Текст книги "Кулон месье Лангле"

35

Уже поздно вечером, после того как Глаша, осторожно заглянув в комнату, практически на цыпочках принесла нам ужин в комнату и зажгла свечи, я закончила свой рассказ о причине своего возвращения, о своей жизни в своем мире. О детях я промолчала. Не знаю почему.

Но меня все-таки очень беспокоила Беата, поэтому, как только я рассказала о себе, стала расспрашивать о ней. Для меня было откровением, что я так сильно могу ревновать.

Дмитрий рассказал о Беатрис, которую все родные звали Беатой. Оказывается, у нее сложилась тоже довольно-таки занятная история: за ней стал ухаживать престарелый вдовствующий принц. Беата хоть и была знатной по роду, но принцу не имела права отказать, уж больно влиятельным был престарелый жених. И даже Марко, со всеми своими регалиями и положением, не мог повлиять на ситуацию. И поэтому Беата оттягивала, сколько могла, временя с заключением помолвки и брака в надежде, что принц или покинет этот мир в силу возраста, или решит жениться на одной из претенденток, которыми она старалась его обеспечить. Многие были бы рады выйти замуж за столь известную персону, и Беата пыталась им это устроить. Но принц оказался на редкость крепким и живучим, к тому же упрямым. Хотя, скорее всего, было уязвлено его самолюбие: какая-то молоденькая девчонка не польстилась его положением и состоянием и посмела ему отказать.

Когда его терпение кончилось, Марко пришлось принимать кардинальные меры и инсценировать несчастный случай с Беатой. А Беата в это время вместе с Дмитрием были на пути в Санкт-Петербург. Марко с Василисой чуть позже, якобы чтобы быстрее оправиться от горя, должны были отправиться в путешествие.

Теперь, после рассказа о Беате, я понимала, почему Дмитрий так заботился о ней.

Муж рассказывал мне о Беате, но я видела, что его интересует сейчас только моя история и у него масса вопросов ко мне. Да и мне было еще что рассказать супругу, тем более что теперь у меня, как оказалось, не было повода для ревности.

– Значит, ты всего на год приехала, – задумчиво проговорил Дмитрий. Допив вино, он поставил бокал на стол.

– Да, к сожалению. И я не могу остаться, как бы ни хотела, – я тяжело вздохнула.

Радость от встречи омрачала мысль о том, что снова придется расставаться, несмотря на то, что впереди у нас еще был целый год. Я никак не могла хоть на время перестать думать об этом, мне было мало, катастрофически мало этого года.

– Я думаю, – Дмитрий отрезал острым ножом дольку яблока и передал ее мне, – Марко пойдет нам навстречу и отдаст тебе кулон. Только нужно подумать, как все это объяснить ему. Зря я был так спокоен за тебя, надеясь, что в твоем времени тебе ничего не угрожает. – Дмитрий сел за стол напротив меня. – Непросто у тебя там, – он мотнул головой в сторону окна, – и так же опасно, как и у нас.

– В моей ситуации да, – согласилась я. – Митя, – спохватилась я, – какое сегодня число?

– 26 июня с утра было, – ухмыльнулся он.

– Митя, – я положила дольку яблока на тарелку, – ты же помнишь, что послезавтра должно произойти? – я в упор смотрела на мужа.

– Помню, Маша, помню, конечно. – Он отложил нож и яблоко, отодвинул тарелку от себя. – Я помню каждое твое слово, тем более я сохранил то твое письмо.

– Нам, главное, держаться от всего этого подальше.

– Не получится, – пожал плечами Дмитрий, – я должен буду присягнуть Екатерине, это мой долг.

– Да, – я еще раз прокрутила в голове что знала: кто и как себя проявил при перевороте, – точно. Ты меня прости, что я лезу в твои служебные дела, но присягнуть ей нужно сразу. Править она будет долго, и как ты уже успел узнать ее характер, просто не будет. И поддержки в лице Ивана Шувалова у тебя не будет.

– Маша, – Дмитрий встал из-за стола, подошел ко мне, поднял меня со стула, прижал к себе, крепко обняв, – давай сейчас не будем об этом. Я так тосковал по тебе. – Он провел рукой по моей спине, и я почувствовала знакомую дрожь в теле.

– Митя, – я попыталась освободиться от объятий, – мне еще нужно тебе сказать важную вещь, очень важную.

– Потом, все потом, – не отпускал меня Дмитрий.

– Митя, ты мне не простишь потом, что я сразу тебе не рассказала об этом, – громче повторила я, борясь с мыслью, что можно все рассказать позже.

– Да что такого важного еще ты мне можешь рассказать? Ты мне и так все тайны выдала, – целуя мою шею, бормотал Дмитрий, – какая же ты красивая и моя.

– Стой, – я выставила руки перед собой и, приложив колоссальные усилия, отстранила от себя Дмитрия на расстояние вытянутых рук, так я и стояла, упершись ему в грудь. – Слушай внимательно.

– Ну, – с неохотой отпустил меня Дмитрий и сделал шаг назад, давая мне возможность отпустить руки, – говори.

– Митя, у нас есть дети, – сказала я, наблюдая за его лицом.

Дмитрий сделал шаг назад и не глядя плюхнулся в кресло. Такую разнообразную гамму чувств я видела только у своих новорожденных детей, когда каждую минуту у них менялось выражение лица.

– Катя и Ваня, двойняшки, – тихо, не торопясь, говорила я, пытаясь как можно проще донести до него эту информацию, – им сейчас четыре с половиной года, они родились в январе 1758 года, а в моем времени – в 2014 году.

– Дети, Катя и Ваня, – тихо повторил Дмитрий.

Он смотрел на меня невидящим взглядом, пытаясь переосмыслить услышанную информацию.

– Да, у меня есть их портреты. – Я торопливо подошла к комоду, достала из верхнего ящика платок, в который были завернуты рисунки. Развернула платок, отбросив его на пол. Провела рукой по таким родным лицам. Никогда еще я так надолго не оставляла детей и очень по ним соскучилась.

Я подошла к Дмитрию и подала ему портреты. Дмитрий взял их, и только когда он посмотрел на них, рука у него дрогнула. На глазах появились слезы.

– Боже мой, мои дети, наши дети. – Он встал, подошел к подсвечнику, стоящему на комоде, и при свете свечей стал рассматривать картины.

– Иван Дмитриевич и Катерина Дмитриевна, так они и записаны в документах, – уточнила я.

Я могла видеть мужа со спины, то, как она тяжело вздымалась. И в какой-то момент мне показалось, что плечи его содрогнулись. В полной тишине прошло несколько томительных для меня минут. Я не знала, как мне быть в этой ситуации, что делать и что говорить.

Наконец Дмитрий, положив портреты на комод, подошел к кровати, сел на нее и, опершись локтями на колени, закрыл ладонями лицо.

– У меня есть дети, и я их никогда не увижу, – глухо проговорил он, – какое это счастье и горе для меня одновременно.

Я тихо подошла к нему, встала перед ним. Дмитрий опустил руки, резким движением притянул меня к себе. И, уткнувшись лицом мне в грудь, крепко обнял за талию.

– Боже, я такой счастливый человек, – выдохнул он и посмотрел на меня счастливыми, сияющими темными глазами. – Маша, как же я тебя люблю.

Услышав эти слова и то, как они были произнесены, я наконец-то снова почувствовала себя любимой. Мы снова узнавали друг друга, сначала медленно, не торопясь, словно смакуя хорошее вино. Нам нужно было совсем мало времени, чтобы чувство неловкости прошло. Мы подходили друг другу, как хорошо подогнанные детали в моторе машины. Наши движения были плавными, слаженными и такими родными. Но потом все чувства словно проснулись после долгого сна, и нас накрыло такой волной страсти, нетерпения, нежелания ждать, что о нежности речь уже не шла.

Теперь мы могли думать только друг о друге, видеть и чувствовать только друг друга, и нам было совершенно все равно, что происходит сейчас вокруг.

36

27 июня 1762 г. Санкт-Петербург.

Словно какая-то назойливая муха жужжала у меня над ухом и не давала мне спать. Я, не открывая глаза, протянула руку, нащупала рядом с собой тихо сопящего мужа и довольно улыбнулась.

– Иди ко мне, – притянул меня к себе Дмитрий, и я оказалась в крепких объятиях. Он обнял меня, прижав спиной к себе, – спи, я здесь.

Я повозилась, удобнее устраиваясь под боком у мужа.

– Не возись, – пробормотал Дмитрий, забросив ногу мне на бедро.

Я угукнула, соглашаясь, но продолжила свое занятие, поправляя то одеяло, то скомканную простынь.

– Ну все, ты добилась своего. – Дмитрий повернулся и навис надо мной, глаза его потемнели, а зрачки сузились до булавочной головки. – Сама виновата, – усмехнулся он и отбросил одеяло.

– Барышня, – услышала я громкий голос Глаши за дверью сквозь приятный туман и звон в голове, – вы сейчас испачкаетесь, грязь же здесь, батюшки.

– И когда все это закончится? – раздался в ответ незнакомый женский голос с капризными нотками и небольшим акцентом, – и где Дмитрий Михайлович? Позовите мне его, немедленно, – приказал голос практически у двери в мою комнату.

– Митя, – я открыла глаза и прислушалась, – кто это?

– Не знаю, мне все равно, – исследуя мою грудь, сказал он.

– Митя, – задохнувшись от восторга, я провела рукой по его шраму под левой ключицей.

Но тут раздался грохот и женский визг, я вздрогнула, и Дмитрий, наконец, поднял голову и прислушался. Затем прерывисто вздохнул и сильнее сжал мою грудь.

– Черт, кого там принесло, – нехотя отпуская меня и поднимаясь с кровати, проговорил он.

– Сходи узнай, – я усмехнулась, наблюдая, с каким сожалением он стал выискивать свои штаны среди разбросанных вещей.

Дмитрий набросил на меня одеяло.

– Лучше так, иначе никуда не пойду, пусть хоть весь дом разнесут. Я скоро, лежи и не двигайся, скоро продолжим, – и вышел из комнаты.

Я приподнялась на кровати и осмотрела комнату.

«Да уж, не сильно мы вчера церемонились, – подумала я, глядя на разбросанные вещи и перевернутые стулья и кресла. – Повезло, что пожар не устроили», – усмехнулась я, вспомнив, как продолжилась наша ночь, да и сегодняшний день.

37

Я сидела за накрытым столом в малой гостиной напротив Беаты и церемонно пила чай, пытаясь сохранить на лице серьезное выражение лица, приличествующее статусу замужней дамы, которую подняли с постели практически к ужину. И еще я вспоминала лицо Дмитрия, с каким он забежал в комнату, и мне приходилось себя сдерживать, чтобы не рассмеяться в голос.

Да, это Беата пришла к нам в поисках Дмитрия. Муж представил нас друг другу. Беата была очень удивлена моим появлением, так как была уверена, что я бросила Дмитрия и уехала навсегда. Тем более она видела, как Дмитрий был практически раздавлен этим, когда навещал Марко во Флоренции. И хотя Беата смогла удержаться от вопросов, она, не стесняясь и не смущаясь, рассматривала меня с искренним любопытством.

Дмитрий сидел рядом со мной и, пользуясь этим, по-хозяйски положил руку на мое бедро, чем привел меня в смущение. Столь откровенное поведение меня выбивало из равновесия. Я решила отомстить и наступила каблуком ему на ногу. Дмитрий от неожиданности чуть не уронил чашку с чаем, но руку убрал, поняв мой намек.

Я тоже рассматривала Беату, пытаясь понять ее характер. Я многое знала о ней от Дмитрия, но мне было важно составить свое мнение. Тем более что я все-таки видела в ней соперницу. Я обратила внимание на то, с каким выражением лица она смотрела на Дмитрия и на меня. Да и вела она с Дмитрием себя совершенно раскованно, я бы сказала по-собственнически, изредка кидая на меня надменный взгляд.

Дмитрий же ничего этого не замечал, он не отходил от меня и при любом удобном случае касался меня. Мне казалось, что он считает минуты до того мгновения, когда снова останется со мной наедине. Но Беата явно не торопилась нас покидать.

– Димитри, ты совершенно бессовестным образом бросил меня в своем доме и даже не предупредил об этом, – она-таки не удержалась и высказалась, улыбаясь и глядя в упор на моего мужа. Меня не принимала в расчет и игнорировала. Я сразу поняла, что она имела какие-то виды на Дмитрия, а я своим внезапным появлением испортила ее планы.

– Беата, прости, что так получилось, – Дмитрий развел руками, впрочем, если судить по его довольному лицу, ничуть не раскаиваясь. – Мы…

– Дмитрий Михайлович, простите. – Глаша зашла в комнату и, смущаясь, проговорила: – К Марии Владимировне с визитом граф Воротынский.

– Приглашай, мы всегда рады Ивану Григорьевичу, – чуть удивленно сказал Дмитрий и, встав из-за стола, пошел к дверям, чтобы встретить гостя.

В гостиную стремительно зашел Иван в мундире и растерянно остановился, оглядывая нас, он радостно приветствовал Дмитрия. Дмитрий также был рад видеть Воротынского после долгого отсутствия, не считая мимолетной встречи в парке. Беата оценивающим взглядом осмотрела гостя и, видимо, удовлетворенная увиденным, расслабилась, на ее лице появилась такая очаровательная улыбка, что я чуть сама не уронила чашку с чаем, удивляясь такой способности мгновенно меняться.

Дмитрий представил Ивана и Беату друг другу.

«Вот бы и мне не мешало научиться так себя вести с мужчинами. Раз-два, и все, они у твоих ног, – подумала я, наблюдая, как Беата с соблазнительной улыбкой протягивает руку для поцелуя Ивану, а Иван краснеет от удовольствия. – Вот и все, минус один почитатель у меня», – усмехнулась я.

– Я прошу прощения, Дмитрий, Беата, – Иван уже пришел в себя от растерянности и нового знакомства, – меня ждет служба, но я обязательно вернусь с визитом позже. А сейчас мне нужно поговорить с Марией Владимировной, – он умоляюще посмотрел на меня, – это очень важно.

Я повернулась к мужу и выразительно взглянула на него, еле заметно кивнув.

– Да, – Дмитрий пожал плечами, – конечно, я тем временем покажу Беате готовые комнаты.

– Ванечка, позвольте мне все объяснить… – я подошла к Ивану.

– Мария, простите, – перебил меня Иван торопливо, поглядывая и, как мне показалось, прислушиваясь к происходящему за окном, – у меня действительно нет времени. – Он наклонился ко мне и понизил голос. – Мария, я прошу вас не выходить из дома и воздержаться от прогулок. Грядут волнения, – Иван замолчал, видимо, подбирая слова. – Я сейчас еду в Петергоф, и я рад, правда рад, что Дмитрий рядом с вами, – он смущенно улыбнулся.

«Петергоф, – пронеслось у меня в голове, – по времени получается, что, скорее всего, он поедет навстречу Екатерине. Я знаю, что рано утром за Екатериной отправился Алексей Орлов, а старший Орлов и князь Барятинский встречали ее неподалеку от города. Значит, и Иван с ними будет, или с младшим Орловым, или со старшим, – я слушала Воротынского, а сама продолжала думать. – Барятинский, черт, Барятинский…» – я чуть не воскликнула вслух, ведь он будет участвовать в устранении Петра III, равно как и братья Орловы. Я не имела права вмешиваться в ход истории, но и подвергнуть Ивана такой участи тоже не могла.

– Я не могу всего объяснить, пока не время, – граф все еще пытался объяснить свою тревогу обо мне.

– Иван, – я дотронулась до его руки, приняв решение, – я все поняла. Спасибо за предупреждение. Могу я вас попросить об одном одолжении, – я подняла голову и посмотрела на него. Воротынский молча кивнул. – Постарайтесь не сопровождать, – я прошептала, – братьев Орловых и Петра III из Петергофа в Ропшу. Ванечка, я тоже ничего пока не могу объяснить, – не дала я ему говорить. – Клянитесь, что сделаете все возможное, но не поедете в сопровождении. – Я подошла ближе, взяла его за отворот мундира. – Клянитесь, – от страха за него у меня выступили слезы на глазах.

Иван, словно зачарованный, молча кивнул и облизнул пересохшие губы.

– Клянусь, – хрипло произнес он, с трудом отрывая от меня удивленный взгляд. Он был не просто ошарашен моими словами, он был совершенно раздавлен ими. Но у меня не было времени на объяснения, да и не было их у меня. Потом буду думать, как все разрулить. Сейчас мне было важно в свою очередь защитить графа, я многим обязана ему.

Иван взял мою руку, нагнулся, поцеловал:

– Клянусь, – повторил он, выпрямляясь и выпуская мою руку, – я вернусь, – и вышел из комнаты.

Я нашла на столе бокал с водой и залпом опустошила его.

– Вот все и начинается.

– Что начинается, Мари? – В гостиной появилась Беата под руку с Дмитрием. – А где же бравый офицер? Димитри, нужно будет обязательно пригласить его к нам с визитом, – распорядилась она и, отпустив руку Строганова, прошла к окну.

Я подошла к мужу, поднялась на цыпочки и быстро поцеловала в губы, прошептав с акцентом, как Беата: «Димитри», погрозила ему пальцем и хотела было сесть за стол, но Дмитрий притянул меня к себе, прижал.

– Я требую объяснений, – тоже шепотом сказал он и нахмурился, – и как можно скорее.

Я пожала плечами и кивнула в сторону Беаты.

– Беата, я попрошу сейчас Платона отвезти тебя домой, а мы завтра утром вернемся. – Дмитрий подошел к гостье, повернувшейся к нам с изумленным видом. – Поверь, – он поцеловал ей руку, – так нужно, поверь. Завтра я все тебе объясню. – Воспользовавшись растерянностью Беаты, он повел ее к выходу из гостиной.

Он даже не дал мне с ней попрощаться, но, возможно, это было лучшим решением. Минут через десять он вернулся и сел на диван рядом со мной.

– Теперь я готов выслушать объяснения. – Дмитрий расстегнул кафтан и посадил меня к себе на колени. – Я жду, – и провел по бледному, еле заметному шраму у меня на шее, следу от моего ранения.

Я рассказала о том, что Иван может оказаться в группе сопровождающих Петра III офицеров в Ропшу. О том, что офицеров, причастных к убийству Петра III, его сын Павел I не простит и будет им мстить. Я не знаю, будет ли в то время жить Иван, но я бы не хотела, чтобы добрый, славный и искренний друг оказался замешан в этой грязной истории, поэтому я его предупредила.

– Ты права, – задумчиво сказал Дмитрий, – ты права, – повторил он. – Но, я прошу тебя, будь осторожнее со своими предсказаниями, это очень опасно, в первую очередь для тебя.

– Да, хорошо. Кроме тебя, я больше никому и ничего не буду говорить, – пообещала я. – Надеюсь, что Иван правильно все поймет и никому не выдаст мои слова.

– Будем надеяться.

– Митя, я примерно рассчитала, когда тебе завтра нужно будет явиться в новый Зимний дворец для присяги. Послушай…

Я хотела рассказать весь свой расклад по времени, но он не стал меня слушать, заявив, что еще будет время для обсуждения, а сейчас он не намерен терять часы попусту и желает видеть меня только в спальне и готов слушать меня только там, но не про переворот. Дмитрий дерзко улыбнулся, запустив руки мне под юбку, и пробормотал на мои восклицания, что совершенно ничего страшного не произойдет, если дорога в спальню у нас начнется немного раньше.

38

28 июня 1762 г. Санкт-Петербург.

Счастливая, улыбающаяся Екатерина вышла на балкон нового Зимнего дворца и осмотрела Дворцовую площадь. Ее руки чуть подрагивали от волнения и восторга.

Екатерину уже встретил Сенат и Синод в полном составе. Был сочинен манифест и текст присяги. Ей присягали без возражений и колебаний должностные лица и простые люди – все, кто смог попасть во дворец.

Теперь ее приветствовали на Дворцовой. Вся площадь и улицы вокруг нее были заполнены солдатами и народом. При виде Екатерины на балконе раздались громкие многоголосые крики: «Ура!», «Виват!», «Да здравствует мать наша, императрица Екатерина!»

Ее величество приветственно помахала собравшимся, но радостные крики бесчисленной толпы не утихали, и она решила выйти на площадь, несмотря на уговоры ее придворных. Она пешком обошла войска, которых было более четырнадцати тысяч человек гвардии и полевых полков. Екатерина величественно смотрелась среди высоких подтянутых гвардейцев, с благоговением взиравших на императрицу.

Чтобы принять необходимые меры и закончить начатое дело, Екатерина вместе с гвардейцами отправилась в старый Зимний дворец на Невский.

В триумфальном шествии императрицу сопровождала Екатерина Романовна Дашкова, девятнадцатилетняя сподвижница Екатерины.

39

К Дмитрию домой мы так и не попали, потому что после полудня он отправился в новый Зимний дворец для принесения присяги Екатерине.

Я же осталась дома и не могла найти себе места от беспокойства. Я знала, что Дмитрий был в немилости у Екатерины и из-за дружбы с Иваном Шуваловым, и в какой-то степени, возможно, даже более значимой, из-за меня.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я вышла в сад. Прошла мимо беседки к большому раскидистому дубу. В его тени меня окутало приятной прохладой, и я решила разуться и пройтись босиком по мягкой траве, потому что чулки даже не стала надевать. Я оглянулась: не хватало еще, чтобы меня застукали за этим занятием, так не подходящим для графини. Только я наклонилась, чтобы развязать ленту на туфлях, как услышала:

– Барышня, вам помочь?

От испуга и неожиданности я подпрыгнула как ужаленная.

– Господи, как ты меня напугал, Федя, – я схватилась за сердце, которое колотилось как бешеное.

– Простите, барышня, – проговорил мальчик, прижимая к себе листы бумаги и зажав в руке графитовый карандаш, которым делал наброски. Он старательно сдерживал смех, видимо, уж больно смешно я подпрыгнула.

Я представила, как я выглядела со стороны, и мне стало так смешно, что я не выдержала и захохотала в голос. Федя еще какое-то время сдерживался, но потом тоже звонко рассмеялся, его взъерошенные, торчащие во все стороны светлые волосы колыхались от смеха, а листы бумаги и графитовый карандаш выскользнули из рук и упали на траву. Грязными, испачканными графитовым карандашом руками он стал тереть глаза, вытирая выступившие слезы, и размазал грязь вокруг них. Увидев, что Федя теперь стал похож на панду, я рассмеялась еще громче и еще долго не могла успокоиться.

После того как Федя умылся, я решила показать ему один шпионский фокус, заинтриговав его тем, что мы будем писать тайные письма. Я взяла из кабинета Екатерины Андреевны кисть, только теперь я выбрала тонкую кисточку. А затем совершила набег на кухню и стащила половинку лимона, пока Марфа не видела. Еще я прихватила стакан, налив в него совсем немного воды, практически на донышке.

В беседке меня с нетерпением поджидал Федя, сложив свои листы с набросками на столе.

– Ну что? Приступим? – я с таинственным видом посмотрела на сорванца. Тот только молча закивал головой, притоптывая ногой. – Смотри и запоминай, вдруг пригодится. – Я подмигнула ему и стала выдавливать сок лимона в стакан с небольшим количеством воды. – Бери кисть и перемешай воду с соком.

Федя сначала потихоньку, робко, помешивал воду, а потом все сильнее и сильнее, так что даже пришлось его остановить.

– Все-все, хватит, – я придержала его за руку. Хоть Федя и был намного старше моих детей, он все равно своими проделками напоминал их. – Нам нужен чистый лист. Есть?

Федор торопливо перебрал свои бумаги и нашел несколько чистых.

– Вот, есть. И что дальше? – он подвинул ко мне по столу несколько листов.

– Дальше? А вот дальше мы будем с тобой писать тайное сообщение. Хочешь?

– Хочу, конечно, хочу. А что писать будем? Какое тайное сообщение? – загорелись глаза у мальчишки.

– Знаешь, а давай втайне друг от друга напишем что-нибудь, а потом попробуем прочитать, что написали.

– А что писать-то? Что хочу?

– Да, что хочешь, то и пиши, – сказала я, сдерживая улыбку. У Федора на лице было написано раздумье, а по глазам было видно, как скачут его мысли. – Бери кисточку, я отвернусь, а ты окунай кисть в стакан с водой и пиши. Потом ты отвернешься, а я напишу что-нибудь.

Федор взял кисть в руки, поудобнее уселся на скамейке, придвинул к себе лист и замер, задумавшись на мгновение.

– Могу писать? – Рука у него подрагивала от волнения.

– Да, – я отвернулась.

За спиной у меня раздалось бульканье воды, шорох кисти по бумаге и сопение.

«Интересно, что он напишет? А мне-то что написать?» – задумалась я.

– Все, написал, – раздался у меня за спиной довольный голос.

– Быстро ты справился, – похвалила я, поворачиваясь.

Федя, широко улыбаясь, протянул мне кисть.

– Так, наверное, мне нужен другой лист, чтобы не испортить то, что ты написал. – Я отодвинула Федин лист с надписью в сторону.

– Все, я отворачиваюсь уже? – спросил мальчик, наблюдая за моими приготовлениями.

– Отворачивайся, – усмехнулась я.

Мне понадобилось совсем мало времени, чтобы написать фразу, которая практически сразу пришла мне в голову.

– Готово, – хлопнув в ладоши, воскликнула я.

Федя подскочил ко мне и, заглядывая в лист, спросил:

– И что? Что дальше?

– Как читать-то? Ничего не видно? – разочарованно протянул он.

– Пока наши надписи сохнут, принеси мне зажженную свечу, будем читать. – Не успела я договорить, как Федор опрометью выскочил из беседки, только сверкнула его спина в светлой рубахе и скрылась из виду.

Буквально через минуту он вернулся быстрым шагом, прикрывая зажженную свечу ладонью, чтобы не погасла от дуновения ветра.

– Вот, – поставил свечу на стол.

– Отлично. – Я подвинула ее на середину стола. – Чью надпись будем читать сначала? Твою или мою?

– Вашу, барышня, – лукаво улыбаясь, Федя ерзал на скамейке.

– Ну, хорошо. – Я взяла лист, на котором писала. – Смотри, сейчас я подержу бумагу над огнем свечи, только осторожно, чтобы не подпалить, и можно будет увидеть, как… – Я прервалась и подождала, пока мальчик придвинется ко мне поближе, чтобы все хорошо было видно. Он вытянул тонкую шею и замер в ожидании. Я продолжила: – …Как проявляется. Смотри: там, где лист с надписью нагревается, будет появляться текст. Лимонный сок – это органическое вещество, которое окисляется и становится…

– Коричневым, – не выдержал Федя, – я вижу, тут написано «и, искать, не».

– Не торопись, это не все, сейчас вся надпись проявится. Вот, по-моему, все. – Я еще минутку подержала лист и протянула его Феде. – Читай.

– Бороться и искать, найти и не сдаваться, – чуть запинаясь, прочел Федя и посмотрел на меня восторженным взглядом. – Получилось, – шепотом произнес он.

Мне почему-то захотелось написать именно эти слова, они первыми пришли мне в голову. Книга Вениамина Каверина «Два капитана» была одной из моих любимых, и эти слова как раз, как мне показалось, подходили для Феди, который станет путешественником.

– Да, все правильно, – я кивнула, – забери себе этот лист и запомни: никогда не сдавайся. – Я погладила его по вихрам.

– А теперь мой, мой надо нагреть, – подвинул ко мне лист Федя.

– Давай теперь ты сам попробуй, а я буду смотреть, что получается, – решила я.

Мальчик взял лист, поднес его к огню и поднял высоко, боясь ненароком поджечь.

– Не бойся, опускай ниже, я скажу, когда будет достаточно, – успокоила я, – все, вот так и води – все получится.

Я внимательно смотрела на коричневые линии, проявляющиеся при нагревании. Мне самой было любопытно: что же написал Федя. Но пока я видела только какие-то линии, совсем не похожие на буквы. Я даже с недоумением посмотрела на Федю, но тот только довольно улыбался.

– Боже мой, как же это красиво, – вырвалось у меня.

Федя протянул мне лист с рисунком. Да, это был рисунок. Он нарисовал одной непрерывной линией мой портрет, добавив только несколько штрихов. Он наклонился ко мне, тоже рассматривая свою работу.

– Чем это вы тут занимаетесь? – раздался громкий голос у нас за спиной.

– Митя, господи, – вырвалось у меня, мы чуть не стукнулись лбами с Федей. Руки у меня дрожали от испуга, а Федя только ойкнул.

– Лестно, конечно, но я не Господь Бог, – ухмыльнулся Дмитрий, заходя в беседку и заглядывая мне за плечо. – Похожа, – посмотрел на меня и на портрет. – Ты нарисовал? – Он посмотрел на Федю, тот кивнул. – Молодец. – Дмитрий достал монетку из кармана и протянул Феде. – Беги пока.

Мальчик собрался бежать, чуть не забыв про свои наброски.

– Федя, листы! И с моей надписью не забудь. Можно я себе заберу портрет?

– Да, барышня, – уже на ходу выкрикнул Федя и, прижав к груди листы, выскользнул из беседки. – Благодарствую, барин, – уже издали раздался его голос.

– Шустрый, – проговорил Дмитрий и сел рядом со мной. Потом подумал и посадил меня к себе на колени. – Соскучился, как же я соскучился. Ни минуты не могу без тебя, – взял мое лицо в ладони и нежно поцеловал.

Поднявшийся ветер задул свечу в беседке, шумела листва дуба, растущего неподалеку, стал накрапывать дождик, стуча по крыше, но мы уже ничего не слышали.