Текст книги "«Я люблю Побережье, и мой долг – сделать его цветущим!..» Южный берег русской аристократии. Из истории освоения крымского Южнобережья 1820-1830 гг. в неопубликованных письмах княгини А. С. Голициной Александру I, М. С. Воронцову и другим лицам"

В конце 1781 г. супруги приехали в Париж, где Жанна пыталась получить место при дворе Марии Антуанетты. Вершиной ее честолюбивых замыслов была афера с ожерельем королевы – одна из самых запутанных детективных загадок прошлого, которая, вот уже более двух столетий, не дает покоя историкам и искателям драгоценностей.

Первоначально ожерелье было изготовлено в 1774 г. для фаворитки короля Людовика XV мадам Дюбарри, однако не было выкуплено, так как король скоропостижно скончался. Ювелиры предложили ожерелье молодой королеве Марии Антуанетте, однако королевская чета отказалась его покупать. Драгоценность стоимостью 1 600 000 ливров оказалось невозможно продать. Мошеннически завладеть бриллиантами удалось группе авантюристов во главе с Жанной де Ламотт и ее мужем, в которую входили «великий маг» Калиостро, также Рето де Биллет, искусно подделывавший почерк, и девица Олива, ростом и фигурой похожая на королеву. Им удалось убедить кардинала де Рогана, что он может получить покровительство королевы, если от ее имени станет посредником при покупке ожерелья с оплатой в несколько сроков. Получив «письма королевы» и после молчаливого ночного свидания с «королевой», роль которой играла девица Олива, в Версальском парке, Роган согласился. Передача ожерелья состоялась в его доме 29 января 1785 г. Роль «посыльного королевы» сыграл граф де Ламотт, который тут же отправился в Лондон. С тех пор ожерелья никто не видел.

Скандал разразился, когда пришел срок первого платежа. Королева понятия не имела о том, что она купила ожерелье, кардинал с изумлением понял, что его обманули, ювелиры остались без денег и бриллиантов. Поскольку в центре скандала оказалась королева, сам король потребовал провести следствие. Были арестованы кардинал Роган, Жанна де Ламотт, Рето де Биллет, Олива а также «граф» и чародей Калиостро.

Согласно показаниям Жанны, инициатором и душою предприятия оказывался именно известный маг Калиостро, имевший неограниченное влияние на Рогана. Осуществив аферу чужими руками, Калиостро, по ее словам, забрал себе самые крупные бриллианты, а остальные отдал графу де Ламотт для реализации в Лондоне. Кардинал же оказался просто игрушкой в руках «подлого алхимика» и «фокусника». Саму себя Жанна представила послушной исполнительницей воли его преосвященства.

31 мая 1786 г. на заключительном судебном заседании были оправданы и кардинал Роган, и «граф» Калиостро. Виновной в краже бриллиантов была признана Жанна де Ламотт, ее приговорили к пожизненному тюремному заключению. Она была наказана плетьми, а на плече ее каленым железом было выжжено клеймо.

Ее супруг был заочно приговорен к галерам, но в Лондоне он был недосягаем для французского правосудия. Он умело распустил слух о каких-то имеющихся у него бумагах, компрометирующих королеву; их постарались (или только часть их?) выкупить. А вскоре Жанне был устроен побег из тюрьмы Salpetriere, и ее переправили в Лондон.

Это громкое дело впоследствии не раз было названо Мирабо, Карлейлем, Гёте «прелюдией к французской революции»: в глазах парижан королева осталась виновной, а Жанна де Ламотт выглядела ее невинной жертвой.

В Лондоне Жанна напечатала книгу «Оправдательные мемуары графини Валуа де Ла Мотт, написанные ею самой, с оправдательными документами. Лондон, 1789» («Mémoires Justificatifs de la Comtesse de Valois de la Motte, écrits par elle-meme (with) Pieces Justificatives». London; 1789), в которой высказала все, что могло накопиться в душе оскорбленной и униженной женщины. Это издание – большая редкость, так как королевские агенты скупали все экземпляры, какие могли найти. Закончился лондонский период ее биографии весьма странным эпизодом: Жанна выпала из окна отеля, и разбила голову. Выпала ли она случайно, выбросилась сама, или была выброшена – не установлено. В церковноприходской книге старинной лондонской церкви на странице 2009 под 26 августа 1791 г. имеется запись о похоронах, копию которой получил в 1900 г. Л.А. Бертрен – судакский исследователь биографии Жанны де Ламотт. Сам он был убежден, что на лондонском кладбище покоится неизвестная женщина, а Жанна де Ламотт под другим именем прожила еще многие годы.

В 1812 г. графиня де Гаше прибывает в Петербург, заявляя о себе как об одной из жертв французской революции. Она получает российское подданство[111]111
  Там же. – С. 128.


[Закрыть] и проживает в Петербурге, стараясь не привлекать к себе внимания. Она подружилась с камеристкой императрицы Елизаветы Алексеевны миссис Бирч, урожденной Casalet, с которой была знакома еще до замужества. Случайно об этом знакомстве узнал император Александр I, которому было известно, кто скрывается под именем графини Гаше, но он не подозревал о ее пребывании в Петербурге.

Тем временем де Гаше сблизилась с кружком Крюденер и Голицыной. Свидетельство их близких отношений на почве мистицизма можно усмотреть из письма французского консула в Петербурге барон де Мальвирада к Шалляжу от 31 декабря 1827 г., где говорилось о том, что кн. А.С.Голицына писала ему из своего имения под Бахчисараем(?!), прося о высылке ей оставшегося после смерти де Гаше распятия из слоновой кости. Об этих отношениях писала и г-жа Оммер де Гелль со слов канониссы Жакмар[112]112
  Луи де Судак. Указ. соч. С. 79.


[Закрыть].

Юрий Никитич Бартенев, служивший с князем А.Н. Голицыным с 1830 по 1844 г. и оставивший «Записки», описывает некоторые сцены их совместных «экспериментов». «Анна Сергеевна Голицына, Александра Петровна Хвостова, старуха Криднерша, дочь ее баронесса Беркгейм, графиня Гашет в одном доме. Князь (А.Н. Голицын. – Прим. авт.) нечаянно заезжает и видит всех больными.

Алекс. Петр. (Хвостова. – Прим. авт.) охает, графиня Гашет катается кубарем по полу: всем им дано крепкое врачевство Леруа». Но Анну Сергеевну это не смущает, она чувствует в себе достаточно сил, чтобы всех их «смирить» и «обратить», в особенности графиню Ганге, одержимую «бесом». Предупрежденная князем и самим государем, что Ганге – шпионка, она отвечает, что не боится никакого шпионства. Слухи и догадки о том, что под этим именем скрывается графиня Ламотт-Фуке, похитившая ожерелье королевы, были уже тогда известны. Анна Сергеевна нашла возможность «смирить графиню», пишет Бартенев; мало того, сама «Криднерша» – «мокрая курица» в присутствии княгини.

Бартенев описывает дачу, которую княгиня купила, чтобы поселить подруг и где бывал князь Голицын, невзирая на «запрещение государя к ней ездить». Однако существовало «тайное приказание Александра князю, чтоб ездить и навещать Криднершу, между тем как царь с важностию принимал донесения тайной полиции, что князь ездит к Криднерше»[113]113
  Из записок Ю.Н. Бартенева // Русский Архив. Кн. III. – С. 152–153.


[Закрыть].

Итак, среди подозрений относительно самозванной графини де Гаше было и подозрение в шпионстве, тем более что прибыла она из Англии. Гаше была сильно встревожена неосторожностью Бирч, которая случайно выдала ее императору, поскольку опасалась каких-то преследователей. Бирч рассказывала позже, что император беседовал наедине с Гаше около получаса и обещал ей сохранение инкогнито и безопасность. Император, уважавший с какой-то рыцарской верностью инкогнито чужестранки, заявил однажды, что «любая попытка, имеющая целью проникнуть в тайну этой женщины, вызовет недовольство ЕВ».

Вместе с большой колонией приверженцев учения Б. Крюденер, под руководством А.С. Голицыной, де Гаше, не привлекая внимания, ранней весной 1824 г. покинула Петербург.

Прибыв в Крым осенью 1824 г., де Гаше отделилась от общины А.С. Голицыной и Б. Крюденер. Она осела в заштатном городке Старый Крым, где ее не могли бы найти таинственные преследователи. В краеведческой литературе можно встретить утверждения, что она жила на Южном берегу: в Кореизе, Артеке, Магараче. Но на самом деле она постоянно жила в Старом Крыму, неподалеку от развалин караван-сарая. Она хотела купить сад по соседству, принадлежащий барону А.К. Боде, который заведовал тогда Судакским училищем виноградарства и виноделия и проживал постоянно в Судаке. Он подружился с ней, насколько это было возможно – часто беседовал о жизни при дворе Людовика XVI, Калиостро и других примечательных людях той эпохи, которых де Ганге, судя по рассказам, знала близко и в подробностях, которые могут быть известны только в очень тесном кругу. В письме к Аморетти от 4 февраля 1828 г. А.К. Боде писал:

«Гаше была большая авантюристка; очень умная и высокообразованная женщина, она выдавала себя не за то, чем была на самом деле. Какая-то непроницаемая пелена покрывает ее прошлую жизнь, очевидно, страшную».

Желая помочь ей устроить жизнь, иметь рядом интересного собеседника и воспитательницу для дочери, А.К. Боде осенью 1825 г. предложил де Гаше жить у него в Судаке, в домике, который он собирался ей построить на своем участке. Гаше охотно согласилась, оживленно обсуждала проект дома. Но перебраться в него она не успела. Вечером 22 апреля 1826 г. А.К. Боде получил известие, что Гаше больна и желает его видеть. Прибыв в Старый Крым, он уже не застал ее в живых. Она скончалась 23 апреля 1826 г. Имущество ее в соответствии с законом описывают, опечатывают и охраняют. На следующий день, после прибытия душеприказчиков: барона А.К. Боде, иностранца Килиуса и заведовавшего делами покойной Феодосийского первой гильдии купца Аморетти, тело Гаше было предано земле. В присутствии душеприказчиков были осмотрены, описаны находившиеся в сундуках важнейшие вещи и они вновь были опечатаны.

Акцент на описи и опечатании очень важен, как увидим впоследствии.

Опись имущества была представлена губернатору: перечислено большое количество мебели красного дерева, серебряных, вызолоченных, золотых и фарфоровых вещей, несколько дорогих часов, перстней, несколько шкатулок с физическими и хирургическими инструментами, большое количество изящных предметов, а также белья, платья и хозяйственных вещей. Очевидно, графиня Гаше не отказывала себе в удобствах; нашлось у нее и 155 книг на французском языке. Одна шкатулка была адресована покойной для отправки в Петербург госпоже М. Бирч, которая известна нам, как невольно раскрывшая инкогнито Гаше императору Александру I.

И вот тут начался переполох!

Высшие должностные лица империи: А.Х. Бенкендорф, И.И. Дибич, наконец, непосредственно император Николай I шлют в Симферополь курьеров, письма, интересуются наследством умершей графини.

Таврический гражданский губернатор Дмитрий Васильевич Нарышкин получил отношение начальника штаба Его Императорского Величества барона И.И. Дибича от 4 августа 1826 г.:

«В числе движимого имения, оставшегося после смерти графини Гаше, умершей в мае месяце сего года близ Феодосии, опечатана темно-синяя шкатулка с надписью: “Marie Cazalet”, на которую простирает право свое госпожа Бирч. По Высочайшему Государя Императора повелению, я прошу покорно вас, по прибытии к вам нарочного от С.-Петербургского военного генерал-губернатора и по вручении сего отношения, отдать ему сию шкатулку в таком виде, в каком она осталась по смерти графини Гаше».

Очень необычное письмо: начальник главного штаба срочно требует некую шкатулку, весьма подробно и точно описанную. Что же надеялись найти в шкатулке?

Согласно описи имущества имелось четыре шкатулки, без обозначения, однако, каких они цветов. После недолгих поисков шкатулки обнаружили у А.К. Боде. В мемуарах его дочери, М.А. Боде, описано, как, пытаясь проникнуть в тайну, окружающую Гаше, они перетрясли все ее книги, исследовали всю мебель в поисках тайников. Но напрасно. Мейер изъял шкатулки: «одну темно-синюю, с надписью золотыми литерами: Miss Maria Cazalet (имя М. Бирч до замужества), другую – красную, при коей на ключике имелся на ленте билетик с надписью: pour М. de Birch». Но обе, доносил он губернатору, не были опечатаны, «и, так сказать, открыты, ибо ключи от них находились у того же барона Боде».

Что было в шкатулках сразу после смерти Гаше?

Кто имел к ним доступ до того, как их в первый раз опечатали?

Было ли содержимое шкатулок в момент первой описи и опечатания идентично первоначальному?

Мы знаем только, что был временной промежуток, когда из них можно было что-то взять. И безусловно, позже их самым внимательным образом исследовал А.К. Боде.

27 августа Таврический губернатор отослал обе шкатулки петербургскому военному генерал-губернатору, так как одна из них была затребована И.И. Дибичем, а другая прямо была адресована графиней Гаше для М. Бирч.

Когда в Петербурге открыли темно-синюю шкатулку, в ней не оказалось ничего особенного: «часы золотые с золотой цепочкой в зеленом сафьяновом футляре с ключиком, печатью, черным каменным крестиком, золотым сердечком и привеской в золотой оправе, пара серебряных пряжек со стразами в футляре, сафьяновая книжка с хирургическим инструментом серебряным, старое опахало, старая сафьяновая книжка, хрустальный флакон в сафьяновом футляре, старый алмаз для резания стекла, стальная машинка для чинки перьев, стальная ручка для выделывания (вкладывания) карандашей, бисерная цепочка, театральная подзорная трубочка, безменок черного дерева с белой костью и медным привеском и старая серебряная табакерка весом в 54 золотника»[114]114
  Луи де Судак. Указ. соч. С. 69.


[Закрыть]. Обычные для того времени дамские мелочи. Можно было предположить, что этим дело не кончится.

Следующий запрос из Петербурга был более деловым и конкретным. Управляющий Новороссийскими губерниями и Бессарабской областью граф Пален 4 января 1827 г. писал Таврическому губернатору:

«Г-н генерал-адъютант Бенкендорф препроводил ко мне письмо на имя барона Боде и записку, из коей видно подозрение, падающее на некоторых лиц, находившихся в дружественной связи с умершей близ Феодосии графиней де Гаше, в похищении и утайке бумаг ее, кои заслуживают особенное внимание правительства, и сообщил также мне Высочайшую Его Императорского Величества волю, дабы по вручении помянутого письма г. Боде были употреблены все средства к раскрытию сего обстоятельства и к отысканию помянутых бумаг. Сообщая о сем Вашему Превосходительству, я покорнейше прошу Вас, М.Г., употребить все зависящие от вас распоряжения к точному и непременному исполнению таковой Высочайшей Его Императорского Величества воли, – и о исполнении того меня уведомить в непродолжительном времени для донесения о том по принадлежности. Письмо Боде вы тотчас по получении вручите ему».

Итак, причина беспокойства высших лиц империи – отнюдь не бриллианты, а бумаги, которые были или могли быть у графини де Гаше!

Возникает вопрос – какие бумаги искали? Может быть, не все письма, компрометирующие Марию-Антуанетту были выкуплены у графа Ламотта?

Поиски бумаг из имущества покойной ни к чему не привели. Только служанка де Гаше сообщила, что ее хозяйка, почувствовав себя плохо, всю ночь жгла какие-то бумаги.

28 февраля губернатор доносил графу Палену, что по результатам следствия никакого похищения бумаг графини де Гаше не открылось. Но пакет с какими-то бумагами де Гаше отправился в Петербург: рапорт с показаниями допрошенных и запечатанный пакет бумаг, оставшихся после Гаше и изъятых у барона Боде, были отосланы губернатором графу Палену.

Заботы правительства об отыскании бумаг графини Гаше, естественно, наводят на мысль, что это была не простая эмигрантка, а более важная особа, и – вполне вероятно – Жанна де Ламотт. Было ли так на самом деле, мы, видимо, не узнаем никогда. Но легенда о том, что Жанна де Ламотт провела последние полтора года жизни в Старом Крыму под именем графини де Гаше, прочно утвердилась в сознании крымчан.

Глава III
Реализация мечты князя Голицына о переселении в Крым

Князь А.Н. Голицын – друг двух императоров. Духовные убеждения князя А.Н. Голицына в переписке с баронессой Крюденер. «Рай на земле – это союз душ во Христе…». Решение кн. Голицына о переселении в Крым. Заочное руководство возведением «замка» в письмах князя к кн. Голицыной. Осмотр замка «Александрия» императором Николаем I в отсутствие хозяина. Наконец, в Гаспре! – последние два года жизни кн. А.Н. Голицына

Князь А.Н. Голицын – друг двух императоров

Князь Александр Николаевич Голицын (1773–1844) – видный государственный деятель, активный участник русской общественной и политической жизни. При Екатерине II он был зачислен в пажи, и, находясь с детских лет при дворе, подружился с внуками императрицы – великими князьями Александром и Константином. Он был постоянным участником их детских игр, а позже приобрел славу галантного остроумного кавалера. Молодой Голицын был типичным вольнодумцем рубежа XVIII–XIX вв., веселым и жизнерадостным: вопросы религии мало его увлекали. Поэтому назначение в 1803 г. на пост обер-прокурора Синода стало для Александра Николаевича неожиданностью. Однако с годами, в особенности под воздействием войны 1812 г., в Голицыне, как и в императоре, произошла серьезная перемена – он стал все больше погружаться в мистико-религиозные учения, а благочестие стало для него главным признаком истинного просвещения.

Александр I доверял своему другу детства ряд важных постов. В 1802 г. Голицын был назначен обер-прокурором Сената, а в 1803 г. возглавил Святейший синод и получил должность статс-секретаря.

В 1808 г. Александр Николаевич был в числе государственных деятелей, сопровождавших Александра I в Эрфурт на встречу с Наполеоном. В 1810 г. к его обязанностям прибавилась еще одна – он стал главноуправляющим иностранными исповеданиями, сохранив прежние должности в Сенате и Синоде. В том же году он вошел в состав Государственного совета.

В 1813 г. в России было создано Библейское общество, целью которого было создание переводов Библии и отдельных книг Ветхого и Нового Заветов на русский язык и другие языки народов Российской империи для дальнейшего распространения их на территории государства.

Библейское общество считалось христианской внеконфессиональной организацией. Оно установило тесные связи с Лондонским Библейским обществом, со многими деятелями которого Голицын был знаком лично. В 1816 г. Голицын был назначен министром народного просвещения. Годом позже это ведомство было объединено с министерством духовных дел. Новое учреждение опять-таки возглавил Александр Николаевич, правда, при этом император освободил его от должности обер-прокурора. К этому времени А.Н. Голицын стал уже другим человеком – чуждым прежнего вольнодумства, интересующимся религиозными вопросами во всей их глубине, понимающим необходимость религиозного просвещения народа, прежде всего путем доставления ему возможности самому читать Святое Писание, искренне черпающим в религии духовные силы и утешение.

«Веселый характер» и «светский ум» князя принесли ему особое расположение императора. Но и подчиненные отзывались о нем самым выгодным образом. Один из них – Н.Н. фон Геце в «Записках» писал:

«Князь Голицын был любезнейшим и добрейшим начальником, какого можно пожелать себе… Даровитый по природе и приобретший опытность в делах, он держался верных государственных понятий, коль скоро не вводили его в заблуждение. Он умел говорить прекрасно. Серый фрак был постоянным его одеянием, и он носил его до глубокой старости. Никогда я не слыхал от него обидного слова, не видел на лице его, что он был недоволен мной»[115]115
  Из записок фон Геце П.П. // Русский Архив, 1902. Кн. 3. № 9/12.


[Закрыть].

Он был одним из немногих, кому была доверена тайна отречения Константина Павловича. Возглавлял Человеколюбивое общество, принимал участие в организации Попечительного о тюрьмах общества и других филантропических начинаниях.

Русское библейское общество под президентством князя перевело на русский язык Библию и распространило более 400 тысяч ее экземпляров. Хотя с нахождением Голицына у руля министерства принято ассоциировать торжество реакции, именно при нем были учреждены Санкт-Петербургский университет и Ришельевский лицей, произошла реформа духовных школ.

Зарубежные контакты Библейского общества, увлечения Голицына и его окружения мистицизмом вызывали неприятие деятелей православной церкви. В конце концов император вынужден был отправить Голицына в отставку, оставив за ним лишь должность главноначальствующего над почтовым департаментом. Хотя князь и потерял свое влияние при дворе, он сохранил личную привязанность Александра I. Император даже посвятил его в проблему престолонаследия, которая держалась в тайне. Однако нравственный авторитет князя среди тех, кому довелось ближе узнать его, уже не мог пострадать. Служивший под его начальством Юрий Никитич Бартенев, его духовный единомышленник, оставил о нем записки, опубликованные в Русском Архиве, с целью, по его словам, «сохранить верную хартию о человеке, которым интересовались некогда тысячи из его современников и который должен бы был пересчитывать число ему знаемых числом облагодетельствованных крепким во благе его духом и любящим ближняго сердцем. Доселе я знал аристократию рода, умел подмечать иногда аристократию ума и таланта; но вижу, что есть еще третья аристократия – сердца»[116]116
  Рассказы князя А.Н. Голицына. Из записок Ю. Н. Бартенева // Русский Архив. 1886. Т. 110. – С. 316.


[Закрыть].

При Николае I Голицын вернулся на государственную службу и в 1839–1841 гг. исполнял обязанности председателя общих собраний, а также являлся президентом Человеколюбивого общества и участвовал в делах Попечительного о тюрьмах общества.

В 1842 г. Голицын уехал в Крым, где и умер в 1844 г. В эти последние годы жизни к нему приезжало много гостей. Письма его к друзьям, оказавшимся в Крыму, опубликованы в «Русском архиве»[117]117
  Князь А.Н. Голицын в его письмах // Русский Архив. 1905 г. T. III – С. 360–421 (Далее РА, 1905, с….).


[Закрыть]. По этим письмам Александру I, баронессе Крюденер, кн. А.С. Голицыной, баронессе Беркгейм мы сможем судить о его духовных убеждениях, планах переселения в Крым и постройки дома в Гаспре, с тем, чтобы воссоединиться с «союзом душ во Христе».

В предисловии к публикации писем в Русском Архиве П.И. Бартенев отмечает, что о кн. Голицыне, «на глазах и при участии которого произошли самые крупные события за целые полвека русской политической и общественной жизни», написано много у нас и за рубежом, но полной его биографии до сих пор не имеется. «Причиной тому, – считает он, – его скромность; обеспеченный в служебном положении, довольный близостью к Государю и, будучи холостяком, не искал он отличий и чужд был стяжательности» (РА., 360). Прибавим к этому, что мистическо-религиозные искания Александровой эпохи сменились революционно-демократическими и атеистическими настроениями, что способствовало критическому и поверхностному отношению к умонастроениям начала XX в. Поэтому, вслед за событиями внешней биографии, постараемся заглянуть во внутреннюю жизнь кн. Голицына, рассказанную его собственными словами в письмах его друзьям-единомышленникам.