Текст книги "Петр и Феврония. Наша главная история любви"

«…Паче снега убелюся», или… «из грязи в князи»

К сожалению, нет сколько-нибудь достоверных свидетельств, какой была их первая встреча. Об этом можно только догадываться. Или – фантазировать. Мол, посмотрел жених в глаза своей суженой – да и голову потерял, понял, что не ошибся, пообещав взять ее в жены.

Слабо верится. Гораздо правдоподобнее было бы сказать: Петр Февронию сначала не любил. Просто у него не было ни времени, ни возможностей ее полюбить. Ведь как можно влюбиться в ту, кого даже ни разу не видел? Но в делах любви всяко бывает: иной раз, как в песне поется, «любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь», но случается, что она медленно восходит, напитав каждую клеточку, как живая вода. Так случилось у Петра с Февронией. И тем интереснее, необычнее и тоньше подлинная история их отношений, созидавшихся по Божьей воле.

Не исключено, что вначале Петр просто отнесся к этой женитьбе как к последнему этапу лечения. Понял, что болезнь его была не от змея, а от Бога – дабы гордыню смирить, а эта девушка-крестьянка в простом льняном сарафане как раз кстати пришлась. Как власяница… «Видев князь Петр в возвратной болезни своей, знамение гнева Божия, за неисполнение обета своего, пояти в супруги себе премудрую Февронию, потщася сие исполнити и сочетася с нею браком законным…» (Акафист святым благоверным князю Петру и княгине Февронии Муромским, кондак 2).

Ведь это только в сказке бывает: увидел – и сразу голова кругом, колени подкосились: здравствуй, любовь моя!

Кстати, подобным образом представлена встреча будущих супругов в опере Н.А. Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» (либретто В.И. Бельского). Правда, эта сценическая версия имеет мало общего с историей Муромских чудотворцев. Разве что имя и отдельные черты характера Февронии привнесены в оперу из жития, зато место действия – Китеж, да и время – нашествие монголов, даже имя жениха – княжич Всеволод, – все это синтезировано из древнерусских сказаний. А вот почему возникла такая подмена, поговорим потом.

Итак, Петр и Феврония встретились. Быть может, они еще не успели полюбить друг друга, но… процесс пошел.

В местных рязанских преданиях о Петре и Февронии сохранилась красивая легенда об отъезде жениха с невестой из Ласкова. Когда пришли княжеские слуги к Февронии, чтоб сказать: завтра, мол, жених со своими сватами пожалует, девица их удивила: «Пусть, – говорит, – князь ваш не возки готовит, а сани». Поразились люди, ведь дело было летом, как раз под Петров день (12 июля/ 29 июня по ст. стилю), растерялись. А соседи, услыхав, что учудила Феврония, тоже со смеху покатились, да стали скопом жениха жалеть: вот, мол, не повезло князю, пообещал жениться на блаженненькой – приходится слово держать. Надо сказать, что Февронию в родном селе не любили, за глаза дурочкой называли, а все потому, что никак не могли взять в толк ее мудреных речей. Зато услугами ее частенько пользовались, ведь «блаженненькая» по одному слову, к Богу обращенному, могла исцелить даже калеку. Но добро-то не все помнят! Как плохо – к ней бежали, а пройдет хворь – тотчас забывали.

…И вот проснулись поутру жители Ласкова и глазам своим не верят: с неба на зеленые сады с огородами, на избы с пристройками, на поля с пригорками валит густой снег. Выбежали селяне на улицу и рты поразевали, а тут еще одно чудо – въезжают в село сани расписные, везет их тройка добрых коней, а в санях тех – молодой и статный жених сидит. И спешат дивные гости прямиком к дому бортника-древолаза… Девицы местные, так те вообще обзавидовались, стали снежки им вслед швырять да кричать: «Почто дурочке Хавронье такая честь! У нас краше девки есть!» И вот остановились сани – выходит навстречу своей судьбе статная девушка в красном свадебном сарафане… А вдруг так все и было?

Представьте себе, до нас дошло еще одно предание, которое тоже косвенно подтверждает столь небывалое явление – снегопад в середине лета. Примерно в то же время, когда Петр обручился с Февронией (трудно назвать точно год, но предположительно в конце 90 х годов ХII века, на Петров пост), снег выпал и в окрестностях Великого Новгорода. Об этом свидетельствует так называемое пророчество святого Варлаама Хутынского «О снеге и морозе в Петров пост». Вкратце сюжет таков: пришел святой Варлаам к архиепископу Антонию в Великий Новгород, а владыка попросил святого к нему и через неделю пожаловать, хотел еще с ним поговорить на духовные темы. Святой Варлаам ему отвечает: «Если Господь повелит, то я буду к Вашей святости благословиться на первой неделе Петрова поста, в пятницу, на санях, господин святой владыка Антоний». Святитель был поражен таким ответом, но еще большее удивление ждало его впереди. Все случилось в точности, как и предсказал Варлаам Хутынский. Снег выпал, мороз ударил. Ужас охватил народ: ведь мороз в такое время года мог погубить урожай. Люди решили, что прогневали они Господа, оттого он в наказание наслал на них голод. Однако Варлаам объяснил смысл происходящего иначе: Господь действительно вначале решил покарать народ голодом, но по молитвам праведников отменил наказание. И в самом деле, когда люди стали осматривать растения, то на корнях и свежих побегах обнаружили множество замерзших вредителей, которые наверняка бы уничтожили весь урожай, если б не мороз. Низкая температура убила вредителей, но не погубила всходов. И осенью новгородцы собрали богатый урожай. От Великого Новгорода до Рязанской деревни Ласково расстояние не близкое, но вполне вероятно, что это аномальное явление затронуло весь северо-восточный регион Руси.

Снег – символ очищения. Если он вдруг выпадает не в сезон – это называют чудом. И, кажется, сам Господь благословил и очистил брачный союз, который избрал в пример и назидание будущим поколениям. К сожалению, не все люди наделены тонким слухом, чтобы уловить «музыку вечности». Односельчане завидовали удачливой землячке, вырвавшейся «из грязи в князи», причем в самом примитивном и буквальном смысле этого слова. Да, еще Христос говорил, что «нет чести кумиру в своем отечестве», – чему ж тут удивляться! «Когда молодые… проезжали Ласковым, то народ стал смеяться, что князь взял дурочку за себя. И та сказала: “Не расти больше Ласкову!”» В нем постоянно было с тех пор, как и при Февронии, шесть изб. Лишь к началу ХХ века простила она односельчан, и Ласково стало постепенно разрастаться», – отмечал муромский краевед А.А. Епанчин (1948—1998). Где состоялось само венчание, нет надежных сведений. Может, в соседнем большом селе Солодчи, в пяти верстах от Ласкова, – там, где, вероятно, остановился и сам князь на постой, пока его люди искали невес… тьфу, чуть было не оговорилась. Они же врача искали, а про невесту знали только Господь Бог да разве что она сама. Трудно сказать, сколько лет было Петру с Февронией, когда они вступали в брак. Свод церковных правил XIII века – «Кормчая книга» – устанавливал брачный возраст для девушек – 13, для юношей 15 лет. Но мне почему-то видится в качестве невесты князя Петра девушка постарше, уже сформировавшаяся, с русой косой, расписным обручем на лбу, концами уходящим под косу да в красном сарафане. Почему именно в красном? Помните: «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан...» Эту песню Феврония, конечно, не распевала, ведь она была написана много веков спустя, но речь в ней идет именно о традиционном свадебном наряде.

Быть может, прощаясь с родным селом, Феврония помахала рукой и своему ореховому кусту – хранителю ее маленьких девичьих тайн. Как гласят местные легенды, именно под ним 800 лет назад молилась рязанская красавица, вымаливая себе жениха. Было ли так, нет ли? Кое-кто узрел в этом предании тоже пережитки язычества. Дескать, не в храме молилась, и не в избе перед божницей, а под кустом! Все так, но и она тогда еще не святой была, а просто молоденькой девушкой. Кстати, этот куст и две ямки в земле от колен Февронии жители деревни Ласково показывали еще в начале ХХ столетия. В наши дни тоже на том месте куст растет – наверное, потомок того самого. Никто пока что не пытался определить его возраст, но вряд ли это тот, что посадила Феврония, всё-таки 800 лет и для орешника – возраст более чем преклонный. Ну а что касается обвинений в язычестве, то я специально заглянула в словари символов – причем не в один, а просмотрела несколько; так вот: крепкий орех – символ Священного Писания, разбитая скорлупа сравнивается со страданиями Христа, а сладкая сердцевина – это Божественное Откровение, – убедилась я и успокоилась. Ну а если припомнить ветхозаветного Моисея? Тогда и ореховый куст Февронии может навести на мысли, что будущая святая общалась через него с Богом.

Женитьба муромского князя Петра отдаленно немного напоминает рассказ о том, как сватался к своей последней супруге, византийской принцессе Анне, князь Владимир – креститель Руси, согласно так называемой Корсунской легенде. Чтобы добыть себе невесту, князь отправился в дальний поход. За невесту требовался выкуп. Так он с варварским простодушием в качестве оного предложил осажденный его войском и затем завоеванный город. Но на обратном пути князь, тогда еще неукротимый сластолюбец, никак не мог удержаться от соблазна. «…Пожелал и тут сотворить беззаконие, за его неверие тотчас напала на него слепота, осыпали гнойные язвы, и затужил князь, не зная, что делать». Спасло язычника принятие таинства Крещения: «И свершилось славное чудо: когда наступило время войти в святую купель, он погрузился трижды, и лишь только руку свою возложил на него епископ,– тотчас прозрел, а струпы отпали от тела, как рыбья чешуя, и осветилось лицо его, словно солнце, и осенила его и сила, и Божия благодать, и стал он таким, точно не было у него никогда никакой болезни, и восславил он Бога, сказав: “Познал я теперь Бога истинного».

Аналогия, конечно, не совсем корректная. Но только на первый взгляд. Пусть Петр ко времени женитьбы на Февронии уже был крещен, более того – любил посещать храмы, змея-нехристя победил, – всё так. Но болезнь и его настигла. Выходит, и он нуждался в очищении, но другим таинством – браком, освященным церковью.

Увенчанные венцами

 
Как по мостикам по калиновым,
Как по сукнам да по малиновым,
Словно вихорь несутся комони,
Трое санки в стольный град катят.
Играйте же, гусли, играйте, сопели!
В первых саночках гусли звончаты,
В других саночках пчелка ярая,
В третьих саночках душа девица,
Свет Феврония Васильевна…
 

Звучит хор из оперы Н.А. Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии», и кажется, под звуки этого пения несутся в санях жених с невестой, Петр с Февронией, в новую жизнь.

Допустим, они повенчались в селе Солотча. Какой храм там стоял в конце ХII века, теперь уже трудно сказать. Но, возможно, именно на его месте через две сотни лет, в 1390 году, благоверный князь Олег Рязанский поставил новый. Теперь вокруг него разросся Солотчинский монастырь. Спроси любого из местных жителей, и он начнет утверждать, что именно на этом месте и обвенчался муромский князь с их знаменитой землячкой. Или, по крайней мере, обручился. Может, все так и было?

Вариант первый: венчание в Солотче. Открываю книгу «Чудо о Петре и Февронии» Г. Юдина:

«…Петр, стоя в церкви рядом с Февронией перед алтарем, любовался ее статью и достоинством и уже не стыдился ее простоты, а гордился своей мудрой избранницей. После венчания гости и слуги поздравляли молодых, а князь щедро одаривал их золотом… Потом, по обычаю выпил меду, хлопнул со всего маху деревянную чашу об пол и, растоптав ее сапожищем, пророкотал: – Пусть так под моими ногами потоптаны будут те, которые станут посевать между молодыми раздор, а не любовь! Что и случилось. В Муроме князь Павел с иконой Божьей Матери, с любовью и лаской встретил молодых у княжеских палат. Но не всем по душе Феврония пришлась, особенно боярским женам.

Толпились они на княжеском дворе, толстые и чванливые, разряженные и раскрашенные по той моде. Лица их были грубо выбелены белилами, щеки натерты яркой красной краской, а светлые брови – черной. С презрением, не таясь, с ног до головы разглядывали они стройную, не размалеванную, одетую в простой красный сарафан Февронию.

– И поглядеть-то не на что. Ну ни в чем лепоты нет,– громко вздохнула Матрена, самая дородная боярыня, из-за своей толщины почитаемая первой красавицей Мурома. – Вот когда я к своему боярину Даниле в дом пришла, на мне жемчугу было более пуда. До того тяжело ходить было, еле выдюжила. Ноженьки два дня с устатку гудели. А у этой девки и колечка-то медного нет.

Но Петр больше, чем тленное богатство, приобрел, и не зря говорят, если у мужа с женой лад, не нужен им клад…»

А это уже другой вариант развития событий. Муромский писатель Ю. Фанкин, автор книги «Неразлученные. Сказ о муромских святых Петре и Февронии», перенес торжества в родной город, акцентировав внимание на свадебном обряде по чину тех времен:

«…Ехали Петр с Февронией дорогами прямоезжими, не избежали они путей петлястых да окружливых, наконец добрались до Оки-реки. А тут их корабли поджидали под белыми парусами. Погрузились они на корабли и поплыли вниз.

Люб был взору Февронии речной путь: были тут и села с приселками, города с пригородами, холмы-шеломы, угоры-косогоры, болота зыбучие, родники текучие, а уж птичьих распевов – не счесть, не выслушать.

Миновали село Карачарово, а вот и муромский кремль показался на Соколовой горе: сверкает на солнце терем златокровельный, белеют стены городовые с башнями наугольными.

Завидев корабли знакомые, народ муромский к берегу повалил – каждому интересно на Петрову невесту взглянуть, прикинуть умом-разумом, стоит ли товар долгой езды?

Вскоре сочетались Петр и Феврония законным браком по Апостольскому преданию и Святых Отцов правилу. Расплетали Февронии русу косу на две косицы, частым гребешком волосы расчесывали. Провожали свахи невесту в Красную палату, где Петр со своими дружками дожидался, подносили новобрачным хлеб с полотенцем, ставили на стол сыр и солоницу с солью. Горели в трапезной свечи пудовые, обручальные, золотыми кольцами опоясанные.

Отправились молодые на отдельных каретах в соборную церковь, и дети боярские, впереди идущие, дорогу бдили – не дай Бог, кто-нибудь молодым дорогу переедет-перейдет.

Обручал Петра с Февронией протопоп седовласый, и певчие согласно пели. Подавали жениху и невесте скляницу со сладким вином, и было им пожелание доброго здравия и многолетия.

И, как на Руси водится, завершилось дело пиром-пированьем. Сходился люд наряженный в палаты белокаменные, садились гости за столы широкие, покрытые скатертями бранными, и какой только ествы сахарной и напитков розналивчатых на том пиру не было. Гостей дорогих лучшие стольники обхаживали, самые приятные чашники ублажали.

Я на том пиру не был – хвастать не буду, – зато мой предок дальний за княжеским столом сиживал. Человек он был степенный, помногу пить не любил: десять чаш ведерных осилил, а на одиннадцатой под стол свалился… Ладно, байки байками, а сказу свой черед. Как только свадьбу сыграли, сразу же последняя язва у Петра зажила. И сердце молодое болеть перестало. Стали жить Петр и Феврония в ладу и согласии».

В обеих фольклорно-сказочных версиях грамотно представлен обряд и передан дух древнерусского венчания. Тут бы и сказочке конец, а кто слушал, как известно, – молодец. Но все только в сказке свадьбой кончается, а в жизни, наоборот, только начинается. Вот и у реальных Петра и Февронии началась новая жизнь…

Как в жизни

…По Мурому хорошо бродить пешком. Оставить машину и немного прогуляться на своих двоих. Никто никуда не торопится, никто не суетится. Идешь себе, как по парку, наслаждаешься мирной тихой жизнью. Когда из столичной суеты попадаешь в такой заповедник, поначалу кажется, что даже время там течет медленнее, не подгоняет в спину, не забегает вперед, а просто сопровождает, будто добрый ангел-попутчик. В Муроме трудно заблудиться, и даже не потому, что центр города можно пройти вдоль и поперек неторопливой походкой минут за сорок, а благодаря его четкой планировке. Если, допустим, взлететь в небо и посмотреть на город с высоты птичьего полета, то он, наверное, будет похож на школьную тетрадь, разлинованную для первоклашек, а еще – на вышивку крестиком и гладью: голубая водная и сероватая дорожная гладь промережена зеленью садов и увенчана шитыми золотом крестами церквей и монастырей. Не зря же Муром издавна, еще со времен Февронии, славится своими златошвеями. Конечно, планировка города не всегда была такой геометрически правильной. Но, как говорится, несчастье помогло…

1792 год запомнился муромцам страшным пожаром 9 июня. Сгорело 180 домов и 220 лавок с товарами. Сильно пострадали Благовещенский и Троицкий монастыри. После трагического происшествия город стал застраиваться по новому генеральному плану, разработанному Иваном Лемом и утвержденному Екатериной II в качестве базового для многих русских городов еще в декабре 1788 года, то есть за четыре года до самого пожара. В его основу была положена прямоугольная сетка кварталов, специальные места отведены под предприятия и торговые площади.

Мимо меня по дороге под вой клаксонов проносится свадьба. О, еще одна, и еще… Куда они, к мощам Петра и Февронии в Троицкий монастырь, или же в ЗАГС? Я почему-то не сомневаюсь, что совместная жизнь этих молодых пар сложится счастливо. Такую уверенность, наверное, вселяет сам город. Иду дальше и попадаю на небольшую площадь. Возле недавно отремонтированного здания полно нарядных машин и людей. Молодые пары проходят через небольшую арку с колокольчиком и ударяют в него на счастье, затем – цветы к памятнику легендарных земляков Петра и Февронии. Что-то мне все это напоминает? Ах, да… Но вместо могилы неизвестного солдата – тематический монумент. Скульптура эта – «новодел», как раз к новому празднику ее открыли, летом 2008 года.

Я не отношу себя к большим знатокам современного искусства, так что просто поделюсь впечатлением. Скульптурная пара, выполненная из стеклокомпозита, – коленопреклоненный юный Петр просит руки у своей суженой – на фоне голубого неба смотрится грубовато, как будто вылепленная из снега. Автор памятника Николай Щербаков, может, так и задумал? В июле это впечатляет. Как тот легендарный снег, что выпал в селе Ласково на Петров день.

Недавно наряду с традиционной эмблемой города Мурома (геральдический лев в короне и с крестом лапе облизывается, с тоской косясь на знаменитые местные калачи) появилась новая: золотистая радуга образует сдвоенную арку в форме буквы «М», и в проеме между двух молодых деревьев стоят святые супруги, склонив головы друг к другу, – он и она, Петр и Феврония. Они как будто вступают в новую жизнь.

Конечно, сегодняшний Муром не похож на тот, что увидела впервые невеста-рязаночка. Разве что ландшафт напоминает. На холме, где сейчас Окский парк, стояла крепость, окруженная глубоким рвом. Жаль, не осталось ни камушка от того легендарного беломраморного, как гласит легенда, кремля. А может, и деревянного, – тогда ни бревнышка.

А еще этот большой – особенно, в представлении девушки, никогда не выезжавшей за пределы Ласкова, – город наверняка поразил ее своими аккуратными домиками да богатыми торговыми рядами, где шла бойкая торговля пушниной и изделиями местных ремесленников: гончаров, кузнецов, косторезов, оружейников, а также товарами да всевозможными яствами заморскими. Бывали в Муроме купцы и с загадочного Востока, и с чванливого Запада. Им – соболей да иную пушнину, а они – ткани, пряности, игрушки невиданные.

Думаю, непросто было крестьянской девушке, выросшей в бедности, привыкать к новым реалиям княжеской жизни. Разве что ее природная мудрость выручала, да любовь, которая тихо, без лишнего шума, вошла в сердце.

Первые несколько лет жизни в Муроме Феврония оказалась на положении второй дамы княжества. Пока что уделом правил старший брат Петра (Давида), князь Павел (Владимир). Нетрудно предположить, что мужчины частенько отлучались по ратным делам. Ведь им приходилось упреждать нападения коварных восточных соседей, камских и волжских булгар, что покушались на богатый Муром с монотонным постоянством. Продолжалось это вплоть до 1221 года, когда был построен Нижний Новгород. Лишь тогда миновали для жителей края времена постоянного напряжения. В общем, этой вялотекущей войны хватило почти что на жизни обоих братьев – и Владимира (Павла), чей жизненный путь оборвался в 1203/04 году, и Давида (Петра), умершего в 1228-м.

Что касается отношений двух братьев, то, хотя нам известно не так много подробностей, можно утверждать, что они были нетипичными для времени, пропитанного духом алчности, междоусобиц, кровопролития, жестокости, вероломства, когда брат шел на брата, не щадя ни себя, ни жизни тысяч невинных людей, оказавшихся заложниками чужих амбиций. Петр и Павел во многом не походили на своих современников и жили по принципу «один за всех». Даже не потому, что Петр считался соправителем при своем брате, как потом будет его старший сын при нем, – речь идет о большем. Как Петр в «Повести» Ермолая-Еразма сразился со змеем, встав на защиту чести своего рода, точно так же оба брата, отстаивая интересы своего удела, заботились о подданных и приходили на выручку соседям. Доподлинно известно, что довольно стабильные отношения (и это опять же весьма нехарактерно для эпохи Средневековья) связывали обоих братьев, князей муромских, с Великим князем Владимирским Всеволодом III Юрьевичем (Георгиевичем), прозванным Большое Гнездо. Да и, судя по высказываниям летописцев, сам младший сводный брат Андрея Боголюбского – Всеволод Большое Гнездо – также «был украшен всеми добрыми нравами» и платил им взаимностью. Муромские князья стали для владимирского надежной опорой во всех его ратных делах. Подтверждение этому мы можем обнаружить в летописях.

Ипатьевская летопись: 1180 год. Муромские полки помогли Великому князю Всеволоду против Святослава Черниговского («В лето 6688... И выйде противу ему Всеволодъ со всими Суждальскими полки, и с Рязаньскими полки и Муромьскими»).

Новгородские летописи: 1181 год. Муромцы участвовали в походе Великого князя Всеволода Георгиевича на Новый Торг («В лето 6689... въ то же время приде Всеволодъ съ всемъ пълкомъ своимъ, и съ Муромьци, и съ Рязанъци на Новый Търгъ»).

Лаврентьевская летопись: 1184 год. Муромский князь Владимир участвовал в походе великого князя Всеволода Георгиевича на булгар («В лето 6692... Иде князь Всеволодъ... и съ Муромьским Володимеромъ, приде въ землю Болгарьскую»).

Троицкая летопись: 1186 год. По приказанию великого князя Всеволода Георгиевича муромские князья Владимир и Давид Юрьевичи выступили на помощь пронскому князю, осажденному рязанцами («В лето 6694... Всеволодъ же Гюргевичь посла къ нимъ въ помочь... а изъ Мурома Володимера и Давида). 1187 год, 11 июля. Муромский князь Давид Юрьевич побывал во Владимире на свадьбе дочери великого князя Всеволода Юрьевича Всеславы («В лето 6695... Того же лета Всеволодъ Юрьевич... отдал дчерь свою Всеславу Чернигову за Ярославича Ростислава... и ведена бысть месяца иуля в 11 день.. а изъ Мурома Давидъ Юргевичь»). Тогда же муромский князь Владимир участвовал в походе великого князя Всеволода Юрьевича на Рязань («Того же лета иде великий князь Всеволод Юргевичь... на Рязань... и съ Володимеромъ Муромскимъ»). Воскресенская летопись: 1196 год. Муромские князья были с великим князя Всеволодом и с рязанскими князьями в походе на Чернигов («В лето 6704... великий князь Всеволодъ... поиде къ Чернигову съ Рязаньскими князи и Муромьскими»).

Любопытные выводы о дружбе, связывавшей муромских князей с владимирским, сделал на основе первоисточников муромский краевед начала ХIХ века А.А. Титов:

«В 1183 лето полки Владимира Муромского с дружинами Всеволода князя владимирского были в походе на Булгар Камских; поход их ознаменовался успехами, союзники были довольны тем, что смогли остановить враждебные набеги народа восточного. Военные дела героев всегда обязывали их союзом дружбы. Владимир и Давид, живя миролюбиво со Всеволодом Георгиевичем, славившимся умом и великодушием, неоднократно езжали к нему во Владимир, не только для советов в делах управления народом, но для собеседования дружеского в кругу семейном... они гостили там по целой неделе с княгинями, детьми и первыми при дворе боярами».

Выходит, не стыдился князь Петр вывозить свою Февронию в свет, «пред ясны очи» самого Великого князя. Да и крестьянская дочь не ударила в грязь лицом в обществе высокородных княгинь да боярынь. Хочется верить, что даже затмила всех своей мудростью и красотой.