Текст книги "Спроси свое сердце"

Глава 5

Ожидая Диму возле лифта, Галя думала о том, что Настя права: Рита такая нервная неспроста, она вполне могла снова завести любовника.

У Риты всегда так было – все ее любовники накладывались друг на друга пластами, но не встречались. Рита этого не допускала, она просто сообщала, что полюбила другого, и просила покинуть жилье. Этому другому через какое-то время сообщала то же самое, и так далее. А все потому, что Рита и верность – понятия несовместимые. Расставалась она с ними по-разному – и со скандалом, и мирно, и с мордобоем, а Галя все ждала, на ком же сестра остановится? И уже уверовала, что на Диме, с ним Рита почти десять лет, а это непостижимо долгий срок. Меньше она прожила с Андреем – три года, на третьем месте стоял Володя, отец Насти, – год и два месяца.

Двери лифта разъехались, и Галка увидела Диму.

– Настя плачет, – сказал он, выходя в фойе. – Я спросил, что болит, а она – ничего.

– Я думаю, это из-за Алексея.

– А что случилось?

– Они поссорились.

– Когда это они успели? Утром еще щебетали по телефону.

– После экзамена.

– Надо же… – На лицо его наползла тень, и он тяжело вздохнул. – Давай возьмем кофе и выйдем на улицу, я тебе кое-что расскажу.

Они свернули за угол и оказались в длинном коридоре. У стены сидели трое пациентов в синих байковых халатах, беседовали и потягивали кофе. Тут же, рядом с автоматами выдачи бахил и питьевой воды, примостился кофе-автомат.

– Тебе какой? – спросил Дима.

– Капучино.

Наполнив бумажные стаканчики напитком, они спросили у пациентов, как можно выйти на улицу.

– Возле лифта поверните направо.

Риты на крыльце не было, вдоль пандуса приемного отделения прогуливались парень в больничном халате и девушка в джинсах. Они все время останавливались и обнимались.

– Хм… Куда она пошла? – Дима оглядел небольшой парк перед корпусом и отхлебнул кофе. Пару минут они молчали, а потом Дима спросил: – Галка, может, вопрос дурацкий, но мне больше не у кого спрашивать. Ты не знаешь, что за отношения у твоей сестры с мужем Марьи? – И он устремил взгляд на Галю.

Она едва не поперхнулась кофе – взгляд был острым и пытливым, будто Дима пытался просверлить в ее голове дыру.

– Отношения? Ну, были… До тебя. Это ж когда было! – Галя пожала плечами. – А что?

– А то, что они встречаются.

– Брось, – Галя отмахнулась от Димы, как от назойливой мухи. – Этого не может быть.

– Это может быть.

– Перестань, она давно его забыла. С чего ты взял?

– Моя сестра кое-что мне прислала.

– Диана? Ну, тогда я молчу, – с нескрываемым сарказмом произнесла она и хихикнула.

Родная сестра Димы отличалась потрясающей способностью даже в самом роскошном цветущем саду находить кусочек дерьма и именно на него обращать ваше внимание.

Но Дима оставался серьезным. Он вытащил из кармана смартфон, нашел в Вайбере то, что нужно, и протянул смартфон Гале:

– Вот, смотри, это Диана сфотографировала. Шла домой и увидела.

Галя едва не крякнула – на фото Рита с мужем Марьи возле какого-то куста. Вечер, они что-то едят из маленькой жестяной банки, в руках Андрея бутылка коньяка. Фото сделано из-за дерева, в кадр попал ствол. Под фотографией незамысловатый текст: «Б…! Проститутка! Сука! Чтоб ей повылазило!»

Хм… Сука – что-то новое в лексиконе Дианы.

– Они едят красную икру, и коньяк этот довольно дорогой, – сказал Дима.

Уж кто-кто, а родная сестра Димы могла такое прислать. Да она и не такое может – она не раз ссорила сотрудниц, сталкивая их лбами. Подслушает, что одна сказала, что другая, и выдаст в присутствии обеих. Те между собой разве что не передерутся, хотя в ателье и драки были, а Диана наслаждается.

В «курятнике», то бишь в ателье, сестру Димы называют «фельдфебель в юбке», и прозвище подходит ей как нельзя лучше, хотя она носит не только юбки. Одевается Диана с большим вкусом, при том что образование у нее экономическое. Откуда такой талант у брата и сестры, неизвестно – ни родители, ни деды и бабушки таким не отличались. Жили-то те в эпоху насильно насаждаемого однообразия и уравниловки во всем, а уж особенно в одежде, и тем не менее смутно вспоминалось, что у папиной мамы был очень красивый шелковый халат с вышитым попугаем на спине, а у маминого папы – стильный макинтош. Диана старше Димы всего на полтора года, но ведет себя не как старшая сестра, а как мама, и Димочка для нее – брат и сын в одном лице, потому как ни своей семьи, ни собственных детей у нее нет. А с той поры, как Дима выкупил помещение под ателье, она стала его бухгалтером. Вернее, бухгалтером их совместного предприятия. Сотрудников предприятия Диана «строила» как хотела, при этом объектом ее насмешек и всегда хамских, пусть и справедливых замечаний мог стать кто угодно. Кадры Диана не ценила, для нее каждый был обозначен определенной цифрой на бумаге в папке для официальной бухгалтерии и в папке для неофициальной. Она отлично считала в уме, и когда смотрела на кого-то, то быстренько складывала официальную и неофициальную зарплаты, приплюсовывала налоги, и вот эта цифра была определяющей в шкале накаливания ее хамства. Чем выше зарплата, тем изощреннее замечания Дианы. Вопрос «Как поживает твой пидор?», заданный при всех, швеи проглатывали молча, потому как они были заменимы, а Диана нет. Цех ширпотреба «фельдфебель» считала своей вотчиной, там она «гуляла» как хотела, в два счета и без выходного пособия могла выкинуть швею, косо на нее посмотревшую. Потому косо на нее не смотрели, и всем вновь прибывшим советовали делать так же и терпеть.

Мужчин Диана люто ненавидела и любых представителей всего их племени обозначала двумя словами: козел и пидор, хотя Галя не раз ловила ее плотоядный взгляд на ком-то из мужчин, особенно молодом и атлетического телосложения. Женщин тоже ненавидела, но к этой половине человечества применялось четыре слова: одно на букву «б», два на букву «п» – одно непечатное, другое вполне литературное – проститутка, и четвертое – курица. А все человечество в соответствии с классификацией покойной бабушки делилось на годяев и негодяев. Семья, в смысле кровные родственники и в первую очередь Дима, – это годяи, остальные негодяи, в том числе Димины жены. Обе. Диминых детей она обожала и баловала, а они находили в ее цинизме определенную прелесть и дух современности. Дима сестру любил и жалел. И все ей прощал. А уж как он уважал ее бухгалтерские способности! Без Дианы семья уже давно пошла бы по миру.

С Димой Галя познакомилась через его первую жену, еще когда была замужем за Тарасом. Случилось это в магазине «Люкс» в очереди за пестрыми и вонючими до щекотанья в носу и жжения в глазах клеенками для кухонных столов.

– По полтора метра дают? – Впередистоящая отечная блондинка вертит головой по сторонам в поисках ответа.

– Кажется, – отвечает стоящая позади Гали рыжеволосая невысокая худышка с острым, как у лисички, носом и в очень хорошем плаще, явно заграничном.

Галя тоже головой повертела, плащ распахнула – душно. Может, плюнуть и уйти? И попросить дедушку, он обязательно достанет. Они с Тарасом только переселились в новую квартиру, так что надо обживаться. Но вот чтоб такую же расцветку… Хм… Это вряд ли получится, а ведь от клеенки в кухне зависит многое. Ладно, не нужно суетиться. Она становится чуть бочком к худышке и чувствует, что та ее рассматривает. И тут худышка говорит ей прямо в ухо:

– Плащик в ЦУМе взяли?

Итальянский молочно-белый плащ Галя действительно «взяла по блату», ей пациентка, продавщица ЦУМа, отложила.

– Да.

– Бесподобный. А мне не достался, я тогда пять часов простояла в очереди. – Она негодующе тряхнула головой и вытянула шею. – Клеенка мне точно не достанется. – Она умолкла, наверно, подсчитывая, сколько времени потеряла зря.

– Так ваш плащ лучше моего, – успокоила ее Галя.

Незнакомка самодовольно усмехнулась:

– Мой муж сшил.

Галя вытянула лицо:

– Ваш муж? – Она с неподдельным интересом и удивлением уставилась на идеальную строчку по краю воротника – благодаря дедушке она с детства знает толк в импортной одежде.

– Да, он закройщик.

– Он не закройщик, он ювелир, – восхищается Галка. – А можно к нему попасть? Мой муж очень хочет сшить костюм и пальто.

– Конечно, хоть сейчас, вот только достоим, хорошо? И я отведу вас в его курятник. – Она как-то странно усмехнулась.

– Курятник? – удивилась Галя.

– Ну да, его окружают одни курицы. – Инна засмеялась, но смех этот был невеселым. И Галя уловила на лице женщины обиду, растерянность и беспомощность.

Немного помолчали, потоптались на месте, и разговор с куриц перекинулся на то, что ничего не достанешь, что за всем надо стоять в очередях. Разговор то вял на полминуты, то снова вспыхивал, и снова вял по мере уменьшения толщины рулонов на прилавке. Галя нервничала – зря стала в очередь, столько времени потеряла. Она была уверена: клеенка закончится на отечной блондинке. Семь человек до прилавка… Пять… Ту клеенку, на которую Галя положила глаз, заберет отечная блондинка. Три человека. Два…

– Дайте мне вот эту, – блондинка кладет руку на клеенку, которую Галка даже без очереди не взяла бы.

В тот день ей сказочно повезло дважды – клетчатая, сине-бежевая, закончилась на ней, и не полтора метра ей досталось, а метр восемьдесят. Ну и закройщика Тарасу нашла, а то он ей все уши прожужжал после того, как его портной уехал в Америку. Остроносой тоже повезло – ей таки досталась зеленая с огромными, с чайное блюдце, ромашками. Сдержанно радостные, женщины, не сговариваясь, плечо к плечу потопали к кассе. Толкаясь, протянули продавцу чеки над головами тех, кому досталась, по обоюдному мнению, полная безвкусица, получили товар и направились к выходу.

– Так как насчет вашего мужа? – спросила Галя, оказавшись на улице.

– Как обещала. – Худышка показала пальцем на другую сторону улицы, на добротный пятиэтажный дом: – Его ателье там, идемте, у него сейчас такие ткани, – она закатила глаза. – Вы не пожалеете.

Галя не пожалела – Тарас стал постоянным клиентом одного из самых лучших закройщиков Харькова. Тогда в тесном помещении полуподвала – войдешь в подъезд, налево и вниз по лестнице – за огромным столом размером с две двуспальные кровати она увидела мужа худышки, Дмитрия Витальевича, мужчину очень интересного, хоть в кино снимай в роли героя-любовника.

– Вот, Дима, познакомься, это Галя. Ее муж ищет хорошего закройщика, а кто в Харькове шьет лучше тебя? – Инна засмеялась, и тут из примерочной с брюками, перекинутыми через плечо, вышла миловидная женщина лет двадцати пяти.

Ну вышла, кому это интересно? Работа у нее такая – примерять изделия. Но смех Инны довольно резко оборвался на самой верхней точке, лицо побелело, скулы заострились, глаза сузились, и она настороженно посмотрела на мужа. И смотрела до тех пор, пока миловидная не скрылась за дверью с табличкой «Служебное помещение».

Глава 6

Дмитрий Витальевич, закройщик женской и мужской верхней одежды, закройщик от бога и хвостатого одновременно, потому как создавал неповторимые шедевры, так вот, этот любимец жен сановных и не только вел себя в «курятнике» совершенно спокойно. Потому как на тот момент, несмотря на мелкие адюльтеры, любил и обожал супругу, а вот она ревновала его к каждому столбу. И так получилось, что именно эта ревность выбила почву из-под ног Димы, который много лет отчаянно боролся с окружавшими его соблазнами. Борьба началась с того времени, когда он работал закройщиком женской верхней одежды на самозакрое, то есть сам кроил, сам примерял, подгонял и собирал изделие. И вот примеряет заказчица, лет на двадцать старше, жакет мужского силуэта. Дмитрию всего двадцать пять, он вынимает из подушечки, закрепленной на крошечном переднике, иголки и, с трудом дыша смесью кислого пота и слащавых духов, подкалывает плечо. И вдруг чувствует – передник взметнулся вверх и заказчица держит в унизанной золотыми кольцами пухлой руке его мужское достоинство. Дима вздрагивает, и игла, пройдя сквозь твидовую ткань, втыкается в округлое плечо. Заказчица вопит, отпускает добычу и потом еще долго орет на заведующего ателье. Может, она б и не орала и все бы закончилось иначе, но вместе с уколом в плечо Дима выдохнул:

– Что вы себе позволяете?!

Заведующий, Борис Львович, ее успокоил, пообещал разобраться, проводил на улицу, вернулся и пригласил Диму в конец коридора, в каморку под названием кабинет. Там Дима узнал, что лет пятнадцать назад яйца заведующего тоже побывали в ее жадных руках, но он ее не колол, идиотские вопросы не задавал, а некоторое время утешал. В этой самой каморке. Непосильный труд – заказчица и тогда красотой не отличалась – был вознагражден: женщины валом повалили в ателье.

– А что в нашем деле главное? – Борис Львович подмигнул, открыл дверцу старого буфета и вынул из его темных недр начатую бутылку дорогого коньяка и два бокала. – В нашем деле главное – клиент. Ты согласен со мною?

– Согласен, но так не хочу, – Дима отрицательно замотал головой, – я жену люблю.

Заведующий ухмыльнулся.

– А при чем тут жена? – Он налил Диме коньяка. – Я тоже очень люблю свою жену, она у меня уникальная. Я всего лишь рассказываю, как можно привлечь клиенток и самому получить удовольствие. – И посмотрел пристально из-под густых бровей.

О жене Бориса Львовича знали все – он обожал свою белобрысенькую Ниночку, моложе его на двенадцать лет, а уникальность их отношений заключалась в том, что непонятно было, кто она ему, дочка или жена, настолько он ее баловал.

– Я не знаю, что это, – сказал однажды Борис Львович, когда они вместе шли домой и говорили о разнообразии и особенностях не только женской фигуры, но и характеров, а также о пестроте любовей к прекрасной половине человечества. – Я был женат два раза, но такого чувства, как к Ниночке, никогда не испытывал. Я готов все для нее сделать, только бы она не плакала. Это удивительное чувство, Дмитрий, это свобода, если ты меня понимаешь. Хотя в твоем возрасте это понять невозможно.

Тогда они допили бутылочку, но по стезе коллеги Дмитрий не пошел, хотя за яйца его хватали с завидной регулярностью, и вскоре кто-то из оскорбленных заказчиц сделал свое дело: заведующий снова пригласил его в каморку, коньяку уже не предложил, а предложил поискать другое место.

– Понимаешь, наши клиентки – дамы весьма влиятельные, – промычал он, глядя на фартук Димы, – и ателье наше высшего разряда…

«Значит, пойду в первый разряд», – решил Дима и перевелся самозакройщиком в крошечное ателье в Нагорном районе, принадлежащее другой фабрике, в двух минутах ходьбы от сердца города, памятника Шевченко. Ателье находилось в полуподвале дома, заселенного номенклатурой, учеными, разнообразными лауреатами и актерами – даже родители первого секретаря обкома партии тут жили. Полгода не прошло, как Дмитрий Витальевич стал любимым портным народной артистки и жены профессора: обе дамы руки не распускали, называли его «сынок» и платили щедро – нравилось им, как он мерки снимает, как смотрит, как улыбается. «Сынок» тем временем заматерел в профессиональном плане, «входной билет» к нему уже стоил двадцать пять рублей, а тут, благодаря даме из облисполкома, его включили в члены экзаменационной комиссии профтехучилища при облбытуправлении. Это до глубины души возмутило заведующую ателье, потому как ее в экзаменационную комиссию не включили, а она хотела и уже давно за это билась на всех уровнях. И еще ее самолюбие страдало оттого, что Дима в ее сторону не смотрел, а глазки она ему с первого дня строила. И она решила Диму наказать. Нервно теребя на шее увесистую золотую цепочку, она придумала план мести. Мстить можно по-разному, но заведующая избрала древний способ: поломка орудий труда. Ломать оборудование она, конечно, не собиралась, а вот испортить изделие – это пожалуйста; посоветовалась с бригадиром ателье, своей задушевной подругой.

– Ладно, испортим, – хмыкнула подруга.

– Но так, чтобы он ко мне пришел, чтоб жаловался. – Заведующая нервно теребила православный крестик на цепочке.

– Хорошо, сделаем так, чтоб жаловался.

– Только не переборщи.

– Не психуй, все будет в ажуре, – пообещала подруга, и уже на следующий день Дмитрий Витальевич не мог понять, почему на примерке брюк тянет подкладка, он же все правильно скроил. Распороли – так и есть, крой испорчен, а ткань немалых денег стоит и к тому же дефицитная. Мастерица клянется, что все сделала правильно, что знать ничего не знает. Дима почесал затылок и все исправил, но через день обнаружил, что бортовая ткань на жакет поставлена неправильно, и пошел к заведующей, а она ему:

– Не волнуйся, я наведу порядок. – Умолкает и, не сводя с него томного взгляда, облизывает губы кончиком языка.

– Наведите. – Дима топчется, громко сопит. – Спасибо. – И ручку двери на себя тянет, но выйти ему не удается.

– Подожди! – Заведующая прижимает пухлую ладонь к двери, шумно дышит, покраснела.

– Меня клиент ждет. – Дима тянет ручку.

– Подождет. – Заведующая пышной грудью прижимает Диму к двери, горячо дышит прямо в лицо.

– Вы в своем уме? – холодно спрашивает он, и заведующая перестает дышать и выпускает жертву на свободу.

Пакости участились, потому как от уязвленной женщины пощады не жди. Когда Дима случайно услышал, как заведующая говорила посетительнице: «К нему не идите, испортит костюм», – понял, что у дамочки в голове помутилось, и пошел к директору фабрики, мол, я в таких условиях не привык работать. Директор ему:

– Не нервничай, это ж козырное место, центр, подожди…

– Не буду! – буркнул Дима и на следующий день отправился выпускные экзамены принимать. После экзамена, как водится, ученики стол накрыли. Сидит он рядом с председателем комиссии, выпили, и разговор зашел о наболевшем.

– Да пошли ты на хрен эту идиотку! – Председатель, он же директор одной из четырех харьковских фабрик индивидуального пошива одежды, хлопнул кулаком по столу. – Да к тебе в клиенты попасть сложнее, чем на прием к первому секретарю обкома. Эй, Софа! – машет он председателю профкома, женщине с прической-башней. – Надо найти достойное место уважаемому коллеге.

Софа кивает башней, и через месяц Дима уже закройщик не в полуподвале, а на Пушкинской, на первом этаже. Вход мрамором выложен, в помощницах пять мастериц, выпускницы училища, которых он сам себе и выбрал: две на пальто и жакеты мужского силуэта с юбкой, две на блузки и платья, одна на брюки. Все мастерицы пятого разряда. И еще перспектива выкупа помещения, что обрадовало Диму больше всего. Но счастье долгим не бывает – на него положила глаз мастерица, которая ему не нравилась, и стала распускать сплетни, что он и с той спит, и с этой, и клиенткам проходу не дает. Дима на сплетни внимания не обращал, а вот Инна обратила и превратила их уютный дом в сумасшедший, маленький, но хорошо организованный. Она заимела привычку неожиданно появляться в ателье с недвусмысленным выражением лица, говорящим: «Я тебя все равно выведу на чистую воду», и в считаные дни выжила из ателье двух ни в чем не повинных трудолюбивых девчонок. А вот то, что было действительно опасным, так и не увидела. А опасным было настроение Димы. Он уже попробовал быть неверным мужем, и по этому поводу совершенно не нервничал. А нервничал оттого, что из-за жены не знает покоя, что домой идти не хочется. А тут довольно неприятный для мужчины период – после сорока пяти. Кто-то из ровесников совершенно спокоен, смирился с тем, что уже ничего не переделаешь, не изменишь, не вернешь, а кто-то все поменял по воле вожжи, попавшей под мантию.

Вожжа, хлеставшая задницу Димы, была особенно беспощадной. А когда в ателье с молеподобной Машей Дахно зашла искрящаяся женственностью Маргарита, сестра Галки Пучко, то она так прошлась по особо нежным местам, что на какое-то время пропал дар речи. И он понял – это судьба. И вот сидит Рита в его кабинете, увешанном сертификатами, грамотами и фотографиями, потягивает коньяк, и они вспоминают, когда виделись в последний раз. Оказалось, лет десять назад. А потом все получилось как-то скоропалительно – он подъехал на новеньком BMW к магазину, в котором Рита начала стажироваться, представительный, полуседой, шикарно одетый, и пригласил на ужин. Влюбился, как подросток, до дрожи в теле. К этой шальной подростковой любви очень быстро добавилось что-то доселе незнакомое – любовь к Рите, как к дочери. И эту дочь он видел большой и маленькой одновременно. Это было удивительно: когда Ритка злилась, норовила с ним поссориться, она вдруг становилась для него малышкой, он ее жалел и любил как отец, видя в ней капризную, недолюбленную девчушку с мелко дрожащим подбородком. А когда радовалась, сияла счастьем, то становилась взрослой, и он любил ее как муж. Он хотел ее баловать и защищать от всех невзгод, особенно после того, как она поведала ему о своей жизни, своих любовях. Поведала бесхитростно, с легкой улыбкой на губах, но в ее жестах, взглядах и коротком молчании он увидел столько горя, неисполненных желаний, неоправданных надежд и неиссякаемой жажды все изменить, что ему захотелось взять ее на руки и пообещать, что отныне все будет хорошо. Он поклялся сделать ее счастливой, и ради этого готов был отрезать от себя кусок плоти. Все это каким-то волшебным образом сделало его жизнь неимоверно богатой, осмысленной, полной, счастливой. Все ради того, чтобы Рита улыбалась, как на фото, где она беременна Настей. Увы, не от него. Володьку Рита любила, а он, дурак, ее оставил. Они все дураки, они не поняли ее душу, а он понял и принял такой, какая она есть. Какой пришла в этот мир.

Через месяц – а чего тянуть, не дети уже – Дмитрий предложил Рите жить вместе. Она ответила «да», и в этом коротком слове он услышал много – и благодарность, и чувство защищенности, и «ох, наконец все будет хорошо». Единственное, чего он не уловил, так это горячей любви. Ну, они уже далеко не молоды, у каждого за спиной богатый опыт. Главное, им вместе хорошо, интересно, секс хороший, а любовь придет. И она пришла – однажды он увидел ее в глазах Риты! Она будто сбросила с себя кожу и вся засветилась счастьем. Жить у Риты Дима категорически отказался – не хотел спать на диване, сохранившем запах чужих мошонок, – и снял квартиру. Ту, в которой жил раньше, оставил Инне – дети уже имели свое жилье, – себе же забрал гараж и двухэтажную дачу. Гараж и дачу продал и купил в одном доме помещение под ателье и квартиру. Пришлось взять кредит в банке, и до начала войны на востоке Украины он успел его полностью отдать. Еще он купил Рите ярко-желтый «Фольксваген-жук» – именно о таком она мечтала. И еще мечтала выйти из него на глазах Андрея, и чтоб Андрей от зависти открутил себе яйца по часовой стрелке. Дима про такие зловещие желания Риты не знал и предложил выйти за него. И снова услышал «да».