Текст книги "Петр и Феврония. Наша главная история любви"

Тайные знаки «тихого ангела»

Но как бы там ни было, а поединок ума и сословной спеси, девушки из народа и удельного князька, завершился по-сказочному благополучно. И все потому, что незримо в нем присутствует и Третий. Судите сами: ее оружие – ум – от Бога, его болезнь – тоже. Как ни парадоксально, но это так. Достоинства и добродетели стали для Петра источником греха – гордыни. Комплекс превосходства одного человека над другим – это тоже своего рода язвы и струпья, носителем которых стал юный князь. Слишком пока еще земной – горячий, вспыльчивый, благородный, деятельный, активный, яркий… В отличие от него Феврония статична в своей мудрости, углубленна, полна достоинства. Ей нет нужды суетиться, ведь через нее как будто осуществляется связь между земным и небесным. Феврония уже совершенна. Что же касается Петра, то ему предначертан иной путь – это путь восхождения человека к постижению Высших Истин. В житейском смысле Феврония – женщина, крестьянка – стоит ниже князя Петра, а в глобальном, истинном, всё наоборот. Поэтому князь, властелин, мужчина, наконец, оказывается в результате в роли ведомого, а тихая дева-крестьянка становится его поводырем. Так рассудил Третий…

«Вот в чем мастерство рассказчика: он постоянно держит в сознании и в повествовании два плана: явный – княжеская линия, и скрытый – линия девы мудрой. Мудрый – поймет», – констатирует А.Н. Ужанков.

Облик Февронии проступает словно на старинной фреске. Дева с гибким станом сидит у ткацкого станка, вокруг скачет шустрый пушистый зайчишка, не дает ей задремать от монотонной работы. Появление на пороге ее дома незнакомого мужчины нисколько ее не удивляет и не смущает. Она будто бы знает все наперед – крестьянка с достоинством княгини. Была ли она красива? Это для рассказчика или неважно, или само собой разумеется. Вернее, все ясно и просто – она прекрасна. А разве может быть иной Божия избранница? «Феврония подобна тихим ангелам Рублева. Она “мудрая дева” сказочных сюжетов. Внешние проявления ее большой внутренней силы скупы. Она готова на подвиг самоотречения, победила свои страсти. Ее любовь к князю Петру потому и непобедима внешне, что она побеждена внутренне, ею самой; подчинена уму. Вместе с тем ее мудрость – не только свойство ее ума, но в такой же мере – ее чувства и воли. Между ее чувством, умом и волей нет конфликта: отсюда необыкновенная “тишина” ее образа», – это точное замечание принадлежит академику Д.С. Лихачеву (1906—1999).

Февронию с первого момента ее появления окружает ореол таинственности. Невольно возникает вопрос: уж не кудесница ли она? Кстати, как отмечали многие исследователи, само ее имя – Феврония – звучит в чем-то нарицательно. И в созвучии имени, и в самом ее образе ощутимы отголоски культа Феронии – римской богини полей, лесов, целебных трав, покровительницы диких животных, целительницы. Главным местом культа римской богини были роща в Капене и храм в Тарацине. Феврония, будущая Муромская святая, тоже в первый миг предстает как загадочная целительница, владеющая тайными знаниями, близкая к природе, земле, животному миру. Ее облик вызывает и еще одну ассоциацию: как одна из мойр – древнегреческих богинь судьбы, она сидит у станка и ткет свое полотно. Тихо, безропотно, словно знает, что все в руках Божьих. Возле нее скачет заяц… А вот с этим символом уже сложнее. Почему заяц, какой в этом смысл? Отношение к «косому» у многих народов весьма и весьма неоднозначное. Издавна заяц считался существом культовым. Не только на Руси. В мифологии славян он упоминается как «двоедушник» – сущность, у которой две души – днем он человек, а ночью демон. Кроме того, он же в дохристианский период слыл у наших предков оборотнем: когда герою славянской мифологии нужно было срочно куда-то добраться, он обращался в зайца. «В ряду животных с очевидными демоническими свойствами в славянской мифологии оказывается и заяц. Нечистая сила часто принимает облик зайца», – отмечает муромский краевед Ю. Смирнов. Нередко длинноухого называли предвестником несчастья – случайная встреча с ним именно так и трактовалась. Не потому ли его еще величали в народе «чертоногом»? Однако из-за своей плодовитости он считался также символом мужской силы. Примером может служить то, что частенько заяц выступает в качестве персонажа многочисленных фривольных песенок и прибауток эротического содержания, которые являлись частью свадебного обряда у славян. И в то же время в эпосе многих народов он фигурирует как вещее животное. Возможно, из-за его длинных и чутких ушей.

Вот, подумает читатель, и дорассуждались… Аж до язычества. В общем, путаница какая-то! И причем тут Феврония? Почему этот заяц скачет вокруг будущей святой? Из многочисленных символов надо найти основной. И он, пожалуй, есть. В Византии, откуда пришло на Русь христианство, заяц, считавшийся животным, связанным с луной и лунными циклами, ассоциировался с Пасхой – Воскресением Христовым, поскольку она празднуется в первое воскресенье весеннего полнолуния. Так что в те времена, когда происходили описываемые события, за образом длинноухого обитателя лесов закрепился именно этот символический авторитет. Своими длинными ушами заяц как будто слушает Бога. Феврония тоже наделена этим даром. Кстати, она не единственная в истории христианства святая, имевшая ручного зайца. Например, святая Мелангелла Уэльская, жившая в VI веке (ее память отмечается 17 (30) мая), также изображается на иконах с этим животным. Согласно преданию, Мелангелла спасла зверька от охотников и потом стала называть своего питомца «агнцем». Поэтому заяц на иконах святой Мелангеллы кажется порой похожим на ягненка. В Уэльсе его так и называют – «маленький агнец Мелангеллы». Сходство «косого» с агнцем отмечено и в русском фольклоре, где его тоже нередко величают «лесным барашком». Оба животные, на первый взгляд такие несхожие, наделены множеством сходных черт: они кроткие, безобидные, травоядные, наконец, – это их безусловно роднит. О внешнем сходстве можно говорить лишь с очень, очень большой натяжкой. К слову, в заповедной местности, где когда-то жила святая Мелангелла, запрещена охота на зайцев, а под духовным покровительством святой Февронии находятся природный заказник «Муромский» и «Окландия» – экологически чистая зона, тянущаяся вдоль Оки от Мурома до Рязани. Русский фольклорист Ф.И. Буслаев в своем исследовании весьма любопытно сравнил рассказ о зайце, прыгающем перед ткацким станком Февронии, с немецким преданием об основании Кведлинбурга. Оно повествует о том, как Матильда, дочь императора Генриха III, была вынуждена вступить в союз с дьяволом, чтобы избавиться от порочного влечения к ней ее родного отца. Однако расплатой за сделку должна была стать для нее потеря красоты. Но было в контракте с нечистым и еще одно условие: продажа души могла состояться лишь в том случае, если девушка хоть на мгновение заснула бы в течение трех ночей. «Чтоб воздержать себя от сна, Матильда ночи напролет сидела за кроснами и ткала драгоценную ткань, как наша Феврония, а перед нею прыгала собачка, лаяла и махала хвостиком... Собачку эту звали Wedl или Quedl, и в память ее Матильда назвала основанное ею потом аббатство Кведлинбург».

Заяц Февронии тоже не дает ей дремать. И как этот маленький беззащитный зверек вверяет себя покровительству своей хозяйки, так она сама с верою и надеждой полагается на Бога. Феврония словно улавливает недоступное другим послание. Нет, это не единственный на миллионы крестьянских девушек всех времен и народов шанс выбраться из глуши и выйти замуж за князя, а гораздо большее – промысел Божий. Ведь ей суждено вместе с будущим мужем стать покровителями главных человеческих ценностей – семьи, любви, верности, родной земли. И если заяц символизирует также бессмертие души, то с того момента, как она предстает вместе со своим домашним любимцем, начинается и ее путь в бессмертие.

Что касается метода исцеления князя Петра, то есть немало тех, кто усмотрел в действиях целительницы знахарство и пережиток язычества. Мол, почему Феврония, когда готовит лекарство для своего суженого, делает это без молитвы, не призывает помощь Всевышнего? Вопрос серьезный. Попробуем разобраться. Вот, например, что пишет по этому поводу М.В. Кривошеев в статье «К вопросу о жанре «Повести о Петре и Февронии»:

«Лечение болезней в Древней Руси, как правило, сопровождалось соответствующими молитвами, поскольку сама болезнь определялась как наказание Божье за грехи. Были даже составлены церковные Требники, содержащие молитвы для лечения от разных болезней. Существовала молитва, а вместе с ней и способ лечения, зараженному от змея (змеи) и она лишь отдаленно напоминает манипуляции Февронии: “От змии угрызенному человеку. Възем сосуд чист и влеи воду чисту, и молитву сию рек над водою и напои вреженыи, и ты сътвори поведавшему и напои его, и помажи ему, како то бы створил вреженому. Исцеляет вреженныи. Аминь”». Отметим, что основными компонентами, излечивавшими «вреженного», были вода и молитва. Однако возвратимся к методу излечения Петра. Вместе с книжными врачевальными молитвами в Древней Руси существовали и народные заговоры, и способы лечения, отражающие языческие воззрения. Вероятно, к таким и следует отнести врачевание Петра Февронией. А саму героиню Повести можно с определенной степенью осторожности считать «ведуньей».

Выходит, лечила не по правилам, значит – чародейка? Потрясающая логика! Но вряд ли до появления на горизонте Февронии Петра не пробовали выхаживать при помощи молитвы типа приведенной выше. Одна беда – результат, сами знаете какой. Феврония потому и стала избранницей, что ни в чем подобном ей не было нужды. И главное тут, пожалуй, не метод лечения, а сам лекарь. Феврония имела Божий дар исцелять. И, быть может, в ее рецепте основным компонентом была не квасная закваска «кисляждь», а то, что она дунула на нее. Ведь дунуть можно не просто так, а духом. Святым Духом. И не было ей нужды повторять слова молитвы, если эта молитва уже жила в ней самой. Могла бы, конечно, на воду дунуть, но вышло так, что как раз закваска под рукой оказалась, вот ее и употребила для богоугодного дела. Неважно, что это было, если Дух первичен, а материя… ну, сами знаете, на каком месте она. В общем, Дух исцелял, а не снадобье.

Современником Петра и Февронии был святой Агапит-врач, монах Киево-Печерской лавры, живший также на рубеже XII—XIII веков, так он лечил больных пищей со своего стола и молитвой. Чтобы скомпрометировать его лечение, однажды к Агапиту привели приговоренного к смерти, которому накануне дали смертельную дозу яда. Но яд отступил перед силой Святого Духа. Когда князь Владимир Мономах тяжко заболел, к нему пригласили Агапита. Но, к всеобщему удивлению, монах не пошел к больному правителю, а – неслыханная, казалось бы, дерзость! – передал больному немного пищи со своего стола. Но, с покорностью приняв это лечение, князь быстро пошел на поправку. Когда Мономах, исцелившись, прислал своему спасителю много золота и серебра, Агапит не принял даров, а сказал лишь, что лечил князя не он, а сам Христос.

В исцелении Петра по методу Февронии важное место занимает и баня. У славян она издавна символизировала связь с архаическим прошлым. Прежде всего – с предками. В стародавние времена для очищения душ усопших родственников люди топили бани обычно в четверг на Cтрастной неделе и ставили в них угощение. Известный археолог, специалист по истории Древней Руси, академик Б.А. Рыбаков (1908—2000) обращал внимание, что именно бани считались у славян местом встречи с навьями – чужими, враждебными мертвецами, а также излюбленным обиталищем нечистой силы, о проделках которой ходили страшные рассказы. Все это, конечно же, пережитки язычества, но сознание людей меняется не так быстро, как хотелось бы, и баня – как символ – могла многих исследователей ввести в заблуждение, ведь за ней надолго закрепилась репутация нечистого, с точки зрения христианства, места. Но времена всё-таки менялись, а вместе с ними и символы…

Мир, в котором жили Петр и Феврония, находился в незрелом, промежуточном состоянии перехода от язычества к монотеизму: христианство и чистая самоотверженная вера соседствовали с пережитками древних культов. Не потому ли у исследователей частенько возникает вопрос: как с учетом всего вышесказанного можно объяснить поступок Февронии, велевшей больному Петру сначала отправляться в баню? Однако подобные вопросы могут возникнуть лишь тогда, когда мы смотрим на Февронию как на целительницу, но не будущую святую, избранницу самого Господа.

В этом случае всё, представьте, очень даже логично. «Баней пакибытия» – омовением вечной жизнью называют таинство Крещения. Через его принятие с человека смываются грехи, и он как бы заново рождается к жизни во Христе.

Вот и Феврония – высочайшей чистоты душа, инструмент Божьей воли – посылает Петра в баню лишь затем, чтобы там он смог расквитаться со всем своим прошлым. И с бесовскими кознями, настигшими его через враждебного змея-оборотня, которого он убил, и со всеми былыми грехами и родовыми проклятиями, и с собственными человеческими слабостями, а уже после этого очищения принять на свое тело исцеление, главный компонент которого – Дух Святой. Ведь о закваске, которой Петру надо было смазать свои болячки после бани, сам Господь сказал буквально следующее: «…Чему уподоблю Царствие Божие? Оно подобно закваске…» (Лк. 13, 21).

Таинство очищения и исцеления свершилось. И, кажется, тихо прозвенели в прозрачном воздухе Ласкова прочитанные нежным девичьим голоском строки из Великого покаянного канона преподобного Андрея Критского: «Облекохся в раздранную ризу, южа истка ми змий советом, и стыжуся… Очисти мя, Спасе, благоутробием Твоим…»

Любовь по уму

Ох и трудно современному человеку понять, чем же всё-таки этот семейный союз заслужил такое к себе отношение. Двое совершенно незнакомых людей, которые друг друга даже ни разу в глаза не видели, не говоря о какой-то взаимной симпатии, вступают в брак – и это мы в течение восьми веков называем любовью?! Более того – образцом и идеалом православной семьи?

Браки, как известно, совершаются на небесах, но жить-то все равно пока что приходится на земле, среди людей. А у нас, простых и грешных, сложились на сей счет собственные представления и «ритуальные танцы»: прежде чем молодые отправляются под венец, или, на худой конец, даже в ЗАГС, они как минимум бывают знакомы, какое-то время встречаются, испытывая влечение друг к другу, и только потом принимают решение соединить свои судьбы. А тут… Даже все переговоры между потенциальными женихом и невестой ведутся не лично, а через посредника. Но главное – во всем чувствуется какая-то обреченность. Она ему и прямо и намеками: женись, а то иначе – смогу ли тебя излечить? Он жениться не хочет, но чтобы жить и не страдать от болезни, вынужден уступить «шантажу». Вот ведь какой парадокс! Если, конечно, все понимать так буквально…

Что, неужели для Февронии действительно не имело значения, за кого замуж пойти, – был бы князь? А вдруг он окажется уродом, пьяницей, садистом? Откуда такая уверенность в словах и поступках? Впрочем, ответ уже дан: она вещая дева, ей открыты тайные знания. А Петр? Он ведь тоже в лицо ее ни разу не видел. Да и женитьба вообще, а на крестьянке в частности, пока что не входила в его ближайшие княжеские планы. Единственное, что его в тот момент могло волновать, как бы поскорей от хвори избавиться. Но он смиряется под натиском ее воли, потому что постепенно понимает – это не ее воля, а Божья. Его капитал – княжеский титул, богатства, власть. Ее приданое – дар исцелять и, что еще более важно, – ум.

Тогда выходит, что это в любом случае был брак по расчету? Или, вернее сказать, по уму… Ермолай Еразм, кстати, через всю «Повесть» проводит тему ума, причем не для красного словца. Сошлюсь еще раз на исследование А.Н. Ужанкова: «Поскольку душа, по средневековым представлениям, пребывает в сердце, то, стало быть, и ум, как часть души, пребывает в сердце».

Но где бы он там, по их допотопным понятиям, ни находился, а говорить о любви, возникшей между двумя людьми, которые даже не видели друг друга, язык не поворачивается. Пока… Ну а если поразмышлять на эту тему? Отбросить унаследованные от нашей суетной цивилизации навыки и собственный жизненный опыт, включая шишки, набитые на том самом месте, где уже по нашим представлениям помещается ум? Что ж, в парадоксальной, по нашим понятиям, логике наших предков что-то есть…

Кстати, за многовековую историю у русского народа сложилась определенная практика заключения браков. И в ней, увы, на первом месте всегда стояла житейская выгода, а не чувства. Мудрость народная – пословицы и поговорки – может служить тому подтверждением: «Каково семя, таково и племя», «Выбирай корову по рогам, а невесту по родам», то есть поинтересуйся прежде ее происхождением, семьей; «Жену выбирай не глазами, а ушами», из чего следует – послушай, что о ней говорят другие, а уж потом женись. Любовь – явление, как известно, проходящее, а семьи создавались на всю жизнь, оттого и такой подход был в порядке вещей. При выборе невесты обращали внимание не только на ее здоровье и трудолюбие, но и нрав, характер, уступчивость, покладистость, то есть такие личные качества, которые могут гарантировать лад в семье и здоровое потомство, ну а внешние данные, пожалуй, особого значения не имели.

Где же любовь? «Стерпится – слюбится» – таков был аргумент. Звучит как приговор! Но, представьте, иногда это тоже срабатывало. Первичной была установка на стабильность брачного союза, а все остальное… либо оно из всего вышесказанного вытекало, либо… уж извините!

Нет, мы привыкли к несколько иному развитию сюжета. Холодок по коже, огонь по жилам… до дрожи, до кома в горле, и, трепеща, воскликнуть: «Ж-жить без тебя не могу!» Вот это – Любовь! А все остальное – так, экономический расчет.

Но, как мне кажется, люди того времени считали, что любовь, пребывающая в обители ума, как раз и движет их чувствами и поступками. Создавая семьи, они собирались жить по любви, которая воцарится в их доме на всю жизнь, отныне и до века… по Божьему благословению. Откуда такая уверенность? Слово «уверенность» происходит от другого – «вера», так что, полагаю, все понятно. Да, они верили, что по молитве Бог одарит их любовью. От чистоты помыслов и глубины веры они надеялись, что так и будет. И – нередко случалось чудо. Верою в любовь притягивалась сама любовь.

Конечно, эта логика кое-кому из наших современников представляется весьма и весьма наивной. А что если нет любви и не будет – жди не жди, зови не зови? Тогда, быть может, эти пары находили оправдание и слабое утешение в том, что попросту оказывались недостойными Божьего дара. И без любви так и жили – с нелюбимыми нелюбимые, молясь и терпя.

Можно предположить, что во времена Петра и Февронии было одно представление о любви, а сегодня – несколько иное. Мы вкладываем в него и влюбленность, и страсть, а они – стабильное, уравновешенное, наполненное радостью состояние души. И всё-таки скорее ошибаемся мы, чем они, называя любовью мимолетное парение души, угодившей вдруг на «американские горки». Для подобного состояния было и есть иное определение – страсть.

В страсти как таковой – и это подтверждает опыт многих – нет созидательного начала. Она по природе своей деструктивна и не служит утверждению гармонии. И в жизни, и в любви, и даже в творчестве. Примером тому может служить все та же «Повесть о Петре и Февронии Муромских», но в изложении, вернее, трактовке, не Ермолая-Еразма, а Алексея Ремизова. Талантливому писателю пришлось четыре раза переделывать свою книгу. Он искал характер, пытался наделить образ Февронии большей страстностью, и сокрушался в письме: «Мне не нравится моя Феврония, в ней я не слышу визга боли, она “мудрая”, а значит, спокойная, а ведь мне надо, чтобы человек от тоски загрыз землю, это мое. У Февронии есть гнев и магия, но какая же во мне магия, и поэтому выходит формально (словесно)». Ремизов, как кулинар-импровизатор, добавил побольше специй в характер, причем весьма четко очерченный за несколько столетий до него, а в результате его Феврония вышла кем угодно – ведьмой, чародейкой, язычницей, но только не «тихим ангелом Рублева», не православной святой. Это была уже не Феврония, а всего лишь ее тезка. Не уловил Алексей Ремизов черты сильного, твердого характера, преисполненного смирения и кротости, – того, что подметил гениальный монах-предшественник,– а оно дорогого стоило!

Вот куда писателя завела страсть. Даже в умозрительном ее понимании.

Что же касается более конкретного, то… страсть как проявление влюбленности, наравне с другими узами, была для наших предков чем-то сродни греху. Приведу для примера высказывания святых отцов:

«Все, делаемое по страсти, вредит душевной чистоте и препятствует Божественной жизни» (св. Василий Великий); «Страсти происходят не от природы, но от желания» (св. Иоанн Златоуст); «Если отъяты от души будут страсти, то ум просвещается и поставляется на первое место естества» (св. Исаак Сирин).

Вот люди и стремились бороться со страстями и жить по уму. Скажете, скучно жили? Зато счастливо. Их браки были стабильны, наши – с точностью до наоборот.

Не зря же оптинский старец Макарий предупреждал в одном из своих писем:

«…Вы хотите жениться по страсти; тут уже совершенно толку не будет, это мне довольно известно на многих партиях. В браке спокойном, разумном супружеская любовь с годами лишь возрастает. В браке, заключенном по страсти, любовь, удаляясь от своего первоначального пламени, становится, напротив, все холоднее. Предмет страсти теряет свою привлекательность и может стать даже ненавистен. Ведь страстная любовь себялюбива. Но именно в этом случае, когда страсть уже завладела сердцем, особенно трудно бывает отказаться от желаемого. Святитель Иоанн Златоуст предлагает таковым лекарство: разлуку и время».

Феврония сама выбирала себе мужа, и делала это по уму, то есть по промыслу Божьему, – Петру оставалось лишь положиться на ее решение. Сам он в этом вопросе поначалу пассивен и даже несколько инфантилен, что, кстати, роднит его с многими современными мужчинами. Ведь и в нашей сегодняшней жизни часто ведущая роль достается женщине, а не наоборот. Русская национальная черта характера? Возможно.

Вот пишу – и сама себе поражаюсь. Выходит что: люди создавали семьи не по любви, а мы сегодня говорим о подобных браках как об идеальных? Парадокс какой-то… А вдруг наоборот: как раз в этом-то подходе к семье и браку, да и к самой любви, сокрыт рецепт вечного счастья и долгоиграющего благоденствия? Ведь получается, что, следуя такой логике, можно прийти к выводу: если в сердце не хватает любви, ее можно не только вымолить, но и вырастить.

Сошлюсь снова на авторитет святых отцов:

«Если ты находишь, что в тебе нет любви, а желаешь ее иметь, то делай дела любви, хотя сначала без любви. Господь увидит твое желание и старание и вложит в сердце твое любовь» (преп. Амвросий Оптинский); «Любовь приобретается путем работы над собой, путем насилия над собой и путем молитвы» (св. Алексий Мечев); «Делай дела любви – и за дела любви всегда Господь будет прилагать тебе потребное»; «При столкновении и обращении с людьми, содержи в сердце слово “люби” и, внимая ему, беседуй со всеми с любовью и благорасположением сердца. Не выпускай никогда из сердца этого слова при столкновении с ближним: оно сильно способствует утверждению сердца в любви» (св. Иоанн Кронштадтский).

Сегодня среди мужчин и женщин не слишком-то много найдется тех, кто был бы способен отречься от собственного эго и получать наслаждение от возможности дарить свою любовь другому, не требуя взаимности. Можно ли допустить, что, поступая так, человек будет испытывать страдания? Исключено! Ведь в этом случае один от другого не ждет взаимности, а наслаждается собственной любовью, живет своей самоотдачей. Это так называемая жертвенная любовь. И, как ни парадоксально звучит, именно она делает человека счастливым. Поступая так, он совершает первый шаг по направлению к Богу, приобщается к высшему миру.

Существует мнение, что притягиваются противоположности. Формально, по социальным меркам, Петр и Феврония были именно таковыми: он – князь, она – крестьянка. Но вряд ли Божий промысел состоял в том, чтобы показать образец «христианской» семьи, всего лишь соединив «первых» с «последними». Социальные различия не имеют значения по сравнению с личными и душевными качествами; а что если и они, как сказал поэт – «стихи и проза, лед и пламень», – что тогда?

Когда встречаются противоположности, они на какое-то время в состоянии дополнить друг друга, но разность интересов и менталитетов может быть настолько велика, что удержать такой союз в состоянии стабильности сложно. В природе – и материальной и духовной – действует еще и так называемый закон равенства свойств. Люди, наделенные сходными душевными качествами, образуют, согласно этому закону, более устойчивые союзы. А Петр и Феврония, чему подтверждением стала их дальнейшая жизнь, как раз таковыми и являлись. Хотя на первый взгляд все выглядело наоборот: он горячий – она спокойная, он спесивый – она смиренная, он гордый – она покорная. И все же они подобны друг другу, потому что и он и она – чисты душой и готовы внимать Богу, полагаясь на него во всем, в том числе и в делах любви и семьи.