Текст книги "Самый ветреный на свете ОСТРОВ"

Тася на кухне. Что такое бинарный вариант

Сегодня мое дежурство. Не люблю рано вставать! Зато Валера всегда встает ни свет ни заря. Вот и сегодня, не успела я глаза открыть, как он откинул полог спальни и прошептал, чтобы детей не разбудить:

– Еще ты дремлешь, друг прелестный? Пора, красавица, проснись!

Умыться, почистить зубы, одеться (легкое платье поверх купальника), сходить в продуктовую палатку за крупой. Какую сделать сегодня кашу? Сварю гречку.

Для детей (да и для некоторых взрослых) гречневая каша, сдобренная не маслом, не тушенкой, а густой тягучей сгущенкой с сахаром – это любимое лакомство. Это завтрак. На обед борщ – это я себя порадую. Чеснок не забыть, Сошкины привезли со своего огорода. Ядреный! И жареная щука на второе, целая гора осталась от вчерашнего ужина. Хотя… где же она? Так и есть, полуночники всю подчистили. Не забыть сразу с утра поставить компот, чтобы он успел остыть. Компота должно быть много!

Сегодня у меня в помощниках Юрок. Смотрю, воды уже натаскал, котлы и кастрюли стоят полнехонькие, и ведра полны воды для хозяйственных нужд. Под плитой дрова сложены, только спичку поднеси. А самого Юрка не видно. Да и не обязан он тут торчать, надо – позову.

После завтрака дети пошли мыть посуду, от реки слышалось: а почему я? Тебе миски сполоснуть, а мне котел драить? – ой да что тут драить, потри днищем об песок и ладно. – Сама потри! – Нет, дорогой, давай уж сам!

Дамы разошлись кто куда. А мужики продолжали чаевничать за столом. Я там же чистила картошку на борщ.

– Все-таки бинарный вариант – это прорыв!

– Легко сказать, трудно сделать.

– И что тут трудного? Какая разница?

– Да ты врубись: уже само производство должно быть физически разнесено и изолировано друг от друга, нету нас такой возможности.

Повисло молчание.

– Коварные бинарные сильнее, чем ударные, – решилась я разрядить обстановку своей как бы искрометной шуткой, продолжая чистить картошку.

Все уставились на меня. Я решила, что это успех, и добавила:

– Решения лапидарные, итоги планетарные.

– Тася, а… откуда ты знаешь, что такое бинарный?

– Дорогие химики, вы что, с луны свалились? Вы думаете, у вас есть эксклюзивное право на это слово? Я филолог, я всякие слова знаю. Бинарный – би означает два, значит из двух частей, двух компонентов; двоичный – это если в математике, а в лингвистике бинарный это не союз, а противопоставление того, что существует по два: глухой согласный – звонкий согласный. Примерно так. Что тут такого? Что вы всполошились? Лучше бы рыбы наловили, вчерашнюю всю съели.

Они нехотя стали вылезать из-за стола, Юрок язвительно заметил:

– Болтун находка для шпиона.

– Не вижу таковых, – огрызнулся Волька.

Сошкин, как всегда, стал строить из себя кота Леопольда – мол, ребята, давайте жить дружно.

Все побрели к катерам, но водрузились вчетвером на один, чего раньше никогда не делали. На прогулку – пожалуйста, а вот махать спиннингом вчетвером на одном катере практически невозможно, обязательно заденешь, зацепишь, заедешь в глаз.

Валера остался на берегу.

– Ну что, филолог, растолковала неучам, что такое бинарный? Ты вообще хоть догадываешься, о чем они говорили? И чем они вообще занимаются?

– Не знаю и знать не хочу.

– Ну так и помалкивай тогда!

Я надулась.

– Да ты не обижайся. На острове все свои, где еще они могут чувствовать себя свободно? Они же не 24 часа в сутки находятся там, у себя на заводе, а мысли – куда их денешь? Их невозможно выключить по щелчку: стоп, я не на работе! И тут вдруг приходит удачная идея. Удачная ли? Надо обговорить. С кем? С теми, кто понимает. И у кого допуск. А это не мы с тобой. Что мы можем сделать? Только одно – не мешать.

Ирка. Рассекретили!

С базы отдыха пожаловал Профессор.

– Вы наверняка не имеете представления, что происходит! – возвестил он, еще не спрыгнув на берег, пока Дылда закреплял конец. – Я привез с собой газету. Полюбуйтесь.

Он размахивал свернутой в трубочку газетой.

– И это, заметьте, не какой-нибудь желтый листок, а центральная пресса.

Он, наконец, спрыгнул в воду, даже не закатав штаны, и пошел прямиком к столу. Без всякой присущей ему щепетильности отодвинул локтем ложки, кружки и прочую дребедень и расстелил газету на столе.

– Вот. Смотрите.

Он тыкал пальцем в середину. На первый взгляд там не было ничего интересного. Мелкие буковки испещряли большой лист газетной бумаги. Сплошной тест. Чья-то речь? Так и есть: министр иностранных дел рассказывает миру, как мы собираемся жить по-новому.

– Ну как же вы не видите: вот здесь: Ку-ха-ны!

Вот теперь все стали толпиться у стола, прорываясь к тексту.

– Куханы, понимаете? Это про вас! Про ваш завод! Его рассекретили! Вы понимаете, что это значит?

Никто не понимал, что это значит. Профессор тоже.

– Гласность – пожала я плечами.

Все уставились на меня. Никто ничего не говорил, но я ощутила, как слово дура огненными буквами изукрасило мой лоб.

Через некоторое время все заговорили одновременно:

– А что будет с финансированием? – А печататься теперь можно будет? В открытых научных журналах? – Ой, а за границу можно? Ну просто как все люди, по какой-нибудь путевке, как в Сочи? – А чем тебе Сочи нехороши? – А пропуска отменят? В поселок? – Может, еще и заграничных гостей пригласят? По обмену опытом? – Не смешно. – Ну почему? И нас куда-нибудь пригласят, тоже по обмену опытом! – А может, вообще нас прикроют? Ведь то, что мы делаем, не укладывается…

– Так, давайте постараемся все-таки лишнего не болтать. Ну, написано слово в газете, но нам пока никто ничего не разъяснил. Так что режим не отменяется. Не было таких распоряжений.

Это Нина – спокойно и рассудительно.

Народ, конечно, не остановился как в игре «замри», но говорить стали осторожнее – все-таки на острове есть и гости, которым лишнего знать не положено. Я уж про нашу семейку не говорю, но тот же Профессор! Уж какой у него допуск, знают только кому положено. Какие-то бумаги он подписывает, это да, но в лабораторию ему ходу нет. Откуда знаю? Да, интересовалась, и что? Живет в Москве, вдовец, детей нет, один племянник-шалопай. Работает Профессор где-то в их системе, регулярно бывает в этих Куханах по делам.

Он когда первый раз при мне приехал, я как раз на кухне дежурила. Эх, думаю, надо бы смениться, что ли, чтобы с ним как-то поближе познакомиться. А не понадобилось! Он с кухни почти и не уходил. Как сел на лавку, так и сидел. Другие то придут, то уйдут, то поговорят с ним, то свалят, а он все тут при мне. Или при кухне? Интересовался всем на свете, расспрашивал про жизнь в Таллинне – так и просидел весь день до вечера, обедал с нами, ужинал, у костра сидел. Уехал, когда уже стемнело. Дылда поторапливал:

– В темноте ездить опасно! Если не на сплав, то просто на топляк напороться можно. Топляк-это очень опасно, особенно ночью, ведь он то скроется под водой, то вынырнет, на него напорешься – в корпусе дырища, так что почти сразу на дно.

Братец говорит, что Дылда всех так стращает, чтоб самому ночью либо не ездить, либо включать «ночной тариф».

Профессор уехал, а племянник остался, нашли ему местечко и спальник. Но молодежь колобродила почти до утра – слышимость в палатке, сами понимаете, как будто у тебя над самой головой говорят и поют. Я даже вышла и приструнила их. Да толку-то…

На следующий день Профессор опять приехал – как бы за племянником. Но опять сел при кухне. Дежурство было не мое, я предложила прогуляться по косе, но он сказал, что там нет никакой тени, а кружевного зонтика от солнца он с собой не захватил. Пошутил, стало быть. Я заливисто рассмеялась, раз уж это шутка. Сходила на косу, искупалась и вернулась. А он теперь Тасю расспрашивал, как ей удалось съездить в Италию и как все было.

И правда, весной Тася от своей газеты побывала в Италии. Как она объясняла, поскольку железный занавес упал, ее коллеги массовым порядком стали навещать своих родственников в Швеции и Канаде. Ехать в составе группы советских журналистов? Ключевое слово «советских», а представители Эстонии всегда предпочитали дистанцироваться от остального Союза. Приглашение от коммунистической газеты «Унита»? Здесь ключевое слово «коммунистической», а в воздухе отчетливо витали соблазнительные ароматы «загнивающего» запада, так что – припозднились вы, дорогие коммунистические товарищи, с приглашением.

Словом, желающих не нашлось. Так Тася и попала в группу.

Тася. Профессору – про Италию

Вчера я рассказывала, как купила акварельку во Флоренции на советскую красную десятку, а сегодня у нас гостил Профессор, и Ирка попросила еще что-нибудь рассказать. Про исчезнувшего туриста, например. К нам подсели еще люди, и я начала очередную историю про Италию.

Попала я в группу случайно, просто желающих не оказалось на тот момент. К тому же я не присутствовала на инструктаже для всей группы – мой поезд в Москву прибывал позже, так что я заранее испросила разрешения не присутствовать на собрании группы и поселиться не в гостинице вместе со всеми, а у подружки, а от нее – самостоятельно в аэропорт на следующее утро.

Международный аэропорт, праздничная толчея, самолет, приземление, автобус в гостиницу, перекличка, знакомство – у меня было такое чувство, что здесь, в Риме я и родилась. И когда-то, в прошлой жизни, я жила, ходила по этим улицам и дышала этим воздухом.

После ужина пошла гулять – одна! Моя соседка по комнате, журналистка из Элисты, напомнила:

– Ходить можно только втроем! И предупредить старосту или переводчика. Нас так инструктировали.

– Переводчик мне не нужен. А кто у нас староста? В каком номере? Да ладно, я ненадолго. Хотите со мной?

Соседка не захотела – мы вдвоем все равно недотягивали до революционной тройки.

Утром после завтрака все собрались в автобусе. Кого-то ждали. Переводчик все время куда-то бегал и возвращался. Стал расспрашивать:

– Кто-нибудь видел Такого-то (не помню – какая-то грузинская фамилия)? Сегодня утром? Нет? А вчера вечером?

Я вспомнила. Вчера во время переклички и знакомства я отметила двоих, что сидели впереди: одутловатый седой мужчина, все время вытиравший пот с лица, и бледная женщина с будто намертво приклеенным обиженным выражением на лице. Оба из Грузии. Она из газеты или журнала, он – помощник Самого главного в республике. Или бывший помощник Самого главного. Или бывший помощник бывшего Самого главного в республике. Или в стране?!

И вот он исчез. Не явился на завтрак и вообще не оставил следа. Женщина, что вчера сидела с ним рядом, отбивалась как могла.

– Ну откуда мне знать? Нас же не в одном номере разместили! Мы чужие люди! Я ничего не знаю!

Народ в автобусе заволновался: пожилой человек, мало ли что, надо обзвонить больницы, надо искать, надо что-то делать!

Переводчик еще раз отлучился, после чего объявил:

– Я сообщил в наше посольство, теперь это их проблема. Поехали!

И мы отправились на экскурсию.

Профессор:

– А дальше?

– А что дальше? Больше я ничего об этом не слышала. И нет, нигде ничего об этом не читала. Могла и пропустить, но на моей памяти ничего похожего. Да, мог свалиться с сердечным приступом, а мог взять такси и отправиться в любое посольство. У помощников всегда полно информации о своих – и не только своих – начальниках, такой перебежчик – лакомый кусок для любой разведки.

Все молчали в раздумье.

– Ребята, такое чувство, что вы на себя примеряете участь перебежчика. Очнитесь! Кто из вас помощник министра?

И все стали кто смеяться, кто обсуждать возможные подробности, кто иронично взвешивать вероятности. Ибо с ними такого не может быть и все тут.

Тася. Остров. Утром в газете, вечером в куплете!

На следующий день проблему «рассекретили, что дальше» продолжали обсуждать, но как-то вяло. Со мной, во всяком случае, об этом не заговаривали – и правда, что я могу сказать по этому поводу?

Волька с Шуриком весь день ходили то на косу, то в лес, о чем-то шептались. Это что-то новенькое. Ведь Волька и Шурик… как бы это сказать. Не самые закадычные друзья, вот. Но и не враги, это уж точно. Скорее соперники. Причем соперничество у них с давних пор, а поводом может послужить что угодно. С Шуриком мы познакомились, когда тот вместе с Волькой учился в институте. И оба играли в одном ансамбле! На профессиональном уровне! Здесь, на острове, у костра Волька играет и поет по первому зову, а Шурик отнекивается. Гитару берет в руки редко и в основном не на людях. Уйдет подальше и перебирает струны. А как он играл! Но у них с Волькой абсолютное несовпадение стилей, и так было всегда. И во всем. Шурик эстет, Волька всеядный.

Смотрю – они ходят и ходят, и на бумажку что-то записывают, а потом гитары взяли – и на косу.

Через некоторое время позвали Олю, Алю и Анютку. Опять хохот, опять что-то записывают.

За ужином переглядываются, на вопросы отнекиваются: скоро сами увидите.

Вечером у костра нас ждал настоящий концерт: девчонки вырядились в платья, встали рядком – подпевка, значит. А Шурик с Волькой уселись с гитарами – и понеслось.

 
Нынче летом еле-еле
Нью-Куханы уцелели
Переполнены отели!
(«Хау-ду-ю-ду? – Ай ду!»)
Решена проблема просто:
Заселен секретный остров,
Где и ночью («Вас из дас?!»)
Не сыщешь нас!
 
 
Самый ветреный на свете остров (остров)
Самых ветреных на свете взрослых (взрослых)
Где, умнейшие на свете,
Ночью рыщут-свищут дети —
Ищут завтрашний компот…
Доннер-веттер! Майн готт!
 

И дальше было много смешного, парадоксального – наши Нью-Васюки! Весь мир у наших ног! Глядишь, и правда отели придется строить, народу понаедет-куда разместить? Смешно, потому что фантазировали о невероятном, о том, чего не может быть, потому что не может быть никогда.

Да, повеселились мы в тот вечер. Вытащили выпивку из продуктовой палатки, разливали по кружкам, чокались, шутили. Юрок скинул свой неизменный ватник и заорал:

– Купаться! Купаться! Кто со мной?

И дамы бросились в палатки натягивать купальники, а мужская половина сразу отправилась на косу, и все стали прыгать в воду кто в чем. Брызги, хохот. Все были счастливы. И не оттого, что в газете слово Куханы напечатали, это – так, повод. Мы были просто – счастливы. Потому что вода была теплая как молоко. Потому что луна светила, как прожектор. Потому что мы были вместе.

Да. Разве мог в тот момент хоть кто-нибудь предположить, что как прежде уже никогда не будет? Нигде.

А особенно – в Куханах.

Кому-то придется выживать на грани нищеты, кто-то будет голодать, кто-то сумеет приспособиться. Кто-то уедет. А кто-то погибнет.

Молодой ученый. То самое лето

Рассекретили. Нет, не радует! Если так пойдет, но я просто никому не буду нужен со своими секретами.

Рапорт. Накануне того самого лета

Генералу Шелесту В.В.

Майора особого отдела ГосХисНПП № 428-К1

Калякина Е.Л.

Рапорт

День, месяц, год.

Мною в рамках спецоперации «Звено» были проведены следующие оперативные действия.

(Дата). В интересах выявления слабого звена в группе «Бинар» мною было подготовлено обнаружение и изъятие из сумочки Юрковой А.Б. двух ампул якобы неизвестного вещества. В интересах безопасности в ампулы была запаяна вода. Обнаружение и изъятие производилось в месте и при обстоятельствах, которые позволили избежать присутствия свидетелей и необходимости документально фиксировать инцидент для занесения в официальный реестр происшествий особого отдела ГосХисНПП № 428-К1. Г-ка Юркова всячески отрицала причастность к краже ампул. Мною было объяснено, что документальные сведения об ее неблаговидном поступке могут отрицательно сказаться на дальнейшей работе ее супруга, Юркова Ю.В. В обмен на мое обещание не дать хода факту ее проступка, г-ка Юркова обещала в дальнейшем выполнять мои просьбы в интересах безопасности предприятия.

(Дата). Мною был посещен на рабочем месте г-н Юрков Ю.В. Я провел неофициальную, дружественную беседу, в ходе которой выразил сожаление по поводу того, что его супруга Юркова А.Б. подвергается давлению со стороны Петрова А.П., который под предлогом помощи в написании кандидатской диссертации последней принуждает ее делать мелкие нарушения правил осуществления исследовательских операций. Юрков никакой ответной реакции не проявил и сослался на занятость.

(Дата). Мною был вызван для беседы Либих В.К. Я в дружеском тоне посоветовал ему ограничить слишком тесное общение с посторонней гражданкой Бурковой Т.П. и ее семьей. Либих проявил себя как несдержанный и несознательный сотрудник, невежливо прервал разговор и покинул помещение.

Желая продолжить тему и более развернуто объяснить ситуацию, я пошел на прием к замдиректора Либих Н.Е. Она уточнила, что если я хочу сделать предписание об ограничении контактов с сотрудницей печатного органа ЦК Компатии Эстонии, то она желает получить это предписание в письменном виде.

(Дата). Присутствовал на совещании правления профсоюзной организации. После совещания пригласил г-ку Петрову К.М. в столовую, где в дружеской беседе посочувствовал по поводу излишнего внимания, которое ее муж, Петров А.П., уделяет Юрковой А.Б. под предлогом помощи в написании кандидатской диссертации.

(Дата). Мною был вызван г-н Сошкин Н.Х. Оповестил его о том, что есть мнение, будто супруга его, Сошкина Р.М., оказывая парикмахерские услуги в поселке Куханы, получает с этого незарегистрированную прибыль в виде чаевых, с которой не платит налоги. Это дело ОБХСС, меня же как представителя особого отдела ГосХисНПП № 428-К1, настораживает тот факт, что при оказании услуг ведутся разговоры, могущие нанести урон секретности предприятия за счет распространения неподобающих сведений среди гражданского населения.

Г-н Сошкин возразил, что г-ка Сошкина не обладает никакими секретными сведениями в силу того, что у нее нет соответствующих источников. На мое замечание, что он, Сошкин, и есть источник, Сошкин невежливо рассмеялся и сказал, что из тех сведений, которые он в качестве инженера-химика мог бы предоставить своей жене-парикмахерше, она не поймет ни слова и тем более не сможет ничего пересказать.

Рапорт составил майор Калякин Е.Л.

* Алка не умеет хранить секреты. Она мучалась неделю, потом ее вызвали в Москву по поводу диссертации, но вместо куратора в кабинет вошел невидный из себя, невзрачный мужчина и, напомнив о протоколе обнаружения у нее в сумочке якобы украденных ампул, обещал закрыть глаза (ага, как майор!), если она ампулы с новым веществом, пару-тройку штук, вынесет и передаст ему из рук в руки. Рисковать не придется, они встретятся внутри предприятия, ее дело – вынести из лаборатории, а не через проходную. Возражения отверг: сама придумай, как. Тщательно проинструктировал, в какие дни он будет на предприятии, и как она даст знать, что ампулы у нее.

Алка вернулась из Москвы сама не своя. Юрок выпытал все, даже не пришлось иголки под ногти загонять. И про майора, и про невзрачного мужика с приятным голосом. И про то, что Шурик не принуждал ее ни к каким нарушениям – да и зачем?!

Что делать? – мучилась Алка. Юрок сказал: придумаем, не беспокойся.

* Пришло время, и Алка все-таки вынесла московскому невзрачному мужчине, который оказался высоким чином КГБ, коробочку из-под леденцов, в которую Юрок предварительно что-то положил и велел Алке не заглядывать («Будь осторожна, там парочка ампул, они без второго компонента почти безвредны, но лучше бы они не разбились»). Не разбились? Смешно, Алка хоть и не кандидат наук еще, но работала-то в самой что ни на есть важной лаборатории, про ампулы знала не понаслышке, это тебе не ампулка для укола, которую медсестра ваткой обернет и головку ей отломит. Тут все другое, начиная со стекла и заканчивая способами маркировки.

* Волька выскочил от майора злой, как собака. Сразу пошел к Нине, так что к визиту майора она была готова.

* Петрова от майора пошла в туалет и почти уже собралась немного поплакать, но быстро пришла в себя, умылась, попудрилась и вернулась на рабочее место.

* Сошкин пришел домой, поцеловал жену, спросил, когда за стол, и позвал Никиту готовить снасти к поездке на остров.

Маруся. То самое лето

И вот, наконец, все уехали. Маруся прикинула, чем можно угостить Мажора. Тьфу ты, прицепилось же имечко! Ну ладно, все его так зовут. В конце концов, мажор – это музыкальный лад с радостной звуковой окраской. Так дядя Волька объяснял. А этот мальчик для Маруси как раз и означает радость. Радость, что обратил внимание. Радость, что приедет. Радость предвкушения.

А что надеть? На острове девчонки одевались просто, хотя сами девчонки были непростые.

Волькина дочка Оля побеждает на всех олимпиадах по физике и математике, это для нее простое и привычное дело. Похоже, в институт ее возьмут без экзаменов, она еще и выбирать будет, в какой поступить. А с виду простая, нос не задирает. Волосики светлые, брови, как и у Маруси, на лице почти не видны, а ей пофиг.

Аля, Олина одноклассница и закадычная подружка, яркая и взрывная, прочитала, кажется, все на свете книжки, знает массу историй, рядом с ней – никакой скуки и обыкновенности, всегда придумает что-нибудь захватывающее. А еще она сестра Никиты. Никита хоть и младше сестры и ее подружек, но по-мужски опекает их, берет на себя тяжелую работу – поискать и притащить из леса дров для костра, напилить-нарубить, сложить, наносить воды из Волги для хозяйства.

Когда дети маленькие были, этим занимались мужчины, а теперь, когда дети повзрослели и их стали называть БД, то есть, бывшие дети, мальчики вполне справляются со многими мужскими обязанностями. Не полностью, но подмога в лице Никиты, Валюшки и Котика вполне ощутимая.

Котик, или Костя – это младший брат Анютки, они из Эстонии приезжают сюда каждое лето. Их родители – Волькины одноклассники. Это ж надо, какая дружба! Маруся и представить себе не может дружбу со своими одноклассниками. Вот закончит школу – и до свидания.

Так что все-таки надеть? Выбор невелик. Анютка привезла ей из Эстонии в подарок трикотажную маечку. Оле и Але тоже, но другие. Наверное, это самый подходящий вариант. А когда зайдет солнце, она накинет бабушкин платок. Не лучший выход, но все лучше, чем байковая кофта, которую она напяливает на себя каждый вечер, спасаясь от комаров.

О! Кажется, мотор тарахтит! Почему-то не с той стороны. Она же предупредила, чтобы шли через протоку и к левому берегу причалили, не входя в лагуну. Тогда и дядя Юра не увидит, что к ней гости. А катер идет со стороны большой Волги, и вот он уже пересекает лагуну. Маруся спряталась в палатку и наблюдала за катером сквозь сетчатое окошко. Прошел мимо совсем близко. Катер незнакомый, это не Дылда. И надпись на борту: «Сокол». Ага, взвейтесь соколы орлами. У наших, которые на острове, на борту только номера. А этот «Сокол» и с номерами, и с надписью. Правда, все это неяркое, выгоревшее.

Катер причалил, из него мужик спрыгнул в воду, подтащил ближе к берегу, закрепил колышком, воткнув его глубоко в песок. Видать, оставаться не собирается, иначе утром обнаружил бы свой катер далеко в воде, потому что рано утром (или ночью?) на гидроэлектростанции выше по течению открывают шлюзы и спускают воду из водохранилища. Так что тут, на Волге, свои приливы и отливы, почти как в море.

За песчаным пляжем, куда пристал гость, берег поднимался небольшим обрывчиком, там стоял, широко расставив ноги, Юрок. Спускаться не стал. Гость сам поднялся к нему, протянул руку. Обменялись рукопожатием. Поговорили. Юрок не спешил предложить гостю сесть, но в конце концов гость первым уселся на лавку, вытащил бутылку, поставил на стол. Юрок залез в продуктовую палатку, что-то оттуда достал, положил на стол. Ага, закусь. Придвинул на середину стола два стакана, наливать не стал, дескать, и я тебя сюда не звал, и водка не моя. Надел ватник. Расположился в своем раскладном кресле. Гость взял бутылку и плеснул в оба стакана. Выпили. Посидели.

И тут раздался звук мотора с другой стороны, но тут же затих. Лодка тихонько ткнулась носом в подмытый берег, Дылда взялся за ветки и подтянул катер ближе к песку. Мажор спрыгнул на берег, потянулся, оглядываясь. Маруся не решалась выйти из палатки, но в то же время не могла допустить, чтобы Юрок и этот чужой дядька увидели, что к ней гости. Она все-таки выскользнула из палатки, приблизилась к лодке и приложила палец к губам. Дылда ухмыльнулся и сплюнул за борт. Мажор вопросительно поднял брови.

– Там люди, – шепотом объяснила Маруся.

– И что? – так же шепотом переспросил Мажор, а Дылда опять сплюнул.

– Ну что, – спросил Дылда, – через часик или как?

– Да где-то так, – согласился Мажор, и Дылда оттолкнулся веслом от берега.

Маруся не знала, что делать дальше. Мажор продолжал озираться: в лагере соседей он бывал, а здесь – нет. Тут завелся катер с надписью «Сокол» на борту, и Маруся быстро втянула Мажора в палатку, чтобы их не было видно ни с катера, ни от Юрка, и застегнула вход на молнию.

Лодка прогромыхала мимо и, большой дугой обогнув песчаную косу, повернула на большую Волгу.

Маруся перевела дух и собралась было выйти из палатки: все-таки от Юрка их не было видно, если не выходить из зарослей ивы. Но Мажор вдруг притянул ее к себе и стал целовать. Это было… Это было прежде всего неожиданно. Марусе пока не доводилось ни с кем целоваться. Пожалуй, это было… приятно. Глаза сами собой закрылись, она почувствовала какую-то слабость, томление. Мажор гладил ее по волосам, прижался всем телом, обхватил руками, целовал лицо, шею, осторожно положил на спальник, гладил, руки, бедра…

А дальше все пошло не так. Мажор одной рукой стал лапать ее за грудь, другой задрал юбку и попытался спустить ее трусы.

Маруся молча и зло отбивалась, потом резко двинула коленом ему в пах, он взвыл:

– Дура! Дура! Ты же сама хотела! Ну, с-сука! Да нужна ты мне сто лет, кобыла деревенская!

Он выбрался из палатки, путаясь в застежке и чуть не разорвав ее, некоторое время метался по песку туда-сюда, снял штаны, зашел в воду по пояс, постоял. Вышел. Надел штаны. Посмотрел на часы. Побрел в сторону Юрка, который все так же уютно отдыхал в кресле.

Маруся привела себя в порядок, расчесала волосы, завязала хвост и пошла по песку в другую сторону – на конец мыса. Было стыдно и противно.

Оглянулась. Мажор быстро, как-то неоправданно быстро бежал к ней по песку.

– Маруся, – начал он, запыхавшись, – значит, так: меня здесь не было, ты меня не видела, я тебя не видел, ясно? Слушай, прости дурака, честно! Прости. Ничего не было. Договорились? Да, нехорошо получилось, прости. Но – никому! Меня здесь просто не было.

Маруся пожала плечами – ей тоже так было удобно: никого не было, ничего не было. Не дай бог Дед узнает! Или Никита. Или кто угодно. Стыдища!

Ели дождались Дылду. Мажор прыгнул в лодку и махнул рукой: пока!

Маруся поела холодной каши с тушенкой, запила холодным чаем. Разводить огонь не хотелось. На душе было скверно.

Темнело. По вечерам у соседей все собирались у костра. А сегодня? Там один Юрок. Сходить к нему? Тяжело было на душе, никого ни видеть, ни слышать не хотелось.

Маруся еще побродила по песку, посидела на самом кончике мыса. Тихо журчала вода, подкатывая к босым ногам. Небо было усыпано звездами. Вспомнила: «Будем смотреть на звезды…» Ага. Посмотрели, как же.

Она отправилась в палатку, завернулась в спальник и тихо заплакала.

* * *

Дед с Бабкой приехали не на следующее утро, а через день, как и обещали. Они не слишком торопились, так что к тому времени, как они заглушили мотор, солнце уже стояло высоко. День обещал быть жарким. Маруся не выскочила навстречу, но Дед поначалу не обратил на это внимания. Забеспокоилась Бабка: чего это палатка еще на замке-молнии?

Внутри стояла невыносимая жара, Маруся сидела на спальнике с красным распухшим лицом и молча качала головой. Бабка вывела ее наружу, отерла холодной водицей лицо, заставила выпить пару глотков, прижала к груди. Дед стал приставать, что да что, а бабка его остановила: не торопись, мол, сама расскажет. Маруся была вялая, как вчерашний щуренок. Выпила еще воды, легла – нет, как-то завалилась на бок, положила голову Бабке на колени. И протянула руку в сторону соседского лагеря.

Дед и Бабка повернули головы. Ну, всё, вроде, на месте. И Юрок сидит около стола в раскладном кресле. На нем ватник. Жарко, конечно, пора бы и снять. Но хозяин – барин.

Маруся покачала головой и опять показала на Юрка.

Дед покивал головой:

– Ладно, схожу. Вот только разгрузимся.

Маруся опять покачала головой, рука безвольно упала на песок.

Делать нечего, Дед отправился к соседям.

Он подходил все ближе, Юрок, все так же вальяжно развалившись, сидел в кресле и смотрел на лагуну.

Дед подошел ближе. Юрок не пошевелился.

– Юрок, слышь?

Ни звука в ответ, ни движения, только по лицу неспешно ползали мухи.

* * *

На базу поехали все втроем, Дед, Бабка и Маруся. По пути Маруся сбивчиво рассказала о катере с надписью «Сокол», о незнакомце, о том, как она вчера утром пошла к дяде Юре и обнаружила, что он не шевелится. Она примчалась к себе в палатку, залезла вовнутрь и дрожала от страха, что кто-нибудь ее увидит. За день съела весь хлеб, который хранился в предбаннике, и выпила всю воду. Когда стало невтерпеж, пописала прямо в предбаннике – он же прямо на песке, без парусинового пола, как в спальне (прости, бабуль, я там, в уголочке. Не могла больше терпеть). Про Мажора Маруся решила не упоминать. Он ведь сам сказал: меня здесь не было! Было мучительно стыдно представить себе, что сказал бы Дед по этому поводу. Даже если без подробностей!

Разгружаться на острове не стали. Подъехали к базе, тут же увидели на пристани катер с выгоревшей надписью на борту «Сокол». Дед на минуту задумался, потом медленно, почти по слогам наказал:

– Маруся, ты уезжала с нами. Тебя здесь не было. Будут спрашивать-стой на своем. Что бы ни случилось!

Приехали, увидела, расстроилась. Постарайся вообще ничего не говорить. Все поняла? Ты ничего не знаешь. Ты испугалась. Так?