Текст книги "По ту сторону лжи"

– Ну вот, а вы говорили что он с ней не ругается. – следователь хитро прищурился.

– Да нет же! Он заботится о ней. А ещё, если бы ему нужны были деньги, бабТася ему их все до копеечки отдала бы. А вы говорите…

– Да не я это говорю, милая вы моя, Анна Михайловна, это факты говорят. Вот вы сейчас к нему на свидание пойдёте, объясните ему, если он и дальше будет упрямиться, то еще не скоро увидит свою бабушку.

– Я постараюсь.

– Уж постарайтесь, Анна Михайловна.

Я маялась и тосковала на жёсткой, неудобной, наверняка прибитой к полу, лавке, за массивным столом, в небольшой комнате с маленьким окном под потолком, и стальной дверью с зарешеченным окошечком. С минуты на минуту должны были привести Славика. Я волновалась. У меня даже тряслись руки и дрожали колени. Еще немного и начнут грохотать зубы. Вместо этого, лязгнув запором, открылась дверь и впустила Славика. Он молча, не глядя на меня, сел на скамью напротив, дождался когда снова лязгнет дверь и только тогда поднял глаза и почти шёпотом спросил:

– Как бабуля?

Я взяла себя в руки, и постаралась говорить убедительно.

– С ней всё будет в порядке. Врач сказал, что подберёт нам хороший санаторий и она поправится.

Я сама слышала насколько фальшиво звучат эти обтекаемые фразы, врать я никогда не умела, но Славик кажется ничего не заметил, он смотрел на меня глазами побитой собаки.

– Это я, Анют, это я…

Сначала я онемела. Потом почувствовала как чёрным бесформенным комом на меня наваливается удушливая паника. Изо всех сил пытаясь её стряхнуть я, зажмурившись, замотала головой из стороны в сторону.

– Это я виноват, – не замечая ничего вокруг, сдавленным голосом продолжал Славик. – это всё из-за меня… никогда себе не прощу…

Я перестала трястись и замерла.

– Что?

– Это я виноват в том, что бабуля пострадала. Господи, если бы я только знал, что так получится… – он наклонил голову и закрыл лицо руками. Я смотрела на его, коротко стриженный, затылок и могучие плечи, а видела перед собой маленького мальчишку, с льняными волосами и голубыми глазами, который бегал ко мне со своими детскими обидами и сбитыми коленками. Бегал ко мне, потому что боялся расстроить свою бабулю. Однажды в детском саду одна «добрая» воспитательница сказала расшалившемуся Славику, что если он будет плохо себя вести, она пожалуется бабушке, а так как бабушка у него старенькая, она расстроится и умрёт. С тех пор оберегал маленький Славик свою бабулю от переживаний, а сейчас, видимо, не смог… Я протянула руку и погладила его по голове, как в детстве, и как в детстве мягко и ласково начала уговаривать.

– Славик, родной мой, расскажи мне всё, мы вместе что-нибудь придумаем. Ну, пожалуйста…

Славик поднял лицо и, взяв мои руки в свои, покачал головой.

– Анютка, я кажется по-крупному вляпался. Я просто уверен, что бабуля из-за этого пострадала, он так два зайца убил: убрал меня с дороги и отомстил.

Я начинала терять терпение.

– Так, теперь давай, с самого начала и подробно.

Он придвинулся почти к самому моему уху и начал рассказывать.

– Еще до Армии, я встречался с девушкой, недолго, и ничего серьезного. То есть, она мне очень нравилась, но я не хотел заводить серьезные отношения, зная, что скоро придет повестка. Ушёл в Армию, думал с глаз долой… но вспоминал её часто, и жалел, что не объяснился, а просто не прощаясь уехал. Она спрашивала куда я пропал, мне общий знакомый потом говорил. Ну, время прошло, как-то забылось, а месяц назад встретил её в «Аладдине», мне показалось – она обрадовалась. Рассчитались на кассе, предложил подвести, ну и слово за слово, как живешь, всё такое. Рассказала, что переживала когда я пропал. Потом вышла замуж. Муж, ни много-ни мало, подполковник полиции, начальник отдела УВД г. Озёры по борьбе с наркотиками. Ну подвез, а она просит высадить подальше, чтобы соседи мужу не доложили. Мне показалось это подозрительным, присмотрелся: синяки на запястьях, на шее, все разной давности. Ты знаешь, я вокруг да около не умею, и такта у меня – как у слона, я прямо спросил: муж бьёт? Она отшутилась: «ты же помнишь, какая я неловкая, то об угол ударюсь, то на косяк налечу». А я не помню! Не была она неловкой, она на скрипке играла, я её встречал возле музыкалки, футлярчик со скрипкой нёс.

Славик помолчал, провёл рукой по лицу, как будто снимая невидимую паутину. Я ничего пока не понимала, причём тут девочка-скрипачка, но молчала, боясь сбить его с мысли.

– Я ей говорю, может помощь нужна? А она: нет, что ты, всё в порядке. Я визитку свою ей в руку вложил, сказал: если что, звони в любое время. И позавчера она позвонила… плачет… я ей: ты где, куда приехать? Она только и смогла сказать: «я у мамы». Я как раз из офиса вышел, Игорь мне новый заказ дал. Позвонил клиенту, перенёс встречу, домой забежал на минуту и поехал… Ань, я себе даже представить не мог, что я увижу… на ней живого места не было, этот урод её чуть не убил.

Славик так крепко сжимал мою руку, что я еле сдерживалась, чтобы не спугнуть его рассказ.

– Она сказала, что больше к нему не вернётся, только вот идти ей некуда, у матери он её найдет и вернёт как только проспится. Я позвонил своему армейскому другу из Питера, оказалось что он гостит у родителей в Германии. Короче договорился с ним, он позвонил соседке чтобы ключ нам дала, сказал родственники приедут. Вероника кой-какие вещи в сумку побросала, мы рванули в Домодедово. Холодильник ей набил под завязку, наказал никому не открывать, отвечать только на мои звонки, я обстановку прозондирую и приеду через пару дней, будем думать что дальше делать. Возвращаюсь домой, а меня под белы рученьки… До сих пор не пойму, где я прокололся. Как эта мразь нас вычислила? И главное, знал куда бить, сволочь, по самому больному. Теперь бабуля в больнице, я здесь, а Вероника там, не знает что и думать: я же обещал звонить…

Я была ошарашена.

– Так ты думаешь, что это муж её? Но бабТася при чём? Зачем ему это?

– Я думаю, он так меня нейтрализовал. Теперь может спокойно Нику искать, ему никто не помешает.

– Так чего ты молчишь тогда? – возмутилась я, – расскажи следователю, это же твоё алиби, и девочку свою обезопасишь, если ты дашь показания он не посмеет её тронуть.

– Ань, ты такая наивная… он полицейский, у него такие связи… этим я только Веронику подставлю. Господи, замкнутый круг просто!

Славик в отчаянье хлопнул ладонью по столу, я зашипела на него оглядываясь на окошечко в двери.

– Но надо же что-то делать, нельзя же просто сидеть и ждать. Слушай, – у меня появилась идея, – а если я поеду в Питер и перепрячу твою Нику, она напишет заявление что ты был на момент нападения с ней в Питере, а? – я с надеждой взглянула на Славика, у меня был ещё один, корыстный повод для поездки в Питер. Славик напряженно о чём-то думал. Потом снова наклонился ко мне и прошептал всё, что мне необходимо было знать. Напоследок, попросил меня быть предельно осторожной, и если только мне покажется, что что-то не так, возвращаться домой и сидеть мышкой-норушкой, и даже кончик хвоста не высовывать.

Я была просто раздавлена грузом свалившейся на меня информации. Хорошо что у меня отличная память, иначе забыла бы все пароли и явки, и провалила задание.

Когда я вышла на свежий воздух у меня уже был план: завтра утром лечу в Питер, успокаиваю Веронику и выполняю все, что нашептал мне Славик. Потом звоню Егору. Да! Звоню Егору. И если встреча пройдёт в дружественной обстановке, попрошу помочь спрятать девочку понадёжней. А если нет, то нужно организовать план «б». Чем мы сейчас и займемся.

Сашка Попов (Поп), вошёл в кафе, заслонив собой всё свободное пространство, немного постоял, давая глазам время привыкнуть к приятному прохладному полумраку, после слепящего полуденного солнца, и не торопясь подошёл к моему столику. Он вообще никогда и никуда не торопился, это было бы даже опасно для окружающих. Когда я его долго не вижу, потом при встрече, он кажется мне значительно больше чем я помню. Я встала для приветственного поцелуя в щёчку, и почувствовала как мои ноги оторвались от пола и вот я уже птицей парю под потолком. Ну, мне так показалось. На самом деле Поп просто поднял меня на уровень своего лица, чмокнул в макушку, и плавно опустил на землю. У меня даже голова немного закружилась. Хотя, это может от того, что я уже целую вечность не пила нормального человеческого кофе.

– Привет, Анютка. Страшно рад тебя видеть. – Сашка смотрел на меня безмятежными голубыми глазами, и на меня снизошло наконец умиротворение. Сашка Попов, служил в полиции в должности старшего следователя по особо важным делам, и носил гордое звание майора юстиции. И если кто и мог сейчас мне помочь, то это был Поп. Надо сказать, что прозвище, прилепившееся к нему ещё в школе, подходило его владельцу как нельзя лучше. Кроме могучего роста и косой сажени в плечах, природа-матушка наградила Сашку просто ангельским характером, умением слушать и искренне сострадать, наверное поэтому его частенько использовали в качестве жилетки все, кому не лень. Ещё он обладал потрясающим талантом располагать к себе: вздохнёт томно, улыбнётся так тепло и нежно, посмотрит кротко и невинно небесно-голубыми глазами в глаза собеседнику, и вот уже кается грешник в смертных грехах своих. Ну прям как Колосков, только у Попа это так получается, будто ты сам всей душою своею грешною жаждал и алкал покаяться во грехах своих тяжких. И тайну исповеди, надо отметить, Поп хранил свято, почище иных священнослужителей.

– Привет, Санечка, извини, что оторвала. Мне нужна твоя консультация.

– О чём разговор, Анютка, ты же знаешь: для тебя – всё, что угодно!

Мы сделали заказ, и Сашка, пристроив, наконец, свои длинные ноги под столом, густым басом дурашливо произнёс.

– Слушаю тебя, дочь моя!

– Саш, только давай без этих твоих фокусов, я не исповедоваться а за информацией.

Сашка рассмеялся, плеснул в меня голубизной своих глаз, и подвинул мне тарелку с пирожными.

– Ешь давай, а то видок у тебя: краше в гроб кладут. И рассказывай, чем смогу – помогу.

Я откусила кусочек эклера и почувствовала, что, действительно, ужасно голодна.

– Сначала скажи мне, ты знаешь такого майора Колоскова?

Сашка вскинул брови, но не стал ничего спрашивать – зачем, я и сама все расскажу.

– Знаю конечно, я работал с ним как-то по одному делу. Толковый следак, и мужик нормальный.

– Не продажный? – доедая пирожное, уточнила я.

– Да нет, не продажный, поэтому в майорах и засиделся, хотя дело своё знает.

– Хорошо. Теперь ещё вот такой фрукт: подполковник Приходько?

Сашкины брови снова взлетели.

– Сам я с ним не работал, но в отделе о нём всякое говорят.

– Поподробней, пожалуйста.

– Он раньше на месте Колоскова, старшим следаком был, так поговаривали, что он дела, где влиятельные люди замешаны были, разваливал. То улики вдруг пропадут, то свидетели от показаний откажутся, а то и потерпевший заявление заберет. Помнишь нашумевшее дело, когда сын директора банка школьницу на пешеходном переходе сбил? Опера тогда землю носом рыли, улики, свидетелей искали, чтоб получил по заслугам, за то что ребенка инвалидом сделал. У всех ведь дети… Короче нарыли столько, что без проблем должен был отправиться дышать свежим, лесным воздухом банкирский сынок. Но не тут-то было. В результате сел совершенно другой парень. Еще слышал, что крышует он не совсем чистый бизнес. В общем, гнилой он тип этот Приходько.

– А конкретно, что за бизнес? – невинно поинтересовалась я приговаривая третье пирожное.

– Стандартный набор: подпольное казино, оказание интимных услуг, наркотики.

– Круто! И что, все всё знают и всех это устраивает?

– Да не устраивает конечно, – Сашка поиграл желваками, – столько хороших ментов, настоящих, старой закваски, из-за этого упыря пострадало. Кто сам ушёл, кого ушли… Покрывает его кто-то, видно старые отцовские связи работают.

– Понятно, значит свалить его нереально?

Сашка внимательно и проникновенно посмотрел на меня глазами аббата д'Эрбле, в миру Арамиса, и задушевным таким голосом произнёс:

– Ну почему же нельзя, можно конечно, только доказательства должны быть железобетонными. И что-то мне подсказывает, дочь моя, что они у тебя есть. Поделишься?

И… Я всё-таки исповедовалась…

Сашка слушал внимательно, не перебивая и ничему не удивляясь. Когда я закончила, он ещё немного помолчал, оно и понятно: столько информации переварить время нужно. Наконец выудил из кармана телефон, чего-то там поискал, а найдя, протянул мне:

– Забей себе этот номер. Капитан Альтов, если обнаружишь хвост, сразу звони ему, сошлись на меня, он будет в курсе. Поможет и девчонку спрятать и флэшку ему скинешь. Даже не сомневайся, я ему верю как себе, мы с ним как-то на одном деле работали, я месяц в Питере жил у него. И, Анют, я тебя умоляю…

– Да ладно, не пугай, я и так боюсь. Клянусь, если что, сразу «в домик».

– Умница. И ещё, я тебе сообщу, если замечу хоть малейшую активность Приходько.

Я растроганно посмотрела на Сашку, всё-таки хорошо иметь таких друзей.

– Санечка, спасибо тебе огромное, ты мне очень помог.

Сашка улыбнулся, достал портмоне и положил на стол две купюры, встал, крепко, но бережно обнял, снова показав мне «небо в алмазах», шепнул на ушко: «будь осторожна», и удалился.

Ну что ж, пути отхода я подготовила. Значит завтра в Питер. Снова придется сыночка к дядь Пете вести, он скоро забудет как мать выглядит, бедный мой ребёнок. Надеюсь, скоро всё утрясется, и я снова буду проводить с ним всё свое время.

Выйдя из автобуса, я решила зайти в магазин к Стасу и купить тортик для теть Полины. Неутомимая Маринка все повышала свой IQ, но мне удалось увильнуть от расспросов, и я отделавшись лёгким испугом, с красивым и свежим тортом в руках, вышла из магазина. Едва я спустилась с крыльца, как к нему лихо подкатил пыльный автомобиль неизвестной породы, на решётке радиатора которого, при ближайшем рассмотрении, можно было распознать эмблему из четырёх колец. Из машины вышел Стас, и быстрым шагом направился ко мне.

– Привет, Ань, ну что, есть новости, как там БабТася?

– Пока без изменений, но динамика положительная. Так что, я надеюсь.

– Ну дай-то Бог, а то на тебе вон уж лица нет, не спишь, не ешь поди? Сейчас куда бежишь опять, может подвести?

– Нет, Стас, спасибо тебе, я прогуляюсь, мысли в порядок приведу. Да и недалеко мне, я к дядь Пете Куницыну, Мишку у них оставляла.

Стас пригладил рукой свои светлые волосы, отчего они ещё больше взъерошились.

– К Айболиту что ли? Не знаешь что у него с ногой, видел его утром: идет еле-еле, хромает. Я спросил, он только отмахнулся, да дальше поковылял.

– Не знаю, я его утром не видела, Мишку с тёть Полей оставила. Может протезом натёр. – предположила я.

– Да каким протезом, он на левую ногу хромал, а протез, если ты помнишь у него на правой.

– Ну да, на правой, – во мне уже поднималась, подползала к сердцу скользкой ядовитой змейкой тревога, но я не хотела к ней прислушиваться, – я пойду, Стас, дел ещё много, пока.

– Ань, ты это, если помощь какая, отвезти там куда, или деньги, ты звони ладно?

– Спасибо, Стас, обязательно.

Я старалась идти спокойно, в ушах у меня стоял противный звон, а я взывала к своему разуму: нет, это не мог быть дядь Петя, он же друг моего отца, он так о нас заботится, да и с бабТасей у него всегда были хорошие отношения. Уважал он её, за Славика, что одна, уже немолодая подняла парня. Нет никогда не поверю. Это не в него я вчера стреляла… сейчас вот приду и прямо спрошу, что у него с ногой, и всё станет ясно…

Спрашивать мне не пришлось. Айболит, как на коне, восседал верхом на большом, на четверть врытом в землю и заполненном водой, колесе от трактора К-700. Левая его нога была опущена в воду, а правая при полном параде: одетая и обутая висела по другую сторону колеса. Перед ним на чистой салфетке были разложены свежевымытые листы подорожника, мазь и бинт в упаковке. Подойдя, я поздоровалась, и стараясь не выдать волнения, спросила:

– По какому поводу водные процедуры?

Он, молча махнул рукой, и вынырнул ногой на поверхность. Я ахнула: по всей передней части стопы включая пальцы разливался лилово-бордовый синяк, кое-где была содрана кожа и из ранок тотчас выступила кровь.

– Где же тебя так угораздило?

Айболит усмехнулся:

– Старею видать, хватку теряю – кобыла наступила. Я копыто ей обрезал да чистил, там нагноилось всё, конечно ей больно было, ну и… вот.

Он обречённо посмотрел на свою опухшую, сине-лиловую ногу и, сняв с черенка воткнутой в землю лопаты полотенце, стал осторожно её вытирать.

– Дядь Петь, да тебе в больницу на рентген надо, вдруг перелом…

– Да я сам себе рентген, забыла? Нет там перелома, так, ушиб мягких тканей. Я ж когда она наступила, успел руками ее ногу-то обнять да часть веса придержать, так что, заживёт, не впервой. Сейчас вот мазь да подорожник, и как на собаке…

Он умелыми движениями забинтовал ногу, закончив, одним рывком надорвал бинт на две полоски и, завязав, подоткнул концы бинта за узелок. Надев на растолстевшую ногу домашний тапок, поковылял к крыльцу. Я шла сзади и закатанная выше колена, для водных процедур, дядь Петина штанина, давала мне возможность внимательно её, ногу то есть, осмотреть. Нога была девственно чиста, не считая того, что вся была покрыта темными густыми волосками, но и только. Ничего, что можно было бы принять за след от резиновой пули. Я вознесла к небу беззвучную благодарность. Дядь Петя, тем временем, мне что-то говорил, мне даже удалось кое-что услышать.

– … хотели, понимаешь, мелкого дома оставить, Кузьму-то, так нет, ни в какую! Бежит за Мишкой, только хвост в траве и торчит, видать хорошо его жизнь-то потрепала, боится на шаг отойти от своего спасителя, и жил ещё ведь всего ничего…

– Дядь Петь, так я не расслышала, куда они пошли?

– Ну ты даешь, Анютка, ты где была, когда я говорил? По землянику пошли, да не боись недалече, вон в тот лесок. – он указал рукой на макушки сосен. – Полинка там позавчера полведра набрала за час, так что скоро явятся.

Ну и хорошо, пусть развеется мой сыночек, отвлечётся. В лесу сейчас хорошо. Я вспомнила как мы с бабушкой ходили по ягоды, и мое богатое воображение тут же услужливо заработало: я услышала жужжание комаров над ухом, почувствовала терпкий запах лесных трав вперемешку с ароматом земляники.

– Чаю попьёшь? – вернул меня в действительность дядь Петин голос.

– Не-а, – замотала я головой, и села на крыльцо рядом с ним. Только половина первого а я уже без сил.

– Да ты, похоже, совсем вымоталась, – от его внимательных глаз ничего не утаить, как в детстве насквозь меня видит. – Ты вот что, дочка, давай дуй домой, и поспи пару часиков, а я твоих привезу. Вареничков с земляникой налепим, поедим, и привезу.

Я смотрела на его, с детства знакомое, суровое лицо, и была безмерно счастлива, что мои опасения были напрасны.

– Дядь Петь, скажи, почему ты мне помогаешь? Я знаю, вы с папой дружили, но ведь столько лет прошло…

Дядь Петя помолчал, глядя из-под кустистых бровей в никуда, а может он смотрел в себя, пытаясь найти ответ, потом обнял меня, прижал мою голову к своему твердому плечу, и мне показалось, что глаза его влажно блеснули.

– Так ведь у дружбы срока давности нет, Анютка… А отец твой, он настоящим другом мне был, эх, да что там! Я ему жизнью обязан, счастьем своим, сыновьями… не было бы ничего, если б не Мишка, да и меня бы давно не было…

Он разжал руку, освободив мою голову, и я с изумлением, открыв рот, слушала как этот мужественный суровый мужик, прошедший Афганистан, и оставивший где-то в его горах ногу, хриплым взволнованным голосом рассказывал мне о моём отце.

– Мы же с самого первого класса с Мишкой дружили. Разные мы были совершенно: он отличник, я хулиган и троечник, его мать учитель, моя уборщица на трёх работах, ну что, скажи у нас могло быть общего?.. А он за меня всегда и в драку, и с учителями спорил, за мои двойки. Да и Анна Михайловна тоже. Однажды, лет по четырнадцать нам было, уже на девчонок поглядывали, хотелось и в кино и на танцы, а жили бедненько. Мать как ни билась, а на модные тряпки, ну никак не хватало. Прихожу как-то домой, а у нас бабушка твоя, с мамой тихо так беседует, как уговаривает. Каюсь – подслушал. Анна Михайловна мне джинсы принесла, рубашку модную, и полувер с орлом на груди, они тогда страшно модные были. Вещи дорогие и совершенно дефицитные, она где-то через знакомых достала, Мишке и мне. Уговаривала маму принять вещи, а мама ни в какую: я же за них, говорит, в жизни не рассчитаюсь. А та ей: «Что ты, Машенька, да какой расчет, они ведь друзья. Ты только, пожалуйста, не говори никому, что эти вещи от меня, не хочу чтобы люди судачили, да и Мише с Петей тоже незачем об этом знать – Петя будет себя неловко чувствовать.» А когда мать спросила, почему она это делает, Анна Михайловна тихо так говорит: «Потому, что хорошие люди должны помогать друг другу. Неужели вы бы мне не помогли?» Мама только руками всплеснула: «Да Бог с вами, Анна Михайловна, конечно помогла бы… только что я могу-то, кроме как шваброй махать?» Она ей и отвечает: «Да мало ли, Машенька, жизнь она ведь разная. А Петя хороший мальчик, я рада, что у моего сына такой друг». Вот так. И Мишка такой же был… А после школы нас жизнь развела, но связь мы держали. Он в Москве учился в МГУ, я в Озерах в ветеринарном техникуме. Не доучился, забрали в Армию, в Афган попал. Потом, ранение, еле выжил, месяц без сознания, ногу ампутировали…

Дядь Петя провёл рукой по лицу, очень тяжело ему было всё это вспоминать.

– Домой вернулся, а мать умерла… как получила извещение, что я погиб, так сразу и… а в день её похорон пришло письмо, что нашелся я в госпитале под Кандагаром. Хоронили её Анна Михайловна с Мишкой, да Полюшка. Она меня из Армии ждала. Дождалась. А я как приехал, веришь, так мне погано было. Мамы нет, сам инвалид, и Полинка, молодая красивая. Я тогда пить начал, да так, что себя не помнил. Бывало очнусь где-нибудь в луже, а она уж коркой ледяной взялась. Сколько раз Полинка меня из какой-нибудь канавы вытаскивала да с братом своим домой волокла. А мне всё равно было, я только того и хотел – заснуть в сугробе, без памяти и мучений…

Дядь Петя снова взял паузу, собрался с мыслями и продолжил.

– Вот ты, Анютка, говоришь: много лет прошло, правда твоя – много. А только для меня всё как вчера. Я вот всё думаю: почему Мишка со мной дружил? Он такой… светлый был, с ним все дружить хотели, а дружил он по-настоящему, только со мной.

– Ну это ты зря, дядь Петь. Бабуля всегда говорила, что человек ты настоящий: честный, порядочный, и друг каких поискать, а это дорогого стоит. Уж она-то в людях разбиралась.

– Это точно, – ухмыльнулся дядь Петя, – бывало только задумаю какую-нибудь шалость, а она так глянет ласково, улыбнётся, и всё желание пропадает. И хочется быть хорошим и послушным, чтобы никогда ей не пришлось разочароваться во мне… А в ту зиму, поняла она, что я нарочно свою жизнь гроблю, и вызвала Мишку из Москвы. Ох, он за меня взялся! Запер у себя дома и выводил из запоя. Вспоминать страшно. А потом, когда я начал соображать, он со мной воспитательную работу провёл, но ни слова упрёка, ни обвинений в слабохарактерности, я не услышал. Как-то удалось ему меня убедить, что жить дальше надо, хотя бы в память о матери, да ради Полинки. И не успокоился, пока полностью не поставил меня на ноги: помог восстановиться в техникуме, к какому-то навороченному доктору возил, протез мне такой подобрали, что я бегать мог. И понемногу стал я отходить, вкус к жизни почувствовал. Женился на Полюшке своей, сыновей она мне родила. Потом и Мишка свою Настю привёз. Жили-то они в Озёрах, но почти каждые выходные в деревню приезжали. Девчонки наши тоже подружились, там и ты родилась, так всё замечательно было…

Дядь Петя отвернулся, я же могла себе позволить не прятать слёз, эту историю я никогда не слышала, и мне было и радостно и горько одновременно, и хотелось слушать ещё.

– А мама, дядь Петь, какая она была?

– Она славная была, такая наивная и доверчивая, хоть и в детдоме выросла. Там ведь дети рано с иллюзиями расстаются, да в людей верить перестают. А она нет. Единственное, что она оттуда вынесла, это обострённое чувство справедливости. Она менялась до неузнаваемости, если видела, что кого-то обижают. Из милой улыбчивой девушки превращалась в настоящую фурию.

– А она красивая была?

– Красивая… как ангел. Глазища огромные, синие, как вода в реке. Да что я тебе рассказываю – в зеркало глянь, ты же копия её, и такая же наивная как Настя. А вот стержень в тебе Александровский, сила характера от отца.

– Спасибо тебе, дядь Петь, мне так давно о них никто ничего не рассказывал, – я уткнулась мокрым лицом ему в плечо, а он гладил мои волосы, и молчал, потому что знал, что никому из нас, сейчас не нужны слова.

Первым делом, придя домой, я переоделась и пошла кормить бабТасиных курочек. И только потом сварила себе кофе и плюхнулась с ним в кресло. В голове тараканы устроили вечеринку, но я не хотела ни о чём думать. Я очень устала. Надо сегодня лечь спать пораньше. Завтра очередной суматошный день. Если всё сложится удачно, то приблизительно в три часа дня я буду уже дома. Забегу в больничку, узнаю как обстоят дела у бабТаси, и поеду в деревню. О предстоящей встрече с Егором я старалась не думать, возможно я его снова не застану, но в любом случае оставлю свои координаты. Я сходила в комнату, принесла ноутбук и забронировала билет на самолёт на восемь пятьдесят утра. Так, значит в семь или в семь десять нужно выезжать. Автобусы ещё не ходят, закажу такси. Так не хочется снова будить Мишку в такую рань, но и оставлять с ночёвкой у дядь Пети как-то не очень удобно. Что же делать? Ладно, время ещё есть, потом подумаю. Я сварила себе ещё кофе и, любуясь панорамой, просто наслаждалась любимым напитком.

Но долго наслаждаться мне не пришлось: к дому, утробно урча и поднимая клубы пыли, подкатил автомобиль, и через минуту на тропинке появился Стас, с увесистой холщовой сумкой в руках. Я щёлкнула тумблером электрического чайника – Стас пьёт только чай. Он поднялся по ступеням ко мне, поставил сумку на стул и принялся молча выкладывать на стол её содержимое. На столе образовалась живописная горка из сыра, колбасной нарезки, красной рыбы, пакета яблок, коробки конфет «Птичье молоко», всевозможных баночек, пакетиков и кулечков разных размеров, и ещё неизвестно чего. Я с интересом наблюдала за происходящим. Стас, аккуратно сложив опустевшую сумку, сунул её в карман, уселся напротив и улыбаясь поинтересовался:

– А чаем в этом доме старых друзей угощают?

Я шутливо замахнулась на него пустой туркой:

– Ну вот куда ты всё это приволок, Стас!? Нас дома нет целыми днями, я по тюрьмам да больницам ошиваюсь, а сынок с животными по добрым людям скитается. Нам же есть всю эту вкуснятину абсолютно некогда.

– Ну, Анют, у этого всего срок годности не завтра истекает, а вот скитания ваши, я надеюсь, скоро закончатся. БабТася придёт в себя, расскажет кто на неё напал, и выпустят вашего сидельца.

– Твои бы слова, да Богу в уши, Стасик. – я налила в чашку кипятка и придвинула к нему пузатый заварник с мещанскими розочками на боках: пусть сам наливает сколько ему надо. Стас взял заварник в руки, открыл крышечку и понюхал.

– Да свежий, только что заварила, – заверила я его, – по привычке для бабТаси завариваю.

– Так что врачи-то обещают, когда она сможет говорить?

– Этого никто не знает, после черепно-мозговой травмы бывают разные последствия. Может даже наступить полная амнезия. Хоть Илья Петрович и говорит, что приборы показывают активность мозга, и вообще общее состояние… я даже надеяться боюсь.

– Да ладно, Анютка, ты чего? БабТася, она же боец, она выкарабкается, вот увидишь.

– Спасибо, Стас, и за это всё, – я обвела глазами «продуктовый запас», – и за поддержку. Он улыбнулся:

– Брось, мы же друзья. А вот чай ты заваривать не умеешь. – заключил он, отставляя пустую чашку.

Я уже хотела возмутиться, но зазвонил мой мобильник. Это был доктор. Он сказал, что завтра в два часа, начнут уменьшать концентрацию препаратов. Я поблагодарила его и попросила держать меня в курсе.

– Илья Петрович, у меня завтра до обеда одно неотложное дело образовалось, я скорее всего где-то после трёх часов подъеду. Вас не затруднит сообщить мне как все прошло, я ведь буду волноваться…

– Ну конечно, Анна Михайловна, я вам непременно позвоню, и всё подробнейшим образом расскажу. Все будет хорошо.

Я поблагодарила милейшего доктора и положила телефон. Стас напряжённо следил за выражением моего лица, и когда я улыбнулась, облегчённо выдохнул.

– Вижу новости хорошие, поделишься?

– Стас, бабТасю завтра будут выводить из комы. Доктор говорит, нет причин её дальше держать в таком состоянии. Чёрт, я завтра буду занята до обеда, не смогу быть рядом когда она откроет глаза.

– Ань, да тебя и не пустят к ней сразу. Её же сначала осмотрят, какие-то обследования, это ж тебе не после обморока очнуться. Там от врачей, плюнуть некуда будет.

– Наверное ты прав. Просто я очень хочу, чтобы всё было как раньше.

– Ну, потерпи немного, – Стас поднялся, собираясь уходить. – Ань, если тебе что-то нужно, ты только скажи…

Едва улеглась пыль поднятая машиной Стаса, как снова ожил мой телефон. Звонил Игорь, сказал что заедет к нам после работы. У меня тут же появилась идея.

– Игорь, а ты не мог бы остаться у нас на ночь? Мне нужна твоя помощь.

– Конечно останусь, не вопрос. Есть новости?

– Есть, да такие, что голова лопается. Приедешь, всё расскажу.

– Договорились.

Ну вот, одной проблемой меньше. Значит Игорь отведёт моих к дядь Пете и поедет на работу. Он же шеф, может себе позволить задержаться. Ещё один звонок и пойду поливать бабТасины грядки.

В трубке раздавались бодрые гудки, которые прервал жизнерадостный голос Костика.

– Анютка, привет, солнце моё, рад тебя слышать, как вы там, как мой крестник поживает?

– Здравствуй Костик, крестник нормально. Братишка, мне твоя помощь нужна.

– Ну конечно, родная, что нужно?

Вот за что люблю я своего «двоюродного дядю»: никаких лишних вопросов, всё всегда понимает с полуслова и сразу начинает действовать. Сказал что через час перезвонит. Чтобы не терять время, я занялась огородом: полила все грядки, повыдёргивала сорняки, совсем распустились без бабТаси, и принялась за цветочные клумбы. Цветы бабТася любила, и они отвечали ей взаимностью – цвели всё лето буйным цветом. Покончив с поливкой растений, я полила себе на ноги прямо из шланга и пошлёпала к себе. Костик позвонил ровно через час и завалил информацией.