Текст книги "Лунные драконы"

Наверное, хозяйка прочла ее мысли, потому что недовольно проворчала:

– На хрена столько барахла приперла?

Вопрос был риторическим, и Полина его проигнорировала.

Когда хозяйка, забрав деньги за полгода вперед, наконец ушла, девушка еще раз осмотрела свое новое жилище и вышла на балкон. Единственной ложкой меда в бочке дегтя был вид из окна. Двор из-за множества кустов и старых деревьев был похож на заброшенный сад. Кусты сирени, растущие у стен дома, доставали верхушками до окон ее этажа. Весной, когда сирень зацветет, на балконе будет просто чудесно. Полина закурила, провела рукой по перевалившейся через перила ветке сирени, надолго задумалась.

Обратно в квартиру она вернулась полная боевого задора и энтузиазма. Первым делом нужно навести здесь порядок: вымыть полы, окна и кафель; выбросить хлам из шкафов; почистить плиту, холодильник и сантехнику…

На наведение порядка ушла вся первая половина дня. Полина закончила мыть окна, вылила мыльную воду и критически посмотрела на плоды своих трудов. Квартира, безусловно, стала чище. Полы приобрели свой первозданный светло-коричневый цвет. Кафель блестел. Вид ванны и унитаза уже не вызывал тошноты. Но уютом в этом убогом жилище даже не пахло. Как ни крути, а без дополнительных трат не обойтись. Оставшаяся половина дня была посвящена походам по магазинам.

Полина приобрела только самое необходимое: постельное белье, посуду и кое-что из еды. Наспех перекусив и приняв душ, рухнула в постель. Завтра нужно будет купить новые обои, шторы, небольшой коврик и…

Уснула она, так и не успев до конца составить список покупок.

О том, как нужно клеить обои, Полина имела лишь самое приблизительное представление и, если бы не неожиданная помощь соседки, возможно, не справилась бы с этой работой никогда. Соседка, немолодая, но очень энергичная дама, заглянула к Полине на третий день. Та как раз пыталась наклеить лист новых обоев на старые. Соседка скептически покачала головой, поставила на подоконник тарелку с принесенными пирожками и безапелляционно заявила:

– Сдирай!

– Что «сдирай»? – не поняла Полина.

– А вот все, что налепила, сдирай! – гостья уже закатывала рукава халата. – И старые обои тоже сдирай.

– Зачем?

– А затем, что только дураки клеят новые обои прямо на старые. Сдирай! Они ж отвалятся у тебя на второй день!

Полина немного обиделась на «дураков», но совету соседки все-таки вняла.

Та тем временем рассматривала разведенный в тазике клей.

– Не годится, – сказала сурово.

– Почему? – удивилась Полина. Клей она купила в хозяйственном магазине и, прежде чем развести его водой, трижды прочитала инструкцию.

– Не годится. Ерундовый клей! – заявила соседка и, не говоря больше ни слова, вышла из квартиры.

– Странная какая, – Полина недоуменно пожала плечами и вернулась к прерванной работе.

Соседка возвратилась ровно через пять минут. В руках она держала пластмассовый тазик, в котором плескалось что-то мутно-вязкое.

– Вот это клей! А у тебя ерунда, а не клей. Значит, так, – она поставила тазик посреди комнаты, задумчиво посмотрела сначала на Полину, потом на стены, – ты отдирай старые обои, а я пока займусь новыми. Вдвоем оно сподручнее.

Во время совместной поклейки обоев выяснилось, что соседку зовут тетя Тося. Что всю свою жизнь она проработала отделочницей на стройке. Что два года назад помер от проклятущей водки ее муж. Что ее единственная дочка живет с детьми и мужем на Сахалине, и двоих своих внуков тетя Тося видела всего один раз в жизни. Что зять ее, единственную кровиночку умыкнувший, год назад получил травму позвоночника и теперь работник из него еще тот, стало у доченьки вместо двух кишкомотов трое. И жизнь у них там, на Сахалине проклятущем, ох какая несладкая.

– Я их к себе зову, – вздыхала тетя Тося. – У меня дача за городом. Я там поросеночка держу, курочек, да и картошка, огурчики, помидорчики свои. Каждый день туда-сюда мотаюсь как проклятая. А что делать? Скотинку-то кормить надо. Сосед Сергеич на даче постоянно живет, присматривает, чтобы поросенка лихие люди не украли. А я ему за это из города продукты и свежую прессу привожу. Вот подрастет поросенок, Сергеич его прирежет, я на рынке мясо продам, глядишь, и насобираю денег на билеты детям. Как же они без меня там? Дочка моя навроде тебя – худенькая, к тяжелому труду непривычная, не в мать пошла, а лямку тянет, как ломовая лошадь. И зятя жалко. Я ему уже простила, что дочку на край света увез. Я даже и работу ему тут присмотрела – сапожником в «Доме быта». Ничего, что не умеет – невелика наука! Захочет – научится. Зато всегда живая копейка в доме. В наше время новую обувь не больно-то купишь, вот люди старую и латают. И за детьми бы я присмотрела. Я ж только по ночам работаю сторожем в детском саду, а днем – дома. Сколько старому человеку того сна надо! Совсем немного, только бы денег наскрести…

Они уже закончили с обоями и пили чай с пирожками, когда разговор от проблем тети Тоси перешел к проблемам Полины. Она даже не подозревала в себе такого острого, почти болезненного желания выговориться. По наивности своей считала, что не нуждается в сочувствии. Она должна быть такой же сильной, как Ядвига. Но, сидя за столом в маленькой кухне и уплетая сказочно вкусные пирожки, она рассказала о себе все. И, что самое удивительное, эта простая, малограмотная женщина с уставшим лицом и мозолистыми руками поняла ее так, как, возможно, никогда в жизни не поняла бы ее родная мама. От осознания, что в чужом городе у нее появился кто-то настолько близкий, что она решилась доверить ему свои тайны, на душе стало легко и радостно. Возможно, впервые за последние несколько месяцев.

– Без меня завтра за покупками не ходи, – сказала на прощание тетя Тося. – Вместе пойдем. Вот только живность свою покормлю. Ты, Поля, в домашнем хозяйстве не шибко-то разбираешься, как я погляжу. Только деньги попусту потратишь. Опять же, я знаю, где что подешевле. Тебе ж теперь шиковать нельзя.

Уже на выходе тетя Тося споткнулась о сваленные в прихожей чемоданы, цветасто выругалась.

– И вот что, Поля, у меня комод есть, старый, но в хорошем состоянии. Я тебе его одолжу, а то что же это за безобразие такое?! – Она неодобрительно посмотрела на чемоданы. – Завтра его перетащим. Только он, подлюка, тяжелый. Придется Борьку, соседа, звать…

И вот он, комод, стоит посреди прихожей, загораживает проход. Вчера сосед Борька действительно помог перетащить комод из одной квартиры в другую, но на этом его альтруизм иссяк. Хитро улыбаясь щербатым ртом, дядька выраженно маргинальной наружности заявил, что у него кончилось горючее и, чтобы комод оказался в гостиной, ему нужно заправиться.

– Чем? – недоуменно спросила Полина.

– Так чернилами, – охотно пояснил сосед.

– Какими чернилами?!

– Ах ты, паршивец! – возмутилась тетя Тося. – Заправиться ему, видите ли, нужно! Деньги до получки ты у меня стрелять можешь, а комод с места сдвинуть, значит, не можешь?!

– Не могу, – Борька покаянно развел руками. – Трубы горят! Понимаешь, теть Тось?

– Я тебе дам «теть Тось»! Я тебе трубы сейчас погашу! Двигай комод, паразит!

– Силов нет! Без чернил никак не могу, – опасливо косясь на разбушевавшуюся тетю Тосю, Борька выскочил за дверь. И уже из-за двери, обращаясь исключительно к Полине, прокричал: – В соседнем доме, красавица, есть гастроном. Ты мне бутылочку винца купи, а я тебе комод задвину.

Пока Полина растерянно хлопала ресницами, а тетя Тося сотрясала воздух изощренными ругательствами, сосед растворился в полумраке подъезда, успев напоследок сообщить номер своей квартиры.

Она собиралась зайти в магазин после работы, но за разговорами со Светой совсем об этом забыла. И вот теперь антикварный комод черной глыбой возвышался посреди ее прохожей. Вполголоса пробормотав одно из ругательств тети Тоси, Полина отправилась в ближайший гастроном.

Она шла вдоль полупустых прилавков, стараясь не дышать: в магазине пахло сгнившими овощами и еще бог весть какой гадостью. У виноводочного отдела царило оживление. Четыре непрезентабельного вида мужика о чем-то громко спорили, а тучная, краснощекая продавщица рассматривала покупателей с брезгливо-скучающим видом. Полина пристроилась в хвост очереди. Да что ж она так сплоховала-то?! Ведь можно же было решить проблему малой кровью – просто дать соседу денег на бутылку. И не пришлось бы теперь чувствовать себя аморальной личностью. Не переставая мысленно укорять себя за безалаберность, Полина присмотрела, какое вино купила пришедшая наконец к взаимопониманию четверка. Когда подошла очередь, она севшим от стыда и волнения голосом попросила точно такое же. Полусонная продавщица неожиданно оживилась, перегнулась через прилавок, смерила Полину недобрым взглядом и громко спросила:

– Восемнадцать есть?

– Есть, – от неожиданности Полина вздрогнула.

– Что-то не верится! – Продавщица хищно усмехнулась и потребовала: – А ну-ка, паспорт покажи!

Очередь нетерпеливо зароптала. Полина, заливаясь краской стыда, принялась торопливо перетряхивать сумочку. Паспорт нашелся не сразу. А когда наконец нашелся, продавщица еще целую вечность изучала его с пристрастием бдительного таможенника. Когда экзекуция закончилась, Полина уже готова была провалиться сквозь землю. Ненавистная бутылка огнем жгла руку. От пережитого унижения захотелось плакать. Вместо этого Полина вздернула подбородок и с независимым видом направилась к выходу. Бутылку прятать не стала. А что прятать, если все в магазине и так уже в курсе?! Увы, на этом мучения не закончились: проходя мимо хлебного отдела, Полина нос к носу столкнулась с Генриеттой Сергеевной.

– Добрый вечер, Полина Мстиславовна, – завуч улыбалась с многозначительностью, не оставляющей никаких надежд. – Собираетесь отметить первый рабочий день?

– Да нет, что вы! Это не мне, – оправдание получилось глупым и каким-то детским.

Не переставая улыбаться, завуч кивнула. Этот снисходительный кивок и цепкий взгляд выцветших глаз говорили красноречивее всяких слов: у Генриетты Сергеевны больше не было никаких сомнений по поводу морального облика новой учительницы французского.

Ну что же ей так не везет?! Сначала директриса упрекнула в безответственном отношении к работе. Теперь вот завуч застала с бутылкой «чернил» в руках. Чудесное начало трудовой деятельности! Лучше и придумать невозможно! Хоть прямо сейчас собирай вещи и уезжай обратно в Москву.

Вернувшись домой, Полина аккуратно поставила злополучную бутылку на комод и расплакалась.

* * *

Наступившее утро не принесло облегчения. Полина чувствовала себя скверно, перед глазами до сих пор стояла ужасная сцена в гастрономе. Впереди – выходные, а в понедельник вся школа будет знать о ее моральном падении.

В десять утра в дверь робко постучали – на пороге мялся сосед Борька. Вид у него был совсем больной. Даже неискушенная в такого рода вещах Полина поняла – у Борьки жесточайшее похмелье.

– Красавица, я это… пришел работу доделать, – сосед заискивающе улыбнулся.

– Вот, – Полина сунула ему бутылку, – делайте свою работу и убирайтесь.

– Это я сейчас, это я мигом. – Лицо Борьки озарилось неподдельным счастьем. – Тут делов-то на две минуты. – Он перешагнул порог, в квартиру вслед за ним вплыло почти осязаемое облако перегара. Полина поморщилась, распахнула балконную дверь.

Сосед, как и обещал, управился быстро, заграбастал бутылку и испарился. Через минуту о его пребывании в квартире напоминал только запах. Устроив тотальное проветривание, Полина вышла на балкон. И как раз вовремя, потому что по двору, вертя во все стороны головой, вышагивала Света. На тихий оклик Полины она остановилась, заорала на весь двор:

– Привет! Насилу тебя нашла!

Полина испуганно втянула голову в плечи, ожидая, что сейчас изо всех окон высунутся разгневанные шумом жильцы. Свету, похоже, такие мелочи, как растревоженные обыватели, не волновали.

– Погодка просто класс! – сообщила она зычным голосом.

– Поднимайся, – взмолилась Полина.

Через минуту Света была уже на балконе и, задумчиво затягиваясь сигаретой, слушала рассказ о Полининых злоключениях.

– Да, влипла ты! Теперь ты у Генриетты на крючке. Сразу она о твоем аморальном поведении никому рассказывать не станет. Запишет этот компромат в особый блокнотик и попридержит до поры до времени.

– И как быстро эта пора настанет? – спросила Полина упавшим голосом.

– Сие ведомо только одной Генриетте, но ты не волнуйся, она дама практичная, просто так пакостить не станет. Скорее всего попросит тебя о какой-нибудь маленькой услуге.

– Какой?

– Ну, я же не оракул! Но думаю, о невыполнимых вещах она просить не станет, так что прими это как должное и перестань волноваться. Давай лучше собирайся. Пойдем тебе очочки искать.

В единственной на весь город «Оптике» ассортимент был, мягко говоря, невелик. Из всех имеющихся в наличии пятнадцати оправ Света выбрала самую уродливую.

– Я начинаю подозревать тебя в злом умысле, – сказала Полина, понуро разглядывая чудовищного коричневого монстра.

– Ничего, ничего! – отмахнулась Света. – В нашем случае чем хуже, тем лучше.

– Я похожа на Шапокляк.

– Ну и прекрасно! Шапокляк личность одиозная. У нее есть чему поучиться.

Пластмассовый монстр с простыми стеклами вскоре угнездился в Полининой сумочке.

– С костюмом вопрос решила? – спросила Света на прощание.

– Еще нет.

– Эх, жаль, у меня сегодня много дел, а то бы я тебя проконтролировала, – Света сокрушенно покачала головой.

– Ты уже и так внесла свою лепту, – Полина тяжело вздохнула.

– Ну что же делать?! Надо же как-то повышать твой изрядно пошатнувшийся в глазах администрации рейтинг!

Света умчалась по своим неотложным делам, а Полина побрела домой, на ходу решая сложную задачу: как одеться так, чтобы это выглядело скромно и хоть чуточку элегантно. В конце концов, она женщина, и уродовать себя окончательно ей совершенно не хочется. В обширном гардеробе нашлась только одна вещь, соответствующая строгим вкусам Балконовны. По иронии судьбы, несмотря на внешнюю простоту и невзрачность, вещь эта была куплена в Московском доме моды и стоила очень недешево…

Первого сентября новую учительницу французского из всего педколлектива узнала лишь Светлана Ивановна, да и то не сразу. Увидев произошедшую с новенькой метаморфозу, физрук Валерочка недоуменно покачал головой и желания «пообщаться поближе» больше не выказывал. Наверное, посчитал, что при первом знакомстве на него нашло затмение, если эта невзрачная серая особь показалась ему заслуживающей внимания. Даже суровое лицо Виктора Павловича при виде Полины на мгновение утратило невозмутимое выражение. И только Антип Петрович решился высказать всеобщее недоумение. С жалостью глядя на Полину, он сказал:

– Что-то ты, донька, совсем плохая стала. Заболела, что ли? Или от волнения?

В ответ Полина пробормотала что-то невразумительное и поспешила забиться в дальний угол учительской, подальше от любопытных глаз. Там она смогла наконец перевести дух и осмотреться.

Генриетты и Балконовны не было, но по расслабленным лицам других дам Полина поняла, что идея с маскарадом не так уж и безнадежна. Превратившись в бесцветное существо, она перестала являть собой угрозу для женской половины коллектива. Появилась робкая надежда, что ее новый облик растопит лед в сердце директрисы.

Надежда оправдалась только наполовину. Столкнувшись с новой сотрудницей в коридоре, Белла Кононовна удивленно вскинула бровь, мазнула недоверчивым взглядом по лицу Полины и сухо спросила:

– Разве у вас плохое зрение?

– Плохое, – в груди неприятно заныло.

– Помнится, во время нашей первой встречи вы были…

– …В линзах.

Целую вечность директриса буравила Полину взглядом, потом наконец удовлетворенно кивнула и сказала:

– Зайдите к Генриетте Сергеевне, ознакомьтесь с вашим расписанием.

Как и предсказывала Света, о недавнем инциденте завуч не обмолвилась ни словом, смотрела на Полину по-матерински ласково, тихонько похлопывала по столу пухлой ладошкой.

– Сегодня у нас только вводные занятия, так что у вас, Полина Мстиславовна, будет возможность осмотреться и вработаться. А вот с завтрашнего дня уже начнутся настоящие трудовые будни.

Может, пронесет? Может, не такой уж высокой окажется плата за лояльность?

Увы, надеждам не дано было сбыться. Полина уже собиралась уходить, когда Генриетта Сергеевна заметила:

– А у вас, милочка, очень изменчивый облик. В природе это, кажется, называется мимикрией.

– Не знаю, я не сильна в биологии, – прошептала Полина, выскальзывая за дверь.

Вслед ей послышался тихий, довольный смешок. Похоже, теперь, помимо прочих грехов, в вину ей вменялось еще и двуличие…

* * *

Первое сентября не вызвало у ученика одиннадцатого «Б» класса Сергея Полянского никакого энтузиазма. Не прошло и трех дней, как он прилетел из Ялты. Жаркое солнце, море, фрукты и привкус соли на губах загорелых, раскованных девчонок – все это, к сожалению, перешло в разряд приятных воспоминаний. В ближайшем будущем его не ждало ничего хоть наполовину столь же приятного. Ему предстоял напряженный учебный год, выпускные, а затем и вступительные экзамены.

Нет, Сергей не был балбесом и лентяем. И меру предстоящей ответственности осознавал четко. Он во что бы то ни стало поступит в медицинский. Отец против, он хочет видеть единственного сына военным, но у Сергея впереди целый год, чтобы настоять на своем. Но, черт возьми, как тяжело настраиваться на рабочий лад!

Сергей лениво потянулся, поймал на себе настойчивый взгляд Алки Скворцовой.

– Что? – спросил не слишком любезно.

У них с Алкой намечался роман, но было это в прошлой жизни, до поездки на море, до общения с загорелыми и раскованными девушками. В свете их ослепительных улыбок облик первой красавицы класса Аллочки Скворцовой как-то потускнел.

– У нас француженка новая. Говорят, крыса крысой, – хихикнула Алка.

– Ну и что?

– Ничего! – Аллочка обиженно поджала губы и отвернулась.

Дура. Радуется, что еще одна баба оказалась страшнее ее. Боится конкуренции даже со стороны сорокалетней тетки.

Он оперся подбородком о скрещенные руки, обвел взглядом класс. В кабинете, как обычно во время перемены, царил бардак. Рыжий тщедушный Санька Кухто восседал на широких плечах Димки Лбова по прозвищу Лоб. Санька, несомненный лидер в этом тандеме, с гиканьем размахивал над головой кофтой, отобранной у Таньки Горевой. Танька громко возмущалась. Ее поддерживал нестройный хор девичьих голосов. Лоб ржал и самозабвенно «бил копытом». За соседней партой пацаны с восторженно-благоговейным трепетом разглядывали какой-то постер. Раньше бы он не сидел вот так, истуканом, непременно поинтересовался бы, а что там на постере. А сейчас вот лень. Постарел он, что ли, за это лето?

Перемены случились мгновенно, стоило только скрипнуть ведущей в класс двери. Девчонки шустро прятали косметички. Пацаны поспешно складывали постер. Санька Кухто скатился со спины Лба, швырнул злополучную кофту в лицо взбешенной Таньки, плюхнулся рядом с Сергеем. Галдящие подростки превратились в примерных учеников в тот самый момент, когда дверь открылась окончательно.

…Она была ужасна – их новая француженка! Настолько ужасна, что Сергей позабыл о своей меланхолии. Тощая, невысокая, с бледным, невыразительным лицом и стянутыми в унылый пучок волосами. Мышиного цвета костюм сидел на ней мешком. Воротник-стойка доходил до самого подбородка. Подол длинной юбки едва не волочился по полу. Не женщина, а бесцветная моль.

Представлять новую училку пришла Генриетта.

– Ребята, познакомьтесь, это Полина Мстиславовна Ясневская. Она будет преподавать вам французский язык.

По классу прошел удивленно-насмешливый шепоток, который тут же стих под строгим взглядом завуча.

– Приступайте, Полина Мстиславовна, – сказала Генриетта и вышла из класса.

Несколько секунд француженка нерешительно топталась у доски. Класс хранил настороженное молчание.

– Меня зовут Полина Мстиславовна, – у нее оказался неожиданно приятный голос. Если бы не неуверенные нотки, его можно было бы назвать сексуальным. – Я буду…

– Слышали уже! – перебил ее Санька Кухто. – Дальше что?

Француженка растерялась, испуганно прижала к груди журнал. Сожрут эту дуру, за пару дней сожрут.

– Ну, тогда, может быть, я познакомлюсь с вами? – промямлила француженка, пятясь к учительскому столу.

– Валяй! – милостиво разрешил Лоб.

Класс заржал.

– Что? – В голосе училки послышались новые нотки. Сергей назвал бы их гневными, но вряд ли гнев и эта очкастая мямля – совместимые понятия. – Кто это сказал?

– Ну, я сказал. – Лоб вальяжно откинулся на спинку стула, сцепил на пузе толстые пальцы. – А что?

В гробовой тишине – все, затаив дыхание, ждали развязки – француженка подошла к ехидно улыбающемуся Лбу и, упершись ладонями в его парту, процедила:

– Во-первых, встаньте, когда разговариваете с преподавателем.

Неужто и в самом деле гневается?

Лоб недоуменно нахмурился, с недовольным кряхтением выбрался из-за парты.

– Во-вторых, не «валяй», а «валяйте», если уж нормальные русские глаголы вам не знакомы, – француженку, кажется, совсем не смущала нависшая над ней туша.

– А в-третьих что? – Лоб желал взять реванш.

– А в-третьих? – Кажется, она утратила весь свой боевой запал.

– Если есть «во-вторых», должно быть и «в-третьих», – буркнул Лоб и смерил училку презрительным взглядом.

– Я так полагаю, вы считаете себя крутым парнем? – Она улыбнулась, и Сергею вдруг показалось, что не так уж она и проста, их новая учительница французского.

– А то! – Лоб горделиво расправил плечи.

– В таком случае позвольте спросить, почему крутой парень ходит с расстегнутой ширинкой?

Это был удар не в лоб и не в глаз. Это был удар ниже пояса. Класс заржал. Многие повскакивали со своих мест, чтобы своими глазами убедиться в конфузе, постигшем бедного Лба. Танька Горевая даже захлопала в ладоши от переизбытка чувств. Враз добрая половина Сергеевых одноклассников прониклась к француженке неожиданной симпатией. Тупого и по-звериному агрессивного Лба ненавидели многие. Девчонки презирали его за грубость и откровенное хамство, пацаны побаивались за немереную силу и патологическую тягу к разборкам. Только с двумя людьми в классе Лоб никогда не задирался: с Санькой Кухто, которому был предан какой-то непонятной, собачьей преданностью, и с Сергеем, которого просто боялся. Саньке привязанность Лба льстила. Сергею было все равно. Даже теперь, глядя, как покрасневший, возможно впервые в жизни, Лоб со стыдливой поспешностью втискивает свою тушу обратно за парту, он не испытывал ни особой радости, ни особой жалости. Он почувствовал лишь легкое удивление от того, что моль оказалась с характером…

* * *

– Ну что, Полина Мстиславовна! С боевым крещением тебя! – Света озорно хихикнула. – Говорят, ты злостного хулигана Лбова под орех разделала! Поздравляю, мать! Немногим это под силу.

– Кто говорит? – удивилась Полина.

– Да вся школа говорит. В старших классах только и разговоров про то, как ты его раскатала, – Света сощурилась. – Признаюсь, я от тебя такого не ожидала.

Вообще-то Полина и сама от себя такого не ожидала. Перед своим первым в жизни уроком она волновалась так сильно, что почти лишилась дара речи. Насмешливая реплика одного из учеников деморализовала ее окончательно. Во всяком случае, она так думала. А потом с ней что-то произошло. Растерянность сменилась холодным бешенством. Она, Полина Ясневская, не позволит унижать себя какому-то прыщавому переростку. Ядвига ни за что не спустила бы такого. И она не спустит…

Ответный удар был не слишком элегантным, зато весьма эффективным. Может быть, работа учителя не так уж и страшна…

– А что с Генриеттой? – спросила Света.

– Ничего. – Полина раздраженно поправила очки, которые все время норовили сползти на кончик носа. – Сказала, что у меня изменчивая внешность.

– Так кто бы спорил! Но знаешь, что я тебе скажу, по-моему, намного проще чучело превратить в красавицу, чем наоборот. А ты вон каких высот достигла!

– Очень спорное высказывание.

– Ну, так давай поспорим!

Полина улыбнулась.

– Извини, Света, я бы с удовольствием поспорила, но на сегодня с меня споров достаточно. У меня дела еще…

Полина вышла из автобуса, не доезжая до дома четыре остановки: решила зайти на почтамт, позвонить Ядвиге.

После короткого разговора с тетей она почувствовала себя намного увереннее, точно жизненная энергия Ядвиги могла передаваться по телефонным проводам. Дома все было по-прежнему. Мама с головой окунулась в светскую жизнь, отчим раз в три дня заезжал к Ядвиге, тщетно пытаясь выведать что-нибудь о Полине. Вальдемар покинул Москву. Поговаривали, что он впутался в какую-то грязную историю и теперь вынужден скрываться.

Получалось, что теперь Полина могла спокойно возвращаться обратно: с исчезновением Вальдемара пропали и ее проблемы. Но это только на первый взгляд. Отчим не успокоится. Вполне вероятно, что он уже подыскивает ей новую партию. И потом, вернуться в Москву – значит расписаться в своей беспомощности и инфантильности, дать отчиму еще один козырь. Нет уж, она останется. Докажет миру и себе в первую очередь, что способна на самостоятельные решения и взрослые поступки.

– Я вышлю тебе денег, Поля, – сказала трубка голосом Ядвиги.

– Не нужно, мне хватает.

В трубке послышался смех:

– Глупая девочка, что ты хочешь доказать? Что сможешь прожить без моей помощи? Уверена, что сможешь. Я просто стремлюсь немножко облегчить твою жизнь на первых порах. А потом живи как хочешь. Договорились?

– Договорились, – спорить с Ядвигой было бесполезно. Да и зачем ей что-то доказывать? Ядвига и так все про нее знает.

– И вот еще что, я скоро улетаю в Париж. Хочу организовать выставку памяти Аристарха. Еще не знаю, когда точно, но на всякий случай предупреждаю – если не сможешь до меня дозвониться, не волнуйся. Все, детка, удачи тебе, – в трубке послышались короткие гудки.

Полина улыбнулась ностальгической улыбкой. Париж, Москва, яркие огни, ритмы иной, уже слегка позабытой жизни. Хоть бы на денечек очутиться в привычной с детства среде…

* * *

Через два месяца Полина уже с трудом верила, что существует та, другая жизнь. Работа, обустройство быта, новые знакомства – у нее уже был маленький список побед.

Ее квартирка понемногу приобретала вполне жилой и даже уютный вид. Она купила ковер и новые шторы. С помощью тети Тоси сшила очень симпатичный меховой чехол на диван. Теперь диван, сменивший агрессивно-бордовый цвет на нежно-персиковый, выглядел вполне респектабельно. Особенно вкупе с новыми обоями и подобранными в цвет шторами.

Закончив обустройство квартиры, Полина решилась на серьезную трату: купила телевизор, хоть и подержанный, но еще в хорошем состоянии. Теперь по вечерам она могла забраться с ногами на свой диван и проверять школьные тетрадки под его успокаивающее бормотание. А иногда она даже грешила тем, что в компании тети Тоси смотрела бразильские сериалы. Знала бы бедная мама, как низко пала ее единственная дочь.

На работе все тоже более или менее наладилось. Рутина засасывает быстро. По-настоящему близко Полина сошлась только со Светой, но кое с кем из коллег у нее установились легкие, приятельские отношения. Милейший Антип Петрович взял над Полиной шефство и не оставлял надежды откормить ее до «приятных мужскому взгляду размеров». Балконовна, как и предсказывала Света, Полину игнорировала и особых критических замечаний в ее адрес больше не высказывала. Генриетта наконец-то предъявила свой счет. И опять прогнозы Светы сбылись: завуч не потребовала ничего невыполнимого, просто возложила на плечи Полины груз общественно полезных работ. К сожалению, эта деятельность никак не поощрялась материально, а денег катастрофически не хватало.

Когда Полина получила свою первую зарплату, то не знала, плакать ей или смеяться. В студенческую бытность только на карманные расходы ей выделялась вдвое большая сумма. Но то было в прошлой жизни, а теперь она честно пыталась выжить на свою крошечную зарплату. Это оказалось очень непросто. Полину сильно выручало то, что не требовалось тратиться на одежду. Да и те вещи, которые имелись в ее гардеробе, Полине некуда было надевать, и с легкой руки Светы она стала их потихоньку распродавать.

В отношениях с учениками тоже имелись определенные трудности. Ее головной болью стал одиннадцатый «Б» – маленькое социальное болото. Иногда на его безмятежной глади появлялись и с громким шумом лопались зловонные пузыри. Такими «пузырями» для Полины стала троица в лице Кухто, Лбова и Полянского.

С Лбовым все было более или менее ясно: Полина нанесла удар по его самолюбию, и теперь он пытался отыграться. Кухто по натуре своей мелкого пакостника действовал исподтишка, чаще всего через своего туповатого друга. Полянский же пока оставался для Полины темной лошадкой. Неглупый и в общем-то незлой, он смущал ее больше всех остальных. Его насмешливая улыбка и вежливо-равнодушный взгляд задевали сильнее, чем неприкрытое хамство Лбова и мелкие пакости Кухто. Он не принимал участия в травле Полины, он просто наблюдал за ней, изучал, точно она какое-то диковинное насекомое.

Впрочем, какая травля?! И травли-то особой не было. Подумаешь, прибили гвоздями журнал к полу, намазали тряпку клеем, подложили пачку презервативов в шкафчик учительского стола…

С журналом быстро разобрался Петрович, пришел с гвоздодером – и все дела! Отстирывать тряпку и отмывать доску от клея Полина заставила Лбова, чтобы неповадно было. А презервативы… Как философски заметила Света, хорошо, что неиспользованные.

А из недавнего противостояния Полина вообще вышла победительницей. Наученная горьким опытом, она теперь всегда была начеку. То, что ножка учительского стула подпилена, не бросалось в глаза, но все-таки она ее заметила, так как насторожилась сразу, едва увидев выжидательное выражение на лицах своих подопечных. Болото готовилось исторгнуть очередной «пузырь». Она не стала садиться, прошлась вдоль доски, оперлась поясницей о подоконник. Класс, затаив дыхание, ждал.

Урок шел своим чередом, тема была сложной и нудной, одиннадцатый «Б» заскучал и утратил бдительность, и Полина решила действовать.

Не особо талантливо нарисованный плакат, который Генриетта Сергеевна именовала наглядным пособием, висел высоко, едва ли не под самым потолком. Полине с ее ростом никак не дотянуться.

– Александр, не могли бы вы мне помочь? – Она с беспомощным видом посмотрела сначала на наглядное пособие, а потом на заскучавшего Кухто.

– Непременно, Полина Мстиславовна, – парень выбрался из-за парты, вышел к доске.

Полина верно все рассчитала: и его роста оказалось мало, чтобы дотянуться до плаката. Вот такая незадача. Пока Кухто чесал затылок, глядя под потолок, Полина придвинула к нему стул. Обычный стул, отличающийся от своих собратьев лишь дефективной ногой.