Текст книги "Золотая ловушка"

Сержант обтер сапоги о железную решетку у крыльца и скрылся в доме. Через пару минут вышел не один. За ним на крыльце появился невысокий толстоватый человек в форменных брюках и офицерской рубашке, но без погон. Ворот был расстегнут, галстук снят с шеи и болтался на заколке. По всему было видно, что человек нетрезв и весел.

– Доставили? Ну, молодцы, свободны! – Он махнул рукой, и пограничный наряд тут же скрылся в темноте. – А вы, товарищи нарушители, следуйте за мной.

Маша поднялась по ступенькам и почувствовала, как Берг крепко сжал ее ладонь, успокаивая. Ей и правда от его теплой руки стало как-то спокойнее, она даже приготовилась сказать пару резких фраз.

Но тут распахнулась дверь, из которой на площадку вывалился шум-гам, ор какого-то певца, сигаретный дым – тут явно гуляли. В прихожей хозяин развернулся к ним лицом и крепко потер лоб растопыренной ладонью.

– Разрешите представиться: подполковник Зубенко Игорь Васильевич! – Круглое лицо, похожее на горсть мелочи, такое в нем все было маленькое и невыразительное, расплылось в улыбке. – Командир погранзаставы. Прошу ко мне в гости, простите, что пришлось так доставить! У супруги день рождения сегодня, очень просила вас найти, а вы пропали куда-то… Вот, пришлось наряд за вами высылать, уж не взыщите!

Маша уже набрала воздуха, чтобы высказать заготовленные фразы. Но тут из-за замызганной занавески, прикрывающей вход в комнаты, выскочила женщина, за ней теснились еще несколько, хохотали, что-то одновременно кричали. Женщина была высокая, яркая, как тропическая лиана. Всего в ней было с избытком: глаз, бюста, яркой косметики, волос в высокой прическе, украшений. И говорила она громко, быстро, не слушая никого:

– Ой, извиняюсь, проходите, пожалуйста! Я – Марина. Игорек, ты чего гостей не приглашаешь в дом? Проходите, не стойте, что же вы, ой, я так рада, ужас просто! – Она подхватила Машу под локоть, быстро сняла с нее куртку, растопырив пальчики, попыталась снять с Берга тяжеленную «разгрузку», но не смогла, отступила, продолжая громко и напористо что-то говорить. Пахло от нее водкой, крепкими духами, пóтом, она тянула Берга за рукав, одновременно подталкивая в спину Машу, пока не втащила их в большую комнату, полную народа, шума и дыма.

– Знакомьтесь, – рубанул рукой сизый воздух хозяин. – Тут все свои, друзья, так сказать, наша интеллигенция.

В дальнем углу Маша увидела долговязого Нефедова, рядом с ним смуглое лицо и яркоме довые глаза его жены, Лиры Исхаковой, помахала им приветливо.

– Я извиняюсь, что так все получилось, хоте ли вас заранее пригласить, да не нашли, – тараторила Марина, расталкивая народ и расчищая мес то за столом для Маши и Берга. – Садитесь, у меня рождение сегодня, так я и подумала, что надо вас пригласить, а то ж вы тут никого не знаете, тоска же в гостинице вечером! А вы посидите с людями, выпейте, закусите, и нам интересно с журналистами, да еще заграничными… Садитесь!

Машу и Андреаса затолкали за стол, стиснули, поставили перед ними тарелки, стопки. Со всех сторон тянули бутылки, блюда с наполовину съеденными закусками. Здесь тоже была рыба во всех видах, глубокая тарелка с икрой, какие-то салаты…

На лице Берга замешательство боролось с привычной вежливостью. Маша решительно стала накладывать на его тарелку закуски. Себе тоже насыпала всего – лишь бы остановить этот приступ гостеприимства.

– Тихо, тихо там! – застучал вилкой по стакану хозяин. – Налейте! Давайте выпьем за гостей, которые прибыли на наше торжество. Честь, так сказать, и тэ дэ. Марин! Давай скажи!

– А чего, – хихикнула Марина. – Ты ж все сказал, давайте выпьем за гостей из далекой Москвы и еще более далекой Германии. Вы к нам надолго? Фотографировать будете нас?

«А то ты не знаешь, – враждебно подумала Маша. – Раз уж твой муж нас с берега моря достал и под конвоем доставил, можно подумать, ему вся наша подноготная неизвестна». Но встала и, взяв в руку мокрую от переливающейся через край водки стопку, с любезной улыбкой произнесла:

– С днем рождения, Марина, желаем вам здоровья, благополучия и всеобщей любви, которую, как мы видим, к вам и так все питают!

– Ой, спасибо! – махнула рукой с устрашающе красными ногтями Марина и залпом выпила полстакана водки. Даже не изменившись в лице, заворковала: – Да вы кушайте, кушайте, мы уж и горячее ели, догоняйте! Полин, музыку давай!

Опять грянули какие-то шлягеры, модные в прошлом году, разгоряченные гости пустились в пляс.

Маша видела, как Берг потихоньку разглядывает разномастную публику, и ей опять стало отчего-то стыдно. Она рассердилась на себя за это чувство: «Подумаешь, если иностранец, так мы должны перед ним стелиться?»

Ей показалось, что Берг тут же все понял: и ее мгновенный стыд, и злость на саму себя, даже стыд за то, что стало стыдно. Он аккуратно ел, приветливо улыбался в ответ на взгляды, которые, не стесняясь, вперяли в него поддавшие гости.

По-настоящему Маша испугалась, когда из визжащей толпы к ним ринулась еще одна яркая дама. Тонкая, гибкая, гладкой темной головкой, узко подведенными глазами и блестящим зеленым платьем, видимо, не без расчета напоминающая какую-то экзотическую змею. Извиваясь всем телом и делая какие-то странные пассы длинными руками, она подошла вплотную к Бергу и хрипловатым голосом произнесла: «А позвольте вас пригласить на танец?» Берг, широко улыбаясь, встал, поклонился и учтиво подал «змее» руку. Она победно посмотрела на толпу и двинулась на середину.

– Как ваше имя? – великосветским тоном громко спросила она, вихляясь всем телом, вполне, впрочем, пластично, отметила Маша.

– Андреас Берг, к вашим услугам! – старомодно отрекомендовался немец. – А как зовут вас?

– А меня зовут Виктория! – еще громче и с вызовом вдруг сказала дива. – Знаете, почему?

Я родилась девятого мая! Это вам о чем-нибудь говорит?

– О, конечно! – Берг не выказал ни тени смущения. – В честь победы над гитлеровской Германией? Это имя вам подходит. Очень.

В комнате стало почти тихо. Некоторые танцующие даже остановились. «Так, похоже, девушка хочет скандалить, – с тоской подумала Маша. – Только этого еще не хватало – нарваться на неприятности, да еще в таком обществе».

– Викуся, ты что! – натужно засмеялась Марина. – Кончай!

– Да, мое имя многим у нас подходит, – не меняла пластинку Виктория. – Мы дети и внуки тех солдат, которые в сорок пятом показали вам, где раки зимуют. А вот вы мне скажите, почему вы, которых мы разбили вдребезги, живете лучше нас? Почему какие-то сраные япошки, которых отсюда вышвырнули за два месяца, весь мир своими машинами и телевизорами завалили, а мы нищенствуем?

Голос Виктории накалялся с каждой фразой, смуглая, с горящими глазами и щеками, она была бы хороша, если бы не злоба, которая кривила ее губы, искажала тонкое лицо.

Берг остановился. Его лицо теперь не выглядело ни добродушным, ни простоватым. Видно было, что Виктории удалось задеть его.

– Да-да, Виктория, я вас понимаю… – начал он.

– Да что ты там можешь понимать, немчик! Ты мою маму видел, которая всю жизнь в школе пахала, а пенсию получает тридцать евро? Ты посмотри, как тут народ живет, в какой дикости! Вот, гляди! – Она протянула Бергу узкие смуглые ладони, на которых были видны тонкие белые шрамы – следы от порезов. – Я на шкерке вкалывала, чтоб хоть на тряпки заработать, а у меня, между прочим, высшее образование! Понимает он!

Высокий плотный парень в расхристанной милицейской форме, с прилипшими ко лбу белыми волосами подошел к Вике. Лицо его удивляло контрастами: маленькие глазки – и тяжелый подбородок, толстые щеки – и тонкий вздернутый нос. В профиль оно отчетливо напоминало кукиш. Парень обхватил Викторию мускулистыми руками, в которых она просто потерялась.

– Да ты шо, Вик, сказилась, чи шо? – удивленно бубнил он. – Ты чого до його причепилась? На шо он тебе?

– Ничего, – устало обвисла на нем Виктория, и стало ясно, что она мертвецки пьяна. – Вот придут японцы, заживем. Тебя под зад коленкой из милиции, а я буду в борделе японском танцевать за иены…

Маша решила, что с нее достаточно. Быстро подошла к Бергу, потянула его за руку:

– Пойдемте, Андреас!

– Мария, надо уходить? Вы устали?

– А вы разве нет? – обозлилась Маша. – Вам приятно?

– Да-да, приятно, почему нет?

Маша с удивлением поняла, что недавняя выходка «змеи», как она про себя окрестила смуглую красотку, Берга не огорчила.

– Можно, мы побудем еще немного? Или это неудобно?

– Чего же неудобно? Очень даже удобно, – зашипела Маша. – Сидите, сколько хотите, они ж нас ради интереса зазвали – «специальные гости из Европы», как же!

– Мария, вам неприятно из-за меня? – догадался Берг. – Не стоит, я привык. В России это часто получается, я понимаю.

– Чего вы понимаете! – Маше стало стыдно до злых слез. – Хамство наше вам понятно? Плохое воспитание вам понятно?

– Нет-нет, Мария, – испугался Берг, от волнения в его безупречный русский полезли ошибки. – Не надо расстраивать. Понятно, что война еще… как это? – не умерла, незабываема, не забывается, – тут же поправил сам себя. – У нас тоже некоторые старые люди, совсем старые, не забывают. Это же понятно?

– Мне непонятно, – покривила душой Маша. – Вы-то тут при чем? Вы, что ли, блицкриг придумали?

– Мария, мой дед погиб в Польше, – спокойно сказал Берг. – Он был кадровый военный, гауптман. Он просто не дошел до русской границы. Мы в Германии этого не забываем, нам не дают забывать. Так правильно. Это нельзя забывать.

– Все равно, внуки за дедов не обязаны отвечать, – угрюмо пробормотала Маша. – У нас тоже у сотен тысяч, а может, и у миллионов были предки, которые доносы на соседей писали, или людей в подвалах расстреливали, пытали, или в лагерях охраняли. Только не заметно, что их внуки сильно страдают муками совести… Еще, поди, и гордятся геройскими дедушками.

– Это другое, Мария, – вдруг как-то устало проговорил Берг. – Они свой народ уничтожали, а не чужой. И не считали себя высшей расой.

– Неизвестно, что хуже… – начала Маша, но тут к ним подлетела Марина.

– Ой, вас так и не покормили как следует, – всплескивая полными руками и играя бровями, защебетала она. – Сейчас я вам пельмешков горяченьких…

– Давай-давай, корми гостей, – подошел и сильно нетрезвый подполковник. Присел рядом с Машей. – Так вы что, успели уже поснимать наш поселок, а? Еще что-то будете? Если помощь какая нужна, скажите мне, организуем.

– Господин Берг хотел бы побывать на серных речках, – не упустила момент Маша. – Нам бы проводника толкового, дня на три-четыре.

– Не вопрос! – Подполковник тщетно пытался собрать лицо. Оно не слушалось, расплывалось, мелкие черты жили каждая своей, автономной жизнью: брови стояли домиком, носик лоснился, полные щечки тряслись, губы растягивались в непроизвольной улыбке. – Если надо, мы наряд… «В ружье!» – и без вопросов! А?

– Маш, тут на сейсмостанции Поляков такой есть, Юрий Петрович, – подошел почти трезвый Нефедов. – Он сейсмолог и вулканолог в одном флаконе, остров как свои пять пальцев знает и как раз собирался по своим точкам пройтись. Если хочешь, я позвоню завтра, договорюсь.

– О! – поднял указательный палец подполковник. – Поляков – это да! Этот проведет как по тротуару. Годится, молоток! – И он с пьяной удалью хотел было ударить Нефедова по плечу, но промахнулся и едва не упал со стула.

Марина подхватила его за плечи и повела куда-то за занавеску. Маша смотрела им вслед: расслабленный полкан был на полголовы ниже дородной жены.

В гостиницу возвращались молча. Маше не хотелось говорить – она все еще пережевывала инцидент с Викторией, которая, по сути дела, оскорбила Берга. А он тоже был задумчив. Он не впервые сталкивался с людьми, которые в душе продолжали обвинять немцев за давным-давно законченную войну.

Он понимал их чувства: потери в их семьях продолжали оставаться потерями и через три поколения. Он помнил, как поджимала губы бабушка Анна-Мария, когда рассказывала о весне 1945 года. Русские вошли в Берлин, опьяненные победой, разгоряченные боями и сопротивлением немцев. На улицах еще стреляли, голод, страх, неизвестность…

Берг понимал, что эти чувства, выпущенные на волю войной, невозможно преодолеть, что эта информация уходит в подсознание поколений, но сам не испытывал ненависти или обиды. А когда приехал в Москву учиться, не ощущал и особой разницы между собой и своими русскими сверстниками. Они так же любили пить пиво, играть в футбол, так же обнимали девушек и выясняли отношения… Разве что одеты были иначе да спорили громче, разгоряченные выпитым.

С двумя однокурсниками, с которыми он жил в одной комнате общежития, они подружились на всю жизнь. Валерий и Михаил часто подшучивали над ним, смеялись над его пунктуальностью и аккуратностью, но он знал, что во всем может положиться на них, так же как и они на него. И дружба сохранилась до сих пор. Когда он приезжал в Москву или они оказывались в Германии, ощущение того, что ничего не изменилось для них, охватывало его – как будто они снова жили в одной комнате в сумрачном сталинском здании университета на Лен-горах.

– Спокойной ночи, Андреас! – прервала его мысли Маша. – Не придавайте значения болтовне пьяной женщины.

– Нет-нет, Мария, я не придаю значения, – покачал головой Берг. – Это все вполне объяснимо.

– Да? Ну, тогда до завтра? – с сомнением сказала она. – Подъем, как обычно, в семь?

Следующий день провели в поселке. Берг снимал, как казалось Маше, все подряд. Смеющихся от смущения женщин в отделении связи. Очередь в продуктовом магазине. Неказистые домики и еще более неказистые сараюшки на задах. Несколько белых «тойот», которые неизвестно по каким делам носились туда-сюда по поселку, вздымая тучи пыли. Высокие розовые мальвы, которые какая-то тоскующая по ма терику душа посадила в убогом палисаднике. Корову, задумчиво жующую траву на склоне сопки…

И снова выражение его лица поражало Машу: от добродушной расслабленности не осталось и следа. Лицо было каким-то острым, сосредоточенным. Ей даже казалось, он не то что не замечает ее присутствия рядом, а просто не видит ничего и никого вокруг, кроме объекта съемки. Берг садился на корточки, вставал на какие-то пеньки, камни, бревно, лежащее у дороги, – искал интересный ракурс, понимала Маша.

Да, думала она, твое счастье, что ты сюда попал сейчас, когда все можно, а не раньше, когда тут все было погранзоной – секретность и закрытость на двести процентов. А что скрывали и секретили? Японцы, которых рассмат ривали в роли потенциальных шпионов и диверсантов, и так, скорее всего, все знали до мелочей. Маша помнила, как еще в ее детстве каждый год на Сахалин и Курилы наезжали группы японцев – это называлось «навестить могилы предков». И хотя четыре Курильских острова, которые там называют «северными территориями», вмещают не больше пяти сотен таких могил, было известно, что только на Хоккайдо в очереди на посещения стояло 150 тысяч японцев. Уж очень что-то расплодились потомки умерших на Курилах японцев, хотя рождаемость в Стране восходящего солнца каждое десятилетие после войны уменьшалась. И сколько среди них было разведчиков, никто, конечно, не знал, но что были – в этом сомневаться не приходилось…

А шпионские самолеты, которые то и дело попадались на наши радары, облетая Дальний Восток? А летчик Виктор Беленко, с военной базы из-под Владивостока угнавший новейший самолет-перехватчик МиГ-25 в 1976 году? Неужели он не поделился своими познаниями в курильской топографии? Тем не менее погран-режим тут всегда соблюдали драконовский, и курильчанам приходилось всякий раз доказывать свою личность, возвращаясь домой из отпуска.

Маша вспомнила, как бдительный цензор снял однажды из готового номера их молодежки фотоснимок дороги к аэропорту в Буревестнике – нельзя, военный объект! А ты, немец, теперь снимаешь все подряд, как будто тут отродясь не бывало никакого военного объекта…

О визите к строптивой красавице Раисе она договорилась накануне – их ждали, как сказал директор рыборазводного, к шести часам. Они и подошли к домику на окраине поселка без двух минут шесть. Раиса в простом ситцевом платье с круглым вырезом и старомодными крылышками стояла на свежевымытом крылечке. За невысоким заборчиком был разбит палисад – пара грядок с зеленью, смородиновый куст, какие-то цветы.

– Проходите, гости дорогие, – пропела Раиса.

В ее голосе Маша не уловила ни раздражения, ни насмешки, хотя мысленно готовилась к чему-то подобному. Но видно, на этот раз красавица была настроена совершенно доброжелательно.

– Проходите в дом.

Через застекленную веранду и темный коридорчик прошли в комнату. В который раз Машу резанула явная бедность обстановки: две застеленные простыми покрывалами кровати, какой-то допотопный сервант, обычный обеденный стол, на котором лежали стопки учебников, единственное украшение на стенах – старые японские календари со стрижеными узкоглазыми красотками в бикини и яркими авто. Через дверной проем видна была еще одна такая же аскетичная комната, только вместо двух односпальных кроватей в ней стояла широкая тахта, явно самодельная.

– Проходите на кухню, у нас тут попросторнее, – вела за собой Раиса.

Кухня действительно была просторной и приятно удивила. Полки, высокий буфет, круглый стол, табуреты из светлого дерева с мягкими сиденьями – явно самодельные, но были так добротно и с любовью сделаны, что выглядели вполне стильно. На столе под приборами лежали льняные салфетки с мережками, стояли тарелки с домашними соленьями, маринованными грибами, салом. У Маши даже слюнки потекли от вида стола.

– Садитесь, пожалуйста, – повела округлой рукой Раиса. – Или вы сначала снимать будете, Николай Николаич говорил, вы вроде фотографировать нас собрались? Только что тут у нас фотографировать? Нищета, вы же видите. Мебель к нам не завозят, самим привезти – никаких денег не хватит. Так и живем на ящиках или перекупаем друг у друга, когда кто уезжает.

– Ма-ам! – В комнату ворвался мальчишка лет двенадцати – белобрысый, круглоголовый, крепкий. – А Петька сказал… – осекся он, увидев посторонних. – Здрасте!

– Вот, – Раиса приобняла мальчика за плечи, – знакомьтесь, это мой младший, Сережа. А где Петя? – обратилась она к сыну.

– Да мы там у гаражей велик ремонтируем, Петька сказал, что нужны папины отвертки, можно взять? – снизил тон мальчик. – Ну можно, мам?

– Ты же знаешь, отец не любит, когда инструменты его берете, – ласково взъерошила волосы сына мать. – Ладно, возьми на веранде те, что нужно, но осторожней смотрите, а то попадет нам.

Мальчик умчался. Раиса усадила гостей за стол, подала большую миску с икрой – Маша опять подивилась, на этот раз ее количеству. Икра была посыпана крупно рубленным луком и зубчиками чеснока, полита постным маслом. Появилась на столе еще и сковорода с жареной рыбой, тарелка с дымящейся картошкой, посыпанной укропом, запотевшая бутылка водки, порезанный большими ломтями серый ноздреватый хлеб…

Берг с искренним любопытством следил за Раисой, потом попросил разрешения поработать.

– Может, сначала выпьем? – улыбнулась хозяйка.

Но сосредоточенный Берг сфотографировал стол, саму Раису, походил по дому, потом попросил проводить его к мальчикам. Оба Раисиных сына, похожие как грибки, только один побольше, второй поменьше, в окружении ватаги совсем мелких ребят мудрили над остовом велосипеда. Берг попросил разрешения поснимать и их, ребята сначала засмущались, отворачивались. Но после того, как Берг дал толковый совет по демонтажу какой-то детали, видно, прониклись доверием, и он беспрепятственно пощелкал фотоаппаратом и даже дал им по глядеть на экранчике, что получилось. Раиса все это время стояла чуть поодаль у забора и внимательно наблюдала не столько за гостем, сколько за детьми, поняла Маша. Глаза ее улыбались, и было видно, что она обожает своих мальчишек и гордится тем, какие они крепкие, здоровые, дружные…

«Вот, – мелькнула у Маши мысль, – люди рвутся отсюда за каким-то мифическим счастьем. А оказывается, можно быть счастливой и тут, на краю земли. Здоровые дети, надежный муж, простая и понятная работа с живой природой – ни нервотрепки, ни трагедий, ни гонки за успехом… Может быть, я и ошиблась, отказалась от чего-то более важного, чем профессиональный успех и столичная жизнь, которая отсюда, издалека, кажется такой суетной, мелочной…»

– Счастливые вы, через несколько дней в Москве будете, – вдруг прервала ее невеселые мысли Раиса. – А я в Москве и Ленинграде уже восемь лет не была. Наверное, все изменилось, да? Так иногда хочется в театр, я оперу люблю ужасно!

– А в Южный не летаете? – Маша сама поймала себя на неискренней интонации, но отступать было поздно. – Там ведь сейчас самый сезон приезжих – и театры, и оркестры…

– Ну да, и у нас, когда путина лососевая идет, тоже приезжих, как в Сочи летом, – иронично прищурилась Раиса, не замечая, что Маша от этих слов напряглась. – Зато зимой как в пустыне. В позапрошлом году прилетели как-то артисты областной филармонии, так застряли на три недели из-за пурги. Каждый вечер в клубе «музыкальную гостиную» собирали от тоски. Вот уж мы романсов наслушались, правда, певица плохая была, да и гитаристы не очень, но мы и тому рады были, – засмеялась Раиса низким, грудным смехом.

– А вы ведь, наверное, и сами поете, – с опозданием догадалась Маша.

– «Ты все пела? это дело», – махнула красивой рукой Раиса. – Был у нас раньше вокальный ансамбль в клубе, а потом руководительница уехала, и все. Пойдемте к столу, соловья баснями не кормят.

Берг с явным сожалением оставил ребят, аккуратно зачехлил камеры. Учтиво пропустил дам на крылечко. Раиса снова засмеялась.

– Ну вот, картошка совсем остыла, сейчас на сковороде разогрею, – пропела она, когда они вернулись в дом. – Ешьте, ешьте, вот рыбки пока покушайте, икры…

– Рая, а кто вам кухню такую замечательную сделал? – не удержалась Маша. – Говорите, мебельщиков у вас тут нет?

– Кухню-то? – переспросила Раиса, не поворачиваясь от плиты. – Муж делал сам, он у меня на все руки…

Показалось Маше или нет, что спина ее напряглась, а голос прозвучал слишком ровно, без выражения. Берг с удовольствием уплетал жареную рыбу и вообще, судя по всему, чувствовал себя преотлично. Маша попробовала икры с луком и чесноком и неожиданно поняла, что так тоже вкусно.

Наконец Раиса села за стол, разлила водку в простые граненые стопки:

– Ну, за знакомство! – и лихо опрокинула свою.

Берг внимательно смотрел на нее, потом перевел взгляд на Машу, приветственно поднял стопку.

– Хорошо вам, – вдруг с грустью сказала Раиса. – Жизнь такая интересная, сегодня – здесь, завтра – там. А мы тут как пришитые. Так хочется домой.

– А где ваш дом? – опрометчиво спросила Маша и тут же пожалела: глаза Раисы заблестели еле сдерживаемыми слезами.

– Теперь считаю, что тут, – с трудом сказала она. – Родом я из Литвы, училась в Ленинграде, там же замуж вышла. Мужа сюда послали работать, и вот уже двенадцать лет тут. А в Литве никого моих не осталось, как отец умер, все переехали в Белоруссию, в Витебск – там тоже не дом, сестра с мужем живут и мама. Так и остались мы бездомные, перекати-поле…

– Ну а почему тут не дом? – Голос Маши снова прозвучал неискренне, она и сама знала, что тут, на Курилах, никто не считает себя постоянным жителем, все надеются переехать на материк, если повезет. Но отступать было поздно. – Раз уж вы тут двенадцать лет выдержали…

– Да, именно что выдержали. – Раиса подвинула поближе тарелки с едой. – Вы ешьте-ешьте! Зимой ветры такие, с ног сносит. Поллета дожди, холод. Мальчишки мои ничего, кроме школы да велика, не видели. Захочешь шмотку новую купить – и то полпоселка будет в такой же ходить. Ни тебе парка, ни стадиона… Осенью еще ничего, тайга спасает – красота здесь, конечно, осенью. Да работа. А так хоть волком вой… Да еще все эти разговоры про то, что нас японцам отдадут. Большинству-то деться некуда – ни на материке нас никто особо не ждет, ни государству мы ни на что не нужны…

– А муж ваш чем занимается? – попыталась сменить тему разговора Маша.

– Муж? – Голос Раисы опять стал совсем ровным. – Муж на рыбозаводе главный механик. Сейчас в командировке, новую разделочную линию уехал получать, у них там большой цех реконструировали, будут консервы делать.

– Да-да, мы видели новый цех, очень современный, – с энтузиазмом подхватил Берг. – А когда ваш муж вернется, я бы хотел всю семью снять, это возможно?

– Дня через три-четыре должен прилететь, – все тем же безжизненным тоном проговорила Раиса. – Приходите, думаю, он будет не против, если еще карточку дадите.

«Что у них такое, – озадаченно думала Маша. – Она так явно напрягается, когда речь заходит о муже, и на директора чуть не накричала, когда он о том же спросил. Впрочем, не мое дело или, как теперь говорят, не мой вопрос».

Попили чаю с ватрушками, испеченными Раисой, – вкуснее Маша в жизни не ела, если не считать бабушкиных. Рассыпаясь в благодарностях, обещая наведаться, когда вернется глава семьи, Маша и Берг откланялись. Раиса тоже благодарила, сказала: «С живыми людьми поговорила, как на материке побывала!», обещала к следующему визиту пирог с рыбой.

– Мария, как вы думаете, у Раисы есть проблема с мужем, если можно спрашивать? – вдруг проговорил на полпути Берг, до этого сосредоточенно пинавший камешек.

– Н-не знаю. – Маша от неожиданности растерялась. – А почему вы так решили?

– У нее менялись глаза, когда она говорила о нем, – сдержанно выразил свои наблюдения Берг. – Она была счастливая, а потом стала несчастливая.

– Да вы просто психолог! – отшутилась Маша. – Я ничего такого не заметила. Может, поссорились перед поездкой, вот и вся причина?

Надо же, инженер человеческих душ. Еще напишет потом в своем журнале про несчаст ли вую Раису, вот будет номер. Маша знала манеру западных журналистов отстраненно препарировать встреченных людей, нимало не за ботясь о том, понравится это им или нет. Манера эта все сильнее приживалась и в нашей журналистике, и Маша никак не могла определиться, нравится это ей самой или нет. С одной стороны, в этом была та самая правда жизни, которой так хотелось добиться в своих материалах. С другой – какая-то бесцеремонность, от которой Машу коробило бы, если бы речь шла о ней. «Вот возьмет немец и напишет про «журналистку Марию с несчастливыми глазами и проблемой с мужем» – приятно тебе будет или как?»

– Здорово, писатели! – громогласно раздалось им навстречу.

На крыльце гостиницы стоял, вальяжно расстегнув китель и сдвинув фуражку на затылок, майор милиции. Маша вспомнила: фамилия его Кравчук, начальник РОВД, муж красотки Виктории, которая ни с того ни с сего пристала к Бергу на дне рождения. Врезавшийся след от фуражки пересекал потный лоб майора, что придавало его розовой довольной физиономии неожиданно мученическое выражение. Но рот его был широко растянут в улыбке.

– Как погостювалы?

– Добрый день, – учтиво поклонился Берг.

– Спасибо, хорошо, – холодно пробормотала Маша, намереваясь обогнуть развеселого майора, но тот даже не пошелохнулся, крепко стоя на широко расставленных ногах.

– А чого же, – хохотнул майор, – Раиса – жинка гарная, приймает щиро. Я б и сам не отказався, да вот не зовет.

– Разрешите пройти, – нахмурилась Маша.

– Так я чого зайшов… – Как ни в чем не бывало Кравчук снял фуражку и стал протирать ее внутри скомканным платком. – Вы того… на серные речки собрались, чи шо? Оно, конечно, и разрешение у вас е…

– А вы имеете что-то против? – подняла глаза Маша.

– Та ни, чого против? – почесал затылок Кравчук. – Опасно там, вы люди неместные, еще заблукаете где, а я вас потим ищи, народ снимай…

– Мы идем с проводником, – сухо проинформировала Маша. – Полякова знаете, сейсмолога? Мы договорились, он поведет.

– Поляков-то? Ну це дило! А все ж таки маршрутик бы согласовали со мною, а? – Кравчук водрузил фуражку на место, и от этого его лицо разом потеряло мученический вид и снова стало похоже на кукиш в профиль. – Шоб уж без перепеки, а? Опять же, ежли шо, будем знать, де шукать.

– Хорошо, мы предоставим маршрут завтра, – нехотя пообещала Маша. Еще не хватало напряженки с милицией, подумала с досадой.

– Ну и добре! – сдвинулся наконец с места Кравчук и довольно легко для своего веса сбежал по ступенькам. – Тоди бувайте здоровеньки до завтра!

В коридоре им встретился неожиданный персонаж – невысокий сухопарый священник с большим серебряным крестом на груди. Он вежливо поздоровался первым.

Маша заметила, как выжидательно смотрит на нее Берг – ведь наверняка ужасно хочет сфотографировать православного батюшку здесь, на краю России. И решилась:

– Простите, батюшка, а вы не ответите на несколько вопросов? – Маша постаралась вложить в голос все профессиональное обаяние, на которое была способна. – Мы журналисты, я – Мария Зотова, это коллега Берг. Мы собираем материал об истории Курил, о российской истории.

Батюшка поклонился:

– Отец Анатолий. – Он явно затруднялся с ответом.

– Вы ведь здесь с какой-то миссией, не так ли? – Маша теряла уверенность, что удастся разговорить священника. Но его слово «миссия» почему-то вдохновило.

– Совершенно верно, – сказал он. – Мы откомандированы на остров Танфильева по заданию епархии. Там строится часовня преподобного Давида Солунского, я с инспекцией.

– О, как интересно, – пропела Маша. – А не расскажете поподробнее? Может быть, выйдем на воздух?

Они снова вышли на крылечко. Священник рассказал о строительстве, о том, что православным здесь, на островах, пока негде отправлять великие таинства, хотя, конечно, молиться можно везде. Слава Богу, на Сахалине построили уже несколько храмов, а то ведь южная часть острова была не охвачена совсем, да и на севере оставалась всего одна церковь.

– Но в Южно-Сахалинске построили храмы и прочих конфессий, – не утерпела Маша. – Чуть ли не церковь пресвятого Муна. Как вы к этому?..

Священник, помрачнев, не дал ей договорить:

– Вера у каждого своя, мы не можем быть против, но православие сейчас укрепляется на этих землях, это не может не радовать. Если бы еще государство поддерживало…

– Ну уж с этим у нас сейчас, похоже, проблем нет? – пожала плечами Маша. – Мы слышали, здесь храм будут строить, в администрации рассказывали…

– Проект есть такой, верно, – покивал батюшка. – Пока со средствами вопрос не решен…

– А вы не будете против, если коллега вас сфотографирует? – наконец высказала Маша немую просьбу Берга, который так и не проронил ни одного слова. – Православный священник на Итурупе – в этом есть что-то вдохновляющее, вы не согласны?

Батюшка поправил шапочку, уложил поровнее крест на груди: