Текст книги "Петр и Феврония. Наша главная история любви"

Двое в одном, или Испытание верности

Жизнь шла своим чередом. Петр (Давид) жил с молодой женой, помогая старшему брату и в ратных делах, и в управлении княжеством. Но пришло время ему самому стать самодержавным правителем Мурома. В 1203 году умер старший брат Павел (Владимир), оставив ему княжество. Как гласит Лаврентьевская летопись: «В лето 6711... Того же лета преставися Володимеръ Гургевичъ Муромьский князь». А Воскресенская уточняет: «В лето 6712... и остася на Муроме братъ его князь Давидъ Юрьевичъ». Аналогичные данные приводит и историк ХIХ века Дмитрий Иловайский в книге «История Рязанского княжества», изданной в 1884 году: он указывает как дату смерти Владимира Юрьевича (Павла), так и начало княжения его брата Давида (Петра) – 1203 год. В каком возрасте ушел из жизни старший из братьев и что стало причиной его смерти, ни один из известных ученым источников не сообщает. Но можно предположить, что свое здоровье он подорвал в многочисленных военных походах, как и большинство мужчин того времени. Хотя не стоит исключать, что братья имели большую разницу в возрасте. Такое тоже нередко встречалось среди их современников. Так, например, Андрей Боголюбский был старше своего родного брата по отцу Всеволода Большое Гнездо аж на 43 года. Андрей родился, когда их отцу Юрию Долгорукому было 20 лет, а Всеволод появился на свет в семье шестидесятитрехлетнего князя.

Но как бы там ни было, а Петр стал правителем Мурома. Ну а Феврония, что она? Его супруга тоже превратилась в полновластную княгиню. Простолюдинка. Но раз уж князь именно ее возвысил, сделав своей женой, то по статусу с ней уже не могла сравниться ни одна из высокородных боярских жен. Не всем это пришлось по душе.

Разброд в умах и сердцах жителей города хорошо представлен в опере Н.А. Римского-Корсакова:

 
Лучшие люди (между собою):
Наши бабы взбеленилися,
Не хотят невесте кланяться:
Мол, без роду да без племени.

Народ:
Здравствуй, здравствуй, свет княгинюшка,
Свет Феврония Васильевна!

Лучшие люди (между собой):
Ох, проста, проста княгиня-то!
Ей ли госпожою нашей быть?
 

Так и в жизни. Трудно было боярам преодолеть социальные комплексы, отказаться от стереотипных представлений – кому подобает кланяться, а кому нет. Но делать нечего: она – законная жена. В Книге Бытия по поводу супругов сказано: «…и будут одна плоть». Древнехристианский писатель Тертуллиан также писал: «Брак бывает тогда, когда Бог соединяет двоих в одну плоть». А в древнерусском чине венчания, по которому сочетались браком и муромские князья, есть такие строки: «Сочетай я в едину мысль, венчай я в едину любовь и совокупи я в едину плоть». Из этого следует: Феврония – единая плоть со своим мужем, князем, правителем, то есть – княгиня, со всеми вытекающими из этого легитимными последствиями. Вот так. Бог сочетал. Но человек может попытаться и разрушить… Об этом драматическом событии убедительно поведал Ермолай-Еразм в своей «Повести». Раскрою книгу и попытаюсь перевести близко к тексту оригинала:

«Стал Петр после смерти брата мудро, честно и справедливо Муромской землей править, да не всем боярам, и особенно их женам было по нраву, что он простолюдинку возвысил. Невдомек им было, что не князь ее возвысил, а Бог прославил ради доброго ее жития. И стали бояре, искушаемые бесом через своих жен, потихоньку князя упрекать: позорит, мол, княгиня-простолюдинка титул высокий, ведет себя за столом не по чину, а как последняя голодная нищенка, после трапезы хлебные крошки собирает. Захотел тогда благоверный князь сам свою жену испытать и повелел княгине отобедать с ним за одним столом. Княгиня чинно, с достоинством, отобедала с мужем, ничуть не смущаясь, под пристальными взорами своих недоброжелателей. А когда окончился обед, княгиня, по обычаю своему, сгребла крошки в ладонь. Петр крепко схватил ее за руку и разжал пальцы. На ладони покорной княгини лежали не крошки, а нежно благоухающий ладан и фимиам. С того дня князь больше не испытывал свою жену».

Быть может, он вместе с Февронией рассмеялся в глаза посрамленным боярам, вспомнив слова Господа, приведенные апостолом Лукой: «Всякий возвышающий себя сам унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк. 14. 11). И тотчас пожалел Петр, что поддался боярским интригам и жену свою благочестивую заподозрил в неблаговидном поведении.

По аналогии с этой историей сразу вспомнилась сказка о Василисе Премудрой. Как эта сказочная кудесница на пиру у царя прятала в рукав кости и вино, а потом поразила всех гостей, сотворив чудо. Помните? Взмахнула одной рукой – и появилось озеро, взмахнула другой – поплыли по водной глади живые лебеди. Так и Феврония… Впрочем, не совсем так: крохи в руке Февронии претерпевают весьма специфическое превращение, что наводит на мысль о святости, – ведь ладан и фимиам используются в православном богослужении. Может, автор «Повести» имел в виду не реальные частички хлеба, а символические? Мол, Божья избранница посетила этот мир, погрязший в грехах, чтобы очистить его и повести за собой к Господу, как и собственного избранника, которому, кстати, уготована роль тоже не простая, не второстепенная – править целым княжеством, неоднородными людскими душами, ведь не все еще избавились от пережитков язычества. Как Феврония помогала своему мужу в делах управления княжеством – это осталось за рамками и «Повести», и жития святых. Но слабо верится, что она была далека от интересов мужа. Мы лишь можем допустить мысль, что, будучи женщиной, наделенной незаурядным умом и провидческим даром, она наверняка помогала ему добрым советом, уж не говоря об искренней молитве.

С того памятного случая прошло немало времени – как отмечал Ермолай-Еразм: «И по мнозе же времени приидоша» – но бояре и не думали отступаться от коварного плана извести неугодную княгиню.

Но вернемся к прочтению «Повести»:

«Явились к князю бояре его с яростью и говорят: “Хотим мы все, князь, праведно тебе служить и тебя самодержцем иметь. Но княгини Февронии не хотим. Не желаем, чтобы она повелевала женами нашими. Если хочешь оставаться самодержцем, тогда пусть будет у тебя иная княгиня. Феврония же, взяв богатства, сколько ей будет угодно, путь уходит, куда захочет!” Блаженный же князь Петр, привыкший ни на кого никогда не гневаться, со смирением ответил: “Да скажите об этом самой Февронии, и послушаем, что она ответит”.

Неистовые бояре, совсем потеряв стыд, задумали устроить пир. И когда насытились, будучи навеселе, начали подавать свои бесстыдные голоса, как псы лающие, отрицая у святой ее дар Божий исцелять, тот дар, с которым Бог и после смерти не собирался ее разлучать. И говорят ей: “Госпожа княгиня Феврония! Весь город и бояре просят тебя: дай же нам, кого мы у тебя попросим!” Она отвечает: “Да возьмите, кого просите!” Они же в один голос промолвили: “Мы же, госпожа, все князя Петра хотим, чтобы властвовал над нами. Тебя же жены наши не хотят иметь госпожою над ними. Возьми богатства, сколько тебе нужно, и иди куда пожелаешь”. Она же в ответ: “Обещала я вам то, чего ни попросите, – получите. Теперь я вам говорю: дайте мне, кого я попрошу у вас”. Они же, злодеи, обрадовались, не ведая своего будущего, и клятвенно заявили: “Чего ни скажешь, то сразу беспрекословно возьмешь!” Тогда она говорит: “Ничего иного не прошу, только супруга моего, князя Петра”. Они в ответ: “Если сам захочет, ни слова тебе не скажем”. Враг помутил их разум, и подумал каждый, что коли не будет князя Петра, то они поставят себе другого самодержца: каждый из бояр в уме своем надеялся, что сам сможет стать самодержцем.

Блаженный князь Петр не стал ради княжения в этой жизни, нарушить Божиих заповедей, но последовал им, как богогласный Матфей в своем Благовествовании вещал. Сказано же, что “если кто прогонит жену свою, не обвиненную в прелюбодеянии, и женится на другой, тот сам прелюбодействует”. Этот блаженный князь по Евангелию поступил: княжество свое, как сор отмел, чтобы заповеди Божьей не нарушить».

Любой ценой решили подданные сжить со света неугодную госпожу: не удалась интрига с хлебными крошками – решили действовать напрямую. С яростью, как подчеркивает автор «Повести», явились они к своему правителю. Что их могло разгневать? Между строк, пусть неярко, но всё-таки проступает образ князя Петра – этакого сильного, смиренного и спокойного семьянина, привыкшего жить по закону, не нарушая заповедей. Не всем такое по нраву! Возможно, и княгиня раздражала подданных – слишком уж умна она, независима в своих суждениях и поступках: мало того, что неровня князю по своему происхождению, так еще и ведет себя не так, как остальные жены. Не зря же князь отослал их со всеми их вопросами к жене – унизил тем самым, можно и так понять – не стал сам судить-рядить, самовольное решение принимать. А мог бы. Но не стал. Некоторые назвали бы его на современный лад «подкаблучником», да только суть в другом: с некоторых пор он – венчанный ей муж, часть целого, а потому без участия супруги не вправе принимать скоропалительные половинчатые решения.

Переговоры Февронии с боярами полны тончайшей драматургии. Опьяненные яростью, а она, как известно, плохой советчик, бунтовщики стали торговаться с той, на чей ум не распространяются примитивные законы житейской мудрости. Решили словить ее на «живца» – на богатство: бери, мол, сколько унесешь, и проваливай подобру-поздорову. Иная бы из воспитанниц боярских теремов обрадовалась своему «счастью» (с богатством можно ведь и мужа себе купить), а Феврония, выросшая в нищей крестьянской избе, на посулы не соблазнилась. А зачем ей материальные блага, если у нее есть дар от самого Господа? Кстати, это уже третий раз, когда она отрекается от мирского богатства. Дважды Петр предлагал – в оплату за исцеление, а вот теперь – бояре. Мнимое и тленное не в состоянии заменить ей богатства вечного. Но те, кто погряз в греховной суете и интригах, разве могли они это понять? В разговоре Февронии с вельможами схлестнулась хитрость с истинным умом. Ее смирение подкупает опьяненных яростью собеседников: всё вроде бы идет гладко – дашь на дашь. Она согласна удовлетворить их просьбу, но и они клятвенно обещают отплатить ей той же монетой, вот только каждый думает о своем. Эта сцена тоже немного напоминает сказку: когда жену изгоняют, она просит дать ей с собой самое дорогое и увозит своего мужа. Так же поступает и Феврония. Она, заручившись клятвой бояр, разрешивших ей взять с собой все, что она захочет, восклицает, что ничего ей иного не надо, кроме супруга, князя Петра.

«Примечательно, – как пишет в своем исследовании А.Н. Ужанков, – что бояре у Февронии просили себе князя (если бы он согласился с их желанием, то опять бы поддался соблазну, нарушил бы заповедь), а Феврония просит себе супруга, т.е. поступает как раз по заповедям Божиим, ибо не отступается от мужа… Петр не уступает в этом испытании Февронье в благочестии и мудрости и, по сути дела, именно сейчас выполняет последнее ее условие перед окончательным своим исцелением – остается верным супругом».

Легко ли было Петру принять решение отказаться от власти, от родного города и уйти вслед за женой в неизвестность? Он родился в княжеской семье, с детства его обучали двум вещам – воевать и править, и иной судьбы для себя он не представлял. Поступок Петра требовал немалого мужества. Вряд ли кто-то из бунтовщиков-бояр, окажись он на месте своего князя, поступил бы подобным образом.

Автор «Повести» неоднократно называет Петра блаженным. Если заглянуть в словарь Даля, то: «Блаженный – благополучный, благоденствующий, счастливый, угодник Божий, законно живущий».

Изгнанные правды ради

«Блаженны, изгнанные правды ради, яко тех есть Царствие Небесное» (Мф. 5, 10).

Вероятно, князь Петр не в состоянии был предотвратить боярский бунт. А произошел именно бунт, пусть локальный и направленный против одного человека, но всё-таки… От князя зависело только одно – принятие решения: выбрать власть или жену, земное и тленное, или же вечное – верность Божьей заповеди. Выбор Петра вознес его на недосягаемую высоту. Однако он был пока что человек, мужчина, правитель, со своими планами и амбициями, и наверняка это решение далось ему нелегко.

Описанная драма – изгнание князя из Мурома – достаточно характерное политическое явление того времени, и вполне допустимо, что именно так оно и было на самом деле. Иными словами, в Муромском княжестве произошел переворот. Слава Богу – без кровопролития.

«…То не сон-трава качается, то супруги с Муромом прощаются. Помолились они Николе Можайскому, заступнику дорожному, поклонились на все четыре стороны и пошли, головушки кручинные, на окский берег, где их две лодки поджидали.

И поплыли на тех лодочках изгнанники наши вниз по Оке-реке, к озеру Кстовскому, в котором благоверный князь Константин, сын киевского князя Святослава, муромлян-язычников крестил.

Там, где Ока-река заворачивает, оглянулись в последний раз князь и княгиня на свой город, и с той поры закрепилось за ближним левобережным местом название Ямская Глядячая слобода.

Говорят, привлекли Февронию холмы-горы окатистые, что от Мурома до Чуди тянутся. Княгиня воскликнула:

– Какие горы премилые!

И стали те холмы Перемиловскими именоваться. Другая легенда по-другому говорит: якобы было в тех местах капище языческого бога любви Перемила. Как оно на деле было, один Бог знает. Да и на чем наши изгнанники из Мурома плыли, тоже неведомо: то ли на двух лодках, то ли на кораблях белопарусных. Одно из преданий гласит, что плыли Петр с Февронией на той самой гранитной плите, на которой святой благоверный князь Михаил был убит, и синие волны, перекатываясь, оставили волнистые бороздки на необыкновенном плоту. И сейчас эта плита лежит в Благовещенском соборе, в притворе, у северной стены», – так описывал начало их скорбного путешествия муромский писатель Ю. Фанкин.

Согласно местному преданию, после изгнания из Мурома святые две недели жили в шалаше на берегу речки Муромки, пока мастера делали для них ладьи. На том месте, где находилось их временное жилище, вскоре забили тринадцать ключей. В ХIХ веке те ключи объединили в общий колодезь и от него проложили городской водопровод. Там же поставили часовню в честь Богородицы «Живоносный Источник». Она, к сожалению, сгорела в 2000 году.

Но обратимся снова к тому трагическому моменту в судьбе изгнанников. Вот что повествует «Повесть о Петре и Февронии»:

«…Плывут они по реке в судах. В одном судне с Февронией плыл некий человек, жена которого была на этом же судне. И человек этот, искушаемый лукавым бесом, посмотрел на святую с помыслом. Она же, уразумев его злые мысли, вскоре обличила его, сказав:

– Зачерпни воды из реки с этой стороны судна сего.

Он почерпнул. И повелела ему испить. Он выпил. Тогда сказала она снова: – Теперь зачерпни воды с другой стороны судна сего. Он почерпнул. И повелела ему снова испить. Он выпил. Тогда она спросила: – Одинакова вода или одна слаще другой? Он отвечает: – Одинакова, госпожа, вода. Тогда она говорит: – Так и естество женское одинаково. Почему же ты, позабыв про свою жену, о чужой помышляешь? И человек этот, поняв, что она обладает даром прозорливости, побоялся больше предаваться таким мыслям».

Кем был этот человек? По одной версии – кормчий, по другой – гребец, по третьей – один из бояр. Впрочем, вряд ли это имеет значения. Так добрались изгнанники до села Монастырька, где был их первый привал. Что дальше?

«…Вечеру же приспевшу, начаша ставитися на брезе... Когда приспел вечер, пристали они к берегу и начали устраиваться на ночлег. Блаженный же князь Петр начал размышлять: “Что теперь будет, коль скоро я по своей воле от княженья отказался?” Предивная же Феврония говорит ему: “Не скорби, княже, милостивый Бог, творец и промысленник всему, не оставит нас в нищете!” На берегу тем временем на ужин князю Петру еду готовили. И повар его обрубил маленькие деревца, чтобы повесить на них котлы. А когда закончился ужин, святая княгиня Феврония, ходившая по берегу и увидевшая обрубки эти, благословила их, сказав: “Да будут они утром большими деревьями с ветвями и листвой”. Так и вышло: встали утром и нашли вместо обрубков большие деревья с ветвями и листвой».

…Да, призадумался князь. Одна мысль чернее другой его душу терзали. И было от чего впасть в уныние и отчаяние. Беда же не только в том, что они с женой оказались изгоями и будущее их туманно. Гораздо серьезнее другое: он сам, добровольно – бояре его не гнали взашей – отказался от возложенной на него миссии. Богом возложенной. Если посмотреть на ситуацию с другой стороны, то и княжеская власть дана была свыше, следовательно, Петр должен был нести и этот свой крест. Управление уделом приравнивается к мирскому служению Богу. И если Петр не смог согрешить и отказаться от венчанной супруги, то ему пришлось совершить другой поступок – или проступок? грех? – отречься от отчины своей. Было над чем голову поломать...

Так ли все происходило, нет ли, но в отличие от своего супруга, «предивная же Феврония», наделенная даром предвидения, наверняка чувствовала, что положение их не столь безысходно, а Бог не наказывает, а испытывает их. Однако ей тяжело было видеть мужа в скорбном состоянии, тем более что уныние – тоже страшный грех. Унынием человек косвенно, сам того не ведая, оскорбляет Бога, поскольку получается, что он вроде как не доверяет своему Творцу. Ей как жене надо было укрепить дух в теле своего благоверного, что она и сделала весьма экстравагантным образом. Примечательно, что обратилась она к нему не «милый», «любимый», «единственный», а официально – «княже». Словно пыталась напомнить мужу, что он все еще князь, и титула этого никто у него не отнимал. Все в руках Божьих, и надо только верить – тогда и обгорелые обрубки смогут к утру зазеленеть, превратившись в деревья. Стоит обратить внимание: она не ворожила, не читала заговоров, а просто благословила обуглившиеся рогульки, и этого оказалось достаточно – Бог услышал свою святую.

Вот, казалось бы, совсем невероятная история – скорее притча, чем быль. А если и было что, так, как говорится, за восемь сотен лет давно быльем поросло. Но, представьте, до наших дней сохранилась и пристань с ласковым названием Монастырёк, и место, где когда-то раскинули свои шатры князь с княгиней, изгнанные из родного гнезда. Давным-давно там была основана Троице-Перемилова пустынь-погост, но со временем монастырёк тот пришел в запустение, и осталась от него лишь приходская церквушка да память. А на краю старинного погоста, на западе, буквально у самой ограды, торчит пень, из которого поднимается молодое деревце. Как гласит предание, он остался от одного из тех деревьев – бывших колышков для кострища, которые обрели вторую жизнь по молитве святой Февронии. 800 лет – большой срок, даже для зеленокроных долгожителей. Но из старого пня жизненные соки перетекли в его молодого преемника – в общем, жизнь продолжается.

По другой местной легенде, там же, близ деревни Корниловки, расположенной на берегу впадающей в Оку речушки Муромки, якобы подумывали Петр с Февронией основать Новый Муром. А что? Все возможно… Легко представить такую картину. Приуныл князь, затосковал о своем былом житье-бытье, а мудрая жена-чудесница приласкала – и добрым словом, и кроткой улыбкой. Гуляли они по речному бережку, а она возьми да и предложи ему: «Не печалься, княже, сам Господь благословил тебя на княжение. Разве смогут недобрые люди супротив его воли устоять? Ныне ты здесь. А где князь – там и княжество». Быть может, Петр от таких ее слов духом воспрянул, глаза заблестели, улыбка на устах заиграла. Легенды на пустом месте не рождаются, вот и у этой деревеньки, как утверждают местные жители, с тех самых пор появилось второе название – Новая. Кстати, недалеко от того места, где они разбили лагерь и, прогуливаясь, подумывали: а не основать ли нам здесь Новый Муром (всего в паре километров, возле деревни Дедово) – возникло озеро Большое Свято, с которым связано много легенд и преданий. Но об этом еще поговорим. Правда, до основания Нового Мурома так дело и не дошло – предначертано им было на прежнее княжение возвращаться, в свой родовой удел.

И действительно, стоило Петру с Февронией покинуть Муром, как вместе с ними словно сама благодать Божья из города удалилась. Начались нестроения. Казалось бы, с уходом князей власть над Муромской землей оказалась бесхозной: нате, берите, кто смелый! Ан нет, все не так просто. Слишком много появилось претендентов, но… ни одного избранного. Богом избранного. И стали бояре друг друга истреблять, да только власть так никому из них в руки надолго не далась. Крови много пролили, а толку никакого, кроме убытков. Гости иноземные стали город стороной объезжать (а кому охота подвергать себя риску, коль нет в Муроме порядка?), зато недруги, наоборот, решили воспользоваться удобным моментом безвластия и участили свои «визиты». Разорение пришло в город, ужас поселился в сердцах людей, и поняли бояре, что погибнет Муромская земля, если не вернут они законного князя с княгинею. Решили они отправить самых знатных послов, пасть в ноги своим законным правителям и попросить прощения, умолить вернуться обратно. Ведь всякая власть – от Бога.

По одной версии, нагнали посланные из Мурома бояре Петра и Февронию на первой же их стоянке, а по другой – близ Жайска, в те времена небольшого села в двадцати пяти километрах от того места. Богатый рыбой и живописный Жайский плес привлек супругов своими красотами, и они вроде как решили там причалить к берегу.

Ну а дальше все, наверное, происходило так, как об этом написано в «Повести о Петре и Февронии»:

«…И вот когда люди уже хотели пожитки грузить с берега на суда, пришли вельможи из города Мурома, говоря: “Господин князь, от всех вельмож и от всего города пришли мы к тебе, не оставь нас, сирот, вернись в свое отечество. Много вельмож погибло в городе от меча. Каждый из них хотел властвовать, и в распре друг друга перебили. А оставшиеся все, вместе со всем народом молят тебя: господин наш князь, хотя и прогневали мы тебя, и обидели тем, что не захотели, чтобы княгиня Феврония господствовала над женами нашими, но теперь, со всеми домочадцами своими, мы рабы ваши, и хотим, и любим, и молим вас, чтобы не оставили вы нас, рабов своих”. Блаженный князь Петр и блаженная княгиня Феврония возвратились в город свой…»

Княжеские струги стремительно рассекали гладь полноводной реки, и казалось, с какой-то особенной радостью льнули ласковые волны к гладким деревянным бортам, а ветер разносил окрест дружную песню гребцов. Счастливый путь – обратный путь, тот, что ведет домой. Он и легче и короче... Все простили Петр и Феврония своим обидчикам, по-христиански. Зло на других держать – самим счастья не видать.

Как пишет в своей книге Г. Юдин: «Подарил нам Господь две равно драгоценные способности: вспоминать и забывать. Когда нам делают добро, признательность требует помнить его, а когда делают зло, любовь побуждает забыть его… Через хулу, злословие и унижение прошли князь с княгинею с достоинством и так же спокойно, как солнце и луна совершают свое течение по небу, когда собаки лают на них с земли».