Текст книги "По ту сторону лжи"

– Мы с тобой?! Стас, я-то тут при чём?

– Как это причём? Я же жениться на тебе хотел, Мишку усыновить.

– Стас! Я не вышла бы за тебя замуж! Ни тогда, семь лет назад, ни сейчас.

– Ты так говоришь, потому, что этот твой объявился. Черти его принесли, так не вовремя! – Стас, ударил кулаком по кофру, – Как ты могла его простить, он же тебя бросил?! А я бы заботился о тебе… я так хорошо все придумал, я всё рассчитал буквально по минутам…

Стас ещё говорил, рассказывал, как в его голове созрел хитроумный план, как он обдумывал, оттачивал мелкие детали, но я его уже не слушала, я устала. На меня вдруг навалилась жуткая усталость и равнодушие. Мне было уже неинтересно, что он ещё скажет, мне и так было всё понятно. И теперь я хотела одного: чтобы всё скорее закончилось, в том, что меня ждёт конец, я не сомневалась, иначе стал бы он со мной откровенничать? Вопрос только когда и как? А Стас всё сокрушался:

– Ты всё испортила, ты сама всё испортила…

– Ну да, а теперь тебе придётся убить и меня.

Он растеряно посмотрел на меня, и вдруг рассмеялся:

– Нет, ты что! Я не собираюсь тебя убивать. Просто мне нужно время, немного, всего лишь сутки. Я всё уже приготовил, утром у меня самолет, и завтра вечером я буду в безопасности. А ты пока побудешь здесь. Поэтому мне и нужен был твой телефон, чтобы я мог позвонить с него этому, твоему Егору, сообщить как тебя найти. Вот и всё. Теперь, правда я не могу позвонить, но ничего я что-нибудь придумаю. За одни сутки с тобой ничего не случится, я тебе даже воду оставлю, вот смотри.

Он придвинул к кровати чемодан, и поставил на него бутылку с водой, предусмотрительно отвинтив с неё крышечку, и воткнув в горлышко коктейльную соломинку. Затем посмотрел на меня долгим взглядом, и пробормотал:

– Я не хотел чтобы всё так… – он резко встал, и торопливо вышел.

К ночи я осознала весь ужас своего положения. Стас обрёк меня на мучительную медленную смерть. Хотя нет, он предоставил мне выбор: медленно умереть от жажды и голода, или быстро, испив водички из бутылки. Я бы может и поверила в его сказки, о том что он позвонит и скажет где меня искать, если бы не одна маленькая деталь: тонкие латексные перчатки на его руках. Он рассчитывал, что я их в полумраке не увижу, но я никогда не жаловалась на зрение. Поэтому, несмотря на жажду и боль в пересохшем горле, к воде я не прикоснулась.

Кроме ужасной жажды, меня мучили боли в затёкших руках и ногах, пульсирующая головная боль, и холод. Собираясь в церковь, по причине жары, я надела лёгкое льняное платье, с коротким рукавом, и карманами в боковых швах, в одном лежала косынка, которой я повязывала голову, но даже если бы я её смогла каким-то чудом достать, вряд ли она бы меня согрела. Я даже не имела возможности свернуться калачиком, мои ноги и руки были крепко зафиксированы за спинки кровати. Я уговаривала себя не отчаиваться, убеждала себя, что Егор меня непременно найдет, главное продержаться. Время от времени проваливаясь в короткий тревожный сон, больше похожий на беспамятство, я просыпалась от каждого шороха, в ложной надежде на спасении. Меня била крупная дрожь, душили слёзы боли и отчаянья, я снова погружалась в забытье…

Я совершенно потеряла ориентацию во времени и пространстве, когда до моего сознания донеслись настойчивые звуки. С трудом вернув себя из пучины беспамятства в реальность, я почувствовала горячие и влажные прикосновения на лице. Сконцентрировавшись изо всех сил, мне удалось понять, что звуки, не что иное, как повизгивание и поскуливание, а горячее и влажное – собачий язык. Собака… Тишка… я спасена…

Дальнейшие события я помню урывками: меня тормошили, больно мяли мои руки и ноги, пытались напоить, я отбивалась и бормотала, что вода отравлена. Потом было тепло, исчезла боль, и я решила что умерла.

Я проспала остаток ночи и весь следующий день. Проснувшись в больнице, первое что я увидела, было бледное и осунувшееся лицо Егора.

– Где Мишка? – голосом курильщика с тридцатилетним стажем, просипела я

– С ним всё в порядке, он у бабТаси в пансионате. Когда мы поняли, что что-то не так, я сразу же начал думать куда его увезти, чтобы он ни о чём не догадался. Катюша предложила в пансионат, под предлогом навестить бабулю. Дед Петя его увёз. – Егор устало улыбнулся, – потом он сразу же вернулся и подключился к поискам. Знаешь, милая, у тебя замечательные друзья. Катюша всех обзвонила, они бросили все свои дела, когда узнали, что ты в беде.

– Как вы меня нашли?

– Я полицейский, ты забыла? – Егор нахмурился, – сначала мы думали, что ты задержалась у Надежды Ивановны. Потом приехал Иван…

Егор встал и подошел к окну. Он стоял лицом к окну, я видела, как напряжена его спина, под тонкой тканью рубашки, как побелели костяшки сжатых в кулак пальцев.

– Ещё ни разу в жизни мне не было так страшно. – тихо заговорил он. – Когда я потерял тебя в первый раз, мне было больно, но я знал, что ты жива, и возможно, счастлива. А вчера… я думал, что сойду с ума. Я так боялся опоздать…

Егор порывисто обернулся, в один прыжок преодолел расстояние от окна до кровати, сгрёб меня в охапку и прижал к себе так, что у меня потемнело в глазах и стало невозможно дышать.

– Я тебя больше от себя ни на шаг не отпущу, слышишь? – пригрозил он целуя мою макушку.

– Угу, – задыхаясь выдавила я, даже не делая попытки высвободить хотя бы кончик носа: если и задохнусь, то счастливая! Но это, видимо, не входило в планы Егора, так как он ослабил свою хватку, и бережно уложил меня на место, заботливо поправив подушку. Не судьба, стало быть, мне задохнуться в объятьях любимого.

Вошёл Виктор Николаевич, в белом халате и фонендоскопом на шее.

– Ну что, душа моя, – с порога начал он, – покой нам только снится? Наигралась в мисс Марпл?

– И ничего я не играла, – обиженно засопела я, – я просто…

– Конечно, ты просто! А мы тут хоть караул кричи! – беззлобно попенял он мне.

– Ну Виктор Николаевич! Я же не нарочно!

– Еще бы ты нарочно! – всплеснул руками доктор усаживаясь на кровать с противоположной от Егора стороны. И хитро прищурившись, посоветовал Егору:

– Я на твоем месте, пристегнул бы её наручниками на кухне. Пусть лучше борщи варит да пироги печёт. Целей будет, да и тебе польза.

– Я подумаю, тем более, что вы не первый кто мне это советует.

Доктор заговорщицки подмигнул Егору и они расхохотались.

– Да ну вас, – я решила на них не обижаться, в корыстных, естественно, целях. – Виктор Николаевич, отпусти меня домой, а?! Так хочется уже принять ванну, выпить чашечку кофе…

– Будет тебе и ванна, и кофа, и какава с чаем, – голосом Папанова обнадежил доктор, – но завтра! – И пресекая мои возражения (а я уже набрала полный рот воздуха чтобы возмутиться), доктор безапелляционным тоном вынес вердикт:

– И я даже слушать ничего не желаю. Готовь, душа моя, свою филейную часть для уколов, потом ужинать и спать. И не надо на меня так грозно сопеть, я тебя не боюсь. Завтра будут готовы все анализы, тогда и поговорим, всё завтра!

Я опечалилась: не люблю ночевать не дома, а в больнице тем более. Но Егор меня утешил, он сел рядом со мной на кровать обнял меня и баюкая как ребёнка, уговаривал:

– Ну потерпи, моя хорошая, ночь пройдет быстро, нужно только закрыть глазки и заснуть.

– Да я же только что проснулась, – с удовольствием закапризничала я, – мне ни за что не заснуть теперь!

– А ты попробуй, – улыбаясь, терпеливо уговаривал Егор, – а когда ты проснёшься, мы поедем домой, дед Петя привезёт нашего сына, твои друзья ждут тебя, Катюша с Лилей накроют стол на террасе. Ты сядешь в своё любимое кресло, я укутаю тебя в плед, и наш малыш будет рядом, у тебя на коленях свернется калачиком Кузя, а в ногах уляжется Тишка…

Теперь я понимаю почему дети любят, чтобы им на ночь читали сказки. Так приятно засыпать, когда ты слышишь ласковый, родной голос, он обнимает и обволакивает тебя, ты полностью успокаиваешься и расслабляешься, чувствуешь себя в полной безопасности и засыпаешь…

Домой мы попали ближе к обеду. Я вошла в калитку и замерла с раскрытым ртом: на незанятой, огуречными грядками половине двора, словно зелёным ковром покрытой мягким, шелковистым спорышом, проходил футбольный матч. Горянский, в напряжённой позе, стоял на обозначенных двумя кирпичами воротах, а на некотором расстоянии от ворот, с мячом на изготовке стоял Мишка. Выслушивая последние наставления тренера, он готовился пробить одиннадцатиметровый. В роли тренера выступал, ничуть не повзрослевший, всё такой же неутомимый выдумщик Попенок, обязанности футбольных судей взяли на себя Тишка с Кузей, внимательно следящие за происходящим, а болельщиком видимо был, раскидавший на одеяле под яблоней свои неприлично длинные ноги, Поп. Последние приготовления, мой сын разбегается, бьёт по мячу, и мяч в воротах, а вратарь распластался на траве. С победным кличем апачей, Мишка делает круг почета, замечает застывших в калитке родителей, и счастливый летит к нам, лихо перепрыгивая через грядки.

А потом всё было в точности как обещал Егор: радость встречи с друзьями и уютные посиделки на террасе. Катюха с Лилькой постарались на славу, приготовили шикарный обед на всю голодную ораву, радостно-возбужденный сыночек, польщенный вниманием взрослых, с сияющими глазами крутился рядом, за ним хвостом телепалась его хвостатая гвардия. Все шутили и смеялись, и никто не ни одним словом не упомянул о событиях, собравших нас вместе. Но я чувствовала, что от этого разговора никуда не уйти, вопросы висели в воздухе, читались в глазах моих друзей, прятались за улыбками и беззаботным смехом. И только присутствие ребёнка, сдерживало их, но стоит Мишке пойти играть с друзьями, и они обрушатся на мою бедную голову горной лавиной.

После обеда позвонил Колосков, сказал что едет к нам, и я поняла, что тучи сгущаются: будет ругать. Незадолго до его прибытия, Мишка, утомившись пошел в дом смотреть мультики. И вот настал час расплаты. Я варила кофе, и собиралась с мыслями, мне хотелось поскорее с этим покончить и забыть как страшный сон.

Колосков отхлебнул кофе и, откинувшись на спинку стула, хитро на меня прищурился.

– Ну что, Анна Михайловна, начните вы пожалуй, а я потом подключусь. – невинно предложил он, и я не стала заставлять себя уговаривать. Устроившись поудобней в своем любимом кресле, я начала рассказывать.

– Всё началось с одного звонка. А именно: Наташке позвонил нотариус, и сообщил что её отец, владелец ювелирного магазина и недвижимости в Израиле, скончался и она единственная наследница. Наташка скрывает эту новость от всех, в том числе и от мужа, так как не собирается брать его с собой, в новую, богатую жизнь. Стас, случайно находит документы от нотариуса, из которых узнаёт о наследстве, и билет на самолет в один конец, а когда Наташка врёт ему про командировку, он понимает, что его решили выбросить, как старую ненужную вещь. Стас приходит в бешенство, решает отомстить. Он притворяется, что ничего не знает, и верит в эту нелепую командировку. А сам начинает свою игру. Вечером, накануне Наташкиного отъезда, он на электрическом щитке своего магазина в Песчаном, меняет рабочий предохранитель на сгоревший. Таким образом он обеспечивает себе алиби. Ночной сторож, дед Пахом, приезжает на велосипеде из Сосновки к десяти часам, летом в это время ещё светло, но через какое-то время он обнаруживает, что магазин обесточен и звонит Стасу. Стас просит соседского парнишку отвезти его на мотоцикле, ссылаясь на то, что машина неисправна, и заручается еще одним свидетелем.

– А почему он не поехал на машине на самом деле? – не выдержала Катька.

– Потому, что его машина уже стояла за домом Наташкиной тетки в городе, и ждала своего часа. И ещё, Стасу было важно, чтобы все знали, что он без машины, в пяти километрах от происходящего.

Катерина удовлетворенно кивнула, и я продолжила.

– Приехав в магазин, Стас, якобы, ищет неполадки, пытается вызвать электриков, в общем изображает кипучую деятельность, а на самом деле тянет время. Потом они вдвоём запускают старенький генератор, и улучив момент, Стас переводит часы в каморке сторожа на два часа вперед. Они садятся пить чай, Стас обращает внимание деда Пахома, что уже три часа ночи: нет смысла идти пешком в деревню, прилягу, дескать, у тебя на топчане, а ты следи за генератором – старый он, может заглохнуть.

– Всё правильно, – вмешался Колосков, – сторож подтвердил, что в три часа пили чай, потом Сомов лег спать. Стало быть, на момент убийства стопроцентное алиби.

– Ну да. Он рассчитал всё до минуты. В чай сторожу он накапал клофелин. Старик пьет чай очень крепким и очень сладким, поэтому ничего не заметил. Стас убедился, что сторож крепко спит, взял его велосипед и через десять минут был у реки, чуть не доезжая деревни. Это по дороге до Песчаного пять километров, а просёлком – два с небольшим. Так вот, Стас прячет велосипед в прибрежные кусты, а сам быстрым шагом, или даже бегом, тоже приблизительно десять минут, направляется к себе домой. Подмешивает в оставшийся виски ударную дозу клофелина, будит Наташку, дескать такси ждёт ей пора ехать, даёт ей выпить чтобы «взбодриться» и ведёт через бабТасин двор к лодке. Наташка засыпает на ходу, и возле задней калитки падает, цепляет лейку, та грохочет о пустую железную бочку и будит бабТасю.

– Погоди, – снова встряла Катька, – что-то не сходится у тебя: получается ведь, что всего, приблизительно, половина второго, а бабТася слышала шум без четверти три, ты же сама говорила.

– Да, а таксист, – поддержал жену Игорь, – он приехал за ней в два пятнадцать, и увез в город. А потом она вернулась и каким-то образом потеряла телефон у бабТаси на огороде. Что-то ты, Анютка, путаешь!

Колосков заговорщицки улыбнулся и подмигнул мне подбадривая: давай, мол, жги, Анна Михална!

– Меня это тоже поначалу смущало, не сходилось у меня в этом месте, хоть ты тресни. Но Стасу уж очень хотелось потешить своё самолюбие, похвастаться как он умно все придумал, ведь он знал, что я никому ничего уже не расскажу, поскольку мёртвые не разговаривают. – я подавила подкатившую к горлу, при одном воспоминании о тех нескольких часах, тошноту, – Наташка не ездила в город, это был Стас… Он всего сантиметров на пять шесть выше Наташки, худой… парик, толстый слой макияжа, Наташкина одежда, яркие, запоминающиеся детали, такие как пёстрый шарф, запах виски. Он всё верно рассчитал, таксист больше беспокоился о своих чехлах, но уверенно опознал Наташку по фотографии. С путаницей во времени вообще всё до обидного просто: дня за два до происшествия в бабТасиной спальне села батарейка в часах, как раз на без четверти три. Когда она услышала шум, автоматически бросила взгляд на часы, а что они не ходят забыла, вот и вся загадка. А Наташка… Наташка в это время лежала на дне лодки, надёжно привязанной к прибрежным кустам, тем самым в которых прятался велосипед.

– Да как он всё успел-то, этот ваш Стас, – не выдержал Попенок, – просто супермен какой-то!

– Да уж, супермен, – невольно усмехнулась я, – если посчитать по времени, тут не нужно быть суперменом, смотрите: десять минут от Песчаного до кустов на велосипеде, десять минут быстрым шагом до дома – это двадцать, разбудить Наташку, напоить, довести до речки, ну пусть еще двадцать, итого сорок. Там он отвязывает лодку Савелича, и через пять минут уже на месте. Привязывает лодку, берет велосипед и едет домой – ещё десять, всего пятьдесят пять минут, если предположить, что из Песчаного он выехал в час с небольшим, то получается, что у него на грим и переодевание около пятнадцати минут. Ну а дальше, через десять минут таксист высаживает его у тёткиного дома, он садится в свою машину и едет домой. На всё ушло грубо двадцать пять минут. Получается два сорок. Дома он, смыв макияж и переодевшись, садится на велосипед и едет к лодке, отвязывает ее, плывёт вниз по течению, и недалеко от городища, там очень быстрое течение, сбрасывает Наташку в воду. Время три часа или три с небольшим…

Я оглядела присутствующих. Егор сдвинул брови, на скулах ходят желваки. Катюха как всегда теребит бабулину скатерть, Лилька раскрыв рот, во все глаза, не мигая, уставилась на меня, братец её нетерпеливо покачивает ногой. Игорь тоже нахмурился, Поп скрестил ноги, взгляд голубых глаз серьезен, а Колосков внимательно-сосредоточен: готов поправить, если я ошибусь, или дополнить, если что упущу.

– Пять-десять минут на лодке к кустам с велосипедом. Там он отталкивает пустую лодку от берега и пускает ее плыть по течению, утром ее найдут в камышах недалеко от Пироговки. Дальше десять минут на велосипеде в Песчаное. Дед Пахом спит, уронив голову на стол. Стас переводит часы на два часа назад: три двадцать пять, и ложится на топчан. В полвосьмого, испуганный тем что заснул, с головной болью, сторож будит его и он едет за электриком.

Я замолчала, чтобы глотнуть кофе и перевести дух.

– А дальше? – нетерпеливо заерзал на месте Попенок, – это ведь не конец истории?

– Не конец. С этого момента, как раз и начинается та часть истории, которая касается непосредственно меня. К своему огорчению, Стас обнаруживает, что впопыхах где-то посеял Наташкин телефон, который был, ему необходим, чтобы время от времени писать сообщения Надежде Ивановне. Он надеялся как можно дольше создавать иллюзию, что всё в порядке. Сбросив тело в реку в том месте где самое сильное течение, Стас рассчитывал что его отнесёт как можно дальше, ну а после будет невозможно опознать. И когда Маринка в магазине при нём рассказала, про бабТасину сыскную деятельность, и найденную на огороде улику, Стас сразу понял о чём речь. Он запаниковал, и совершил первую ошибку: решил во что бы то ни стало телефон изъять: во-первых, он ему нужен, а во-вторых, это всё же улика. Опасаться ему было нечего: он знал, что Тишка у нас в доме, Славик уехал в город, да к тому же возле нашего дома стояла машина Игоря, стало быть я тоже не буду путаться под ногами. Казалось бы всё складывается удачно. Он, особо не мудрствуя, стучит в окно, затем прячется в веранде за дверь, и когда бабТася открывает бьёт ее по голове кастетом.

Я содрогнулась, представив всё, что только что рассказала, вспомнила распростертую, в неестественной позе на полу, бабТасю, и у меня потемнело в глазах от злости. Все выжидательно смотрели на меня.

– Но Стас просчитался. Он думал, что бабТася, как все нормальные старушки, прячет важные вещи в серванте, в заварочном чайничке, или в ящике комода под бельём, ну или в банке с крупой… в общем телефон он не нашёл, потому, что бабТася у нас та ещё штучка. Телефон она спрятала в такой тайник, что даже я никогда в жизни его не нашла бы. И это при том, что я бабТасю с самого моего рождения знаю, как и каждый угол у нее в доме.

– Ха! – не удержалась Катька, – спрятала она его будь здоров! Его бы там вообще никто не нашел.

– Но Стас-то об этом не знал, и поэтому предпринял ещё одну попытку. От меня он узнаёт, что бабТася в коме, а Славик в тюрьме…

– Не в тюрьме, Анна Михайловна, – поморщился уязвлённый Колосков, – а в СИЗО.

Я махнула рукой: без разницы, одинаково, мол, приятно!

– Так вот Стас дождался когда у нас погаснет свет, и принялся тщательно обыскивать дом. Но на его беду, мне не спалось, я стояла и пялилась в темное окно вся в раздумьях, пока не заметила свет от фонарика в комнате Славика. Дальше неинтересно…

– Нет, отчего же?! – коварный Колосков не упустил возможности уязвить меня. – наоборот очень даже интересно. На мой взгляд это самое интересное место в этом деле. А главное: обошлось без жертв и разрушений. Если не считать оскорбленного и униженного участкового. Что вы ему там про комплекс Наполеона советовали?

– Все-таки нажаловался! – отчего-то мне стало весело. Шутливый тон майора немного разрядил обстановку. Мои друзья оживлённо задвигались, а Попёнок, потирая руки, потребовал:

– Колись, Шурик, что это за история с участковым? И что ты там натворила опять?

– Да почему я-то опять?! – я печально вздохнула, – этот придурок с включенной сиреной полчаса корячился по деревне, конечно Стас его услышал, он же не глухой, бросился бежать огородами. Ну а у меня, совершенно случайно, моя «Вендетта» под рукой оказалась…

Я не буду пересказывать все шутливые высказывания и предположения о развитии дальнейших событий, которые наперебой выдавали мои друзья, ободрённые подробностями, подбрасываемыми Колосковым, и щедро сдабривая все это смехом. Я просто удивлялась неиссякаемости их воображения, обидно прям, честное слово.

– Ой, Ань, а как же ты не заметила, что Стас хромает? – дошло наконец до моей подруги, – ты же вроде бы на следующий день его видела?

– А он и не хромал. Терпел. Старался поменьше ходить, а дня через два уже не так больно было. Он когда там в заброшенном доме откровенничал, сказал, что ему даже доставляло удовольствие, ходить у меня под носом, да ещё и пытался на дядь Петю меня навести.

– Вот гад! – фыркнула Катька, – а притворялся таким добреньким, всем сочувствовал, всем помогал.

– В том-то и парадокс, что он не притворялся. Он совершенно искренне всем помогал, от души, не ожидая благодарности, мне в том числе. М-да… Ну, а когда Стас от меня же узнал, что бабТасю на следующий день будут выводить из комы, он испугался. Что если она что-то успела увидеть, или догадалась о чём-нибудь, а может она, чего доброго, его узнала? И потом, он ведь так и не нашёл телефон, который от Наташки привёл бы прямиком к нему. Он хотел в этот же вечер проникнуть в больницу, но ему не повезло: привезли двух пострадавших после аварии, там врачей набежало, да родственники всю ночь в коридорах толпились. Сначала хотел воспользоваться суетой, но струсил: вдруг кто его запомнит. А на следующий день, я его опередила – заехала к бабТасе, как только вернулась из Питера. Он не мог рисковать, поэтому и моя участь была тоже решена. Но его как будто преследовал злой рок: вместо меня вышла Катюша, и даже после обильного… ужина, реакция её не подвела, она сумела увернуться от кастета и даже слегка врезать нападавшему.

– Его счастье, что я тогда так сильно… поужинала, – недовольно пробурчала Катька, – он у меня ещё тем вечером бы и отбегался. Так что, это ему ещё повезло!

– Это точно. Он бросился в больницу, и снова неудача – его спугнула медсестра. На следующий день он повторил попытку. Но у нас был полный дом людей, помните, – Я повернулась к Игорю с Катькой. – Егор приехал, и дядь Петя с тётей Полей пришли. Вот он и не рискнул. А в больнице, в этот раз, он даже проник в палату, да вот незадача: бабТаси там уже не было, мы её ещё днем перевезли в пансионат. Даже страшно подумать, что было бы, если бы мы этого не сделали… В общем Стас растерян, напуган, и уже готовится к бегству, но ничего не происходит, всё спокойно, и только Надежда Ивановна замучила его расспросами. И тогда он звонит сестре в Калининград, и диктует текст телеграммы. В случае чего, всегда можно сослаться на то, что беспокоился о самочувствии тёщи. Тем более, все в деревне знают, что у них очень хорошие, тёплые отношения. И это сработало: когда всё вскрылось, вы ведь ему поверили?

Майор насупился.

– А кто тельняшку на груди рвал, и на амбразуру бросался? Не вы ли, любезнейшая Анна Михайловна? Убеждали меня какой он хороший, этот ваш Сомов, а?

– Тельняшку не рвала, не ношу я тельняшек, не идут они мне… и амбразуры у нас все недавно закончились, – я смиренно вздохнула, – а говорить – говорила, каюсь. Меня оправдывает только то, что не одна я на его счёт заблуждалась.

– Слушай, Ань, а как же ты тогда поняла что это он, если была уверена что это не он? – удивленно вытаращил на меня свои цыганские глаза, Попёнок. – на чём он прокололся?

– В принципе, это были даже не проколы, а так, неясные ощущения, незначительные детали… Ну, во-первых, телефон. Преступник настойчиво искал телефон, значит он ему был для чего-то очень нужен, а не как вы, Иван Алексеевич, утверждали будто он боялся что его вычислят из-за него. Ну потеряла Наташка телефон в кабачках, ну так и что? Кто знает, что ей пьяной в голову взбрело?! Во-вторых, он упорно стремился убрать свидетелей: бабТасю и меня, почему? Опасался, что бабТася его узнала и рассказала мне, как только вышла из комы. А это значит, что она должна его знать. А как бабТася может знать какого-то фотографа, она же не модель, в городе бывает два раза в год, и то по праздникам. И уж, тем более, она не знает этого мифического наследника, про которого мне Надежда Ивановна рассказала. Нет, это кто-то свой, деревенский. Он всегда был в курсе всего что происходит в деревне, он знал все лазейки и потайные калиточки, о которых даже не все в деревне знают. Значит это не просто кто-то из Сосновки, это кто-то кого мы хорошо знаем, кто часто у нас бывал. А уж когда Савелич рассказал про лодку, я окончательно в этом убедилась. Только тот, кто здесь живёт, может знать, что через бабТасин огород, он прямиком выйдет к мосткам, где Савелич привязывает свою лодку.

– Но как ты догадалась что это Стас? – оживилась Катька, – и про лодку, и про калитку мог знать любой из ваших соседей.

– Мог. Только зачем кому-то из соседей убивать Наташку? Но ты права, Стас был последний, на кого бы я подумала… Не знаю догадалась бы я вообще, если бы не цепочка.

– Какая цепочка? – журналистское любопытство взяло верх, и Катюха больше не могла его сдерживать.

– Савелич нашел в лодке Наташкину цепочку, он показал её мне, там на ступеньках Храма. И у меня в голове прям щёлкнуло, помнишь Егор, бабТася сказала, что слышала позвякивание когда её ударили, и Катька тоже вспомнила… я миллион раз слышала этот звук, но никогда не обращала внимания. У Стаса на правой руке, золотая цепочка и часы с золотым браслетом. Когда он вскидывает руку они тоненько позвякивают.

– Эх, Анна Михайловна, что ж вы сразу мне об этом не рассказали? – укоризненно покачал головой Колосков, – зачем было так рисковать?

– Вы не понимаете, Иван Алексеевич, – я пыталась не дать прорваться подступившим слезам, – Стас был мне другом, я его знаю с детства, думаете легко было мне поверить в то что он убил Наташку… Я пошла к Надежде Ивановне, ни на что не надеясь. Стас сказал, что она никого не узнаёт. Но она симулировала, и решила мне открыться, так как опасалась, что убийца доберется и до неё. Она подозревала пасынка бывшего мужа, Стас был у неё вне подозрений по той же причине что и у меня. А ещё, как она думала, он не знал о наследстве. После разговора с ней все встало на свои места, появился мотив. Но было одно но: у Стаса было алиби. Вот я отправилась к деду Пахому. Он рассказал мне много интересного. И про странности с временем, и про то, что заснул на службе, при многолетней бессоннице, и про речной песок на велосипедных колёсах, а ещё про жуткую головную боль после пробуждения.

– Почему же он нам ничего не сказал? – Колосков сердито хлопнул ладонью по своему колену, – мы бы ещё когда его взяли!

– Он просто не сразу всё это связал одно с другим, опять же заподозрить в чём-то Стаса… Да и потом, тогда пришлось бы признаться что заснул на работе! Дед Пахом человек старой закваски, для него нарушение трудовой дисциплины абсолютно невозможно, поэтому и скрыл. Стыдно было и боялся, что Стас уволит, старый, дескать, стал, спит на ходу, не может работать больше.

– Вот… из-за таких вот… – Колосков вскочил, погрозил малиновым зарослям у забора пальцем, невнятно выругался на них же, с громким шлепком бросил свою кожаную папку на стол, наконец сел, и обращаясь к Егору возмущённо заявил: – а потом жалуются что мы плохо работаем! Преступники на свободе разгуливают, добропорядочных граждан по головам стукают, а полиция ни ухом, ни рылом! А как тут можно работать, если информацию скрывают! Причем самую важную! А легкомысленные девицы потом подвергают себя неоправданному риску!

Мой протест был подавлен в зародыше:

– И даже не спорьте, и не возражайте, любезнейшая Анна Михайловна! Это просто верх легкомыслия с вашей стороны, подвергать себя такой опасности! – Колосков завёлся не на шутку, – хорошо хоть хватило ума послать мне запись разговора с Бергманн, а то неизвестно чем бы всё закончилось.

– Да ладно вам, Иван Алексеевич, думаете я сама не понимаю? – я виновато захлопала ресницами, – Признаю, что накосячила я не слабо. Ну так из лучших же побуждений, не корысти ради, а торжества справедливости для…

– Чего уж теперь, – устало махнул рукой майор и снова сел на стул. – фарш назад не провернёшь, обошлось и ладно.

– Ань, а как же ты попалась, если уже знала, что он и есть убийца? – подала голос Попенкина.

– Да, – поддержала её Катюха, – какого чёрта, скажи на милость ты поперлась с ним куда-то?

– Да я не пёрлась вовсе! – горячо запротестовала я, – Он меня в лесу на дороге поджидал, там до дома сто метров оставалось, мне и в голову не могло прийти что он в двух шагах от моего дома, да средь бела дня, решится что-то предпринять. Обычно он действовал только ночью… – я поскребла ногтем потрескавшееся лаковое покрытие на подлокотнике кресла: надо бы обновить, совсем запустила я дом с этими делами. Но ничего, всё уже закончилось. Вот прям завтра и займусь… ой, нет, завтра же мы в Питер едем… о чём это я? Тяжело вздохнув, я неохотно вернулась в действительность.

– Если честно, я когда Стаса увидела, снова засомневалась. Он сидел такой потерянный… умом я понимала, что всё сходится на нём, но когда смотришь в глаза тому, кого с детства считаешь другом… Потом он показал мне Наташкин шарф, на меня просто какое-то оцепенение нашло, поэтому и прозевала момент, когда он мне этот шарф с хлороформом в лицо сунул. Я даже потрепыхаться не смогла толком, не то что вырваться. Это же был хлороформ? – я обернулась к Егору, который все это время безмолвно сидел рядом, скрестив руки, и только складка между нахмуренными бровями выдавала его напряжение.

– Не думаю, – он покачал головой, – хлороформом не так легко усыпить человека, как это показывают в кино. Нужно, как минимум, минут пять интенсивно его вдыхать. И нужно обладать большой физической силой, чтобы пять минут удерживать взрослого сопротивляющегося человека.

– Я была в таком шоке, со мной тогда бы и школьник справился. А Стас хоть и невысокий и худой, но довольно сильный.

– И всё же, Виктор Николаевич считает что, скорей всего, он использовал севотан*. Это тоже анестетик, но усыпляет он намного быстрее хлороформа. А когда ты отключилась, уже в машине, сделал укол клофелина, так как действует севотан недолго, только пока его вдыхаешь, – Егор сверкнул глазами, – а ему не хотелось, чтобы ты очнулась раньше, чем он тебя надёжно спрячет.