, и так как советская власть у нас уже есть, то осталось только всюду провести «лампочки Ильича» – и рай наступит, надо только остерегаться генетики – продажной девки империализма, чем бы эта генетика ни занималась.

* * *

Руанда расположена в одной из самых благодатных частей Африки – на востоке континента, немного южнее экватора. Бóльшую часть ее территории занимают саванны, перемежающиеся невысокими холмами, климат здесь довольно мягкий, почвы неплохие, много рек и озер. Казалось бы, можно жить и радоваться. Но в конце ХХ века Руанда стала местом, где произошли одни из самых страшных преступлений, когда-либо совершенных против человечества.

Когда-то в здешних местах жили только племена пигмеев тва, низкорослых и темнокожих охотников и собирателей. Около тысячи или пятисот лет назад с юга в Руанду пришел народ хуту. Эти земледельцы, находившиеся на более высокой ступени развития, чем пигмеи, оттеснили бывших хозяев здешних земель в леса, а сами принялись расчищать территорию под пашни и заниматься сельским хозяйством. Прошло еще несколько веков, и с севера явились племена кочевников-тутси, которые подчинили себе всех, кто тут жил. Так сложилась иерархия – наверху тутси, ниже – хуту и тва. Когда в конце XIX века Руанда стала протекторатом Германии, а позже, уже в ХХ веке – Бельгии, европейцы не сомневались, на кого из местных им опереться. Тутси считали себя воинами и не снисходили до физического труда. Они были более высокими и светлокожими, что в глазах колонизаторов-расистов стало явным достоинством. К тому же за много веков тутси привыкли управлять другими. Поэтому на административные должности колонизаторы назначали именно их. Когда после Второй мировой войны европейцы согласились на признание независимости Руанды, то хуту к этому моменту ненавидели тутси не меньше, чем белых, – для них все они были угнетателями. В созданной Руандийской Республике все основные властные посты оказались в руках хуту, а тутси начали партизанскую войну, которая длилась несколько десятилетий и закончилась (вернее, казалось, что закончилась) в 1993 году. Был заключен договор, по которому представители тутси могли войти в правительство, беженцам было разрешено вернуться, боевые действия прекратились.

Но ненависть к былым угнетателям – тутси – была слишком велика. Многие представители силовых структур оказались недовольны заключенным договором. В стране начали возникать вооруженные отряды молодежи-хуту – они назывались интерахамве и их тренировала армия. Обычным хуту раздавали мачете – якобы для защиты от возможных нападений тутси.

В апреле 1994 года был сбит самолет, на котором летел президент Руанды. В этом преступлении, конечно же, обвинили тутси, хотя не исключено, что это сделали радикалы хуту с целью сорвать мирное соглашение. Вскоре после этого была убита премьер-министр, также выступавшая за мир. Власть в стране захватил созданный военными Кризисный комитет, по сути дела в Руанде воцарилась ужасающая анархия. За 100 дней отряды интерахамве убили около миллиона тутси и тва – мужчин, женщин, стариков, детей. Их разрубали на кусочки, иногда медленно, чтобы подольше мучились, их сжигали, женщин насиловали. Иногда жертвы специально платили своим палачам, чтобы те хотя бы убили их быстро. Через три месяца отряды тутси при помощи угандийцев, а затем и опомнившихся европейцев навели нечто вроде порядка. Теперь в стране существует подобие мира, жертвам геноцида посвящены памятники, музеи, мемориальные дни.

Основная причина конфликта – существовавшие много лет противоречия между тутси и хуту. Но, с другой стороны, непростые отношения и даже столкновения были и раньше, а геноцид случился во вполне конкретный момент и в конкретной обстановке. Почему? Дадим слово удивительному человеку – Полу Русесабаджине. Сам он родился в смешанной семье – его отец был хуту, а мать тутси, но по фамилии и по внешности он явно относился к хуту, поэтому, насколько это было вообще возможно, Пол был, скорее, в безопасности. Однако вторым браком он был женат на женщине-тутси, так что она сама и их сын могли быть убиты в любую минуту. Русесабаджина служил управляющим в большом пятизвездочном отеле. Когда начались убийства, остальные управляющие бежали, он остался один. Русесабаджина укрыл в отеле 1268 человек и не выдал их отрядам убийц. Позже, уже перебравшись в Бельгию, Русесабаджина написал в соавторстве с Томом Цольнером воспоминания – «Обыкновенный человек». Его история легла в основу знаменитого голливудского фильма «Отель „Руанда“». Вот как он сам объяснил, что сделал:

«Меня зовут Пол Русесабаджина. Я управляющий отелем. В апреле 1994 года, когда в моей стране разразились массовые убийства, я смог спрятать в отеле, где я работал, 1268 человек.

Когда представители вооруженных формирований и армии приходили и говорили, что им приказано убить моих постояльцев, я заводил их в свой кабинет, обращался с ними, как с друзьями, угощал их пивом и коньяком, а затем убеждал в тот конкретный день не выполнять то, что им было приказано. Когда они возвращались, я снова давал им выпить и снова убеждал, что им стоит уйти. Так продолжалось семьдесят шесть дней».

Русесабаджина не только потрясающе рассказал о трагедии, развернувшейся в его стране и коснувшейся его семьи тоже (он потерял многих родственников), не только невероятно увлекательно описал жизнь в «осажденном» отеле, но и попытался понять, почему это произошло. Рассказывая о своем соседе, которого он всегда знал как доброго, милого человека, любившего детей, как весельчака, никогда не позволявшего себе злых шуток, и которого он увидел с окровавленным мачете в руках, Русесабаджина задается вопросом: «Почему это смогло произойти?» И сам отвечает: «Все очень просто: слова».

«Лавина слов, воспевавших расовое превосходство и призывавших людей выполнить свой долг, создавала в Руанде в течение тех трех месяцев некую альтернативную реальность. Здесь царила атмосфера, в которой безумию придали вид нормы, а несогласие с толпой оказывалось фатальным».

Многие наблюдатели отмечали мрачную роль радиопередач, которые слушали хуту по всей стране: по радио им каждый день внушали, что тутси хотят убить всех хуту, и повторяли снова и снова: «Мы все должны бороться с тутси», «Проявите к ним милосердие, и они снова сделают вас рабами».

Повсюду распространялись «Десять заповедей хуту», простоте и примитивности которых мог бы позавидовать сам доктор Геббельс:

1. Каждый хуту должен знать, что любая женщина тутси действует в интересах этнической группы тутси. А значит, любой хуту, который женится на женщине-тутси, дружит с женщиной тутси, делает женщину тутси своей секретаршей или любовницей, должен считаться предателем.

2. Каждый хуту должен знать, что наши дочери, принадлежащие к народу хуту, куда лучше могут выполнить роль женщины, жены и матери. Разве они не прекрасны, не могут быть хорошими секретаршами, разве они не более честные?

3. Женщины хуту, будьте бдительны, взывайте к разуму ваших мужей, братьев и сыновей.

4. Каждый хуту должен знать, что все тутси нечестно ведут бизнес.

5. Все стратегические посты в политике, администрации, экономике, армии и органах безопасности должны быть переданы хуту.

6. Образовательный сектор (ученики, студенты, учителя) должен в основном состоять из хуту.

7. Вооруженные силы Руанды должны формироваться исключительно из хуту.

8. Хуту должны перестать быть милосердными по отношению к тутси.

9. Где бы хуту ни находились, они должны быть едиными и солидарными и должны думать о судьбе своих братьев хуту.

10. Идеологию хуту следует преподавать каждому хуту на всех уровнях».

Вряд ли люди, составлявшие эти «десять заповедей», хорошо знали, как работало министерство пропаганды при Геббельсе (хотя четвертая заповедь подозрительно напоминает геббельсовский лозунг «Не дай еврею обмануть тебя»), вряд ли они внимательно штудировали учебники по социальной психологии и знакомились с выводами ученых, но они интуитивно сделали то, что и должно было повлиять на сознание их соотечественников, – сформировали простые, понятные, агрессивные принципы. Ясно указали на то, кто враг хуту, и четко сформулировали, как надо поступать.

Вот что пишет Пол Русесабаджина:

«Родителям этих людей снова и снова повторяли, что они более уродливые и более глупые, чем тутси. Им говорили, что они никогда не смогут стать такими же привлекательными и не смогут так же руководить страной. На них обрушивался поток ядовитой риторики, который должен был укрепить положение элиты. Когда хуту пришли к власти, они стали сами говорить злые слова, раздувать старые обиды, возбуждать темную истерику в своих сердцах. Главной причиной насилия стали слова, которые произносили дикторы по радио. Они прямо призывали обычных людей врываться в дома своих соседей и убивать их тут же на месте. Они не отдавали эти команды открыто, но выражали их закодированными фразами, которые были всем понятны: „Срубайте высокие деревья [считалось, что тутси выше ростом, чем хуту. – Т. Э.]. Очистите свой район. Выполните свой долг“. Имена и адреса жертв транслировали по радио. Если человеку удавалось убежать, то по радио передавали, кто он и куда уехал, и радиослушатели следили за этой охотой, как будто за спортивным матчем».

И еще одна деталь, вроде бы незначительная на фоне творившихся в Руанде ужасов, но на самом деле очень важная. Радио в Руанде, а за ним и просто обычные люди постоянно называли тутси тараканами. «Они, как тараканы, пытаются пролезть повсюду, захватить власть». «Эти тараканы-тутси вредят всем и каждому». Смешно? Глупо? Обидно? Да, конечно, но вроде это не самое страшное. В Мексике в начале ХХ века «тараканами» называли правительственные войска, и повстанцы пели про них шуточные песенки. Потом в России тоже стали исполнять забавную «Кукарачу»: «Я с досады чуть не плачу, у меня в груди вулкан, он сказал мне „кукарача“, это значит „таракан“…»

Но в Руанде было не до песенок. Хуту постоянно призывали убивать тараканов. А убить таракана куда проще, чем человека, – взял и раздавил, тот хрустнул и все, только в доме чище стало. И образ тутси-тараканов прекрасно вписался в общую стилистику пропаганды, доказывавшую, что к тутси нельзя испытывать никакого милосердия. Они же тараканы, кто жалеет тараканов?

Расчеловечивание противника случается в самых разных ситуациях. Во время Первой мировой войны немцы называли французов «лягушатниками», хотя сами до этого были не прочь съездить в Париж и поесть там лягушачьих лапок. Для французов немцы были «боши», что произошло от выражения, обозначавшего что-то вроде «деревянная башка», – тоже нечеловеческий вид.

Само название «тутси» уже вызывало у многих хуту неприятные ассоциации и враждебные чувства, но если тутси превращались в тараканов, то они все скопом лишались человеческого облика и становилось понятно, что все тутси – тараканы, каждого необходимо уничтожить, и сделать это легко.

Глава 10
Как в это можно поверить?

В ХХ веке психологи много занимались изучением странного феномена – каким образом люди начинают верить даже в те утверждения, которые при чуть более глубоком рассмотрении оказываются совершенно бессмысленными. Немцы в гитлеровской Германии достаточно часто встречались в повседневной жизни с евреями – до начала нацистских преследований численность еврейского населения в стране было огромной. При этом бóльшая часть германских евреев уже давно ассимилировалась, они жили так же, как остальные граждане, с ними сталкивались в школе, на работе, у многих немцев были друзья евреи, заключалось множество смешанных браков. Фраза «Не дай евреям обмануть тебя» предполагала, что любой еврей всегда стремится обмануть немца. Стоило только чуть-чуть задуматься над ней, вспомнить личный опыт, чтобы понять, что это не так. То, что коммунизм невозможно построить, установив советскую власть и электрифицировав всю страну, можно было понять даже после проводившихся по всей стране занятий по политграмоте, но как это совместить с постоянно вбиваемым в голову лозунгом? А можно ли его вообще построить? Не стоит размышлять, надо идти «Вперед, к победе коммунизма», куда, похоже, идут все, кроме тебя.

Каким образом дурацкие лозунги, человеконенавистнические призывы или просто абсурдные утверждения перестают вызывать смех или ужас и становятся убеждениями миллионов?

Немецкий писатель Лион Фейхтвангер, автор «Еврея Зюсса» и многих романов, в которых вскрывается психология фашизма, приехал в СССР в страшном 1937 году и написал книгу, до сих пор вызывающую ужас и недоумение у поклонников его творчества. В «Москве 1937» он восхвалял советскую жизнь – понятно, что ему показывали «парадную» сторону действительности, восхищался Сталиным – в этом он был не одинок, многие западные интеллектуалы видели в советском вожде некий противовес европейским политикам и превозносили силу его личности. Но Фейхтвангер – тот самый Фейхтвангер, который так хорошо и тонко все понимал про фашизм, – поверил омерзительному спектаклю, разыгрывавшемуся в то время в Колонном зале Дома союзов, где проходили публичные процессы над «вредителями», а на самом деле просто готовилось уничтожение политической элиты, составлявшей реальную или воображаемую конкуренцию Сталину.

«Признавались они все, но каждый на свой собственный манер: один с циничной интонацией, другой молодцевато, как солдат, третий внутренне сопротивляясь, прибегая к уверткам, четвертый – как раскаивающийся ученик, пятый – поучая. Но тон, выражение лица, жесты у всех были правдивы».

Фейхтвангеру незачем было врать, он не остался жить в СССР и уехал подальше от фашизма и коммунизма – в Америку. И до самой смерти в 1958-м не высказывал сомнений относительно того, что увидел в Москве.

То, почему участники открытых процессов 1930-х годов публично признавались в совершенно диких преступлениях, – особый вопрос. Известно, что их не пытали, но вполне возможно, они ожидали, что к ним применят пытки. Кого-то, например Бухарина, очевидно, шантажировали, обещая в случае признания сохранить жизнь его молодой жене и ребенку (как ни странно, это обещание было выполнено, Анна Ларина прошла лагеря, но выжила, а их сын Юрий воспитывался родственниками, вырос под чужим именем и долго не подозревал, что его отец – «враг народа»). Есть даже версия, красиво изложенная в романе Артура Кестлера «Полночная тьма», – о том, что эти люди, коммунисты со стажем, во-первых, сами жестокими способами создавали тот режим, который теперь их уничтожал, и у них не было достаточно внутренней цельности или, скажем, достаточно чистой совести, чтобы ему сопротивляться, а во-вторых, их убеждали брать вину на себя «ради блага партии».

Возможно, так и было. Но почему миллионы советских людей, знавших – по крайней мере, по газетам и официальной пропаганде – и глубоко уважавших тех, кого судили в Колонном зале, почему они этому поверили? Против Бухарина, Каменева и Зиновьева много лет постоянно велась дискредитирующая их кампания, но кроме них по московским процессам проходили и другие крупные партийные руководители, которые буквально за пять минут превратились из почтенных, влиятельных людей в преступников. А что уж говорить о маршалах – Блюхере, Тухачевском, Егорове? Их, правда, не вывели на открытый процесс, но ведь всем сообщили, что эти люди, которых восхваляли и воспевали как героев гражданской войны, вдруг оказались вредителями? Как можно этому поверить?

Конечно, в Германии и в СССР были и те, кто не верил официальной пропаганде и просто предпочитал держать язык за зубами, опасаясь ареста. Но большинство искренне верило в то, что им говорили. Во второй половине ХХ века многие поражались тому, как просто миллионы людей, среди которых были и далеко не самые глупые, попались на удочку тоталитарных режимов. Верили, что кулаков надо «ликвидировать как класс», а все оппозиционеры – враги народа, и не стоит рассуждать, какой уклон в партии хуже – «правый» или «левый», товарищ Сталин же ответил, «оба хуже». Верили, что в 1933 году в стране, где только что умерли от голода несколько миллионов человек, «жить стало лучше, жить стало веселей». Верили во вредителей, взрывавших шахты и ломавших станки, в шпионов, пробиравшихся в самые далекие городки и деревни, чтобы вынюхивать какие-то секреты (какие там могли быть секреты?!).

Но история и психология знают примеры того, как люди начинали верить в самые удивительные вещи, и речь в данном случае не идет о средних веках и о вере в чудеса и ведьм.

В 1973 году жительницу маленького американского городка Фоллс-Вилледж Барбару Гиббонс жестоко убили в ее собственном доме. Полицейские очень быстро нашли «убийцу» – 18-летнего сына Барбары Питера Рейли. Питер был спокойным, добрым, всеми любимым мальчиком, на его одежде не было никаких следов крови, но полицейские решили, что Барбара Гиббонс, известная своей злобностью и ужасным характером, очевидно, довела сына до того, что тот убил ее в состоянии аффекта. 16 часов подряд Питера допрашивали, сменяя друг друга, четыре следователя, которые убеждали его, что он просто «забыл», как топтал ногами, колол ножом, насиловал свою мать, а потом почти отрезал ей голову. Усталый и измученный Питер поверил в то, что он действительно это сделал, и подписал признание. Его не избивали, не пытали, он прекрасно понимал, что ему грозит. Он поверил, что в состоянии шока забыл о содеянном, а потом – под влиянием слов полицейских – вспомнил. Через полгода молодого человека судили и признали виновным. Жители его города, ни один из которых не поверил в вину Питера, бросились защищать несчастного. Пока рассматривалась апелляция на приговор Питеру, его соседи проводили разнообразные благотворительные мероприятия, собрали 60 тысяч долларов и внесли залог, под который молодой человек, уже признанный виновным, был выпущен на свободу. Школа, где он учился, с радостью приняла его обратно и дала возможность доучиться. Под давлением общественности было начато новое расследование, которое обнаружило документ, доказывавший, что в момент убийства Питер находился в пяти милях от дома. Невиновный был оправдан. Но почему же он сам поверил в то, что ему говорили?

Американские психологи Роберт Чалдини, Дуглас Кенрик, Стивен Нейберг в своем учебнике «Социальная психология» рассмотрели историю Питера Рейли. Все мы оцениваем окружающую среду, но какие-то наши оценки могут быть мимолетными, а есть установки, в которых мы абсолютно уверены и готовы их защищать. Установки существуют в нашей психике всегда. Авторы определяют их как «положительные или отрицательные оценки объектов, событий или ситуаций»:

«Есть две основные причины, по которым сильные установки сопротивляются изменению: приверженность и встроенность. Люди больше привержены сильным установкам. То есть они более уверены в их правильности. Кроме того, сильная установка в большей степени встроена в дополнительные свойства человека (то есть связана с ними), такие как его Я-концепция, ценности и социальная идентичность».

Авторы «Социальной психологии» приводят несколько факторов, которые влияют на то, что поведение человека будет соответствовать его установкам. Прежде всего они выделяют знания: «Чем больше мы знаем о чем-то, тем вероятнее, что связанные с этим установки и действия будут соответствовать друг другу». Личную вовлеченность: «Отношение к определенной теме будет лучшим предсказателем действий, когда эта тема лично касается человека». И доступность установки: «Установка тем доступнее для человека, чем быстрее она приходит на ум».

Что делала пропаганда – как в нацистской Германии, так и в сталинском СССР? Во-первых, люди постоянно получали некоторые сведения об их потенциальных врагах. Сведения эти были лживыми, но проверить их не было возможности. В газетах и по радио, в фильмах и спектаклях постоянно сообщалось об очередном «еврейском преступлении» или об очередных действиях вредителей, о «лживости еврейской расы» или о «троцкистско-зиновьевском заговоре». В результате людям начинало казаться, что они очень много знают о своих врагах. И эти враги были не где-то далеко – они жили на той же улице, это мог быть хозяин магазина, куда местные жители ходили каждый день, или инженер на заводе, где работали все местные жители. Это было что-то, что происходило не где-то в столице, а прямо здесь – в их городе, на их предприятии. Доступность – это то, что Геббельс подразумевал под «настойчивостью пропаганды». Лозунги звучали постоянно, их можно было увидеть на каждом углу – в газете или на плакате.

Срабатывал и другой психологический механизм – его изучил американский психолог Соломон Аш в своих простых и даже, можно сказать, незатейливых, но при этом наводящих ужас экспериментах. Аш предлагал участникам сравнить длину показанной им линии с тремя другими и выбрать из них ту, которая была по длине равна первой. Вот и все. Никакого труда сделать это не составляло, пока… Пока «подсадные утки» не начинали с уверенностью говорить, что равна «вот эта линия», и показывать на заведомо неправильную. И тут оказалось, что многие участники – 75 % – хотя бы несколько раз, но согласились с мнением большинства. Кто-то соглашался чаще, кто-то реже, а один человек признал правильным явно неправильное утверждение в одиннадцати случаях из двенадцати! Примерно так же поступали многие из тех, кого день за днем обрабатывала геббельсовская пропаганда. Когда со всех сторон постоянно, грубо, примитивно им сообщали заведомо ложные вещи и при этом еще утверждали, что так думают все, весь немецкий народ, все истинные арийцы, то люди начинали соглашаться. Сначала, может быть, «только для виду» – дело ведь происходит не в лаборатории Соломона Аша, а в нацистской Германии, где несогласные рискуют жизнью. А дальше у огромного количества людей срабатывала «внутренняя конформность», о которой мы говорили, рассказывая историю Павлика Морозова, когда человек не просто соглашается, но и убеждает себя, что думать заведомо неправильные вещи – это правильно. Тот участник эксперимента Аша, который согласился с одиннадцатью неправильными высказываниями из двенадцати, потом утверждал, что стал жертвой «иллюзии». Он действительно убедил себя, что две линии разной длины на самом деле одинаковые.

Но все-таки были же двадцать пять процентов испытуемых, которые не уступили ни разу? И эта цифра помогает не терять веры в человечество.