Текст книги "Петр и Феврония. Наша главная история любви"

Мудрая жена – подлинное сокровище

Не думал не гадал князь Петр, когда решил покориться судьбе и взять в жены дочь древолаза, что приобретает невиданное сокровище. Не жертвует своей мужской свободой, не унижает княжеского достоинства, а наоборот, принимает дар от самого Бога. Быть может, подставляя лицо ласковому ветру и слушая приветливый говор волн за бортом корабля, он украдкой поглядывал на свою благоверную княгиню, и сердце наполнялось любовью. Он возносил благодарственные молитвы Господу, что не обошел он наградой раба своего Петра, а одарил мудрым и ласковым чудом по имени Феврония. Он – мужчина, князь, защитник всего народа муромского, тогда как она – всего лишь слабая женщина. Но вышло так, что именно она мудростью своей вразумила и облагодетельствовала его самого. Не мог князь нарадоваться на свою жену, сумевшую подарить ему надежду в трудный час, укрепить в вере, осчастливить истинной любовью. И пусть Господь не наградил ее тленным богатством, зато он не поскупился на нетленное, – а что может быть дороже разума и мудрости? Ведь даже величайший из мудрецов, царь Соломон, ставил ее превыше всех богатств земных: «Блажен человек, который снискал мудрость, и человек, который приобрел разум! Потому что приобретение ее лучше приобретения серебра, и прибыли от нее больше, нежели от золота. Она дороже драгоценных камней, и ничто из желаемого тобою не сравнится с нею» (Притч. 3, 13—15). «Приобретай мудрость, приобретай разум …Не оставляй ее, и она будет охранять тебя; люби ее, и она будет оберегать тебя. Главное – мудрость: приобретай мудрость, и всем имением твоим приобретай разум. Высоко цени ее, и она возвысит тебя; она прославит тебя, если ты прилепишься к ней; возложит на голову твою прекрасный венок…» (Притч. 4, 5—8).

А мудрость не хранится в сокровищницах князей, не сыскать ее и в древних кладах, зато она может найти пристанище в скромной головке кроткой крестьянской девушки. Феврония мудростью своей возвысила не только себя, став княгиней, но и мужа своего, князя Петра. Своим даром она распорядилась весьма разумно – ведь, возвышая мужа, она вознесла и себя. Не то что спесивые боярыни, у которых гонор затмил разум. Ведь, ополчившись на Февронию, они опозорили не только себя, но и своих мужей. В отличие от князя Петра, достойно рассудившего неурядицу между Февронией и теремными интриганками, его бояре сами себя унизили тем, что пошли на поводу у своих жен, показав свою зависимость от их прихотей. Кроме как глупостью это не назовешь. Феврония же дальновидно покорилась судьбе. Она не стала рыдать и умолять мужа последовать за ней, не сыпала упреками – дала возможность ему самому выбрать свой путь. Он же избрал тот, что указал Господь.«Мудрая жена устроит дом свой, а глупая разрушит его своими руками», как утверждал царь Соломон (Притч. 14, 1). Мудрец этот знал толк в женщинах, подтверждением чему могут служить и другие его изречения: «Благонравная жена приобретает славу, а трудолюбивые приобретают богатство» (Притч. 11, 16); «Добродетельная жена – венец для мужа своего; а позорная – как гниль в костях его» (Притч. 12, 4); «Кто нашел добрую жену, тот нашел благо и получил благодать от Господа» (Притч. 18, 22); «…Сварливая жена – сточная труба» (Притч. 19, 13); «Дом и имение – наследство от родителей, а разумная жена – от Господа» (Притч. 19,14); «Непрестанная капель в дождливый день и сварливая жена – равны» (Притч. 27, 15); «Кто найдет добродетельную жену? цена ее выше жемчугов» (Притч. 31, 10).

Незавидной была бы участь князя Петра, если бы он женился на одной из теремных барышень, по примеру своих вельмож. Тех самых, что подпали под влияние своих жен и возжелали большего, чем было изначально предопределено. В результате они не досчитались в своих рядах многочисленных сородичей, павших в братоубийственной междоусобице за власть, и были вынуждены с унижением приползти к своему легитимному правителю и умолять его вернуться на место. А будь у Петра жена под стать остальным из его окружения, тогда… тогда нашла бы коса на камень, а дальше – страшно подумать, что сталось бы как с ним самим, так и с вверенным ему краем. История Древней Руси пестрит трагическими примерами вероломств, предательств и клятвопреступлений. Ее можно, как мы знаем, переписать, но изменить – вряд ли.

Истинные пастыри

Весь Муром собрался встречать хлебом-солью князя Петра с княгиней Февронией. Кланялись им низко, до самой земли, и бояре родовитые, и торговые люди, и служилые, и весь православный люд. Когда праведная Феврония вновь ступила на Муромскую землю, в овраге, как гласит местное предание, новый родник пробился. Целебный. Сопровождали их подданные от самых сходен до княжеского терема с радостными песнями, устилая путь цветами. Если, конечно, в начале ХIII века нечто подобное было возможно, но именно такой видится мне эта сцена: с цветами и песнями встречает своих законных правителей истосковавшийся по порядку и стабильности народ.

Ермолай-Еразм писал:

«…Блаженныи же князь Петр и блаженная княгини Феврониа възвратишася в град свои. И правили они в городе том, соблюдая все заповеди и наставления господние безупречно, молясь беспрестанно и милостыню творя всем людям, находившимся под их властью, как чадолюбивые отец и мать. Ко всем питали они равную любовь, не любя гордости, ничего не стяжая, не жалели тленного богатства, но богатели божьим богатством. И были они для своего города истинными пастырями, а не как наемниками. Городом своим истиной и кротостью, а не яростью управляя. Странников принимали, голодных насыщали, нагих одевали, бедных от напастей избавляли».

Автор «Повести», словно подчеркивая наивысшее достоинство правителей, назвал ихистинными пастырями. Тем самым он сравнил их добродетельное правление с эталоном… вернее, идеалом, определенным самим Христом: «Я есть пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец. А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка и оставляет овец и бежит, и волк расхищает овец и разгоняет их» (Ин. 10, 11—12).

Рассуждая о правлении, Ермолай-Еразм, похоже, умышленно не стал разделять эту супружескую пару, призванную быть вместе и в горе и в радости, – вдвоем, как единая плоть, нести свой крест правителей Муромской земли, подобно чадолюбивым родителями, заботливым и самоотверженным.

При беглом прочтении может показаться, что все эти восхваления, возносимые автором в адрес своих героев, не более чем общие слова, характерные для самого жанра агиографической литературы. Конечно, коли речь идет об идеальной семье, то читателю хотелось бы услышать какие-то подробности, нечто конкретное, ведь за более чем три десятка лет, что провели они рядом, было много всего такого, чего бы хватило на сериал. Но средневековых писателей и летописцев мелочи жизни не интересовали. Так что найти какие-либо подробности о семейной жизни Петра и Февронии оказалось делом непростым. Точнее – нереальным. Случайно? Однако у Ермолая-Еразма, к примеру, нет ничего случайного. Даже в молчании. Не потому ли, что брак – это таинство? Он словно подчеркивает, что только двое, давшие пред Богом обет быть единой плотью, имеют право знать все друг о друге, как каждый о себе самом, посторонним же – вход воспрещен! Вот вам и главное правило семейной жизни. Кажется, сами святые своим молчанием поучают нас, что семья должна целомудренно скрывать от всех остальных свою личную жизнь.

Эта сдержанность дала повод некоторым исследователям прийти к опрометчивому выводу, что якобы у Петра и Февронии не было детей. И пошли пересуды: можно ли считать брак идеальным, если он лишен главного – материального воплощения любви, продолжателей рода? И всё-таки у легендарной четы были дети. В летописях упоминаются их сыновья – Юрий, Святослав и дочь Евдокия, а также внуки – Олег, Ярослав, Дмитрий, Болеслава. Муромский писатель Ю. Фанкин, рассуждая об их семейной жизни, также подчеркивает ее наполненность тихими родительскими радостями: «Расцвели, укоренились в Муроме Петр с Февронией, как те дубки окские. Но бывают ли дубки без отросточков? Вот и отросточки появились, к небу Божьему потянулись: Святослав, Юрий, Ярослав, Давид...»

Местные предания донесли до нас сведения, что Феврония усердно помогала своему мужу во всех его делах. Как? – усомнится современный читатель, как могла необразованная и физически слабая женщина участвовать в управлении княжеством или же вмешиваться в военные вопросы? А она и не вмешивалась. Она же умная была. Так, разве что совет невзначай подбросит… Не зря же сказано о ней: «Радуйся, Феврония, ибо в женской голове твоей мудрость святых мужей заключалась!» – вот и совет тот, случайно брошенный, так же случайно мог оказаться самым что ни на есть полезным. Или того больше – единственным правильным решением. Можно предположить, что добрая и отзывчивая Феврония, став княгиней, не забыла и о данном ей Господом даре исцелять недуги телесные, помогая больным и увечным, невзирая на чины и заслуги.

Чад своих растила да усердно Богу молилась о благополучии родных и любимых, а их у нее кроме мужа и детей было много – аж целый Муром!

Скромное, но значимое место в истории

Положение правителя Мурома было весьма непростым. Ощущать себя хозяином богатого торгового города – это значило быть постоянно готовым к войне. Держать оборону с востока, ведь оттуда дорога на Русь пролегала через крайний ее форпост – владения муромских князей, отслеживать действия соседей, способных нанести удар откуда не ждешь, и неусыпно контролировать водный путь. Издревле реки были торговыми путями страны. Первый, великий, «из варяг в греки», пролегал от Невы и Волхова через Днепр в Черное море, второй – от великих озер, расположенных на северо-западе страны, через Волгу в Каспийское море и далее на восток – в Персию и Индию; третий – от Северной Двины через Волгу. Ну а через Муром, расположенный на притоке Волги Оке, как раз проходили два из них. На своем важном стратегическом посту князю нельзя было расслабляться и терять бдительность – приходилось жить в постоянном напряжении.

Петр старался мирно править, истории не известны факты, когда бы Давид Муромский (Петр) инициировал вторжение на земли соседей. Одним из первых среди своих современников он усвоил главную истину: с соседями надо жить дружно и стараться их поддерживать. Похоже, он был сторонником идеи централизации Руси, осознавая тот факт, что как удельные наследники Ярослава Мудрого привели к падению Киевской Руси, так отсутствие центральной власти может привести к более тяжким последствиям. Что, кстати, и произошло через три десятка лет.

Он, как его брат и отец, оставался надежным союзником великого князя Владимирского и принимал участие в большинстве его походов. Особенно близкие отношения связывали Давида Муромского (Петра) с Всеволодом Большое Гнездо (1154—1212). Сначала вместе с братом, с женами и детьми он неоднократно бывал в гостях у великого князя, а после его смерти традиция продолжилась. Нельзя не признать за Петром (Давидом) и его предшественниками, что они были наделены историческим чутьем. Что касается самого Давида Муромского, который находился у власти почти 26 лет, то за все это время он ни разу не изменил своим союзникам. Кстати, связь эта не оборвалась ни после смерти князя Всеволода, ни даже после смерти самого Давида (Петра) – ее сохранили их дети и внуки.

С периодом правления Всеволода Юрьевича Большое Гнездо связан расцвет Владимиро-Суздальской Руси. Сын Юрия Долгорукого, Всеволод, прославился не только тем, что стал родоначальником мощного семейного клана от брака с Марией Чешской (ум.1206), но еще и своими многочисленными походами, благодаря которым он укрупнял свои владения, проводя в конечном счете политику объединения русских земель. В свое время он участвовал в усобицах на стороне старшего сводного брата Андрея Боголюбского, хотя впоследствии им же был изгнан и некоторое время жил в эмиграции – в Константинополе, на родине матери. Он воевал с литовцами и половцами, подчинил себе Киев, Чернигов, Рязань, Новгород.

Достоверных сведений об этом в летописях не сохранилось, но я, исходя из логики событий, а главное – из предполагаемых психологических портретов их непосредственных участников, осмелюсь предположить, что между Февронией и женой Всеволода Владимирского – Марией Чешской могли завязаться теплые отношения, несмотря на разницу в возрасте, образование, воспитание и прочие условности. Обе женщины были истовыми христианками и обе наделены незаурядным умом. В летописях есть упоминание, что Мария Чешская умом превосходила многих, более того – современники ее считали второй княгиней Ольгой. Быть может, на своем «женсовете» две умнейшие женщины того времени обсуждали не только проблемы воспитания подрастающего поколения, последние новинки византийской моды и средства борьбы с телесными недугами и отметинами беспощадного времени, но, что более вероятно, они являлись деятельными участницами «мужских мероприятий». Например, давали своим мужьям толковые советы. Но более всего – молились, и Господь открывал им знания, указывал верный путь.

Как повествует Троицкая летопись, «в лета 6716…», то есть в 1206 году, черниговский князь Всеволод Чермный отнял Переяславль-Южный у четвертого сына Всеволода Большое Гнездо – Ярослава Всеволодовича (отца Александра Невского). Всеволод Большое Гнездо срочно собрал рать. Разумеется, его верный соратник Давид Муромский выступил вместе с ним. В Москве к войску князя Владимирского примкнул его старший сын Константин с новгородцами. К военной операции присоединились и рязанские князья. Однако великому князю стало известно, что рязанцы вступили в сговор с черниговцами и собираются ударить с тыла. Великий князь пригласил предателей к себе в ставку, где Давид Муромский стал обличать их в преступных планах: «… и нача к ним слати Давида, князя Муромского… на обличение их…», и хотя те клялись, что все это наветы: «… онемъ же, клянущимся и ротящимся, яко несть тако, глеб же и Олегъ Володимерича, братича им своя, пришедша обличасти ихъ», истина открылась, и Всеволод в цепях отправил клятвопреступников во Владимир. Аналогичные данные приводит и Д. Иловайский в своей «Истории Рязанского княжества».

Великий князь занял Пронск, а затем Рязань. Участие в этом походе князя Муромского подтверждает также Лаврентьевская летопись: 1207 г. – Муромский князь Давид идет на помощь великому князю Всеволоду Юрьевичу на Рязанскую землю, помогает ему в осаде Пронска («В лето 6715... И потом посла... и в Муромъ по Давида... Князь же великий пришедъ ста у города Проньска... повеле стрещи въ оружьи день и нощь около града и роставль полки по вратом... Давиду с Муромци третьяя врата»). Одержав победу, Всеволод Юрьевич посадил княжить в Рязани сына Ярослава. Однако в городе вскоре вспыхнуло восстание. В 1208 году великий князь вернулся и наказал непокорных жителей Рязани и Белгорода-Рязанского. Надо признать, сделал он это весьма гуманным, по меркам того времени, способом. Никого не убил, не казнил, а велел людям, взяв свои пожитки, выйти за пределы городов. Рязань и Белгород были сожжены. Однако их население не пострадало. Народ переселили в Суздальские земли. Вот только рязанские князья Изяслав Владимирович и Михаил Всеволодович, которым удалось избежать плена, начали мстить, совершая набеги на Москву и Владимирские земли. Но третий сын Великого князя – Юрий Всеволодович (1188—1238) сумел положить конец этим вылазкам, разгромив смутьянов. Через два года, в 1210 году, Всеволод Большое Гнездо примирился и с Чермным. Этот союз был скреплен браком их детей: сын великого князя Юрий Всеволодович (в 1238 году, будучи сам Великим князем, он геройски пал в неравном бою с татаро-монголами на берегах Сити и был причислен к лику святых) женился на дочери Всеволода Чермного Агафье. Так конфликт был исчерпан.

Если посмотреть на события 1206—1207 годов как бы через призму той драмы, что была описана в «Повести о Петре и Февронии», то можно предположить, что изгнание законных правителей Мурома действительно имело место как резонанс тех нестроений, которые охватили страну. Возможно, интриги и предательства общерусского масштаба отразились и на реальной биографии муромских князей. Вполне вероятно, что соседи – рязанские князья, одержимые своими узкорегиональными интересами и властными амбициями, хотели свалить центральную власть. Петр (Давид) Муромский имел репутацию надежного сторонника Всеволода Большое Гнездо, поэтому он мог стать мишенью для интриганов. Не исключено, что изгнание Петра и Февронии из Мурома, случившееся в результате бунта и вероломства бояр, было организовано извне и теми же деструктивными силами, которые были заинтересованы в том, чтобы изменить расстановку сил на карте Древнерусского государства. Борьба за власть между муромскими вельможами не привела ни к чему утешительному для всех сторон – участниц конфликта, и вполне возможно, что в конце концов мятежной боярской верхушкой было принято решение примириться с законным правителем. Петр (Давид), руководствуясь христианским милосердием, не стал никого наказывать – всех простил.

С этих позиций становится более или менее понятной эта странная, несколько даже шокирующая нелюбовь к своей землячке Февронии, сохранившаяся в рязанских преданиях. Казалось бы, как можно о святой отзываться в столь нелестных выражениях? Если помните, жители Ласкова брали под сомнение ее умственные способности, обзывали колдуньей и навешивали прочие нелепые ярлыки. Возможно, все это звенья той же самой цепи: недружелюбное отношение рязанцев к владимиро-суздальским и муромским князьям перекинулось и на жену одного из них – самую яркую, деятельную, неповторимую. Впрочем, все это напоминает больше пятна на солнце.

Вплоть до смерти Всеволода в 1212 году Давид Муромский оставался его верным соратником. Когда же Великим князем стал Юрий Всеволодович – после кончины отца и отстранения от власти старшего брата Константина Всеволодовича (кстати, самим отцом), – муромцы начали поддерживать нового законного правителя Северо-Восточной Руси.

Любопытная подробность: старший сын Великого князя Константин Всеволодович (1186—1218) был человеком весьма покладистого нрава, щедрым и религиозным, как и вся его семья. Однако когда отец в своем завещании обошел его верховной властью над землями Северо-Восточной Руси, оставив ему лишь то, чем он ранее владел, Константин выступил против младшего брата Юрия, которого покойный отец наделил всей полнотой власти.

В каком положении оказался Давид Муромский (Петр)? Да, ему не позавидуешь! Конечно же, он был знаком с обоими братьями и наверняка им симпатизировал. И тот и другой не слыли плохими людьми. Например, о Константине летописец оставил такие строки:

«Этот блаженный князь возлюбил Бога всею душою и всем желанием; не омрачил он ума своего суетною славою мира сего, но весь свой ум устремлял туда, к жизни вечной, которую и улучил своими милостынями и великим незлобием. Был правдив, щедр, кроток, смирен, всех миловал, всех снабдевал, особенно же любил дивную и славную милостыню и церковное строение, помышляя о том день и ночь. Весьма заботился он о создании прекрасных Божиих церквей и много их создал в своей области, наделяя святыми иконами, книгами и разными украшениями… Поистине Господь одарил его кротостию Давидовою, мудростию Соломоновою, ибо он исполнен был апостольского правоверия». Если даже на треть все вышеизложенное соответствовало истине, то ссора, вспыхнувшая между братьями, кажется еще более чудовищной.

Не меньшими достоинствами, судя по летописи, Господь наградил и его младшего брата Юрия (Георгия) Всеволодовича:

«Он старался, – говорит летописец, – хранить заповеди Божии, всегда имея в сердце страх Божий, и любил не только друзей, но и врагов. Милостив был выше меры, не щадя имения своего и раздавая его требующим; создал многие церкви и монастырь святой Богородицы в Нижнем Новгороде, украшая их бесценными иконами и книгами; до крайности любил черноризский и поповский чин, подавая им потребное».

И вот эти два замечательных брата после смерти отца вступили в непримиримую борьбу за отцовское наследство. Наследство немалое. Даже более чем – считай, за верховную власть. В старшем из братьев кипела обида, младший – не смел противиться воле покойного родителя и чувствовал себя законным правителем. Но кого из двух братьев поддержал князь Петр?

Невзирая на все личное, он поступил по закону. Если всякая власть от Бога, стало быть, передавая ее Юрию, законный правитель Всеволод Юрьевич поступил так, как было угодно Всевышнему. Муромский князь взял сторону легитимного правителя. Он оказался выше разборок и интриг. Раз его долг требовал выступить со своими муромскими ратями – как было всегда на его веку – на стороне владимирского князя, он это сделал. Данные факты подтверждают и летописи.

Воскресенская: 1213 г. Муромский князь Давид участвует в походе великого князя Георгия (Юрия) Всеволодовича на Ростов, где собирал свои рати Константин («В лето 6721... Начатъ Костянтинъ опять рать замышляти на братью, Георгий же поима братью... и Давида Муромского идоша на нь к Ростову»). Троицкая: 1216 г. Участие муромской дружины в Липицкой битве на стороне великого князя Георгия (Юрия) Всеволодовича («В лето 6724... И бяху полци силни велми Муромци и Бродници и Городъчане и вся сила Суздальской земли... Ярославъ же ста съ своими полки съ Муромьскими...»).

Битва на реке Липице, у города Юрьева-Польского, унесла много жизней. Об этом с горечью писал новгородский летописец: «В год 6724 (1216) … О страшное и дивное чудо, братья! Встали сыновья на отцов, а отцы на детей, брат на брата, рабы на господ, а господа на рабов!» (Из Новгородской 4-й летописи). Только убитыми князь Владимирский и его соратники, по словам летописца, не досчитались 9 тысяч человек. Против них помимо Константина Всеволодовича выступили смоляне и новгородцы Мстислава Удатного. С их стороны тоже пролилось немало русской крови. Победа досталась Константину, а Юрий бежал в Городец.

«Не десять было убито, не сто, а тысячи тысяч, всех убитых было 9233 воина. Тяжело было слышать стоны живых, еще не до смерти убитых, и вопли раненых в Юрьеве-городе и около Юрьева. Не были погребены те многие, кто, спасаясь бегством, утонул в реке или те раненые, которые умерли на пути. А живые побежали одни к Владимиру, другие – к Переяславлю, а иные – к Юрьеву» (Из Новгородской 4-й летописи). Однако вскоре с Константином произошла странная метаморфоза… А может, и не было никакой метаморфозы – просто он посмотрел на себя трезвыми глазами, вернулся к своему естеству, стал самим собой, – кто знает? Обида ведь дурной советчик. А уж гордыня – тем более. Во всяком случае, Константин призвал к себе Юрия, обнял по-братски и объявил своим наследником в обход собственных сыновей. Только два года Константин был у власти, возводя церкви и монастыри, и умер, не дожив до 34 лет.

В 1219 году великим князем Владимирским вновь стал Юрий Всеволодович, ему предстояло править Русскими землями еще без году двадцать лет. Он не раз воевал с волжско-камскими булгарами, и Давид Муромский, как обычно, был его верным и надежным соратником. Сначала сам, потом сыновья и даже внук…

Воскресенская летопись под 1220 годом сообщает: муромские князья Давид и Юрий отправляют своих сыновей с суздальской ратью на булгар («В лето 6728... посла же и къ Муромскимъ княземъ, веля имъ послати сыны своя, и посла Давид сына своего Святослава, а Юрьи Олга... Изряди же Святославъ полки своя: Ростовский по правой руце, а Переславьской по левой, а самъ ста съ Муромскими князи посреди»).

Значит, в этой битве сражались плечом к плечу младший сын Петра и Февронии Святослав и их внук Олег – сын Юрия.

Весьма любопытная деталь: старший сын Давида Муромского Юрий в летописи фигурирует как соправитель своего отца. Забегая вперед, скажу: то же самое будет и потом, с внуками. Значит, складывалась определенная практика семейного правления: Давид (Петр) упоминался как соправитель брата Владимира (Павла), а его собственный старший сын Юрий – соправитель самого Давида. Таким образом, видимо, укреплялись клановые семейные связи: чтобы не шел брат на брата войной, а при живом отце уже знал свое место в семейном, правящем, деле.

Через год, чтобы укоренить свои владения на важном стратегическом месте, где Ока впадает в Волгу, великий князь Юрий Всеволодович заложил Нижний Новгород. Это обернулось затяжной войной с мордвой, однако набеги волжко-камских булгар на близлежащие земли в целом, и на муромские владения в частности, пошли на убыль.

В общем, жизнь князя Петра (Давида Муромского) была не из легких – ратные дела отнимали много физических и душевных сил. Небезоблачным оказалось и семейное счастье. Легко ли было Февронии расставаться с любимым, а потом дни и ночи вымаливать у Господа, чтобы вернулся он домой цел и невредим, чтоб «стрела, летящая во дни», просвистела мимо?

Да, князю Петру приходилось воевать. А то и кровь проливать в рукопашной схватке, причем не только «змеиную». Не исключено, что ему выпадало биться не с одними лишь врагами-иноверцами, но и с братьями-христианами, – вряд ли он был пацифистом, судя по весьма внушительному списку военных операций, в которых ему пришлось принимать участие. И под командованием отца, и по воле брата, и следуя собственному долгу, – всяко бывало. Другое дело, все они были направлены в результате не на захват чужих земель и богатств, а на усмирение вероломных предателей, на объединение разрозненных уделов в единое государство. Сам он – и это опять же подтверждают не легенды и предания, а документы тех лет – не страдал манией величия или же переизбытком властных амбиций, а вполне разумно и покорно подходил к возложенной на него миссии. Вместе с возлюбленной женой по-отечески правил своим уделом, а когда требовал долг, шел на помощь великому князю Владимирскому, не щадя своих сил в деле объединения Руси. Нередко ему приходилось выступать в роли миротворца. И, возможно, он внес свою лепту в примирение братьев-Всеволодовичей. Я допускаю мысль, что и молитвой, и уговорами, и убеждением он пытался побороть неуемную гордыню по сути своей доброго и высоко образованного Константина, поддавшегося человеческим слабостям.

Князь Давид Муромский в то время еще не был святым благоверным Петром. Ему еще только предстояло им стать. Но в своем мирском служении Господу он вместе со своей мудрой супругой следовал заповедям, прокладывая путь к святости.