Текст книги "Лунные драконы"

– Мы с тобой в неравных условиях, старик. Если я убью твою подружку, ты убьешь меня, но сам останешься жить. По-моему, это не совсем справедливо.

– Тогда отпусти ее, и все будет справедливо. Только ты и я…

– Предлагаешь дуэль? Как это романтично и как глупо!

– Я предлагаю тебе компромиссное решение. Какая тебе разница: я или Полина?

– О, разница очень большая! Пока она со мной, ты не выстрелишь. Вот такая у нас получается мексиканская ничья! – Игорь зашелся хриплым смехом. – Кто-нибудь все равно умрет: я, ты или твоя маленькая француженка…

– Послушай, давай просто поговорим, – предложил Сергей.

– Ну что ж, давай поговорим. Только не делай резких движений, если не хочешь, чтобы разговор оказался коротким.

– Хорошо. Не нервничай.

– Не нервничай! Легко сказать. – Игорь облизнул губы. – Ладно, постараюсь не нервничать. Как ты догадался?

– Что Аристарх твой родственник? Узнал его настоящую фамилию и вспомнил, как ты еще в институте рассказывал о своем дяде-художнике.

– Он был младшим братом моего отца. Отец помог ему встать на ноги, а он забыл о нем, как только встретил эту ведьму, свою графиню. Он забыл о благодарности…

– Но Ядвига не забыла. Она включила тебя в завещание.

Игорь поморщился:

– Она включила меня в завещание! Она включила меня лишь в список игроков. Я лишь однажды был в ее доме, я почти ничего о ней не знал. Какие, по-твоему, у меня были шансы?

– И тогда ты решил изменить правила…

– Совершенно верно, но я бы назвал это иначе. Я решил восстановить справедливость.

– И начал убивать ни в чем не повинных людей. Понимаю. Я только одного не могу понять – твоего отношения к Полине. Сначала ты чуть не отправил ее на тот свет, а потом вдруг приложил столько сил, чтобы спасти ее: позвонил в «Скорую», вызвал меня из Москвы… Зачем?

– Это не он убивал. – Полина из последних сил старалась, чтобы голос не дрожал. – Вот он, – она кивнула на мертвое тело милиционера Васи. – Он напал на меня на кладбище, и он привез меня сюда.

– Вася? – Кажется, Сергей ей не поверил. Наверное, он считал, что милиционер погиб при исполнении служебного долга.

– Все верно, – Игорь не дал ей договорить. – Вася совершал за меня всю черную работу до тех пор, пока я не почувствовал, что он выходит из-под контроля. Я ведь с самого начала делал ставку на тебя, – зашептал он на ухо Полине. – Я кое-что слышал про ваши с графиней теплые отношения. Это ведь с ее легкой руки ты оказалась во Франции? Впрочем, теперь уже неважно… Я сделал свой первый ход – забрал коллекцию курительных трубок, но, как и следовало ожидать, не угадал, – он горько усмехнулся. – Ты включилась в игру следующей, и я посчитал это подарком судьбы. Как только ты покинула дом графини, я велел Васе следить за тобой и при удобном случае оглушить и забрать все, что при тебе будет. Я был почти уверен, что уж ты-то точно знаешь, что является ключом к игре. Но я, к сожалению, не смог предвидеть некоторых очень важных моментов. Во-первых, ты оказалась сентиментальной дурой и вместо ключа забрала старого полудохлого пса. Во-вторых, Вася перестарался и чуть не отправил тебя к праотцам. Хорошо, что у него хватило ума позвонить мне. Я сразу понял, что собака – это не ключ. Только полный кретин может развлекаться подсчетом пятен на собачьей шкуре! Пришлось принимать экстренные меры по твоему спасению. В-третьих, у тебя приключилась амнезия. И это обстоятельство очень сильно усложнило мою задачу. Ничего не помнящая, ты не представляла для меня никакого практического интереса. Я решил понаблюдать за тобой, подождать – а вдруг к тебе вернется память? Если бы не твоя идиотская жалость, если бы ты сразу взяла из дома графини то, что нужно, всех этих убийств не было бы!

– Не вали на нее свои проблемы, – рявкнул Сергей.

– А ты заткнись! – Игорь дернулся, как от пощечины. – Ты тоже порядком мне насолил! Кто мог подумать, что ты знаком с этой дрянью?! – Он тряхнул Полину за плечи. – Кто мог подумать, что у тебя с ней когда-то что-то было, что в тебе взыграют старые чувства и ты возомнишь себя Ланселотом?! Зачем ты увез ее от меня? – Пистолет у виска Полины угрожающе дернулся. Она зажмурилась.

– Тихо, Игорь, – сказал Сергей успокаивающе.

– Тихо?! Тебе легко говорить! Тебе все само шло в руки! Староста группы, любимчик профессуры, баловень судьбы! Мы начинали вместе, но посмотри – где ты, а где я! У тебя есть все: успех, известность, любимая работа… А у меня? И я, идиот, своими руками сделал тебя еще богаче! Если бы я только мог подумать, что Ильинский оставит тебе все! Видит Бог, он сейчас был бы жив!

– Тебе ли призывать в свидетели Бога? После того, что ты сотворил, у тебя должен быть совсем другой покровитель…

– Не смей меня судить! Откуда тебе знать, что творилось у меня на душе, когда вот этот, – Игорь кивнул на мертвого милиционера, – убивал всех?..

– Он убивал по твоему приказу. – Сергей сделал шаг в их сторону.

– Стоять! Или я ее пристрелю! Мне теперь нечего терять…

– Все, стою. – Сергей замер, успокаивающе поднял вверх руки. – Скажи лучше, почему именно он, что вас связывало?

– Почему он? – Игорь на секунду задумался. – Он рассказывал вам, что служил в Чечне? Рассказывал! Он всем рассказывал. У него была контузия. Вот ты, – он снова встряхнул Полину, – после черепно-мозговой травмы потеряла память, а он превратился в зверя. Я знаю, потому что видел, как меняется его психика. Я любил домашних животных, у меня всегда жили кошки и собаки. Когда он вернулся и поселился у меня, сначала исчез кот. Через месяц, прямо с цепи, пропал пес. То, что от них осталось, я нашел весной, когда стал вскапывать огород… Можете мне поверить – всем тем людям еще очень повезло. Я хотел его выгнать, я не мог его больше видеть. А он плакал, клялся, что такое больше никогда не повторится, что ему некуда больше идти. Я его пожалел. Все было хорошо, но однажды мне вздумалось разжечь камин. Я пользуюсь им очень редко, а летом не пользуюсь никогда. В тот день у меня было настроение такое… лирическое. В яме с углем я нашел кости… Это были человеческие кости, обработанные какими-то химическими реактивами, сложенные в школьный рюкзачок… Они были маленькие, понимаете? – Игорь громко всхлипнул. – Если бы не это письмо, если бы не приглашение к игре, я бы убил это чудовище еще тогда…

– Но ты получил приглашение и сделал его своим оружием, – тихо сказал Сергей.

– Не оружием, а орудием возмездия…

– Кем он тебе приходился? Он жил в твоем доме и дорожил твоим расположением…

– Он был моим младшим братом, сводным. – Голос Игоря потеплел. – И знаете, что самое мучительное? Когда-то я его очень любил… я пытался его лечить, возил по специалистам. Ничего. Становилось только хуже…

– Игорь, отпусти ее, – сказал вдруг Сергей. – Еще одна смерть не сделает тебя счастливее.

– Ты так считаешь?

– Я знаю тебя не один год…

– И что дальше? Допустим, я ее отпущу! Что будет со мной? Как я буду жить? Нет, старик, я пойду до конца. Мне нечего терять. И если твоя подружка так тебе дорога, ты сейчас очень медленно положишь ствол на пол и дашь нам с ней уйти. Обещаю, что не буду в тебя стрелять. Я даже постараюсь не убивать ее, если вы оба будете вести себя правильно…

– Сережа, сделай, что он говорит, – попросила Полина. – Не вмешивайся. Это не твоя игра.

– Теперь уже моя. Если бы я не…

– Ах, как это трогательно! – Игорь не дал ему договорить. – Извините, но у меня очень мало времени. Серый, оружие – на пол! Быстро!

Она не хотела умирать, не хотела и боялась: за себя, за ни в чем не повинного Сергея. И смотреть в стылые, бесцветные глаза своей смерти тоже не хотела, она отвернулась к окну.

…За пыльным стеклом кто-то стоял. Полина закрыла, потом снова открыла глаза – человек исчез. Или не человек, а фантом агонизирующей надежды…

Она не успела додумать – мир вокруг наполнился звуками.

Звон бьющегося стекла…

Глухой хлопок…

Удивленный вскрик над ухом…

Что-то горячее на лице…

Запах пороха…

Крик Сергея…

Теряя сознание, Полина медленно заскользила вниз по шершавой стене…

…Сергей не успел сориентироваться, не успел уйти с линии огня – в медицинском этому не учат. И спасать прекрасных дам тоже не учат. А чему учат, он не помнил.

В груди взорвалась сверхновая – дышать сразу стало тяжело, в ушах зашумело, а перед глазами поплыл кровавый туман. Вот и закончилась их мексиканская ничья…

* * *

– …Полина. – Кто-то звал ее по имени.

Полина открыла глаза. Холодный свет галогеновых светильников, бледно-голубой кафель, до хруста накрахмаленное постельное белье. Где она?

– Как вы, моя маленькая леди? – На нее смотрел Щирый. Пергаментная кожа, сеть морщинок на щеках, ввалившиеся глаза.

– Где я? – Во рту пересохло, и от этого больно говорить, но больше, кажется, ничего не болит, совсем-совсем ничего.

– Вы в клинике. Только не волнуйтесь, вашему здоровью ничто не угрожает. Все это, – Щирый обвел взглядом больничную палату, – лишь последствия пережитого шока. Врачи говорят, что можно домой прямо сегодня.

Можно домой…

– Где Сергей? – Голова вдруг закружилась, в ушах что-то громко хлопнуло, в ноздри ворвался запах пороха. – Где Сергей?! Что с ним?!

– Миледи, я прошу вас, – Щирый суетливо, совсем по-стариковски встал, освобождая место человеку в белом халате, – перестаньте кричать, не нужно так волноваться.

Она не могла, потому что уже знала, что случилось непоправимое.

– Он жив?..

– Можно и так сказать, – человек в белом халате приблизился, в руку воткнулось что-то острое, и лицо Щирого стало расплываться…

* * *

…Наблюдать сверху за своим подключенным к аппарату искусственной вентиляции легких телом странно и немного грустно. Тело есть, а души в нем нету. Ему ли этого не знать. Он теперь многое знает. Вот просто знает, и все. Наверное, пора уходить – вон по той светящейся лесенке, но что-то держит, не отпускает. Нет, не тело, и не бесполезный аппарат, что-то сильное и непонятное. Может, подождать еще немного, просто чтобы понять?..

– Подожди, мальчик. – Женщина без возраста кутается в шаль, смотрит ласково. У нее красивые глаза, синие-синие, знакомые. – Давай поговорим.

Это странно: видеть женщину без возраста и думать о том, что у нее, наверное, ультрамариновые ресницы. И лесенка бледнеет…

– Она не исчезнет. – Женщина читает его мысли, улыбается: в синих глазах печаль и нежность. – Выслушай меня, а потом решай…

Она говорит, он слушает, и лесенка уже почти исчезает. Он сам ее отпускает, потому что знает, что должен остаться…

* * *

…Ядвига нашла это, когда разбирала семейный архив, разбирала просто так, чтобы убить время. Аристарх умер, и время остановилось, теперь Ядвиге приходилось его убивать.

Дневник был старый. Не дневник даже, а забытые в географическом атласе ветхие листочки, исписанные мелким, стремительным почерком…

«…Маменька сказала, что война с Бонапартом – это ненадолго и не надо из-за нее так переживать. Ну подумаешь, придется пропустить один сезон в Санкт-Петербурге, так у нас в поместье балы ничем не хуже столичных, и наряды французские, и оркестр, и кавалеры все очень достойные. А папенька ничего не сказал, только нахмурился и налил себе вишневой наливки, даже не испугался, что маменька ругаться станет. И только Митенька обрадовался, сказал, что война – это здорово, потому что жизнь в поместье – скука смертная, а на войне можно подвиги совершать. Я сильно обиделась от этих его слов, даже заплакала. Маменька говорит, что воспитанным барышням плакать на людях нельзя, а у меня вот не получилось – расплакалась при Митеньке. Только разве ж Митенька мне посторонний? Ему сразу совестно стало, он меня за плечи обнял и на ухо сказал такое, что я даже в дневник это не запишу, просто буду все время повторять про себя…»

«…Они все ошибались. Война – это совсем не весело, это страшно. И балов никаких нет, потому что холодно, а дров мало. И кавалеров нет, все кавалеры где-то там… подвиги совершают. И Митенька вместе с ними…»

«…Маменька сегодня захворала, целый день лежит в своей комнате, плачет. У нас горе – на войне, которая все никак не закончится, убили Николя, маменькиного племянника. Я плохо помню Николя, он меня многим старше. Боюсь за Митеньку…»

«…У него страшное лицо: губы совсем черные, а глаза все время закрыты. Раньше он стонал и метался, а теперь молчит. И маменька не велит мне к нему ходить, вздыхает, нюхает свои соли и говорит, что граф Ясневский, мой ненаглядный Митенька, уже не жилец, потому как рана у него смертельная. Не верю! Не хочу верить!..»

«…Я знаю, как его спасти! Праскева, моя старая кормилица, рассказала, и браслет обещалась из шкатулки с матушкиными драгоценностями достать, тот, что с драконами и лунным камнем. Браслет матушка никогда не носит, потому как любит украшения изящные, а драконы тяжелые и кожу больно царапают. Праскева пугает, говорит, что страшное может приключиться. Только я не боюсь, ради Митеньки я на все согласная…»

«…Нож мне тоже Праскева принесла, вместе с лунными драконами. Велела браслет Митеньке на руку надеть, а самой палец ножом порезать так, чтобы кровь на камень попала. А еще отговаривала, говорила, что я могу вместо Митеньки на тот свет уйти, но я не послушалась. Сегодня вечером все решится…»

«…Боженька, кто бы знал, какая я счастливая! Сегодня венчание, Митенька с самого утра прислал цветы с запиской. Не скажу, что в записке было, потому как совестно о таком рассказывать. А маменька мне гарнитур подарила сапфировый, сказала, что под цвет глаз. Гарнитур красивый и к лицу мне очень. А лунных драконов маменька так и не хватилась, забыла, наверное. Я их припрятала в укромном месте. Не хочу более на них смотреть, страшно вспоминать, как они меня чуть с собой на небо по светящейся лесенке не утянули. Зато Митенька живой, и венчание сегодня…»

Вот так, Митенька живой, потому что ее прабабка нашла способ его спасти, ничего не побоялась. А она Аристарха не спасла, хоть и пыталась. Подарила ему защитников, да вот только без камня лунные драконы немногое смогли. Только и хватило их силы, чтобы растянуть агонию на год, восемь месяцев и пять дней.

А камень-то она потом нашла, когда ремонт в доме делала, лежал себе в углу – как его можно было не заметить?! Не заметила, значит, виновата. Значит, сама установила пределы своему счастью. Один год, восемь месяцев и пять дней – сколько же это будет, если в секунды перевести? Нет, не так! Считать нужно, сколько она отняла у Аристарха лет, дней, часов, минут, секунд…

И камень надо обязательно в браслет вставить, чтобы драконы не скучали. Камень один, драконов два: большой и маленький…

* * *

…Диагноз ей поставили в середине зимы – неоперабельный рак легких. Если верить врачам, последствие многолетнего курения. Врачи считали диагноз приговором, а она – избавлением. Теперь уже недолго осталось, очень скоро они с Аристархом встретятся, надо только немного потерпеть. Потерпеть и уладить все дела, чтобы у Полины не было проблем с вступлением в наследство.

Карты таро она не брала в руки с того самого дня, как вышла замуж за Аристарха, боялась прогневить судьбу, а сейчас вот взяла. Тисненая кожа теплая и гладкая, пахнет табаком и историей. Необычные карты, старинные. И верные, никогда не обманывают, всегда говорят правду.

…Трубка с вишневым табаком, последняя слабость умирающего тела, гаснет, руки дрожат, и дышать нечем. Карты никогда не обманывают. Лучше бы обманывали…

Ее девочка в беде. Вот ее девочка, а вот смерть – скалит беззубый рот в ухмылке, помахивает ржавой косой. И времени почти не осталось.

Нет, она не допустит! Карты с тихим шуршанием падают на пол, все рубашками вверх и только три – картинками. Знак судьбы…

Знаками судьбы нельзя пренебрегать, она это знает. Вторая раскладка почти такая же, как первая, только смерть уже не рядом с Полиной, смерть вцепилась костлявыми пальцами в другую жертву…

Она повторяла раскладку снова и снова, и с каждым разом дышать становилось все тяжелее. Она умела читать тайные знаки, и теперь ей предстояло сделать выбор. Судьба предлагала рокировку: жизнь Полины в обмен на жизнь того глупого мальчишки, Сергея. Страшно и жестоко, но у нее нет выбора. Полина должна вернуться в Россию. Ее возвращение предопределит самую важную в ее жизни встречу. Встречу с тем, кто уйдет вместо нее. У фатума свои правила и своя логика, ее не понять простому смертному. Это тяжело – принимать такое решение, но нужно быть сильной…

Осталось все подготовить. На похороны Полину не звать, похороны – это убийственно скучно и скоротечно, а девочка должна задержаться в России. Значит, завещание. Да, завещание, только не простое, банальное оглашение воли усопшей. Надо придумать что-то особенное, уйти красиво, оставить после себя память, сделать подарки…

Она думала долго, гораздо дольше, чем позволяло время. Завещания не будет, будет игра, приятная для всех участников, спасительная для Полины. Яков не откажется помочь и не обманет, сделает все, как она велит.

Сколько же их должно быть – игроков? Полина, ей должен достаться главный приз – жизнь. Ильинский, старый верный друг, наверное, возьмет ту книгу. Он всегда ее хотел, но не смел попросить. Пусть берет, будет приятно, что у него останется что-то на память о ней. Егор заберет коллекцию оружия, в этом можно не сомневаться. Альбина давно заглядывалась на карты таро. Вряд ли она станет использовать их по назначению, но и не продаст, это точно. Вальдемар, отец Владимир… Она так и не смогла его простить, но Аристарх простил бы. Значит, пусть приходит, берет, что захочет. Ей даже все равно что. Кто же еще? А, тот мальчик, племянник Аристарха. Он приезжал к ней однажды. В ее доме столько чудесных вещей, он обязательно найдет что-нибудь по душе.

Все: шесть завещаний, шесть наследников, три попытки у каждого, просто так, потому что в сказочных историях у героев всегда по три попытки, и робкая надежда, что с Полиной все будет хорошо. А может, не только с Полиной…

Пожелтевшие от времени листочки тихо похрустывают в неловких пальцах, лунные драконы обнимают свой камень, смотрят внимательно и грустно, не понять, одобряют или осуждают. Кого-то они однажды спасли, эти драконы, может, спасут и того несчастного мальчика.

Осталась самая малость – собраться с силами и написать прощальное письмо Полине. Увы, у нее самой не было выбора, но у девочки он будет. Возможно, в этом мире еще осталось место для чуда…

Кофе горчит и пахнет корицей, трубка уже почти погасла, коробочка с лунными драконами лежит поверх письма. Можно звонить Якову…

* * *

Вопреки запретам врачей Яков Романович Щирый закурил сигару. Впервые в жизни он посмел подумать о Ядвиге плохо, впервые к чистейшему, кристальному обожанию примешалась ненависть. Если бы не ее чертова игра, если бы не данное ей слово, ничего бы этого не было: не погиб бы никто, мальчишка бы этот глупый сейчас не болтался между жизнью и смертью, девочка не походила бы на привидение, не смотрела такими глазами, сине-стеклянными. И у него, старика, сердце бы не прихватывало от малейшего движения.

Сам виноват, пошел на поводу, пообещал не вмешиваться. Вот и не вмешивался, пока поздно не стало. Это Белый предложил девочке телефон дать с маячком, чтоб не бросать ее совсем уж без прикрытия, чтобы присматривать. Недосмотрели! Кто ж мог знать, что у Лисовского сообщник есть?.. У самого-то Лисовского на каждое убийство железное алиби, не подкопаться, а люди мрут, как мухи. Сразу надо было про сообщника подумать, и ему, и уж тем паче Белому.

А так опоздали: девочка теперь сама не своя, а мальчишка – не жилец, это если врачам верить. А у него нет резона врачам не верить, потому что врачи самые лучшие, каких только можно найти. Лисовский, правда, на том свете. Только вот утешение ли это?

Зато воля Ядвиги исполнена – игра закончена, наследник определен, осталось лишь соблюсти формальности…

– Миледи, назовите число. – Можно и не спрашивать, он и так уже подсчитал, сколько в альбоме цветов, нашел забаву на старости лет…

– Не хочу. – А ведь и в самом деле не хочет, ничего не хочет. Если бы Белый силой ее из клиники не увез, так и сидела бы там, словно привязанная.

– Не хотите, тогда, позвольте я сам.

Сейф мудреный, английский, специально заказал. И наблюдал собственнолично, как Ядвига в него завещания складывала. Шесть одинаковых больших конвертов с завещаниями, один поменьше с письмом для Полины и плоская черная коробка. Коробка тоже победителю, что в ней, он не спрашивал. И код от сейфа не спрашивал, а Ядвига не сказала…

Сейф открылся с тихим треньканьем, подсветился изнутри кроваво-красным светом. В этом свете конверты тоже казались красными, точно залитыми кровью. Он выбрал нужное завещание, остальные швырнул на серебряный поднос, щелкнул зажигалкой. Вот теперь все абсолютно законно, теперь Полина – наследница.

– Миледи, ваше завещание и… наверное, прощальное письмо вашей тетушки.

На завещание она даже не взглянула, а конверт сжала так, что побелели пальцы. Может, заинтересуется тем, что в коробке? Ему и самому интересно. Посмотреть, что ли?

В коробке ничего особенного: ветхие листочки да серебряный браслет. Браслет затейливый, с драконами и непонятным камнем. На мгновение показалось, что драконы шевельнулись, а тот, что побольше, посмотрел так, что мороз по коже. Ох, похоже, вот оно – самое главное наследство, листочки эти старые, да серебряные драконы…

А коробку девочка взяла, кивнула, молча вышла из кабинета. Выпить, что ли? Совсем чуть-чуть, чтобы совесть успокоить? Что-то не то с его совестью, что-то стала она слишком совестливой на старости лет…

Девочка вернулась быстро, он едва успел спрятать бутылку с коньяком в шкаф. В руках те самые листочки, а на запястье браслет. Камень, до этого неживой, светится синим так, что глазам больно.

– Мне нужно его увидеть. Пожалуйста…

Он не стал спорить, велел Белому, чтоб отвез. Эти женщины – что Ядвига, что племянница ее, – они странные и решительные. Спорить с ними бесполезно.

Она думала, что надежды нет. Врачи так и сказали – на чудо не надейтесь, он не вернется. А как же она без него?! Как же можно не надеяться, когда вот он: и поговорить с ним можно, и щекой к руке прижаться, и поплакать. А сейчас появилась надежда, если верить Ядвиге, старым записям и драконам…

Белый остался в коридоре, она вошла в палату одна, присела на табурет перед Сергеем, вслушалась в жужжание аппаратуры. Не надейся на чудо… А на что ж ей еще надеяться?..

Браслет пришелся впору, драконы проснулись, довольно заурчали. И камень ожил, пошел синими всполохами. Острое лезвие коснулось запястья, чтобы наверняка…

Кровь красная-красная, а камень яркий, такой, что больно смотреть… Она не станет смотреть на камень, лучше вверх – на лесенку. Лесенка красивая, прозрачная, манит к себе затейливой ковкой перил, светится лунным светом. Наверное, если на нее шагнуть, то сразу станет хорошо, не останется ни страха, ни боли, ни холода этого… Она уже готова, сейчас, только с Сергеем попрощается, потому что он с ней не пойдет, Лунные драконы его не отпустят…

– …Твою ж мать! – Голос Белого, грубые пальцы на плечах, сжимают, оттаскивают от лесенки. – Это что за светопреставление?! Тихо-тихо, не надо вырываться. – Голос громкий и злой, из-за него лесенка бледнеет, истаивает, а камень гаснет.

Мир тоже гаснет. Ну и пусть, она так устала…

Эпилог

Чувствовать себя живым – живее некуда – до сих пор было непривычно. Уже месяц прошел, а Сергей так и не привык, и мир казался таким ярким, что аж глазам больно, и пах он вкусно, и звучал красиво. И даже временами ноющая рана не могла омрачить эту кристальную, какую-то детскую радость бытия. А Полина говорила, что это из-за браслета, того самого, который запретила ему снимать. Он и не снимал – драконы ему страшно нравились, особенно тот, который поменьше. А камень иногда вспыхивал синим, и от этих вспышек кровь бежала по жилам веселее и на душе становилось легко. Так легко ему было только однажды, там, в безвременье, во время разговора с Ядвигой.

Тогда он многое узнал: про себя, про Полину, про фатум. Узнал и не стал уходить, решил дождаться. Ядвига сказала, что Полина обязательно придет к нему туда, в безвременье, чтобы вернуть обратно. И она пришла, Ядвига не обманула…

Полина улетела в Париж сразу, как только стало ясно, что его жизни больше ничто не угрожает. «Сережа, Мишка там одна, я должна рассказать ей обо всем, подготовить. Ты выздоравливай, а потом прилетай к нам, мы будем тебя ждать…»

И вот он – аэропорт Шарля де Голля – суета, маета и громкие звуки, мир во всем его разнообразии. И где-то в этом мире есть они – его девочки…

Свою дочку Сергей узнал сразу. Худенькая девчушка с черными волосами и ультрамариновыми ресницами держала Полину за руку и смотрела на него удивленно-восторженным взглядом. Девочка… его дочка была настоящей красавицей, такой же, как ее мама. Теперь он знал, что такое рай. Рай – это аэропорт Шарля де Голля.

– Здравствуй, Мишель. – Голос предательски дрогнул.

– Здравствуй, папа, – сказала его дочь на чистейшем русском языке.