Текст книги "Цивилизация рассказчиков: как истории становятся Историей"

Деньги появляются в любом обществе, где существует товарный обмен, то есть во всех человеческих обществах. В тюрьмах, где у людей обычно нет денег, валютой зачастую становятся сигареты. Помимо своей непосредственной ценности в качестве курительных табачных изделий, они приобретают еще одну ценность как средства, позволяющего измерять и сравнивать стоимость любых других товаров и услуг.

Месопотамские памятники письменности возрастом около 5000 лет показывают, что храмовая бюрократия – ядро каждой общины – вела детальный учет работ, выполняемых людьми в пользу храма, стоимость которых выражалась в бушелях ячменя. Но, когда работники приходили за оплатой, они не обязательно получали ячмень; они получали любые другие товары, стоимость которых была эквивалентна стоимости заработанного ими ячменя. В этом обмене не использовались наличные деньги, он основывался на кредитах, или долговых обязательствах. Таким образом, кредит существовал раньше денег. А когда появились деньги, они заменили собой не бартер – они заменили кредитно-долговые расчеты.

Древние правители накапливали огромные запасы золота не просто для того, чтобы что-то на него покупать. Золото служило мерилом их чистой стоимости. Когда они начали воплощать крупные проекты, требовавшие участия многих людей, золото превратилось в валюту.

Яркий пример – война, как объясняет Дэвид Гребер в книге «Долг. Первые 5000 лет истории»[9]9
  Гребер Д. Долг. Первые 5000 лет истории. – М.: Ad Narginem, 2020.


[Закрыть]. Чтобы покорять другие народы и земли, правитель нуждался в большой армии, которую ему приходилось кормить, одевать и размещать. Это требовало множества работников, которым также нужно было обеспечить крышу над головой, еду и одежду. Как все это организовать одному человеку? Головоломка имела простое и эффективное решение: правитель платил своим солдатам и работникам золотом и взимал с подданных налоги, также золотом. Чтобы получить необходимое для уплаты налогов золото, людям приходилось продавать товары и услуги солдатам, то есть задействовать свою предприимчивость, мастерство и ресурсы, чтобы поддерживать армию, которая поддерживала власть. Правителю оставалось только собирать налоги и платить солдатам жалованье; его чистое богатство не уменьшалось, потому что золото, которое он давал солдатам, вскоре возвращалось обратно в казну.

Все материальные блага, которые правитель принимал в счет уплаты налогов, становились местной валютой, но способность денег служить средством для торгового обмена не зависела от границ, языков или мировоззрений. Уже в 2000 г. до н. э. потоки товаров текли между такими удаленными местами, как Индия и Малая Азия. Межрегиональные торговые операции требовали обмена одной местной валюты на другие, действовавшие в отдаленных местах, что в свою очередь требовало расчета относительной стоимости валют. Эти расчеты выступали общим знаменателем, связующей нитью. Деньги появились благодаря математике, которая вместе с письменностью родилась из коммуникативных потребностей в мире, связанном межрегиональной торговлей, в основе которой лежало обоюдовыгодное взаимодействие между людьми, живущими в самых разных местах, что является сложным способом выразить следующую простую мысль: в социальной вселенной все со всем взаимосвязано.

По мере развития письменной коммуникации, денег, математики, а также систем управления, военных технологий – и да, ключевых нарративов – увеличивался и размер государств. Аккад был больше Урука, а Ассирия больше Аккада. Но рост не происходил ровно и постепенно. Персидская династия Ахеменидов правила империей площадью свыше 20 млн км², что более чем в пять раз превышало площадь Ассирийского государства, первой империи в истории человечества, и такое увеличение масштабов произошло довольно быстро – всего за полвека. Должно было случиться что-то, что сделало возможным такой резкий рост, причем случиться сразу во многих местах, поскольку с ахеменидской Персии началась эпоха мегаимперий. Персидская держава не была уникальной; вслед за ней с небольшим временны́м промежутком возникли другие гигантские империи с центрами в Греции, Индии, Риме и Китае. Персия сделала первый решающий шаг к имперской экспансии в 533 г. до н. э., когда покорила самую большую и развитую месопотамскую империю того времени – Нововавилонское царство. Но почему это произошло именно в тот период? Почему все началось именно с Персии? И почему сразу стали рождаться другие мегаимперии?

7.
Мегаимперии выходят на сцену
(500–100 гг. до н. э.)

Сегодня Вавилон для нас – символ греха. Но в эпоху расцвета он считался городом богов. Со своей тысячей храмов он обладал для жителей Месопотамии такой же священной аурой, как Мекка для мусульман или Ватикан для католиков. Вавилон был городом учебных заведений и библиотек, культуры и искусства, величественных зданий и прекрасных садов. Но все это затмевал тот факт, что Вавилония представляла собой безжалостную империю, которая разграбляла покоренные города, угоняла в плен множество людей и обрекала на изгнание целые народы. Среди этих народов были иудеи, которые во время Вавилонского пленения стали называться евреями и написали книги, где Вавилон изображался как воплощение жестокости и разврата – наглядное доказательство, что перо всегда сильнее меча.

В еврейской традиции есть знаменитая история о пире, устроенном вавилонским правителем Валтасаром для тысячи приближенных. В разгар веселья, когда вино текло рекой, в тускло освещенном углу гигантской залы вдруг появилась бесплотная рука и начертала на стене огненную надпись: «Мене, мене, текел, упарсин», что означало: «Исчислено, исчислено, взвешено, разделено (персы)». Это было похоже на тарабарщину, но Валтасар понимал, что неблагоразумно игнорировать сообщение, переданное столь оригинальным способом. Чтобы расшифровать его, он вызвал еврейского толкователя снов Даниила, который сказал, что это послание от Бога и означает оно следующее: «Дни твои сочтены. Твои деяния были взвешены и признаны недостойными. Персы идут разделить твое царство».

Толкование Даниила оказалось верным. Персидские армии уже спускались с нагорья под предводительством царя Куруша, известного нам сегодня как Кир Великий. Персы были иранским племенем, а Кир принадлежал к царскому роду Ахеменидов. Едва унаследовав трон отца, он низвел другие иранские племена до статуса младших партнеров и двинулся войной на Лидию – богатейшее царство своего времени, где изобрели монеты.

У лидийского царя Креза были мощные союзники, готовые обрушиться на Кира, как только откроется военный сезон, который, как известно всем – кроме Кира, – начинается весной. Но персидский царь мыслил нестандартно. Он направил войска к лидийской столице посреди зимы (ну кто так воюет?!) и с легкостью взял незащищенный город[10]10
  Завоевав Лидию, Кир снова повел себя нестандартно: вместо того чтобы убить своего врага, как это делали все победители, он назначил Креза своим советником по лидийским делам.


[Закрыть]. После этого Кир продолжил захватывать все, что попадалось ему на глаза, пока не распространил свою власть до границ Месопотамии.

В 539 г. до н. э. персы не вызывали тревоги у вавилонян. Их город, окруженный тремя рядами толстых стен высотой более 12 м, считался неприступным. Но, как показала история, даже у самых неприступных крепостей есть слабые места. Столичный город снабжался водой из реки Евфрат, для чего в нижней части стен были сделаны специальные водоводы. Кир приказал прорыть несколько каналов, чтобы отвести воду из реки, после чего его солдаты пробрались по обмелевшим водоводам в город.

Вместо того чтобы казнить всю элиту побежденного Нововавилонского царства и продать его народ в рабство, как это было принято в те времена, Кир разрешил вавилонянам восстановить свои храмы, а пленников распустил по домам. Так евреи получили возможность вернуться в Израиль и включили Кира в свой религиозный нарратив как доброго царя. Сын Кира покорил Египет, а следующий император, Дарий, укрепил власть на завоеванных землях. При нем Персидская империя Ахеменидов достигла размеров, с которыми не могло сравниться ни одно государство той эпохи: она простиралась от восточной окраины нынешнего Афганистана до северной границы современного Судана. К моменту смерти Дария гигантская империя функционировала подобно хорошо отлаженной машине.

Как персы сумели это сделать?

Ответ кроется в четырех ключевых факторах: управлении, коммуникации, деньгах и военной мощи. Начнем с управления. Кир и его преемники предпочитали сотрудничать с завоеванными народами, но дополняли эту политическую стратегию железной административной дисциплиной: вся империя была разделена на 23 провинции, или сатрапии; каждая управлялась сатрапом – правителем, который назначался самим императором и подчинялся непосредственно ему. Другими словами, в ахеменидской Персии существовал единый и могущественный центр власти.

Эта власть управляла огромным государством при помощи продвинутой коммуникационной инфраструктуры. Персы опутали империю разветвленной сетью дорог из утрамбованной земли. Главной магистралью была Царская дорога длиной около 2400 км, которая тянулась от столицы империи до ее западной границы и представляла собой широкую ровную полосу – лошади и повозки могли двигаться по ней с максимальной скоростью. От этой магистрали, как нервы от позвоночника, ответвлялись второстепенные дороги, которые вели к другим важным узлам сети.

Вдоль дорог через равные расстояния были построены дорожные станции, где путешественники могли отдохнуть, поесть и переночевать. Благодаря этой инфраструктуре персы организовали эстафетную почту, которую обслуживал корпус государственных курьеров. Дело было налажено так: конный курьер мчался во весь опор по ровной дороге до ближайшей станции, где передавал пакет с сообщениями новому курьеру на свежей лошади, который тут же отправлялся в путь. Им не нужно было беспокоиться о лошадях, еде, отдыхе, крове над головой и нападении диких животных – все эти заботы государство брало на себя. Курьеры могли полностью сосредоточиться на выполнении своей работы, которая состояла в том, чтобы обеспечить максимально быструю и надежную передачу информации. Благодаря этой системе сообщение могло быть доставлено из столицы в любую точку империи менее чем за семь дней. Короче говоря, персы укладывались в предельный семидневный срок.

Но как помешать сатрапам в удаленных провинциях создать собственную базу политической поддержки и в итоге провозгласить себя независимыми правителями? Ахемениды решали эту проблему с помощью «царских глаз и ушей» – государственного корпуса инспекторов, которые рыскали по просторам империи и искали любые признаки потенциальных неприятностей, о которых следовало знать императору. По сути, этот персидский институт представлял собой продвинутую шпионскую сеть. Все сказанное выше касается коммуникации.

Третьим фактором были деньги. В Персидскую империю входили очень разные в экономическом отношении регионы: в Египте производили зерно; в северных степях скифы разводили лошадей; в Афганистане добывали много золота и драгоценных камней. Во всех этих регионах с узкой специализацией была введена единая разумная система налогообложения. Правители-победители традиционно облагали побежденные народы данью, но между данью и налогом есть важное различие. Смысл дани не только в том, чтобы обогатить победителя, но и в том, чтобы сделать завоеванный народ бедным и слабым, не способным на бунт. Ахеменидская налоговая система опиралась на более рациональный принцип: из региона забиралось столько, сколько тот мог отдать без ущерба для своего существования. Чем больше процветала область, тем больше из нее можно было извлечь доходов для царской казны. Другими словами, рост экономического благосостояния налогоплательщиков отвечал интересам центральной власти.

Третий персидский царь Дарий Великий ввел на территории империи единую денежную систему, опробованную Крезом в Лидии (которая была уже лишь одной из имперских провинций). Эта система включала два основных вида монет: золотой дарик и серебряный сикль (сиглос). Императорское правительство использовало их для финансирования своих масштабных инфраструктурных проектов и содержания огромной армии. Работавшие на государство люди расплачивались ими за товары и услуги, и так монеты попадали в обращение. Когда монеты стали в большом количестве циркулировать по всей стране, императорское правительство обязало сатрапов собирать налоги в провинциях деньгами. Кроме того, жители могли использовать их для обмена чего угодно на что угодно в пределах империи. Торговля, как известно, любит надежную валюту.

Стандартизированная монетная система способствовала тому, что потоки разнообразных товаров, таких как зерно, лошади, драгоценные камни и много чего другого, что производилось в разных провинциях, свободно перемещались по всей территории ахеменидской Персии, фактически делая ее единым, несусветно богатым государством.

Царские монеты выполняли свою функцию средств обмена гораздо лучше, чем простые кусочки золота и серебра, потому что у них были неизменные, установленные государством веса и соотношения. Это возвращает нас к математике. Один дарик равнялся 20 сиклям, и точка. Царские монеты представляли собой сплав денег, математики и торговли. Всю поверхность дарика занимало отштампованное изображение лучника, и это давало гарантию, что какой-нибудь ушлый посредник не подрежет края монеты. А поскольку подделка царских монет считалась тяжким преступлением, люди знали, что им не подсунут вместо золота позолоченную бронзу: императорские «глаза и уши» были повсюду, а персидские цари хоть и славились известной терпимостью, но отбрасывали ее, когда речь заходила о деньгах. Наконец, чтобы обеспечить эффективное функционирование денежной системы вкупе с системой налогообложения, их требовалось поддерживать военной мощью.

Военной мощи у персов хватало. Им принадлежала обширная территория, где они могли рекрутировать новобранцев. Каждый сатрап должен был обеспечивать государство солдатами, лошадьми и разного рода военным имуществом, что позволяло персам содержать огромную регулярную армию. В этой армии имелись элитные силы, известные как «бессмертные», – отборные, хорошо подготовленные формирования, насчитывавшие в общей сложности 10 000 воинов, одетых в одинаковую узнаваемую униформу. Во время сражения вслед за передними шеренгами «бессмертных» всегда шли резервные отряды, так что, когда воин падал, его место мгновенно занимал другой в точно такой же одежде. В результате у противников создавалось впечатление, будто эти солдаты способны оживать даже после смертельного удара мечом в сердце. Именно те, кто сталкивался с ними на поле боя, и прозвали их «бессмертными», а не сами персы.

Я так подробно остановился на Персидской империи Ахеменидов вовсе не потому, что она единственная в своем роде, а как раз наоборот – потому что она не была уникальной. Деньги, математика, коммуникация, стратегии управления и военные технологии развивались во многих регионах Древнего мира. Персия VI в. до н. э. просто стала тем местом, где все эти компоненты соединились и прогресс достиг переломной точки. На тот момент у Персии была письменность, близкая к фонетической и выросшая из клинописи, самая передовая почтовая служба, одна из лучших в мире шпионских сетей, государственная монетная система, рациональная система налогообложения и регулярная армия во главе с элитными силами. Царская дорога, дарики и сикли, сатрапы и «бессмертные» – все эти бесчисленные, но взаимосвязанные элементы сообща сформировали благотворную среду, которая дала рождение огромному созвездию Персидской империи.

Ко всем этим факторам следует добавить еще один, не менее важный: ключевой нарратив. Ядро Персидского царства было сплочено зороастрийским мировоззрением, широко распространенным в этом регионе. Да, Кир и его преемники предоставляли своим подданным свободу вероисповедания, но сама царская династия официально покровительствовала вере, которая рассматривала мир как арену космической битвы сил света и тьмы, добра и зла. Эта система убеждений была вплетена в социальную ткань созвездий Иранского нагорья и оказалась вполне совместимой с ключевыми нарративами Плодородного полумесяца. Вероятно, не случайно власть персидских императоров распростерлась именно на тех территориях, где доминировали эти нарративы. Военная мощь, деньги и пр., безусловно, играли огромную роль, но именно ключевой нарратив превратил эту часть мира в единое целое, дав персам возможность захватить ее и закрепить власть: держать в руках один большой камень куда проще, чем россыпь мелкой гальки.

Те же факторы, которые привели к подъему Персидской империи, развивались и в других местах. В Западной Европе, Месопотамии и Китае совершенствовалась технология строительства дорог. В Ассирийской империи существовали развитая шпионская сеть и зачатки почтовой системы. Все больше и больше обществ использовали ту или иную систему письменности. Математика распространялась через политические и культурные границы подобно пандемии. Лидийцы первыми изобрели монеты, но другие общества своими путями приходили к аналогичному способу превращения твердых металлов в твердую валюту.

И разумеется, везде развивались и военные технологии. К 1000 г. до н. э. бронза уступила место железу, а железо превратилось в сталь. Были изобретены катапульты и осадные машины, а также тяжелые колесницы – грозное оружие с серпами, установленными на колесах с обеих сторон. В этой бурлящей закваске не могло не родиться нечто вроде империи Ахеменидов. Конечно, чтобы такое произошло, потребовался Кир Великий. Он был выдающейся личностью, но выдающиеся личности не так уж редки. В историю вошли только те из них, кто, как и Кир, сумел оседлать поднимающуюся волну. Многие другие умерли в безвестности, потому что обстоятельства не дали им возможности проявить себя. Как говорится, ни одна змея не побеждала в забеге.

Персидская империя выросла территориально ровно настолько, насколько это позволяли ее технологии и ареал распространения ее ключевого нарратива. В конце концов ее границы уперлись в социальную реальность, сосредоточенную вокруг другого центра. Когда персы попытались завоевать греков, они так далеко вышли за границы своего мира, что их материальных и культурных ресурсов попросту не хватило на то, чтобы превозмочь людей, сражающихся на родной земле.

Грецию того времени часто представляют как скопище небольших самостоятельных городов-государств (полисов), которые ревностно оберегали свою независимости, пока не пришел могущественный агрессор. Но греки вовсе не прозябали на задворках Древнего мира. На протяжении веков они были доминирующей морской державой в своей части света, их влияние простиралось от колоний на территории Италии до торговых поселений на побережье Черного моря. Да, они не имели единого правителя, но значение такового как источника силы зачастую переоценивается. Несмотря на то что греки были рассредоточены по многочисленным независимым полисам, каждый из которых жил по собственным законам, все они имели общий язык, общую историю, общее мировоззрение и общую систему ценностей. Они любили одних и тех же поэтов. Почитали один и тот же пантеон богов. Обращались к одним и тем же оракулам за советом. Имели много общих институтов, например Олимпийские игры, которые к тому времени проводились вот уже 300 лет. Греков того времени нельзя назвать случайным сборищем людей, разбросанных по городам, островам и побережьям. Они были сознающим себя социальным созвездием, существующим в своем собственном, коллективно сконструированном мире – в мире, который воплощал в себе и одновременно определял их идентичность, и она отличалась от персидской точно так же, как персидская отличалась, скажем, от китайской.

В 490 г. до н. э. Дарий Великий отправил военную экспедицию в Грецию, но афиняне разгромили его войско в битве при Марафоне. Афиняне сражались в 40 км от своей столицы, персы – в 3000 км от своей. На таком расстоянии от дома, за пределами действия персидского нарратива, Дарий не был таким уж великим. Десять лет спустя сын Дария Ксеркс вторгся в Грецию с самой большой армией из всех, что на тот момент видел мир, и сжег Афины. Но греки в Саламинском морском сражении уничтожили весь его флот, так что Ксеркс был вынужден поспешно ретироваться домой.

Персидская агрессия привела к тому, к чему обычно приводят неудачные попытки такого рода. Она воспламенила дух греков и дала начало их новому золотому веку. К тому времени у них уже был накоплен весомый культурный багаж. Почти два века назад Фалес задал свой фундаментальный философский вопрос («Что есть всё?»), и прошло полтора столетия с тех пор, как Пифагор сформулировал свою знаменитую теорему. В атмосфере всеобщего подъема после Греко-персидских войн греческие драматурги создавали поистине великие произведения, скульпторы высекали бессмертные шедевры, а мыслители, такие как Платон, основали философские школы, повлиявшие на дальнейшее развитие всей западной мысли. Отныне и речи не шло о том, что греки согласятся стать тусклыми периферийными звездами в созвездии Персидской империи. Они были слишком горды, если не сказать высокомерны, чтобы склонить голову перед чьей-то волей. Греки превратились в сплоченную группу с яркой идентичностью, способную насаждать свою волю другим. Им было недостаточно просто изгнать персов со своей земли. Они желали покорить Персию. И это в конце концов случилось.

Александр Великий был греком не столько по происхождению, сколько по духу. Его отец правил Македонией, царством на окраине греческого мира. Жители Македонии смотрели на греков как на высококультурных горожан. Для греков же они были необразованными деревенщинами. Македонский царь Филипп нанял для обучения своего сына Александра знаменитого афинского философа Аристотеля. Но ни одному афинскому аристократу и в голову бы не пришло нанимать какого-нибудь македонянина для обучения своих детей.

Тем не менее, когда царь Филипп где-то силой, а где-то переговорами распространил свою власть на Грецию, его царство идентифицировало себя как греческое. В результате, взойдя на престол, его сын Александр смотрел на мир, и, в частности, на Персию, глазами грека, а греки жаждали свети счеты с персами. Мы часто слышим, что в следующие десять лет Александр Македонский «завоевал мир». Но если посмотреть на карту и сравнить его империю с империей, которой правил Дарий Великий, то можно увидеть, что завоевания Александра ограничились персидским миром.

Как и вторгшиеся в Грецию персы, греки вышли за пределы своей социальной реальности, когда пересекли реку Инд. Солдаты Александра находились почти в 5000 км от дома, но, метафизически говоря, перейдя на другой берег Инда, они оказались чужаками в чужой стране. Они попали в Индию с ее кастами и многорукими богинями, с ее хранящейся в глубинах памяти ведийской традицией массовых конных жертвоприношений, с ее неподвижным временем и иллюзорным миром – сама по себе величина и глубина этих различий должна была оказать сокрушительное воздействие на людей, воспитанных в культуре эллинистического и эллинизированного Средневосточного мира. Они больше не находились на восточной окраине знакомой и понятной реальности. Они оказались на западной окраине абсолютно чуждой реальности, созданной другими людьми. Из главных героев они вдруг превратились в статистов в мировом историческом нарративе, который разворачивался вокруг другого, далекого от них центра.

Дело в том, что, пока Александр Великий покорял Азию, в Индии интенсивно формировалась своя мегаимперия. Те же самые условия, которые породили Персидскую и затем Македонскую империи, созрели здесь до критической точки и позволили подняться колоссу. Индийского собрата Кира и Александра звали Чандрагупта Маурья, и был он нищим сиротой из касты торговцев, чьи родители умерли молодыми. Легенда гласит, что однажды в детстве Чандрагупта заснул под деревом и проснулся оттого, что тигр лизал ему лицо. Так он осознал, что ему уготовано великое будущее.

К тому времени, когда войска Александра переправились через Инд, Чандрагупта уже захватил Магадху – страну, где он родился. И как только основная часть эллинских войск покинула Индию, Чандрагупта со своей армией воспользовался возникшим вакуумом власти. Созданная им империя Маурьев в итоге оказалась больше, чем ахеменидская Персия, и даже больше, чем империя Александра: она простиралась почти от оконечности Индостана до Хайберского прохода и дальше.

Как мог император контролировать такую огромную территорию? При помощи все тех же инструментов: системы управления, коммуникации, денег, математики, военной мощи и ключевого нарратива.

Маурьи, как и персы, стандартизировали веса и меры и чеканили собственные монеты. Они построили сеть дорог и дорожных станций, которые дополнили опоясавшие страну бесчисленные речные магистрали. Создали почтовую систему, очень похожую на персидскую. А также внедрили административную структуру в персидском стиле: деревни были объединены в округа, которые образовывали области и далее провинции, чьи губернаторы подчинялись непосредственно императору. И как и персы, Маурьи использовали обширную шпионскую сеть: любой человек, от торговца до священника-брахмана и проститутки, мог оказаться царским агентом, информировавшим центральную власть о происходящем в своем уголке империи.

Мир, находившийся под властью Чандрагупты, был пропитан ключевым нарративом, который к тому времени уже достиг полной зрелости. В отличие от персидского зороастрийского мировоззрения, он был основан на индуизме, буддизме и джайнизме. Хотя эти религиозные системы немного отличались друг от друга, они комфортно сосуществовали как производные одного ключевого нарратива. Религиозная общность обеспечивала связанность, которая позволяла одному владыке править всей этой территорией как единым целым[11]11
  По легенде, Ашока, третий император из династии Маурьев, обратился к буддизму после одной особо кровавой битвы, когда он, потрясенный количеством убиенных, испытал раскаяние. С тех пор он стал покровителем буддизма. Его подданные по-прежнему могли поклоняться кому и как угодно, но Ашока использовал государственные ресурсы, чтобы поддерживать буддийскую общину, ее учителей и миссионеров, а также приказал вырезать положения буддийского учения на камнях и колоннах по всей империи. Ашока отказался от охоты, которой увлекался с детства, в пользу медитации и разработал собственное учение о дхарме – этических нормах поведения, ведущих к праведной жизни. Его по сей день почитают в буддизме как значимого религиозного деятеля.


[Закрыть].

Империи персов, греков и Маурьев достигли величия примерно в один и тот же исторический период, занявший всего несколько веков. Вслед за ними возникли еще две огромные империи – по одной на обоих концах самого густонаселенного пояса мира: Китайская на востоке и Римская на западе. Они оказались самыми живучими из первых мегаимперий, поэтому заслуживают более пристального внимания.

Китайцы издревле рассматривали свое государство как синоним глобальной империи, но известные нам китайские империи прошлого на самом деле охватывали не такие уж большие территории. И вот в III в. до н. э. существовавшая у китайцев в воображении мифическая мировая держава наконец-то материализовалась, довольно стремительно и масштабно.

Это был двухэтапный процесс, начавшийся, когда длительный период Сражающихся царств достиг кульминации. К 249 г. до н. э. семь китайских царств боролись за господство на территории между долинами рек Хуанхэ и Янцзы. Одним из них было милитаристское царство Цинь во главе с кровожадным правителем. Когда этот головорез умер, престол унаследовал его 13-летний преемник. Соседние монархи точили мечи в предвкушении легкой победы: казалось, царство Цинь готово пасть к их ногам. Но они недооценили юного наследника. Он ударил первым, жестоко и мощно, и за следующие 28 лет превратил соперничающие царства в россыпь провинций, находящихся под его пятой, после чего взял себе подобающий громкий титул Шихуанди, что означает «Первый император».

С этим титулом он поместил себя в один ряд с другими знаковыми фигурами китайской исторической мифологии: с тремя августейшими властителями, которые обладали сверхъестественными способностями и совершили великие деяния, например определили ход Солнца и Луны по небу, и с пятью легендарными императорами, которые изобрели земледелие, письмо и шелк. И вот теперь пришел Первый император, чья династия будет править Срединным государством 10 000 поколений – по крайней мере, так сказал он сам, и кто бы посмел ему возразить?

Первый император немедленно взялся за укрепление своей империи и власти. Чтобы преградить путь кочевникам с севера, он приказал соединить отдельные оборонительные сооружения, построенные различными царствами прошлого, в единую Великую Китайскую стену протяженностью около 5000 км. По оценкам, в строительстве было задействовано в общей сложности около 3 млн рабочих, из которых миллион погибли, но стену удалось возвести, и Китай оказался под защитой. В качестве официальной государственной доктрины Шихуанди принял антиконфуцианскую философию под названием «легизм», которую продвигала так называемая «школа законников». В отличие от мягкого и интуитивно понятного конфуцианства, легизм был суровым и догматичным учением: он стремился прописать в законах все и вся, требовал их беспрекословного соблюдения и предусматривал крайне жестокие наказания за нарушения. Лишь слепое подчинение законам – и ничего больше.

Первый император также национализировал важные отрасли промышленности, включая добычу и обработку железа и соли, начал чеканить в качестве официальной валюты круглую монету с квадратным отверстием, стандартизировал веса и меры, а также ввел строгую систему налогообложения и экономического регулирования, которая, в частности, определяла, чтó каждая крестьянская семья должна была выращивать на своем крошечном участке земли. Как и прочие империи первого поколения, вскоре Китай мог похвастаться разветвленной системой дорог и дорожных станций, отлаженной почтовой службой и гигантской шпионской сетью – всеми необходимыми атрибутами. Позаимствовали ли китайцы идеи у других социальных миров, например у Персии, или же пришли к ним самостоятельно, нам неизвестно, да это и не так важно, потому что процессы изобретения и заимствования обычно тесно переплетены: через волновые эффекты идеи распространяются между мирами, в то время как люди в каждом из них самостоятельно ищут лучшие пути для движения вперед. Откуда бы ни происходила идея, если она работает – она укореняется и развивается. Механизмы имперского управления, которые так хорошо показали себя в Персии, пришлись к месту и в империи Шихуанди.

После смерти Первого императора началась реакция. Его сына смела кровавая волна бандитизма и бессмысленного насилия. Происходящее всецело соответствовало китайским представлениям об истории, которая рассматривалась как циклическое действие двух равных друг другу противоположных сил – объединения и распада. На этот раз на сцене неожиданно возникла вторая выдающаяся фигура – Лю Бан, сообразительный выходец из крестьянской семьи, который с хладнокровной решимостью воспользовался хаосом, чтобы сначала подняться до главаря разбойничьей банды, затем до высокопоставленного военачальника и, наконец, до одного из двух претендентов, боровшихся за контроль над целой империей. Когда соперник взял в плен его престарелого отца и пригрозил сварить того заживо, Лю Бан ответил: «Пришлите мне чашку супа». В конце концов он обманным путем заставил соперника покончить жизнь самоубийством и в 202 г. до н. э. объявил себя императором объединенного Китая и основателем новой династии Хань.