Текст книги "Цивилизация рассказчиков: как истории становятся Историей"

Период раздробленности продлился всего семь лет – почти мгновение по историческим меркам. Лю Бан фактически возродил империю Цинь, только сменил ее название: теперь это была империя Хань. Шихуанди проделал всю грязную работу по объединению разрозненных царств в связанный и упорядоченный мир. Когда Лю Бан получил власть, ему не пришлось жертвовать миллионами жизней, чтобы обезопасить северную границу Китая: стена уже стояла на месте. Ему не нужно было создавать с нуля административную систему и вгонять в ее рамки китайский народ: бюрократы-легисты уже обо всем позаботились. Вместо этого новый император смог снискать расположение подданных с помощью таких популярных мер, как снижение налогов, а также, получив в наследство абсолютное военное превосходство внутри имперских границ, смягчение политики всеобщей воинской обязанности. Короче говоря, новый император мог мудро и милостиво управлять тем, что Первый император построил на крови. Династия Лю правила Ханьской империей на протяжении почти четырех столетий (с одним коротким перерывом), которые стали периодом ее расцвета, когда созвездие под названием Китай уверенно обосновалось на мировой арене.

Ханьские императоры восстановили примат конфуцианской мысли, мировоззренческой системы, глубоко уходящей корнями в китайский ключевой нарратив. Шихуанди и его министры сжигали древние манускрипты, желая создать абсолютно новый мир по собственному образцу, но, разумеется, им было не под силу уничтожить всю литературу. Теперь уцелевшие книги извлекали из тайников, размножали и распространяли, пока китайское общество вновь каждой своей клеткой не пропиталось мудростью, традициями, идеями и ценностями конфуцианского прошлого. Это стало скрепой и источником жизненной силы для огромного бюрократического государства, простиравшегося от Южно-Китайского моря до окраин Монголии.

Чтобы управлять такой территорией, династия Хань создала уникальный, существовавший только в Китае механизм отбора кандидатов на государственную службу – официальный экзамен на знание классических конфуцианских трудов. В других странах правители назначали на руководящие посты родственников и друзей, которые в свою очередь раздавали должности своим родственникам и друзьям и т. д. В каком-то смысле каждый чиновник правил на своем уровне как местный царек. В Китае же одних только родственных связей было недостаточно: безусловно, они помогали, но знания также считались важным фактором. Можно сказать, что в китайской государственной иерархии каждым уровнем управлял интеллектуал-бюрократ, соединявший в себе философа и чиновника. Благодаря идеографической письменности чиновники, говорящие на разных языках и рассредоточенные по обширной территории, могли эффективно взаимодействовать друг с другом посредством переписки. Они одинаково понимали рукописный текст, даже если тот по-разному звучал при чтении вслух.

Разумеется, овладение этой системой письменности требовало значительных усилий, потому философы-бюрократы неизбежно стали интеллектуально-политической элитой, которая обладала своеобразными китайскими чертами и, наряду со множеством других элементов, придавала политическому организму Китая свою отличительную специфику. Сторонний наблюдатель никогда бы не спутал это созвездие с теми, что существовали в Индии, на Ближнем Востоке или в Европе. Отдельные культурные элементы сложились в единое и уникальное целое.

Рим

Между тем на другом конце самого густонаселенного пояса Евразии выкристаллизовалось ядро еще одной средиземноморской мегаимперии. Пока греки хозяйничали в Азии, Рим постепенно набирал силу. Упадок Греции и подъем Рима не были последовательными событиями – эти процессы протекали отчасти параллельно. Но, когда Греция находилась на пике своей культурной и военной мощи, Рим все еще представлял собой один из множества небольших итальянских городов. В эпоху Платона и Аристотеля, афинской демократии, Перикла и всех этих бессмертных греческих драматургов Рим походил на подростка, переживающего бурное взросление.

Важный поворот к формированию своей идентичности римляне совершили в 509 г. до н. э., когда свергли царя и провозгласили Римскую республику. Созданная ими политическая система была уникальной для того времени: отныне Римом стал править сенат – выборный орган, состоявший из нескольких сотен человек. Поначалу члены сената выбирались только патрициями и из числа патрициев, римской землевладельческой элиты. Каждый год сенат избирал двух человек из своих рядов на должности консулов, которые по полномочиям фактически выполняли функции царей. Но консулам приходилось делить власть между собой, и через год оба уходили в отставку, уступая место двум новым правителям: римляне очень не хотели возвращения монархии.

В разгар греческого золотого века в Риме бушевала борьба за власть: землевладельцы против крестьян, патриции против плебеев, аристократы против простолюдинов. В конце концов два социальных класса пришли к мирному соглашению, договорившись об учреждении новой магистратской должности, избираемой только плебеями. Эти так называемые народные трибуны обладали только одним полномочием, но довольно мощным: они могли сказать «нет», то есть наложить вето на любое решение сената. На первый взгляд такая система государственного управления казалась чересчур громоздкой и не очень эффективной, особенно в кризисных ситуациях.

Римляне также разработали Законы двенадцати таблиц. Это были не данные свыше наказы наподобие Десяти заповедей, а абсолютно светские договоренности между разными группами людей, которые хотели взаимодействовать как единое социальное целое. Никто не приписывал этим законам божественное происхождение. Их рассматривали как воплощение здравого смысла и традиций. По сути, Законы двенадцати таблиц устанавливали фундаментальные принципы, на основе которых могли быть выведены законы для всех частных случаев. Они регулировали практически все сферы жизни римского общества: например, определяли, сколько дней следует ждать возврата долга, прежде чем должник станет рабом кредитора; назначали наказания за конкретные преступления, например смертную казнь за песни, содержащие клевету или позорящие другого; прописывали социальные отношения, например требовали установления над женщинами пожизненной опеки как над несовершеннолетними детьми в силу присущего им легкомыслия.

Законы двенадцати таблиц сегодня могут казаться нам примитивными и несправедливыми, но главным было то, что римляне считали эту абстракцию высшей властью в государстве – выше сената, выше консулов, выше любого человека. Чисто теоретически в Риме никто не стоял выше закона. На практике, конечно, этот принцип – процитирую Шекспира – было похвальнее нарушить, чем блюсти. Но так или иначе римляне принесли в мир идею, что никто не выше закона, точно так же, как китайцы предложили миру идею меритократии[12]12
  Принцип, согласно которому управлением должны заниматься наиболее способные люди. – Прим. ред.


[Закрыть].

Еще один важный шаг в направлении империи римляне сделали, как ни странно, когда отражали нападения внешних врагов. Сначала с севера их атаковали могущественные этруски, которые решили помочь свергнутому проэтрусскому царю восстановить свою власть в Риме. Когда серия войн закончилась, Этрурия из союза независимых племен превратилась в часть Римской республики. В 387 г. до н. э. в Италию вторглись кочевые племена, называемые галлами. Они захватили Рим и разграбили город, но римляне в кровопролитных сражениях дали им отпор и выгнали со своей земли, в очередной раз почувствовав собственную силу. Затем в Италию вторгся Пирр – еще один могущественной македонский царь, который прославился военным талантом, подкрепленным огромной армией. Он одержал череду дорогостоящих побед, пока в конце концов не оказался глубоко на территории противника почти без войск. Такова она, пиррова победа.

Далее римлянам пришлось вступить в войну с самой грозной морской державой Средиземноморского мира – финикийским Карфагеном, который находился на африканском побережье прямо напротив Италии. Карфагенский военачальник Ганнибал вошел в историю как величайший полководец всех времен и народов. Он перешел через Альпы со слонами и напал на Рим с севера! У римлян не было военного гения, равного Ганнибалу. Все, чем они располагали, – это громоздкое правительство из нескольких сотен человек, принимавших решения под руководством двух консулов, каждый год новых. Военачальники, которых этот своеобразный орган государственного управления отправлял сражаться с карфагенянами, были один бездарнее другого (кто сегодня помнит их имена?), так что каждая битва как будто завершалась показательным триумфом Ганнибала. Тем не менее война каким-то образом закончилась тем, что римляне захватили Карфаген, полностью его разрушили, убили или угнали в рабство всех его жителей, а Ганнибала довели до самоубийства. Рим победил, Карфаген превратился в руины. Что ни говорите, а система работала.

Рим был чрезмерно военизированным обществом: все годные к военной службе мужчины были обязаны отслужить в армии. Римская армия отличалась железной дисциплиной; ее подразделения действовали как шахматные фигуры, беспрекословно подчинявшиеся приказам командиров. Например, они могли в мгновение ока вырыть рвы с водой, чтобы изолировать противника и перерезать его пути снабжения. В Древнем мире не существовало силы, способной противостоять римскому войску.

Если физическая инфраструктура была ключом к успеху ахеменидской Персии, то неудивительно, что римляне превзошли персов в размере, мощи и долголетии своей империи. Они изобрели бетон – замечательный материал, который лучше всего затвердевает во влажном состоянии. Благодаря этой передовой технологии они возводили мосты почти через любые реки и строили акведуки, чтобы доставлять пресную воду за сотни километров, поэтому они основывали поселения практически где угодно. Ни один город, не пожелавший подчиниться их воле, не мог устоять перед их осадными машинами и прочими чудесами военно-инженерного искусства. Римляне опутали Средиземноморье не имеющей аналогов дорожной сетью общей протяженностью около 50 000 км. Дороги укладывались на прочном каменном основании и были лучшими в Древнем мире (и не только – никто не превзошел римлян в дорожном строительстве в течение тысячи лет). По этим дорогам армия могла быстро добраться до тех мест, где назревали беспорядки, и погасить пламя, прежде чем оно успевало перерасти в пожар.

Патриотизм был для римлян сродни религии. Они сами творили свою эпическую историю, что наделяло каждого из них, даже самого бедного земледельца, чувством причастности и гордостью. И следует отметить, что все римское общество было пропитано языческим светским гуманизмом, пришедшим из Греции и подкрепленным римским правом. Местные эпосы черпали сюжеты в Троянской войне. Здесь был такой же пантеон богов и богинь, как и у греков, только с латинскими именами. И как и греки, римляне считали этих божеств вписанными в те же рамки физического мира, в котором жили люди. Короче говоря, Рим был той же Грецией без ее утонченности, без философов, зато с инженерами и бетоном.

Основную часть завоеваний Рим осуществил еще в республиканский период своей истории. В ту удивительную эпоху государством действительно правил сенат, консулы действительно были главами исполнительной власти, и римские граждане (по крайней мере, некоторые) действительно избирали своих лидеров. Первый римский император Август окончательно взял власть в свои руки только в 27 г. до н. э., да и то он не решился открыто устанавливать монархию и повелел именовать себя не императором, а принцепсом – первым гражданином. В течение следующих двух с половиной веков Средиземноморский мир был частью единой политической сверхдержавы, связанной единой денежной системой, единым сводом законов и единой сетью дорог. Эти факторы способствовали свободному течению товаров по всей огромной территории и, как следствие, беспрецедентному развитию торговли. Материальная культура на одном конце Римской империи мало чем отличалась от таковой на любом другом ее конце.

К началу нашей эры – то есть к 1 г. н. э. – восемь из десяти человек на планете жили между атлантическим побережьем Европы и побережьем Южно-Китайского моря. Почти все они находились в границах каких-либо государств, большинство – на территории нескольких супердержав или того, что от них осталось, таких как Римская империя, Персидская империя, к тому моменту известная как Парфянское царство, индуистские и буддийские царства, возникшие там, где была империи Маурьев, а также Ханьская империя в Китае. Другими словами, на всем протяжении этого густонаселенного пояса существовали обширные зоны, связанные едиными ключевыми нарративами, коммуникационными сетями, денежными системами, законами и военной мощью хорошо организованных государств.

Разумеется, это вовсе не означает, что простые люди ощущали реальное присутствие царей и императоров в своей повседневной жизни. Все общества были структурированы подобно русской матрешке: люди прежде всего существовали в рамках семьи в узком и более широком смыслах, чья форма и текстура варьировалась от социума к социуму и определялась местной системой религиозных взглядов и присущей данной территории совокупностью истории, обычаев и традиций. Такие процессы, как брак, приготовление и потребление пищи, воспитание детей, обучение, отдых, а также то, как и с кем заниматься сексом, какие игрушки давать малышам, какие истории рассказывать, над чем смеяться и отчего плакать, – все это устанавливало не правительство и не государственная машина, а ежедневное взаимодействие между представителями культуры и социума. Важнейшую роль в формировании характерной текстуры повседневной жизни каждого общества, непосредственной обстановки, в которой жили люди, играли женщины, но сегодня нам неизвестны подробности этого влияния, потому что все историки и писатели традиционно были мужчинами и их в основном интересовали драмы, разворачивавшиеся среди мужчин.

Между тем государства, контролируемые почти исключительно мужчинами, создавали свои структуры, в которых протекала жизнь людей. Характер этих структур определялся установленными порядками, традициями и естественными биологическими факторами. Никто не мог их игнорировать или жить так, словно их нет. Основными сферами, в которых государство наиболее непосредственным образом влияло на повседневное существование людей, были налоги, армия и общественные работы. Армии также играли важную роль, потому что правители постоянно стремились расширить подконтрольные им территории, приносящие доход в их казну. Мужчин призывали насильно, либо они сами записывались в солдаты, чтобы дать выход своей воинственности и поучаствовать в грабежах (простые люди также становились главными жертвами в этих войнах).

Наконец, чтобы обеспечить строительство крупных объектов, таких как памятники, мавзолеи, общественные здания, плотины, мосты, дороги, дворцы или что угодно другое, государству требовались рабочие – и кто-то вызывался сам, чтобы заработать на жизнь, а кто-то трудился по принуждению, но в любом случае этот институт играл важную роль в жизни простых людей.

8.
Земли между мирами
(200 г. до н. э. – 700 г. н. э.)

Государства имеют границы, отделяющие друг от друга их внутренние миры. У цивилизаций также есть промежуточные зоны, где один ключевой нарратив постепенно размывается и ослабевает, уступая место другому. Но эти границы прозрачны, а переходные зоны между цивилизациями расплывчаты. На протяжении всей истории люди постоянно перемещались между мирами, пересекая разделяющие их промежуточные зоны. Торговцы, путешественники, искатели приключений, бандиты, солдаты, переселенцы, беглые преступники – все они несли с собой вещи, товары, игры, шутки, рецепты, загадки, песни, истории, взгляды, слухи, мнения и бесчисленное множество других артефактов, особенностей поведения и идей. Человеческие культуры могли собираться в отдельные созвездия, но между ними всегда сохранялся контакт.

Важнейшую роль связующих звеньев, все более скрепляющих человечество, всегда играли жители пограничных земель. Сами по себе цивилизации не нуждались в том, чтобы принадлежащие к ним люди распространяли их культуру по миру; это делали те, кто жил на границе цивилизаций. Соседи влияли на соседей, которые влияли на людей, обитающих еще дальше, и т. д. Неосязаемые волны культурного влияния расходились по обществу подобно ряби на море, где отдельные молекулы воды почти не меняют положения, а лишь немного колеблются вверх-вниз. Эта «культурная рябь» даже не требовала сохранения мирных отношений между соседями. Воюющие общества точно так же обменивались материальными артефактами и идеями, не говоря уже о генах.

Династия Хань, правившая Китаем около 400 лет (с 206 г. до н. э. по 220 г. н. э.), почти непрерывно вела войны с северными соседями – кочевыми народностями, которых китайцы собирательно называли «хунну». Эти племена странствовали по степям на обширной евразийской территории между Китаем и Римом и были связаны друг с другом сетью сложных взаимодействий. Впоследствии потомки хунну и родственных им племен вторглись в Западную Европу под предводительством вождя по имени Аттила и разгромили Рим. На востоке эти воинственные кочевники стали частью истории Китая, на западе – частью европейской истории, где их знали как гуннов. Но они не были всего лишь второстепенными персонажами в истории других народов. Они принадлежали к своей галактике социальных созвездий, столь же полноценных, как и все остальные. У них была своя история.

Великий шелковый путь

Китайцы считали хунну примитивными варварами с севера, которые испокон веков совершали набеги на китайские деревни. Они говорили на одном из алтайских языков, совершенно не похожем на те, что использовали сами китайцы. Образ жизни хунну был полной противоположностью образа жизни империи с ее развитым бюрократическим аппаратом, писаным правом, сетью дорог и почтовой системой. Именно для защиты от хунну ранние китайские царства возводили стены вдоль своих северных границ, а Первый император пожертвовал миллионом жизней, чтобы соединить эти отдельные оборонительные сооружения в Великую Китайскую стену. Даже когда Китай оказался раздроблен на враждующие царства, все они были похожи на членов одной семьи, борющихся за оставленное им в наследство поместье – за один мир, свою принадлежность к которому ощущали они все. Когда же китайцы сражались с хунну, они воевали не с родственниками – они воевали с абсолютно чуждым им миром.

Во II в. до н. э. китайский император и его советники нашли способ прижать варваров к ногтю. Они начали переговоры с другим объединением кочевых племен, которые населяли степи на западе и на юге. Племена юэчжи постоянно враждовали с хунну, вероятно, потому, что те и другие были скотоводами-кочевниками и их пастбищные территории частично совпадали. Ханьские стратеги решили, что могут убедить юэчжи заключить с Китаем военный союз и развязать между ними и хунну полноценную войну, играющую на руку империи.

Но хунну предугадали замысел китайцев – и в 176 г. до н. э. нанесли смертельный упреждающий удар. Они напали на юэчжи со своим 300-тысячным войском, против которого те смогли выставить всего 100 000 воинов. После устроенного хунну кровавого побоища юэчжи бежали со своих земель – и исчезли.

Но куда они делись? Через 38 лет после катастрофы китайское правительство снарядило экспедицию на их поиски. Поскольку предприятие считалось слишком опасным, чтобы рисковать кем-то важным, главой был назначен мелкий придворный чиновник по имени Чжан Цянь. Бедному Чжану не удалось уехать далеко. Едва он со своим посольством оказался на территории враждебных хунну, те захватили его – и продержали у себя целых десять лет. Впрочем, жизнь в плену была довольно комфортной: Чжану дали в жены местную девушку, которая родила ему несколько детей; он кочевал вместе с племенем и стал почти «своим». Но, как только ему предоставилась возможность, он бежал. Правда, окно для бегства открылось в противоположную от Китая сторону – Чжан устремился в «великое неизвестное», лежавшее за пределами дальних пастбищ кочевников. Так он оказался в землях, где не ступала нога «цивилизованного человека».

И что же он нашел на самых дальних окраинах мира, сосредоточенного вокруг Китайской империи? Летучих мышей с человеческими лицами? Драконов? Дикарей, пожирающих человеческую плоть? Нет! Он обнаружил здесь такие же цивилизованные царства с густонаселенными процветающими городами, с великолепными зданиями вдоль широких мощеных улиц, со статуями, храмами, школами и библиотеками, с оживленными рынками, где торговцы бойко предлагали купить множество экзотических товаров из дальних стран.

На базарах этих городов, которые находились от Поднебесной так далеко, что бесстрашному китайскому путешественнику потребовалось десять лет, чтобы преодолеть длинный и опасный путь, Чжан, к своему изумлению, обнаружил ткани и бамбуковые трости, произведенные в Сычуани – провинции, расположенной так глубоко внутри Китайской империи, что о ней не слышали даже хунну. Товары текли из этого укромного уголка империи через Великую стену и земли хунну в чужеземные города, причем сами собой, без сопровождения людей вроде Чжана.

А там, где перемещались товары, непременно перемещались и идеи, потому что торговля подразумевает разговоры, расчеты, деньги, понимание относительной стоимости, переговоры и заключение сделок, долговременные отношения, обмен представлениями о богах, космосе, человеческой судьбе, а также о том, как должны вести себя мужчины и женщины, позволительно ли флиртовать с незнакомцами, как детям надлежит разговаривать со старшими, и о многом другом.

Чжан увидел бактрийские города, основанные греческими военачальниками, которые получили в свое управление эту часть завоеванных Александром Македонским территорий. Но к тому времени греки уже отступали под натиском исторических сил, приведенных в движение, как ни странно, Китаем. Что это были за силы? Когда юэчжи бежали со своей территории после бесславной битвы с хунну, спровоцированной китайскими дипломатами, они мигрировали в долину реки Инд. Там они резко изменили свою судьбу. Пять племен, составлявших конфедерацию Юэчжи, отказались от жизни скотоводов-кочевников в пользу земледелия и торговли. Одно из этих племен – кушаны – вскоре подчинило себе остальные. Их столицы находились в Пешаваре и Кабуле, откуда они постепенно расширяли границы своих владений на север, запад и восток. Через несколько поколений кушаны больше не напоминали побитых собак, трусливо бежавших от свирепых воинов-кочевников. Они были мощной городской державой с хорошо организованной и прекрасно вооруженной армией.

Но потомков юэчжи заинтересовал военный союз с Китаем. Возможно, они хорошо помнили прошлое. К тому же с хунну их теперь связывали тесные торговые отношения, которым они не хотели вредить. Вообще-то даже в те времена, когда юэчжи обитали в степях и постоянно враждовали с хунну, эти две группы активно торговали друг с другом. Любопытно, что одним из главных товаров, который охотно покупали хунну, был шелк, а юэчжи, в свою очередь, покупали его у китайцев. Другими словами, хунну пристрастились к товару, который производил их заклятый враг.

В Китае шелка было так много, что его носили даже крестьяне, но в обществе хунну его могли позволить себе только богачи. Мужчины из числа племенной знати демонстрировали высокий статус, одевая своих женщин в шелка. На пирах они угощали гостей, подавая еду на изящных бронзовых блюдах китайского производства (а напитки иногда наливали в кубки, сделанные из отполированных до блеска черепов юэчжи).

Тем временем военные действия между китайцами и хунну продолжались. В этих столкновениях у варваров было одно важное преимущество – лошади. Китайские земли не годились для разведения этих животных. Чтобы эффективно воевать с кочевниками, китайцам требовались лошади. Но где их взять? Ответ был очевиден: у самих кочевников, которые охотно обменивали их на шелк, а также на изделия из нефрита и бронзы, которыми славились мастера Поднебесной. Короче говоря, китайцы использовали свои познания в ремесле и коммерции, чтобы покупать у хунну лошадей, необходимых для войны с теми же хунну. Жизнь – сложная штука.

Великая Китайская стена была построена, чтобы отгородить Китай от набегов с севера, но со временем она превратилась в рыночную зону, где сосредоточилась торговля между китайцами и кочевниками. Не нужно думать, что после этого набеги и ответные экспедиции имперской армии прекратились. Враги так и не стали друзьями, что не мешало им активно развивать торговые отношения. Кочевники могли предложить китайцам не только лошадей. Их территория, как и Средиземноморье, граничила со множеством разных миров. Благодаря высокой мобильности кочевые племена свозили товары со всех своих дальних границ на рынки у Великой Китайской стены. С севера, где стояли обширные леса, хунну доставляли мед, воск, меха и ароматическую древесину; с запада – экзотические фрукты и виноградные вина – прекрасную альтернативу китайскому рисовому вину. Шелк высоко ценился, но хлопок был ничуть не хуже, а в те времена его производили в основном в Индии.

Китайцы не могли распространить контроль империи на степи, потому что кочевники были слишком хорошо приспособлены к жизни в этой среде и выиграли бы любую решающую битву на своей территории. Но китайцы могли построить цепочку военных гарнизонов, чтобы защитить торговые караваны, везущие товары из Китая и в Китай. Эта цепочка начиналась у Великой Китайской стены и, извиваясь, тянулась на запад.

В конце концов этот отросток Китайской империи дотянулся до другой безопасной территории – Кушанского царства. Отсюда товары можно было спокойно отправлять на юго-восток, в Индию, и на запад, в Персию. С персидской территории товары так же безопасно продолжали свой путь в Средиземноморье, в государства, где правили наследники военачальников Александра Македонского, а оттуда попадали в Рим.

Эта сеть маршрутов через степи Центральной Евразии позже стала называться Великим шелковым путем, потому что шелк был самым ценным из множества перевозимых по нему товаров. Но в ту эпоху никому бы и в голову не пришло назвать этот торговый коридор «шелковым путем», потому что на самом деле путь был не один – путей было много, и ни один торговец не преодолевал маршрут от начала и до конца ни с востока на запад, ни с севера на юг. Каждый локальный участок этого пути носил свое название, и люди просто покупали и перепродавали текущие по нему товары. Для них было неважно, откуда эти вещи привезли, куда они отправятся дальше и в какой точке глобальной торговой сети располагается местный рынок.

Кушанская империя начала расти в I в. до н. э. и в конечном итоге распростерлась от реки Инд до Аральского моря. Если посмотреть на современную политическую карту, она включала кусок Ирана, пояс тюркских государств Центральной Азии, весь Афганистан и Пакистан, а также кусочек Индии. Когда кушаны потеряли хватку и сошли с исторической сцены, на месте их империи продолжали возникать, сменяя друг друга, царства-преемники разных размеров. На этой территории всегда существовали какие-либо государства в силу ее высокой стратегической значимости: через нее пролегал Великий шелковый путь, и здесь же располагались несколько важнейших его узлов – мест, где начиналось и заканчивалось множество дорог.

Поглощая основанные Александром Македонским центральноазиатские царства, кушаны абсорбировали некоторые остатки эллинистической культуры. Покоряя царства Северной Индии, они перенимали элементы индуистской и буддийской культур. Расширяя свои владения на запад, они погружались в мир персидской культуры. А на востоке до них дотягивались щупальца расширяющегося Китая. Другими словами, Кушанская империя (и ее преемники) вторгалась на окраины четырех важнейших цивилизационных зон Древнего мира и таким образом служила коммуникационным пространством, через которое, подобно кровяным тельцам в кровеносной системе, текла культурная взвесь четырех миров.

Но, когда элементы разных культур сталкиваются друг с другом в новом контексте, происходит кое-что интересное. Идеи не существуют в виде отдельных частиц; они всегда образуют структурированное, взаимосвязанное целое – созвездие идей. Когда они тесно сплетены между собой как части более крупной структуры, они сопротивляются фрагментации. Но, пересекая культурные границы, такие созвездия, как правило, претерпевают изменения, чтобы вписаться в новую среду. В процессе некоторые идеи отрываются от целого и пускаются в свободное плавание. Или же, сталкиваясь в промежуточной зоне, созвездия из разных культур могут соединяться и порождать новые созвездия идей, включая в себя некоторые элементы исходных систем и отбрасывая те, что не подходят для новой реальности.

Кушанская империя была типичным образцом промежуточной зоны между мирами. Особенно наглядным примером того, как происходило здесь смешение культур, может служить буддизм. Поскольку кушаны покровительствовали буддизму, в их империю из Индии направлялся поток миссионеров. Первоначально те неодобрительно относились к скульптурным изображениям Будды: смертному не дано знать, как выглядит великий Просветленный. Но в кушанском мире буддисты вдыхали ароматы эллинской культуры, в свое время принесенной сюда Александром Македонским. Греки же традиционно создавали изображения своих богов, чтобы глубже прочувствовать их духовную сущность, и в этой среде (кто бы мог подумать!) буддисты начали создавать скульптуры Будды, в которых через черты его лица и позы стремились выразить столь желанное для них духовное умиротворение. Эти буддийские скульптуры выглядели очень… по-эллински.

Кушанская империя также пересекалась с персидским миром, родиной зороастрийского нарратива. Этот мир наполняли созвездия идей, восходящих к авестийским временам, и одним из таких созвездий был культ Митры. Изначально арии считали его богом договоров и истины, но со временем он трансформировался в сверхъестественное существо, рожденное от человеческой матери и божественного отца. Будучи одновременно человеком и богом, Митра находился на границе между временным и вечным, благодаря чему мог избавлять людей от смерти и даровать им вечную жизнь. Короче говоря, он был спасителем.

В кушанском мире, где буддисты тесно перемешивались с последователями Митры, в буддизме родилась новая идея, будто бы некоторые из достигших полной просветленности и готовых войти в нирвану, вместо того чтобы сделать шаг к вечному блаженству, возвращаются обратно, чтобы помочь другим. То есть они являются спасителями, которые, как и Митра, стоят ногами по обе стороны черты, в данном случае между иллюзорным материальным миром и вневременной реальностью. Эти фигуры стали известны как бодхисатвы, и величайший из бодхисатв (будда, который придет в будущем) назывался – нет, не Митра, но очень похоже: Майтрея.