Текст книги "Петр и Феврония. Наша главная история любви"

Бабушкина сказка

Да, в жизни молодых князей начались невероятные события, как только в городе Муроме сталсамодержьствуяи, как писал Ермолай-Еразм, то есть самостоятельно править, благоверный князь именем Павел. Молодой князь пришел к власти после смерти родителя, а помощником ему в управлении княжеством стал его младший брат, не зря же летописец упомянул их обоих. Оба брата еще недостаточно сильны в политике, а вокруг полным-полно врагов и завистников. Это и языческие жрецы, что не желали делить свою власть над душами и сердцами людей, и алчные соседи-единоверцы, разевающие рты на богатства Мурома, и князья, забывшие свои клятвы и мечтавшие поубавить спеси у взявшихся за самодержавное правление юнцов, – просто клубок змей, одержимых дьявольскими соблазнами… Но все это наша история, в которую я, пожалуй, чересчур углубилась. Может, стоит выкрутить руль влево и сделать резкий поворот… в сказку.

Уж не знаю почему, но на меня вдруг нахлынули глубоко личные воспоминания.

…Поздний вечер. А может, и не очень поздний, но на улице уже давно горят фонари, а я, пристроившись на диване, тискаю кошку и поглядываю на перламутровый экран старенького телевизора. Бабушка, бросив беглый взгляд на часы, как всегда некстати обрывает мое занятие: «Всё, всё! Детское время кончилось, пора чистить зубки и – в кроватку!» Я, как обычно, недовольно морщу носик и начинаю канючить: «Ну, ба… Ну, еще чуть-чуть, дай телевизор досмотреть, ну, ба…» Тогда в ход идет последний аргумент – телевизор выключают. И я с недовольной рожицей отправляюсь по вышеупомянутому маршруту… Но на самом деле я тогда не очень-то и расстраивалась, ведь впереди меня ожидала сказка на ночь. Ковыляя в сторону ванной, я на всякий случай всё-таки бросаю вопрос, больше похожий на напоминание:

– А сказка будет?

– Раньше ляжешь – будет и сказка, – звучит мне в спину.

В голубоватом свете ночника я разглядываю тени, настраиваясь на волшебный лад, а бабушка начинает сказку:

«Давным-давно жил да был в славном городе Муроме князь Павел. Народом справедливо правил, никого не обижал. И был у князя младший брат Петр, добрый богатырь, во всех делах старшему брату послушный, да красавица жена по имени Марья. Вокруг города Мурома леса дремучие, много в них всякого зверья водилось, да речка быстрая, Окой называется, в ней рыбы видимо-невидимо. И любили братья поохотиться в глухой чаще лесной, или рыбку в быстрой речке поудить, или силушкой богатырской в чистом поле помериться. А женушка старшего, Марья, всё в тереме скучала: песни распевала да золотыми нитями по шелку вышивала. А пока князь с добрыми молодцами удалыми делами тешился, враг рода человеческого – сатана – задумал коварное. Отрядил он своего верного слугу – хитрого змея-оборотня – прямиком в княжеские покои. Прилетел змей, оземь ударился и стал добрым молодцем, вылитым князем Павлом…»

– Что, съесть ее хотел? – Я вся сжалась, представив, как злобный змей вдруг приблизится, примет свое обличье, разинет пасть, и…

– Кого съесть? Княгиню? – Бабушка, погладив меня по голове, упокоила: – Нет, этот змей никого есть не собирался.

– А зачем прилетел тогда? Змеи же красными девицами обедают. Помнишь, ты рассказывала, что люди приводили к нему по самой красивой девушке, а потом его еще богатырь Добрыня Никитич победил…

– Да, но то был Змей Горыныч. И совсем другая сказка. А этот нечестивец не голодным был, а хитрым. Задумал он жену с мужем разлучить. Дескать, поссорит он мужа с женой, а следом – весь край в упадок придет. Оттого он и прикинулся Павлом, чтобы княгиня его, а не мужа полюбила. Но княгиня догадалась, что не муж он ей, а коварный враг, но поделать ничего не могла. То ли испугалась, то ли от скуки решила в беседах с умным змеем время коротать. Он же точь-в-точь ей Павлом представлялся. Ну, слушай дальше:

«Вот сидит она со змеем в горнице, чай из самовара распивают, а всем придворным кажется, что это сам князь с женой беседует. День так проходит, другой… Дивятся люди – ничего понять не могут! Все видели, как князь на охоту отправился, ан, глядь, он уже дома! Но княгиня одна поняла правду, подумала-подумала да и все мужу рассказала. Опечалился Павел. Уж и про охоту с рыбалкой забыл: сидит думу думает, как ему от хитрого врага избавиться. Знамо дело – выходца из преисподней просто так не убить… А Марья тоже смекалистой оказалась. Как другой раз прилетел к ней супостат, она-то ему и говорит: «Слыхала я, будто живет где-то на белом свете змей бессмертный, уж не про тебя ли сказывали?» Приосанился бесов посланец, возгордился: «Я и есть тот змей бессмертный!» «Ой, – княгиня руками всплеснула, – неужели вечно будешь жить, никогда не помрешь?» А змей ей отвечает: «Если и суждено мне умереть, то от Петрова плеча да от Агрикова меча», – и расхохотался. Улетел нечестивец восвояси, а Марья все мужу рассказала. Задумался князь, как ему врага извести, опечалился. Слыхал он, что жил давным-давно на свете богатырь именем Агрик и был у него меч-кладенец, да где ж его сыскать? А с Петром как быть? Неужто назвал супостат Петра-апостола, что с ключами от рая пред Господом стоит? А тут как раз и младший брат его, Петр, пожаловал. «Что невеселы, родные мои?! – восклицает. – Али я чем подсобить могу, печаль-тоску развеять?» Смекнул тут брат старший, что младшего ведь тоже Петром величают, да и рассказал ему страшную тайну про змея-оборотня, что решил их род княжеский под корень извести. Опечалился Петр, призадумался, а потом говорит: «Ты – мой старший брат и повелитель. Сослужу я тебе службу братскую, службу братскую, христианскую. Изведу нечисть заморскую!» И отправился он искать меч-кладенец. Но сначала пошел он в храм, чтобы попросить у Бога помощи. А тут вдруг навстречу ему юноша выходит в светлой одежде. И говорит он Петру: «Знаю-ведаю, князь, я твою тоску-печаль, следуй за мной!» Пошел Петр за ангелом, а это был не кто-то иной, а ангел, Богом посланный, прямиком в алтарь. «Здесь он, под алтарной стеной», – указал ангел. «Да как же я смогу его оттуда достать?» – растерялся князь. А светлый юноша легко, словно игрушечную, поднял стену, и увидел Петр, как сверкнул меч. А меч тот, коим в старину Агрик-богатырь владел, кому попало в руки не давался, а только чистым сердцем. Взял Петр оружие правое, перекрестился, помолился, да и пошел с ним на врага рода человеческого. Приходит на княжеский двор и прямиком к брату: «Вот, Павел, гляди!» – Петр выхватил меч. «Неужто Агриков?! – удивился князь Павел. – Господи! Слава Тебе! Пошли брату моему победу над коварным врагом. Пусть не дрогнет рука его!» Отправился Петр на женскую половину, к невестке. Заходит и видит… там брат его Павел сидит с женой своей Марией да чай потягивает. «Как ты, брат, успел раньше меня здесь оказаться?!» – воскликнул Петр. «Тайным ходом прошел», – отвечает оборотень. Растерялся Петр, посмотрел на невестку, а та мрачнее тучи. Поднял глаза на святые образа, да и ахнул: Богородица отвернулась. И понял Петр, что это не брат его, а супостат коварный. Выхватил он Агриков меч и ударил гада. Брызнула из смертельных ран мерзкая поганая кровь и упали ее капли на юного Петра. Боль пронзила его тело, окропленное вражьей кровушкой, и покрылось оно струпьями зудящими и незаживающими ранами… Никто не в силах был его исцелить. Лекари лечили-лечили не вылечили, бабки заговаривали-заговаривали не заговорили. Мазали его и мазями тягучими, поили и отварами горькими, омывали водицей целебной, – чахнет юный князь на глазах, того и гляди Богу душу отдаст. Печалится брат, печалится невестка, весь град Муром переживает за молодого князя, и тут по молитвам их пришла весть, что под Рязанью есть искусные целители, и если Бог даст, поставят они на ноги болящего…» Ну все, спи, на сегодня хватит, как говорится, утро вечера мудренее. Если будешь себя хорошо вести, завтра узнаешь продолжение этой истории. – Бабушка погасила ночник.

– Ба, ба, не уходи, скажи только, вылечится Петр?

– А то как же! Все узнаешь. Спокойной ночи…

За бабушкой закрылась дверь, а я долго не могла уснуть. Мне было жалко и змея, который, с моей точки зрения, в общем-то никому ничего плохого не сделал: подумаешь, в гости прилетал! Так они же все могли подружиться: то змей в Муроме погостит, то князья к нему в гости наведаются – а тут сразу, не разобравшись, – за меч! И Петра было жалко – сделал другим добро, а самому досталось. Бабушка целомудренно опускала в своем рассказе подробности, с какой именно целью супостат наносил свои визиты высокородной замужней даме, а я рассудила обо всем в силу своего юного возраста. Часто, лежа в кровати, я разглядывала потолок. Особенно мое внимание привлекал угол, в котором проступила сырость, очертаниями напоминавшая поверженного змея. Одно крыло у него было выше, и представлялось, что он пытался опереться им обо что-то невидимое, может, воздух, а другое ниже, и какое-то скособоченное – он будто бы на него заваливался. Шея его приходилась как раз на стык стен, она струилась по нему, слегка изгибаясь, и завершалась грозно поднятым гребнем. А хвост, казалось, свивался в кольца и таял в облаках. Иногда я брала в руки зеркало и подносила к самым глазам, чтобы посмотреть на змея. Тогда картинка выходила наоборот: виделось, будто змей только что очнулся и собирается взлететь. Бабушка называла его просто сыростью, которая образовалась из-за того, что где-то подтекает крыша, и грозилась обязательно забелить перед Пасхой. Весной змей с потолка исчез.

Тайна змея

«И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним» (Откр. 12, 9).

История змея в буквальном смысле стара как мир. И очень неоднозначна.

«Змей вообще не поддается никакому единому объяснению. Его значение многообразно и разносторонне. Всякие попытки свести весь комплекс змея к чему-то единому… заранее обречены на неудачу», – к такому выводу пришел известный фольклорист В.Я. Пропп (1895—1970) в своем исследовании «Исторические корни волшебной сказки».

Змееподобные существа присутствуют в эпосе разных народов как некие космогонические сущности. В древнейшей мифологической традиции змей символизировал фаллическое, детородное начало. В Книге Книг Библии змей как воплощение нечистого искушает Еву. Примеров великое множество. Но в большинстве из них змей либо напрямую связан с первобытными силами природы, либо выступает существом враждебным человечеству.

В славянской былине о Волхе Всеславиче говорится о том, как некая «княжна Марфа Всеславьевна гуляла по саду и невзначай скочила с камня на лютого змея» и зачала от него сына—богатыря-оборотня Волха, или Волхова. Как отмечал исследователь русского фольклора академик Ф.И. Буслаев (1818—1897), «Волхов был бесоугодный чародей, лют в людях; бесовскими ухищрениями претворялся в различные образы и в лютого зверя крокодила; и залегал в той реке Волхове водный путь, тем, которые ему не поклонялись: одних пожирал, других потоплял». Местное новгородское предание именует Волха сыном Словена. Того самого Словена, от которого будто бы получили свое название славяне, как от Волха – река Волхов. Мифические змееподобные существа частенько ведут свою родословную от сил земли: рек, гор, лесов. В этом ряду стоит и самый раскрученный в сказках змеиный «бренд» – Змей Горыныч.

Кстати, змей-оборотень в большинстве мифов обладал космической сутью, одновременно являясь фаллическим символом, и, соответственно, способствовал появлению у земных женщин потомства, наделенного сверхъестественными качествами – от небывалой силы до неземной красоты. Благодаря этому никто из простых людей одолеть потомков змея не мог, а оттого и все их достоинства, унаследованные от отца, как правило, приписывались в народной традиции отпрыскам княжеского рода. Однако все эти представления об особом, мистическом избранничестве представителей правящей элиты можно рассматривать лишь как наследие язычества.

Со временем образ змея приобрел более конкретные очертания: он – блудный бес и уже не отец-родоначальник, а враг. С появлением единобожия змей-отец как носитель первородного начала уходит в тень и его место занимает змей-искуситель, символ первородного греха: именно он искушает жену былинного князя Владимира, жену Добрыни Никитича, держит в плену Марью Дивовну и всячески досаждает мужьям через их жен.

Врага рода человеческого побеждают былинные богатыри – Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович, Микула Селянинович… Последнему даже удается «припахать» змея, причем в прямом смысле этого слова: богатырь впрягает его в плуг и межует земли. Нет, он словно не землю разделяет, а мировоззрение, весь род людской: по одну сторону – язычники и змеепоклонники, а по другую – верующие в Бога в Троице Единого. В этом ряду змееборцев стоит и муромский князь Петр.

Надо сказать, что образ змея, как в русском поэтическом творчестве, так и в «Повести о Петре и Февронии», весьма мало напоминает драконов агиографической западной литературы. Он, как писал исследователь народного творчества А.А. Шайкин, «низведен до роли любовника, никому не желает смерти и никого не похищает».

Ой, так ли это? С точки зрения языческой – все нормально, все так. Ну а с христианской – с точностью до наоборот. Для христиан брак – таинство, освященное церковью. Венчаясь, двое становятся одной плотью. Что же касается третьего, то это Бог, освящающий брак. Но никак не змей, совращающий на грех. Причем в этом случае оружие греха направлено уже не против одного лишь мужа. Теперь речь может идти о самом Боге и о двух бессмертных душах – жены, впавшей в грех, и мужа – ее единой плоти.

В повести Ермолая-Еразма конкретно сказано, что не чай пить змей прилетал к жене князя Петра, а на блуд: «… диавол всели неприазненнаго летящаго змиа к жене князя того на блуд. И являшеся еи своими мечты яко же бяше и естеством, приходящим же людем являшеся, яко же князь сам седяше з женою своею».

Вероятно, для автора было важно показать, что Павлова жена поведением своим уподобляется Еве, впавшей в первородный грех, чтобы в дальнейшем противопоставить одну женщину другой – падкую на грех благочестивой и мудрой, одну семью другой – несчастливую Павлову гармоничной Петровой, одно мировоззрение другому – нестойкое в вере, полуязыческое, христианскому. И неважно, о каком именно змее идет речь – о незримом искусителе или же о существе из плоти и крови, но суть одна – он враг, явившийся на готовую почву, по несчастные души. В любом случае это повод считать, что в семье Павла дела шли неважно.

«...Жены, повинуйтесь своим мужьям, чтобы те из них, которые не покоряются слову, житием жен своих без слова приобретаемы были, когда увидят ваше чистое, богобоязненное житие. Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом» (1 Петр. 3, 1 4).Апостол Петр определил идеал женщины в христианском понимании.

Но не такова Павлова жена. Она слишком земная женщина. И потому она уязвима. Князь – из дома, а она – в уныние и тоску. Многим из нас легко понять ее чувства. Скучно ведь вот так день за днем сидеть, косу заплетать и в слюдяное окошко поглядывать, когда там мил-друг из похода или еще с какого иного чисто мужского мероприятия воротится. Ну, бес – тут как тут… А блудные мысли одинаково греховны, что и дела. Самобытный русский писатель А.М. Ремизов (1877—1957) в своей повести «Петр и Феврония Муромские» – несколько вольной версии – метко это состояние подметил: «...огненный змей, известно, прилетает ко вдовам, но к мужней жене не слыхать было… Огненный змей летит на тоску».

Что-то мне с моим не до конца изжитым материалистическим сознанием никак не удается представить, что речь могла идти не о каком-либо греховном помысле, а о реальном существе из иного мира, неземном любовнике земной женщины. Но наши предки думали иначе. Например, в старинной книге «АБеВеГа русских суеверий», изданной в 1786 году, ее автор М.Д. Чулков (1744—1792) писал, что огненные змеи – это «дьяволы, которые летают и искушают женщин». Надо понимать – распаляют. Нам почему-то кажется, что мы просвещеннее и умнее наших предков, а мы всего лишь называем змеев иными именами.

Кому из нас не приходилось слышать по телевизору или читать в прессе «пахнущие жареным» исповеди экзальтированных дамочек о том, как к ним являются пришельцы из иных миров и вступают с ними в интимные отношения. Верить им или нет – каждый вправе решать сам. Но в высказанном по этому поводу мнении муромского краеведа А.А. Епанчина (1948—1998) есть, на мой взгляд, рациональное зерно:

«Увы, но многое в житиях святых нашему искаженному рациональному сознанию кажется сказкой, и посему вызывает снисходительную улыбку. Напрасно! Змей-оборотень, бес… – это все суть одного явления – проникновения в наш мир мира параллельного, носителя космического зла, мимикрирующего под представления конкретной эпохи о непонятном, не объяснимом рассудочно. Ныне мы их называем “гуманоиды”, “полтергейст”, “снежный человек” и т.д., а предки наши называли их настоящим именем – бесы!»

Словом, змей этот реален в той же степени, как реально зло, как реален сам дьявол. У него на прицеле оказалась христианская семья князя Павла, и он начал действовать через самое слабое звено – через женщину, через ее неудовлетворенность.

«Я умом моим служу закону Божию, а плотию закону греха» (Рим. 7, 25), – как будто о ней сказал святой апостол Павел. Наверняка христианская душа княгини страдала, хотя ее наполненное жизненными соками тело, быть может, чувствовало себя иначе. А.Н. Ужанков весьма интересно комментирует суть нападок на семью муромского князя Павла: «Автор указывает имя князя и подчеркивает, что был он самодержавным, то есть самовластным, никому не подчиняющимся князем. Хотя исторически так складывалось, что Муромское княжество зависело в конце XII—XIII веках от своих более могущественных соседей: Владимирского или Рязанского княжеств. Но автору важно было подчеркнуть, что Павел был независимым и благоверным князем – слугой Божиим, как и должно быть князю. Если княжеская власть от Бога, то и княжеское служение – мирское служение Богу: защита отечества, православной веры и народа своего. Препятствует этому служению искони ненавидящий добро и род человеческий дьявол. Не имея возможности уязвить самого князя(он – благоверный, т.е. пребывающий в вере), дьявол пытается действовать через его жену, его единую плоть, поскольку венчанные муж и жена являют собой одно целое… А потому, как когда-то в раю прельстил Адама через Еву, подослав к ней змея, и теперь посылает к жене князя Павла “неприязненного” летающего змея-оборотня – на блуд. Всем приходящим людям являлся он в образе князя Павла, и только перед женой его представал в своем естестве. Жена, как замечает автор, не утаила случившегося (это – не тайный порок!), но поведала обо всем, прежде всего, князю, как мужу своему. То есть, не мужу-князю, а самодержцу, правителю княжества, защитнику подданных, главе, а потом уже мужу!»

Она поступила как христианская жена, и, как это ни парадоксально звучит, добродетельная и верная, поскольку не умолчала, не скрыла свой грех, а покаялась в нем. Трудно представить себе мужа, даже придерживающегося современных взглядов на семейные отношения, уж не говоря о мужчине ХII—XIII веков, который бы спокойно отреагировал на подобные откровения собственной «половины». «Уж как я встречу того Духа, как отмечу его в ухо!» – пел Владимир Высоцкий, а миллионы мужей довольно потирали кулачки в знак солидарности. Что же касается средневекового менталитета современников Павла, то в качестве примера можно сослаться на былину, где богатырь Добрыня Никитич наказывает свою вторую жену, «еретицу Марину», за измену со «Змием Горынчищем»:

 
А и стал Добрыня жену свою учить,
Он молоду Марину Игнатьевну
Еретицу… безбожницу:
Он первое ученье – ей руку отсек,
Сам приговаривает:
«Эта рука мне не надобна,
Трепала она Змея Горынчища!»
А второе ученье – ноги ей отсек…
А третье ученье – губы ей отрезал и с носом прочь:
«А эти-де губы не надобны мне:
Целовали они Змея Горынчища!»
Четвертое ученье – голову ей отсек и с языком прочь:
«А эта голова мне не надобна,
И этот язык не надобен:
Знал он дела еретическия».
 

Но муж княгини и ее деверь отнеслись к ее признанию с пониманием, по-христиански, ведь Павлова жена раскаялась, она не губить свою душу собралась, а спасти. С этого момента обозначилось противостояние сил. Все трое объединились, чтобы сообща извести врага. Что касается змея, то, несмотря на всю свою мудрость – «он же, льстивый прелестник, сам женой прельщен был». Считай – приговорен.

Итак, в любом случае этот посланец тьмы был бесом, пусть даже речь идет лишь об иносказательном толковании греха, а стало быть, врагом рода христианского.

Ну а если всё-таки допустить, что он действительно был змеем-оборотнем из плоти и крови? Какой бы невероятной эта версия ни казалась, но и у нее есть свои поклонники. Пусть немногочисленные, но они существуют. В частности, аргументом для них может служить глава из древнеиндийского эпоса «Махабхараты» – «Сожжение змей», в которой речь идет о возможном существовании серпентоидной цивилизации. Ее представители якобы были способны перемещаться в пространстве невероятным для человеческого понимания способом. Например, когда змей Такшака, как следует из «Махабхараты», умертвил своим укусом царя людей Парикшита, он улетел в небо, оставив след реверсионной струи, подобно реактивному самолету. Впрочем, вряд ли стоит аргументировать одну мифологическую версию другой, не менее шокирующей.

Гораздо легче предположить, что этим бесовским посланцем был человек – представитель языческого племени, маг, волхв, обладавший паранормальными способностями. В любом случае в подобном контексте он воспринимался бы как слуга нечистого. Подтверждением этой версии может служить и точка зрения эксперта в области фольклора Ф.И. Буслаева: «Народы дикие и воинственные, согласно верованиям в животных, получали имена змиев, волков, лютых зверей и особенно от своих соседей, которым они были страшны». Разве ж не мог гость, что навещал жену Павла, быть представителем такого народа? Вполне. Молодые муромские князья как раз оказались в подобном окружении. Еще не прошло и сотни лет со времени Крещения Мурома князем Константином. Рядом было полным-полно язычников, явных врагов, да и многие из тех, кто по меркантильным соображениям принял новую веру, еще оставались втайне адептами древней традиции своих предков. И вот один из таких волхвов решил, быть может, внедриться в семью князя. Тот ведь частенько бывал в отъезде или в походе, предоставив жене полную свободу скучать в гордом одиночестве.

Итак, что мы имеем? Тем самым пресловутым змеем мог быть, во-первых, бес, побуждавший одинокую женщину к греховным помыслам и действиям, некто невидимый, во-вторых – некое существо неземного происхождения, и, наконец, языческий жрец, представитель недружелюбного племени. У каждого времени свои версии.

Верить или не верить – дело личное. Но у народа на сей счет есть собственное мнение. Любопытный пример привел в своей статье руководитель исторического клуба «Град Китеж» С.В. Романов: «Жительница д. Ласково, которая рассказывала нам местные, не вошедшие в “Повести”, предания о св. Февронии, на вопрос об их достоверности ответила просто и мудро: “А зачем нашим бабушкам и дедушкам было нам лгать?”. Столь же убедительно народный сказитель начала прошлого века Рябинин высказался по поводу былин: “Знамо дело было, а то и какая корысть их петь?”»