Текст книги "По ту сторону лжи"

Телефон упал к моим ногам, медленно подпрыгивая на каменной плитке, брызнул пластиковыми осколками в разные стороны, а я, в оцепенении, смотрела на разлетающиеся обломки собственной жизни, пока в моей голове не погас свет…

Дальше всё происходило как в страшном сне: похороны бабушки, снующие по дому посторонние люди, поминки, сдавленные рыдания, соболезнования, и, наконец, тишина… полная тишина в мёртвом доме. Она была громче самого громкого крика, била по ушам, сдавливала виски, сверлила мозг… а иногда в этой безжалостной тишине я слышала ласковый бабулин голос: «Всё хорошо, детка, ты не тревожься…», и горячий шёпот Егора: «Мы всегда будем вместе, родная…»

Приходила баба Тася, уговаривала поесть, и я, кажется, что-то ела, чтобы она поскорее ушла, чтобы остаться одной, надеясь в звенящей тишине снова услышать голоса. Забегал Славик, пытался меня заговорить, я отмахивалась от него как от назойливой мухи. Приезжала Катька, моя верная, преданная Катька, пробыла несколько дней, тормошила меня, не давала покоя, прогоняла голоса, потом вдруг пропала. Снова появилась вместе с бабой Тасей, а я искала тишины и уединения… Оставаясь одна, я бродила по комнатам, брала в руки какие-то бабушкины вещи, часами трогала, рассматривала, впитывала запахи и воспоминания, засыпала или впадала в забытье, в котором теряла счёт дням. И однажды, проснувшись, или очнувшись, я увидела белый потолок и яркий свет, вокруг меня происходило какое-то движение, шорохи, голоса, запахи, но я не могла сосредоточиться и рассортировать их по группам, разложить по полочкам, запахи растворялись, шорохи удалялись, и я снова погрузилась в мягкую и тёплую темноту…

Мне приснилась бабушка. Она ласково тормошила меня, гладила мои волосы, щекотала и приговаривала:

– Просыпайся, Анюта, хватит спать, смотри день какой хороший!

Бабушка улыбалась, седые прядки выбились из её, всегда безукоризненной, причёски, морщинки весёлыми лучиками разбегались от уголков глаз к вискам, от неё пахло земляничным вареньем и детством. Бабушкино лицо вдруг пошатнулось и исчезло, на его месте появился Егор, он грустно смотрел на меня.

Я проснулась и долго не решалась открыть глаза. Когда я их всё же открыла, я не увидела ни бабушку, ни Егора, только тот же самый белый потолок. Я повернула голову и увидела белую спину, у спины были руки и они проводили какие-то манипуляции с пузырьками и трубками на стойке капельницы. Проследив глазами за трубкой с прозрачной жидкостью, я увидела, что заканчивается она иглой, а игла, как ни странно не в яйце, а в моей руке. Я попыталась окликнуть белую спину с руками, но из моего горла вышел какой-то, даже не хрип и не писк, и вообще не звук, а просто воздух, как из сдувшегося воздушного шарика. Но у спины, оказывается была ещё и голова, а на ней уши, судя по всему, хорошие уши, потому что голова повернулась в мою сторону, и я увидела улыбающееся лицо. И только когда оно (лицо) заговорило, всё это: спина, руки, голова, уши, лицо, улыбка и белый халат, сложилось наконец в одно целое, а то, я уж начала опасаться за мой рассудок. Симпатичная молодая женщина, видимо медсестра, присела на краешек кровати:

– Ну что, очнулась, вот и хорошо, вот и отлично…

Руки её, тем временем, поправили мою подушку, убрали с моего лба прилипшую прядь волос, неизвестно откуда взявшейся влажной салфеткой провели по моему лицу, лбу, шее, прошлись по моим ладоням и привычным жестом поправили одеяло.

– Меня Марина зовут, я медсестра. Пить хочешь?

Я кивнула, и снова ниоткуда, появился стакан с водой и ловкие руки приподняли мою голову чтобы мне было удобнее пить.

– Говорить можешь?

– Не знаю, – мой голос звучал слабо и как-то сипло. – что со мной?

– А вот доктор придёт и всё тебе подробно расскажет, ты его слушайся и пойдёшь на поправку…

Доктор пришёл около полудня. Это был мужчина лет сорока, с морщинками вокруг усталых глаз за стёклами очков в тонкой золотой оправе, и седеющими висками.

– Здравствуйте, я ваш лечащий врач, Виктор Николаевич Савин. А вы у нас значит Анна Михайловна Александрова. Что же вы, Анна Михайловна, довели себя до такого состояния?

– Что со мной?

Доктор устало вздохнул, придвинул стул, сел и изучающе посмотрел на меня, словно раздумывал стоит ли вообще со мной разговаривать. Видимо решил, что всё же, стоит.

– У вас нервное истощение организма, возникшее вследствие сильного стресса. Как результат – нарушение координации и ориентации в пространстве, нарушение сна, пищеварения. Слабость, обмороки, вегетососудистая дистония, лихорадка и ослабление иммунной системы. Нам удалось нормализовать температуру и немного укрепить организм витаминами. Но дальше всё зависит только от вас. Я не хотел бы злоупотреблять медикаментами и назначать антидепрессанты, это не лучший вариант, тем более в вашем случае. Я предпочёл бы менее радикальные методы. Вы молоды, у вас нет хронических заболеваний, поэтому хорошее питание, здоровый сон, свежий воздух, а главное – желание жить, вот практически и всё лечение. Так что, если не хотите потерять ребёнка, вы должны неукоснительно соблюдать…

– Что? Что вы сказали? – в потоке медицинских терминов моё сознание выхватило нечто, что не вписывалось в стройный ряд всех этих слов, что-то очень важное…

– Я говорю, что вы должны хорошо питаться, спать, гулять… – Виктор Николаевич вдруг замолчал, снял очки и потёр глаза. – так вы не знали… ну конечно, срок ещё маленький… Вы беременны, Анна, шесть недель, и вам нужно как можно быстрее принять решение будете вы рожать, или прерывать беременность. Исходя из этого я назначу вам лечение, хотя я бы вам настоятельно рекомендовал…

Доктор ещё что-то говорил, а в моей голове уже не было места для других слов и мыслей, кроме одной: ребёнок! У меня будет ребёнок, малыш, маленький родной человечек, которому я буду нужна, который будет любить меня, никогда не предаст и не бросит. А я сделаю всё, чтобы он был счастлив…

Откуда-то издалека до меня доносился голос доктора:

– И постарайтесь с этим не затягивать, так как прерывание беременности на раннем сроке…

Мне показалось, что я ослышалась настолько дико прозвучали эти слова, я даже приподнялась от негодования:

– Вы в своём уме? Как вы можете мне такое предлагать?

Виктор Николаевич, кажется, совсем не удивился моему гневному выпаду, только устало улыбнулся.

– Ну вот и славненько, значит будем рожать.

Я всё еще была на него сердита, и мой ответ прозвучал немного угрожающе:

– Не знаю как вы, а я точно буду, и больше ничего не хочу слышать о прерывании беременности! – тут я увидела глаза доктора: они смеялись, откровенно смеялись, похоже это был его коварный замысел, разозлить меня, ведь всем известно, что злость придаёт силы! Тоже мне, тонкий знаток человеческой души! Я его, оказывается, недооценила: от усталости в его глазах не осталось и следа, там теперь плясали весёлые искорки. – А вы психолог, доктор!

– Ну что вы, Анна Михална, моя специализация – общая терапия. Ну так что, обещаете выполнять все мои рекомендации?

– Обещаю.

– Я назначу лечение, недельки две мы вас понаблюдаем, а там посмотрим. – он встал и пошёл к двери. – Да ещё, сообщите отцу ребёнка, вам сейчас нужны только положительные эмоции и поддержка близких.

Я кивнула, не желая развивать эту тему, и снова недооценила его проницательность. Виктор Николаевич постоял немного, сканируя меня глазами, в два шага преодолел расстояние от двери до кровати, снова сел на стул и решительно заговорил:

– Послушай, девочка, я не знаю что там у тебя с твоим парнем произошло, но ты не можешь, не имеешь морального права не сказать ему о ребёнке. Просто поставить в известность, понимаешь? Что он там решит, это уже другая история, но он должен об этом знать. Сделай это ради малыша, да и ради себя тоже, ведь когда он подрастёт, он непременно начнёт задавать вопросы, и что ты ответишь? Что папа ни сном ни духом о нём не знает, что из-за обиды или гордости, ты просто лишила ребенка отца?! Сможешь ты с этим жить? Подумай хорошенько, девочка, крепко подумай, но будь твоя бабушка, мудрейшая Анна Михайловна жива, я уверен, она бы тебе то же самое сказала.

– Что? Вы знали мою бабушку?

– Не только знал, она была моим классным руководителем, и именно она определила мою будущую профессию. – доктор улыбнулся своим воспоминаниям, – В пятом классе, когда она только начала вести у нас русский язык и литературу, раздавая и комментируя проверенные сочинения, она мне сказала: «Что я могу тебе сказать по поводу твоего сочинения? Советую тебе, Витя, подумать о профессии разведчика или врача. Так как из всего что ты написал, я смогла прочесть лишь дату, напрашиваются два варианта: либо ты так умело шифруешь грамматические ошибки, либо у тебя действительно такой почерк и тебе прямая дорога в медицину.» Как видишь, она оказалась права.

Я во все глаза смотрела на доктора:

– Так вы и есть тот самый Витя Савин? Нет, не так, бабушка всегда говорила: «Витенька Савин».

– Да, именно так она меня всегда называла… Я ведь частенько у неё бывал, когда отца навещал, всегда забегал к Анне Михайловне, она мне очень много о тебе рассказывала, гордилась тобой… – доктор провёл рукой по лицу и уже более твёрдым голосом закончил, – Мне нужно идти, а ты подумай, я уверен, что ты примешь правильное решение, ведь не зря же Анна Михайловна так тобой гордилась!

Когда он уже взялся за ручку двери, я его окликнула:

– Виктор Николаевич, мне кажется вы всё-таки немного ошиблись с профессией, из вас получился бы отличный психолог, может быть бабуля это имела в виду?

Ответом мне был сдержанный смех – это всё-таки больница.

А Егору я позвонила… Нет, не сразу, так как мой сотовый, в котором был сохранён телефон Егора, благополучно остался лежать на Озёрской привокзальной площади, разбитый в дребезги. Но в моей записной книжке Егор собственноручно написал номер домашнего телефона, книжка в сумке, сумка дома.

Через две недели пребывания в больнице я чувствовала себя настолько хорошо, что Виктор Николаевич отправил меня в Москву на обследование, к своему институтскому товарищу. Настроившись на долгое томление в очереди, я была приятно удивлена: в коридорах никакой очереди, светлые и уютные комнаты ожиданий с удобными креслами, приветливые улыбчивые медсёстры, изумительно вкусный кофе. Доктор принял меня как родную дочь, ну или, по меньшей мере, племянницу, разговаривал ласково, как с ребёнком. Уж не знаю чего ему там добрейший Виктор Николаевич, с которым мы за это время невероятно сблизились, наговорил, но обращались со мной как с сырым яйцом. По окончании всех процедур, с диагнозом: «призывник к строевой службе годен», с наилучшими пожеланиями и приветами для Виктора Николаевича, меня на спецмашине доставили на вокзал.

И я решилась… Я долго гипнотизировала телефон-автомат, а когда набирала домашний номер Егора, руки мои дрожали так, что любители крепких спиртных напитков со стажем, могли мне посочувствовать. Он ведь просил – не искать и не звонить… но я обещала. Я обещала своему малышу, бабушке и доктору.

– Слушаю. – длинные гудки прервал высокий женский голос.

– Здравствуйте, простите, могу я поговорить с Егором? – как будто со стороны я услышала свой собственный, абсолютно спокойный голос.

– К сожалению его сейчас нет, что-нибудь передать? – Вот это да! А если это его жена? Да нет, не если, а скорее всего, уж очень голос молодой и красивый.

– Спасибо… нет ничего… это не срочно…

– Скажите тогда как вас зовут и Егор вам непременно перезвонит. – женщина была сама любезность, в голосе ни капли ревности, только доброжелательность и желание помочь… Мне стало невыносимо стыдно, что я вторгаюсь в счастливую и безмятежную жизнь этой милой женщины, которая ничего плохого мне не сделала, а я своим вторжением могу сломать ей жизнь. А если она тоже ждёт ребёнка?!

– Большое вам спасибо, но это правда не срочно, я как-нибудь ещё позвоню, если вы не против.

– Ну конечно, звоните, в любое время, всего хорошего.

– Да, спасибо, и вам, всего хорошего.

Я не позволила себе расклеиться. Я ведь предполагала, что Егор женился, поэтому была готова ко всему. Я отложила этот разговор «на потом», в конце концов, до того момента, когда мой ребёнок начнёт задавать неудобные вопросы, у меня ещё достаточно времени…

Наше время.

Прополка картошки, скажу я вам, занятие довольно нудное и утомительное. Но надо! Как там народная мудрость по этому поводу гласит? Э-э-э, от работы кони дохнут? Нет, не то… работа не волк…, тьфу ты, соберись, Анютка, ты же филолог, какой-никакой… а вот: без труда не вынешь рыбки из пруда! Молодец, можешь ведь, когда нет другой альтернативы. А ещё слабо? Да нет, вот пожалуйста: не откладывай на завтра то, что можно отложить на послезавтра… ой, опять меня не туда понесло! От дальнейшего глумления над «великим и могучим» меня безжалостно оторвала баба Тася, неожиданно возникшая на узкой меже, разделяющей огород на две половины.

– Анютка, кончай работу, поди не волк, в лес не убежит! – а я что говорила?! Народная мудрость, это вам не китайские тапочки, это ж на века! – Солнце вон уж во всю жарит, пойдём-ка чай пить. Мишенька уже позавтракал, с Тишкой во дворе возится.

– Идём бабТась, а то я и правда как те кони…

– Какие кони? – баба Тася остановилась

– Ну которые от работы дохнут. – недоумение в бабТасиных глазах сменилось сначала весёлыми искорками и немедленно озабоченностью:

– Я ж и говорю, чего ты на солнцепёке, ну потяпала немного по холодку и хватит, зачем всё в один день-то? Славик приедет, вдвоём оно быстрей, не бережёшь ты себя, деточка совсем…

– БабТась, я же пошутила, совсем я не устала, всего-то полтора часа полола, я проспала сегодня, с Наташкой засиделись за полночь, потом ещё уснуть долго не могла.

– Опять эта выдерга тебе покоя не даёт, и когда только угомонится? – баба Тася в сердцах захлопнула калитку. Я обняла своего доброго «ангела-хранителя» и поспешила успокоить:

– Уехала «выдерга», так что будет мне покой и тебе заодно! – я поцеловала пахнущую корицей щёку и потянула её на веранду.

– Анютка, – бабТася поставила тарелку с плюшками на стол, – ты сегодня ночью ничего не слышала, без четверти три?

– Нет, я уснула, наверное, только часа в два, ничего не слышала, а что? – я взяла с тарелки плюшку и втянула носом умопомрачительный запах свежей ароматной выпечки, даже зажмурилась от удовольствия.

– Да какие-то паразиты у нас шарохались! Сначала загрохотало что-то, потом калитка хлопнула, у меня же форточка открыта, слышно всё. А как рассвело, я пошла глянуть, так вот лейка у меня на калитке висит, ну что на огород-то, железная, красная такая, я ей тыкву да кабачки поливаю, а рядом с калиткой бочка железная стоит с водой, но вчера я всю воду вычерпала.

– Ну да, я видела ты вечером поливала, и что?

– Так лейка в пустой бочке валялась, а я её всегда на забор вешаю, ты же знаешь.

– Конечно, у тебя как в аптеке – всё всегда на своём месте, так может её ветром сдуло, лейку твою?

– Не было никакого ветра, да и не могло ветром-то: крюк хорошо вверх загнут, из стороны в сторону будет мотылять, а не сдует. Только это ещё не всё, я пошла Мишеньке горошка зелёного сорвать, а возле межи тыква у меня, я её вчера тоже поливала, так вот она вся как есть помята, как вроде мешок с картошкой по ней протащили и кой-где следы от сапог, земля-то сырая. Вот какой паразит это сделал?

– Странно это как-то всё, зачем кому-то что-то через наш огород тащить? А главное куда? Там же нет ничего, только лес да речка?

– Вот и я думаю, зачем? Не иначе кто-то чего-то у кого-то спёр, да в лесу спрятал! Пойду сегодня в магазин послушаю, может разговор какой будет. А главное, чё через наш двор да огород, проулок же вот он… да только там фонарь на углу, вдруг кто увидит?

– Да, бабТась, делааа… Ты только не вздумай в лес идти и искать там, а то я тебя знаю, разведёшь мне тут «тайны следствия», всё, забудь! У тебя же ничего не пропало? А у кого пропало пусть участкового вызывают, поняла?

– Да я и не думала в лес идти, с чего ты взяла-то?

– Ой, ну сама невинность! Да у тебя глаза вот уже горят и подошвы небось зудятся. Думаешь я забыла как ты тут прошлым летом частным сыском занималась, Савелихину козу искала?

– Так ведь нашла же, Ань, аж в соседнюю деревню этот забулдыга Колька Дергачёв, за три литра самогона продал! А я нашла…

– Так то коза, бабТась, а тут неизвестно что, а главное неизвестно кто! Так что, всё, пей чай. Плюшки у тебя просто нет слов!

– Ага, удались, Мишенька три штучки съел, щас, говорит, лопну, бабуль. Лежат вон на травке с Тихоном, Славика дожидаются. – Баба Тася подпёрла голову рукой и задумалась.

– Отец ему нужен, Анют, вон как он за Славиком хвостом бегает, без мужского воспитания мальчишке нельзя… Плохо ему без отца-то…

– Без отца всем плохо, бабТась, и мальчишке и девчонке… Думаешь я не знаю? Только что я сделать могу?

– Замуж тебе, детка надо, ты ж молодая, красивая, вон, как картинка, и характер у тебя золотой, слепые они что ли мужики-то?

– Не знаю, бабТась, может они слепые, а может я слишком привередливая. – Баба Тася, недоверчиво взглянув на меня, всплеснула руками.

– Вот-те нате, это ты привередливая, да с твоим характером ты и с чёртом сладишь, вон с Наташкой с каких лет дружишь, а она-то чёрту сто очков наперёд даст!

– Это точно, – я рассмеялась такому сравнению, – только дело не в характере… понимаешь… ну ухаживал тут один за мной, брат моей коллеги. Познакомились у неё на дне рождения, вполне симпатичный, весёлый, внимательный, и не жадный – цветы дарил, в ресторан приглашал… Но, бабТась, он так разговаривает!.. У меня просто мозг кипел от его «перлов» … ты же знаешь, мы с Катькой любим дурачиться, и словечки разные смешные или старые использовать, но он ведь так вполне серьёзно разговаривает! Неделю я эту пытку терпела, на горло себе наступала, но когда он мне сказал: «До меня вчера мой армейский дружок с Новгорода забегал, он жену и ихнего пацанёнка до тещи отвозил, так обещался на моё день рожденье, в субботу, подскочить, познакомлю тебя с ним» – тут уж мои нервы не выдержали, и я ему сказала, что в субботу не смогу до него прийти, потому что моя подружка с еёшним мужем меня на своё день рождение позвали и я уже пообещалась им, что приду до них на ихнее день рождение, а на евошнее, поэтому, до него не пойду. Фу-у! Чуть язык себе не сломала…

БабТася прыснула, и долила себе чаю.

– А ещё один, пригласил пообедать. – вспомнила я. – Привёл в Макдональдс, купил два гамбургера и две колы, а когда я сказала что я это не ем, страшно удивился и говорит: «Да ты, что, у них же сегодня акция – два по цене одного!» И прям светится весь от счастья, что так дёшево ему обед со мной обошёлся! Ну я и оставила его наедине с его счастьем! Вот так-то, бабТась, а ты говоришь характер… Ничего, справимся, бабуля меня одна растила, ты вон Славика одна, без отца и матери, вырастила, и парень какой замечательный получился! А я не одна, у меня ты и Славик, а ещё Катька с Игорем…

Баба Тася вытерла платочком увлажнившиеся глаза.

– Так ведь и я не одна была, разве б я без вас с Нюрочкой справилась? Поэтому Славик такой и получился – очень уж люди рядом хорошие были.

Мы с бабТасей совсем уже собрались всплакнуть, но нас от этого важного и увлекательного занятия отвлекла довольно интересная, хотя для нас абсолютно привычная, картина. Открывал процессию Тихон, отчаянно мотыляя хвостом, (как бы он у него не оторвался напрочь) при этом, подпрыгивая и повизгивая от безудержного собачьего счастья. За ним, стараясь не наступить на ошалевшего огромного пса, вышагивал этакий русский былинный богатырь, ну прям с полотна Васнецова, Алёша, который Попович. На плечах у Алёши, гордый и счастливый, восседал мой сынуля, улыбаясь и повизгивая, прям как Тишка, только что хвостом не мотылял за неимением оного. Ну ни дать, ни взять Илья Муромец, с вышеупомянутого полотна, на своём богатырском коне, в дозоре… или с Дозором. Запуталась я что-то с этими богатырями… Вся эта живописная композиция, поднялась на террасу, Алёша Попович, он же конь богатырский, он же Славик, наклонился, чтобы наездник спустился на землю, а Тишка, пользуясь таким счастливым случаем, успел лизнуть и коня и всадника. Конь, тьфу ты, Славик, чмокнул в щёчку сначала бабТасю, потом меня и уселся в плетённый стул, вытянув под столом свои длинные богатырские копыта.

– Ты, Егорыч, если будешь расти такими темпами, – Славик налил себе чаю и оглянулся на сидящего на полу в обнимку с псом Мишку. – к осени коня тебе менять придётся.

Мишка, заглядывая ему в лицо, вкрадчиво спросил:

– А что, я уже большой, говоришь?

Наивный Славик даже не догадывался что уже попался в ловушку.

– Ты не просто большой, Егорыч, ты здоровенный! – и отхлебнув чаю добавил – ну просто взрослый парень.

И мой сын, хитро улыбаясь вынес вердикт.

– Значит, в воскресенье поедем с тобой на рыбалку! Ты обещал: когда вырасту, возьмёшь меня с собой. Вот – я вырос!

Славик с минуту изумлённо таращился на Мишку, и поняв, как его развёл шестилетний мальчишка, расхохотался, потрепал Мишкину вихрастую макушку, и покорился судьбе:

– Ну раз обещал, значит надо выполнять. – Он обернулся ко мне. – отпустишь, мать?

– Куда ж я денусь, только, Славик, я тебя прошу…

– Анют, – перебил он меня. – конечно, мы недалеко, недолго, и глаз с него не спущу, да и Тишка тоже, правда Тихон?

Тишка приподняв улыбающуюся морду, подтвердил Славкины слова коротким «гав», взмахом хвоста, и для пущей убедительности положил свою довольную морду Мишке на колени, мол не волнуйся, Анька, глаз с твоего сокровища и моего сердечного дружка не спущу.

– Убедили, убедили! С такой охраной грех не пустить…

Мишкин радостный боевой клич индейцев племени Апачи, был целиком и полностью поддержан и одобрен раскатистым Тишкиным лаем. Схватив с тарелки плюшку сын разломил её пополам, одну половину сунул себе в рот, а другая исчезла в собачей пасти.

– Сыночек, ну что же ты, баба Тася стряпала, старалась, а ты Тишке скармливаешь?

Мишка заморгал тёмными пушистыми ресницами, в огромных серых глазах плескалось искреннее недоумение:

– Так ведь Тишка тоже бабулины плюшки ужас как любит. Не могу же я сам есть, а ему не давать, мам, он же мой самый-самый лучший друг!

Славик расхохотался, Бабтася прыснула в кулачок, а Тишка, хитрец такой, с грустной укоризной посмотрел на меня своими умными шоколадными глазами. Дескать, как же так, мать, я ж к тебе можно сказать всем сердцем, как к человеку, а ты со мной как с собакой…

И такая вселенская скорбь и мука за всё человечество читалась в его глазах, что мне стало невыносимо стыдно от своего вероломства, и я поспешила покаяться во всех грехах включая обе мировые войны, и монголо-татарское нашествие.

– Ну прости меня, Тишечка родной, это твоя cобачья внешность меня всё время вводит в заблуждение. Ну понимаешь, ты же выглядишь как пёс, очень красивый, умный, но пёс! И я забываю, что ты у нас личность совершенно незаурядная и абсолютно всё понимаешь, ну прости пожалуйста!

Тишка вздохнул, неторопливо собрал с пола свои конечности и, подойдя ко мне, в знак примирения и прощения положил свою хитрую морду мне на колени.

Я потрепала его за уши и приложилась щекой к его лбу:

– Ах ты хитрец такой, ты самый замечательный и умный пёс на свете, странно что ты до сих пор не разговариваешь…

– Я бы даже не удивился – поддакнул Славик, и Тишка одним глазом, второй остался зажмуренным от удовольствия, выразил Славику благодарность за поддержку и заверения в любви и преданности.

– Эх, Тишка, Тишка, – голосом Матроскина произнёс Славик – мы тебя, понимаешь, на помойке нашли, отмыли, отчистили так чисто, понимаешь, а ты с нами разговаривать не хочешь…

Насчёт помойки Славик говорил правду и ничего кроме правды. Это было четыре года назад, четырнадцатого апреля, моему сыночку в этот день исполнилось два года. Славик учился в Озёрском технологическом институте, филиале «МИФИ», и жил с нами в нашей городской квартире. Мы праздновали день рождения в узком семейном кругу. БабТася приехать не смогла, из-за распутицы автобусы ходили нерегулярно, поэтому были только Катька с Игорем. Мы замечательно посидели. Мишка, абсолютно счастливый, уставший от подарков и впечатлений, уже уснул, а мы со Славиком прощались в прихожей с гостями. Вдруг, у нас над головами, тоненько звякнув, лопнула лампочка и только благодаря закрытому плафону обошлось без жертв и разрушений. Пришлось Славику одеваться и бежать в круглосуточный за лампочкой незабвенного Ильича. Он возвращался домой, и, сокращая путь, шёл по народной тропе, пролегающей мимо мусорных контейнеров, именуемых тем же народом совершенно непрезентабельным словом «помойка». Подмерзшие корочки льда хрустели под его лёгкой поступью, поэтому он не сразу услышал посторонние звуки, не совсем вписывающиеся в размеренный хруст. А обратив внимание на диссонанс звуков, не сразу понял что это и откуда это. Звук был очень жалобный и тонкий и доносился со стороны вышеупомянутой помойки, а точнее, из картонной коробки от дорогих итальянских туфель, скромно прислонившейся к мусорному контейнеру. Когда наш герой открыл злосчастную коробку он просто озверел от человеческого зверства: в коробке обессиленно поскуливая и дрожа, лежал новорождённый щенок. Ни секунды не раздумывая, Славик сунул несчастное создание себе за пазуху, в бессильной ярости пнул коробку, может даже крепко выругался в адрес хозяев туфель, (скорее всего так и было), и молодецким галопом поскакал домой. Щенок был очень слаб, его крошечное тельце сотрясала крупная дрожь, не зная толком что делать, мы закапали ему в рот несколько капель Мишкиной микстуры от простуды, пытались покормить молочком из пипетки, но малыш был настолько слаб, что сосательный рефлекс у него напрочь отсутствовал.

Всю ночь мы со Славиком провели у постели больного, не надеясь даже что он доживёт до утра. Но утром щенок всё ещё подрагивал тщедушным тельцем, хотя сил поскуливать у него уже не было совсем. Славик побежал на лекции, а мы с изумлённым до предела Мишкой, двинули с больным в ближайшую ветеринарку. Звериным доктором оказалась полная женщина лет сорока, с толстой косой цвета спелой пшеницы, и удивительно тёплыми глазами. Посетовав на людскую жестокость, (мы вкратце описали историю болезни больного) она поведала нам, что это щенок восточно-европейской овчарки, родившийся не ранее чем вчера, и на свою беду оказавшийся самым слабым в помёте. Поэтому владельцы его мамочки, решили избавиться от бесперспективного нахлебника, и избрали для этого такой вот бесчеловечный способ.

Благодаря грамотному лечению и хорошему уходу, малыш окреп, и стал расти не по дням а по часам. К двухмесячному возрасту можно уже было уверенно сказать, что щенок обладает лучшими качествами породы восточно-европейской овчарки: от крепкого телосложения до покладистого характера и необыкновенной сообразительности. Щенок очень привязался к маленькому Мишке, они вместе играли, гуляли, шалили. Не обошлось, конечно, без ободранных обоев и растерзанной обуви. Но тапками по морде его не били, и вообще никак не дрессировали. Со щенком проводилась воспитательная беседа, в ходе которой он полностью осознавал свою вину, наклоняя голову из стороны в сторону, и клялся, что подобное не повторится. В полгода это был уже прекрасно сложённый, огромный пёс, чепрачного окраса, очень ласковый и послушный, в меру шаловливый. Я не уставала удивляться его интеллекту и чутью, пёс понимал нас не то чтобы с полуслова, – с полувзгляда, и полужеста, а его умные глаза, цвета горького шоколада, были красноречивее любых слов. Держать такого крупного пса в городской квартире было жестоко, поэтому было принято решение оставить его в деревне, где мы провели с ним всё лето. В деревне ему было привольно и вольготно. БабТасю он полюбил всей своей собачьей душой, за доброту и душистые булочки с корицей, Славик для него был самым авторитетным человеком, он его уважал и слушался беспрекословно, Мишку он любил беззаветно и преданно, ну а ко мне относился немного снисходительно, мол, родителей не выбирают, какие достались тех и любят. Когда мы очень по нему скучали, мы брали его с собой в город на недельку-другую, но в основном он жил в деревне. Зато когда мы приезжали в Сосновку, Тишка не отходил от Мишки ни на шаг, и его собачьему счастью не было предела…

Мы сидели на террасе, уплетали бабТасины плюшки, разговаривали и смеялись. Я наслаждалась обществом дорогих мне людей и собаки, и ни сном, ни духом не ведала о том, что совсем скоро жизнь закружит нас в непредсказуемом, бешеном водовороте…

Я затеяла на обед зелёный борщ, а к нему сдобные лепёшки. Зелёный борщ, это такой суп, с картошкой, с пёрышками молодого зелёного лука, укропом, рублеными вареными яйцами, и кислой сметаной. Но главный ингредиент в нём, конечно, щавель. Его варят летом в жаркую погоду, едят как горячим так и холодным. Это, своего рода, аналог окрошки. Такой суп варила ещё моя бабушка, теперь варю я, и у нас в семье его охотно едят все без исключения, включая Тихона. Славик сразу после завтрака укатил на работу. Трудился он, кстати, у Игоря Горянского, Катькиного мужа, на фирме старшим системным администратором. Фирма занималась продажей и обслуживанием компьютерной техники, установкой всяких там программ, ну и все такое. Сотрудники Славика любили, шеф безмерно уважал и ценил, платил достойную зарплату, и в свободное время, дружил с ним. Славик таким отношением дорожил, работу свою просто обожал, и поэтому помчался выполнять ответственное поручение шефа: установить какую-то программу, какому-то отставному журналисту, кропающему на досуге мемуары на даче, в соседней деревушке. БабТася, возилась на грядках, беззлобно поругивая ненасытную капустницу, «обнаглевшую в этом году до предела», заодно проводила воспитательную работу среди куриного поголовья, которое «повадилось нестись где ни попадя», не забывая при этом на ходу выдёргивать «партизан», то есть пышные кустики щирицы, непонятно каким чудом уцелевшие при жесткой бабТасиной диктатуре.

Мишка с Тишкой, прихватив новенький футбольный мяч, подарок Славика, завьюжились с соседскими близнецами, не иначе как на футбольное поле, что рядом с школой. В общем, все при деле.

После обеда, прошедшего в тёплой, дружественной обстановке, с характерными звуками: прихлёбывания, причмокивания, постанывая, и стука ложек, все снова разбрелись кто куда: Славик поехал в город, дабы узнать не изволит ли начальство послать его ещё куда-нибудь, в смысле к клиенту. БабТася намылилась на пасеку за медом, Савелич-пасечник, мол, приглашал: приходи, мол, Таисья, свежего медку тебе налью, давненько, мол, ты ко мне не заглядывала… Ой не спроста все это, не иначе, глаз свой хитрый, старый пасечник на нашу бабулечку-красотулечку положил… А вот медок очччень даже кстати будет: испеку завтра медовик, побалую своих. Так что пусть пока живёт Савелич. Ну а неразлучная парочка, Мишка и Тишка, пережидая полуденную жару, улеглись на старом покрывале под яблонькой и уткнулись в планшет, причем оба.