Текст книги "Строгановы: история рода"

Женитьба Олега

Венчание состоялось в церкви Адмиралтейства в Санкт-Петербурге. Одному из маленьких двоюродных братьев досталась важная роль: он нёс икону. Он никогда не забудет этот день.

Преисполненный гордости, «мальчик с образом» вышагивал перед новобрачными, крепко прижимая к груди икону, которой отец невесты благословил её перед тем, как покинуть дом. Соня была высокой, стройной, темноволосой девушкой, обладающей большим обаянием. Она отклонила шестнадцать предложений о замужестве, пока раз и навсегда не влюбилась в своего привлекательного четвероюродного брата, в молодцеватого молодого морского офицера, пережившего Цусиму. Для неё не играло никакой роли, что он при этом был ещё случайно и наследником самого большого состояния России – об этом в семье не говорили никогда. Её сияющее очарование произвело на всех присутствующих неизгладимое впечатление. Что касается Олега, то он не только был любим всеми, но и оказывал также большое влияние на своих современников, которые впоследствии вспоминали о нём с любовью и глубоким уважением, так, как будто у каждого из них были с ним особенно хорошие дружеские личные отношения.

Следом за этой необыкновенно красивой парой шли двумя длинными рядами шаферы, державшие над головой жениха и невесты золотые короны; со стороны Олега это были, в основном, морские офицеры. За Соней шли три её брата, высокие и красивые, несколько молодых великих князей и несколько её почитателей в парадных мундирах, которым, в своё время, было тактично отказано. Старшие по возрасту и более высокопоставленные члены императорской семьи, как, например, великий князь Владимир Александрович, стояли рядом с родителями, поскольку Соня, будучи придворной дамой, имела право носить бриллиантовый «шифр» – инициалы императрицы. В церкви собрались буквально все, кто только имел в столице чин и имя. За необыкновенной по пышности и великолепию церемонией венчания последовал большой приём в доме Строгановых, где особенно бросались в глаза, как заметил позже один из гостей, обаяние и скромность красивой пары, поскольку и жених, и невеста были необычайно любезны и приветливы со всеми без исключения гостями, независимо от того, был ли это друг детства, великий князь или кто-то из тех людей, кто в течение многих лет пользовался доверием семьи.

Молодая супружеская пара поселилась в несколько мрачноватой квартире в доме Строгановых, поскольку в главные комнаты всегда был открыт доступ публике. Императорским указом к фамилии Щербатовых была добавлена фамилия Строгановых: старший сын Ольги становился продолжателем рода графов Строгановых и наследником семейных владений. Колокола домашней церкви держали наготове, чтобы радостным звоном возвестить о рождении наследника, но, к сожалению, «после четырех попыток все остановилось на нас, сестрах», – писала позже с сожалением дочь Ксения. Несмотря на это повторяющееся разочарование, брак их родителей был безоблачно счастливым.

Олег, находясь под влиянием благочестивого монаха, отца Иоанна Кронштадтского, не пропускал в церкви ни одной заутрени. Однажды священник спросил его, что у него на сердце, отчего он так часто посещает церковь. Олег ответил с улыбкой: «Я счастливый человек и прихожу сюда, чтобы поблагодарить за это Бога».

Молодые супруги и их увеличивающаяся семья каждый год проводили несколько месяцев у родителей Сони, князей Васильчиковых в Юрбурге, в Литве.

Вечерами Олег часто играл в четыре руки на фортепиано со своей молодой жизнерадостной свояченицей, урождённой княжной Лидией Вяземской, которая вышла замуж за Сониного старшего брата Лари (Иллариона). Своими рассказами она могла рассмешить любого из членов семьи и была всеми особенно любима. После Литвы они отправлялись на юг, где Олег, который после женитьбы вышел из флота в отставку, управлял имениями своей семьи, а также имением, которое должен был получить Георгий по наследству от своего дяди. Это имение славилось тем, что там в конюшне содержалось более семидесяти прекрасных рысаков, но Георгию не суждено было всё это когда-либо увидеть. Его невестка Соня рассказала ему, что, хотя дом и парк очень красивы, на всей территории просто кишат чёрные змеи. Поскольку Георгий терпеть не мог змей, это известие подействовало на него до некоторой степени удручающе.

Во время одного из приездов к родителям Олега в Васильевское на Соню, которая ждала ребёнка, напал козёл, принадлежавший матери Олега: она развлекалась таким образом, видя, как пугает некоторых визитёров это агрессивное животное. Олег схватил его за рога и отколотил как следует. Вернувшись, он сообщил своей матери в холодном тоне, что точно таким же образом он поступит с любым из её животных, если кто-то из них окажется вне контроля.

Соня, которая в своей поэтичности и некоторой таинственности напоминала героиню русской сказки, почти не общалась со своей свекровью. Отношения с обеих сторон оставались всегда предусмотрительно вежливыми, однако сердечными они не были никогда.

Первая мировая война и революция

Несмотря на то что в течение последнего десятилетия перед началом Первой мировой войны общий жизненный уровень повысился и во многих областях, таких, как экономика, промышленность, народное образование и искусство, была проделана существенная созидательная работа, казалось, что политическая нестабильность продолжает усиливаться.

Автократия без автократа во главе может или развиваться в направлении управляемого либерализма, или должна развалиться. Обе эти тенденции состязались друг с другом во время господства последнего царя.

Министр Витте писал, что царица Александра Фёдоровна, выражая в 1911 году своё соболезнование по поводу убийства Столыпина, сопроводила его словами: «Он затмил собой царя».

Становилось всё труднее найти таких деятелей, которые бы не затмевали собой Николая II. Как следствие этого, служащие, назначавшиеся на самые высокие посты в империи, становились всё более посредственными, раболепствующими и коррумпированными.

Катастрофический итог японской войны нанёс престижу царского режима тяжёлый удар. Тем не менее существующее положение вещей удавалось какое-то время удерживать, хотя и с трудом, поскольку время для окончательного ниспровержения ещё не настало; правда, гримасы революции периодически уже проявляли себя. И лишь Первая мировая война устранила все препятствия на её пути и дала ей возможность, прикрываясь классовой борьбой, начать систематическое истребление русского народа и позволила ей уничтожить память о десяти столетиях русской истории.

Осенью 1913 года Георгию, когда он был в Марьевке, приснился кошмарный сон. Ему снилось, что он сидит со всей семьёй в гостиной имения Владимировка, откуда они только что вернулись. Большие окна выходили в сад; за садом были видны белые с крытыми соломой крышами дома, а дальше, до самых гор, мерцавших голубоватыми отливами, простирались холмистые поля. Приближался вечер. Над горизонтом, как предвестник несчастья, угрожающе сгущалось чёрное облако, которое представилось Георгию олицетворением всех бед, всего недоброго.

Оно постепенно затянуло всё ясное вечернее небо и тёмным туманом через открытые окна вползло в комнату. Вначале облако окутало сестру его матери Мисси Ягмину, затем его брата Олега и, наконец, его отца. Всё погрузилось в темноту, и у него было такое чувство, что должно произойти что-то страшное и злое.

Георгий, которого никогда раньше не преследовали навязчивые идеи, был так взволнован, что рассказал обо всём своей сестре, и выразил своё нежелание возвращаться во Владимировку.

Ему не было суждено больше побывать в этом имении.

Его тётя Мисси умерла через неделю после начала войны. Брат Олег последовал за ней в апреле 1915 года, заразившись тифом. Ему было тридцать четыре года, он оставил свою молодую жену Соню с четырьмя маленькими дочерьми. Она любила его сверх всякой меры и так и не смогла преодолеть боль этой утраты.

Простудившись на похоронах своего старшего сына, князь Щербатов заболел воспалением лёгких и умер две недели спустя.

После начала войны многие помещики и крестьяне были призваны в армию; многие из них погибли уже в первых крупных боях. Когда большевики в 1917 году захватили власть, они открыли двери тюрем и выпустили оттуда всех преступников и арестантов, которые с самого начала считались «социально близкими» к коммунистам. Подавляющее большинство из них стало «комиссарами» при новом режиме и наводнило собой всю страну, собирая вокруг себя дезертиров и прочий сброд. Этим часто патологически-уголовным элементам предстояло в ближайшем будущем утвердиться в высшем партийном руководстве.

Следуя ленинскому тезису: «Всё разрушить для того, чтобы освободить место для нового коммунистического мира», во Владимировке, как, впрочем, и повсюду, сжигали дома, ломали сельскохозяйственные инструменты и уничтожали скот – свиней, овец, коров и лошадей. Преднамеренно было загублено всё, что было создано в течение сорока лет путём упорного труда; была перечёркнута попытка создать цветущее автономное сельское хозяйство. В тридцатые годы свыше двадцати миллионов крестьян (так называемых кулаков), включая женщин и детей, стали жертвами систематического истребления.

Те, кто симпатизировал Советам на Западе, объясняли это следующим образом: «Советский режим решил социальный вопрос в России».

Но это было только началом «планомерного уничтожения экономической и духовной жизни страны» (Ленин).

Первая мировая война началась раньше, чем Георгий успел закончить Петербургский политехникум, где он проучился только один год. В 1916 году он поступил на службу в императорский российский флот.

Долгие годы Георгий ещё хорошо помнил своего сокурсника по фамилии Борстин, который сказал: «Скоро в России начнутся большие беспорядки. Дело может дойти до самого настоящего переворота».

Некоторые из друзей Олега во время Первой мировой войны оказались в Генеральном штабе. Один из них, капитан, руководил отделом международных связей, который с помощью морских атташе и шифровок устанавливал и контролировал связи между Россией и другими странами.

После двухмесячной службы матросом Георгий, благодаря своим знаниям, был переведён на работу в это бюро; на некоторое время он был направлен в британскую военную миссию под командованием генерала Пула.

Немцам удалось расшифровать два русских кода. Над заменой этого кода в адмиралтействе день и ночь работал под охраной комитет в составе двадцати человек, куда входил также и Георгий. Это была очень трудная и напряжённая работа, которую не каждый мог выдержать.

Когда большевики захватили власть 26 октября (7 ноября) 1917 года, в бюро находились только четыре человека из первоначального состава комитета. Через неделю их отозвали обратно в Генеральный штаб под командование генерала Егорова. Капитан Кромм, британский морской атташе, который вскоре после этого был убит в Британском посольстве, и капитан Галло, французский морской атташе, просили резко уменьшившуюся команду Егорова срочно продолжить работу на то время, пока идёт война, с тем, чтобы эти коды не попали в руки большевиков.

Троцкий, который стал в марте 1918 года военным комиссаром, не располагал обученным персоналом; по случаю он приходил в бюро Егорова, чтобы закодировать сообщение для немцев, но никогда не интересовался тем, как осуществлялась эта работа. У него были резкие и властные манеры – блестящий оратор, но совершенно бесцеремонный человек. Пока ещё шифровальные документы оставались в руках офицеров, которым союзники могли доверять. Группе дешифровщиков удалось переправить через границу переодетого простым солдатом генерала Юденича; он ушёл через Северное море под носом у Троцкого.

11 марта 1918 года большевистское правительство переехало в Москву и разместилось там в здании гимназии, в десяти кварталах от Кремля. Это было очень красивое здание на бульваре. Комитет Егорова продолжил свою работу в одном из московских переулков; напротив стоял дом, который принадлежал одному из крупных московских промышленников Крестовникову и который забрала себе тайная полиция, ЧК. За домом был сад. Те из служащих бюро, которым приходилось работать в ночную смену, были в ужасе из-за того, что происходило в этом саду ночью. Чекисты включали моторы грузовиков, чтобы заглушить стрельбу и предсмертные крики. Убийства совершались беспрерывно, как до, так и после покушения на Ленина в апреле 1918 года, когда ЧК, воспользовавшись возможностью, установила свой кровавый террор, которому не суждено было прекратиться. Однажды по малейшему подозрению были арестованы сорок тысяч человек. Эта практика распространилась вскоре на женщин, детей и священников. За редким исключением всех арестованных расстреливали.

Солженицын писал позднее: «Если шекспировские преступники оставляли после себя только дюжину трупов, то это только потому, что у них не было идеологии».

Ленин часто заходил в бюро, где работал Георгий. Позднее время от времени там появлялся и Сталин. Однако они не втянули шифровальную службу в их подрывную кампанию, которая была направлена против немецкой и союзнических армий и должна была повлечь за собой военные мятежи на немецком и французском флотах.

Во время революции 1905 года, а также в начале революции 1917 года во владениях Строгановых на Урале не было волнений; видимо, это можно было объяснить участием рабочих в прибыли по закону, вступившему в силу с 1902 года.

Оказавшиеся теперь в распоряжении революционеров грузовой транспорт и телефоны дали им возможность охватить своими щупальцами всю Россию и подавлять в зародыше любое организованное сопротивление.

Тургенев ещё в 1847 году сказал: «Фатализм тяготеет над Россией таким же тяжёлым бременем, как и деспотизм». Должно было пройти ещё много лет, чтобы вся страна, наконец, поняла, под чьё господство она попала, отчасти из-за своей пассивности.

Мелкие фермеры и крестьяне в Васильевском, для улучшения условий жизни которых князь Щербатов приложил столько усилий, вспоминали о нём с благодарностью. Хотя официально земля была конфискована, они пытались уговорить Георгия остаться с ними. А тем временем семнадцать из двадцати шести помещиков, чьи имения располагались по соседству, были убиты. Георгий слишком хорошо знал, что его имя стояло первым в списке приговорённых к смерти, даже если предположить, что его работа в Москве могла послужить ему определённого рода защитой. Его поездки домой становились всё более рискованными; его искали даже в пригородных поездах. Однажды соседнему фермеру пришлось столкнуть его с поезда через противоположную дверь прямо в поле. При этом он шепнул Георгию, что тот непременно должен лечь на землю и оставаться лежать так до тех пор, пока поезд не пройдёт небольшую станцию, где его уже ждали большевики, чтобы арестовать. Его отвели в стоявшую в отдалении избу, где он и его верные провожатые всю ночь просидели вокруг керосиновой лампы, прислушиваясь к шороху приближающихся шагов. Георгий вскочил в последний вагон утреннего поезда, когда тот медленно проезжал мимо станции.

Занимавшие руководящие посты в Москве большевики знали, кем он был, и, казалось, что это был только вопрос времени, когда до него дойдёт очередь. Осенью 1918 года его положение стало невыносимым, однако, постоянно находясь в страшном напряжении, он ждал до тех пор, пока не получил достоверных сведений о том, что его матери и сестре удалось уехать из Петербурга в Данию. Только после этого он начал готовиться к своему собственному бегству на юг.

Истории о бегстве, возможно, ни на йоту не отличаются друг от друга, однако то, что может казаться повторением для тех, кому не пришлось этого пережить, оставляет незаживающую рану в душе каждого человека, за которым охотились как за диким зверем.

Бегству Георгия способствовало ухудшающееся положение с продовольствием, поскольку все правительственные учреждения, включая и его комитет, отправляли на юг небольшие делегации для того, чтобы реквизировать продукты питания. Украина была занята немцами, и поэтому Георгий, один офицер военно-воздушных сил, два морских офицера и один матрос были посланы в Воронеж. Матрос был для них хорошим прикрытием, потому что большинство из них перебежали к красным. Георгий взял с собой две дешифровальные книги. Он вспоминал позже о двух больших томах с номерами 96 и 97, в которых слова были заменены цифрами. Он сжёг их где-то по дороге, но они послужили поводом для начавшегося практически сразу же преследования.

В Воронеже он разыскал бывшего инспектора Марьевки, который переехал в город. А он, в свою очередь, нашёл им проводника, которому уже не один раз доводилось пробираться через немецкую линию. Правда, сначала они сели на поезд, чтобы проехать сто шестьдесят вёрст через украинскую степь в южном направлении. Днём они прятались в деревенских избах, а оставшуюся часть пути проделывали лунными ночами в телеге. Они сняли военную форму и переоделись в штатское, хотя, в случае ареста, это послужило бы для них дополнительным источником опасности.

Их путь проходил недалеко от Марьевки. Во время своего последнего приезда сюда Георгию удалось со своими тремя борзыми голыми руками поймать волка-трёхлетку; для восемнадцатилетнего охотника это было знаменательным достижением. Когда они ехали по тряской дороге под светлым небом, усеянным звёздами, Георгию показалось, что он слышит лай охотничьих собак и снова чувствует буйное волнение той отчаянной скачки; но ни один звук не нарушал бесконечную тишину степи, кроме скрипа колёс телеги. Радостное воспоминание об охоте обернулось гнетущей подавленностью; теперь он сам и его друзья стали преследуемой добычей.

Наконец он заснул от безмерной усталости и неожиданно вскочил в четыре часа утра, когда услышал рядом немецкую речь. С чувством глубокого облегчения Георгий и его спутники поняли, что находятся в безопасности. Георгий поехал дальше, в Харьков, где у него были друзья, а оттуда он добрался до Крыма. Как оказалось, это было счастливое решение, потому что вскоре после этого Харьков заняли красные и сразу же приступили к его поискам. Эта поездка Георгия продолжалась больше месяца.

Значительное большинство населения Крыма было настроено против большевиков. Многие позднее бежали с Украины, когда её заняли красные, и пытались найти какие-то возможности для того, чтобы переправиться в другую часть России.

Георгий тоже надеялся добраться до владений своей семьи на Урале, однако ему не удалось уехать дальше Ростова. Если бы у него это получилось, он бы попал прямо в мышеловку. Вместо этого он снова поступил на морскую службу.

Георгий в Ялте

Георгий хорошо знал Ялту ещё с того времени, когда он жил у своей тёти во время японской войны. На всех виллах жили люди, потому что Крым считался вначале надёжным убежищем, местом, где можно было спокойно переждать, пока не улягутся волнения. Он часто бывал у своих живущих на побережье родственников и обещал их предупредить, если дальнейшее промедление будет становиться опасным.

В предвоенные годы императорско-русское правительство начало разработку крупномасштабного, долгосрочного проекта развития огромной империи, свою роль должны были играть и окружающие «колонии». При этом возникла щекотливая проблема в отношении бухарского эмира, который, несомненно, заслужил своими злодеяниями того, чтобы быть повешенным. Однако столкновение с эмиром могло бы повлечь за собой нежелательные последствия в отношениях с соседним Афганистаном и привести к такому развитию событий, как это было, например, во время кавказской войны, а этого необходимо было избежать во что бы то ни стало. После всех трудностей со снабжением своего флота, с которыми пришлось столкнуться Рождественскому во время его долгого пути на Дальний Восток, Россия была прежде всего заинтересована в выходе в Персидский залив. Однако считалось, что будет умнее подождать до тех пор, пока не произойдёт неминуемое ослабление английского влияния в Индии. Персия всегда была готова вести переговоры, в то время как враждебно настроенный Афганистан мог только представлять опасность в тылу любой будущей морской базы.

Результатом подобных рассуждений стало то, что эмира осыпали золотом, а в конце концов он получил возможность поселиться в роскошной вилле на Крымском побережье, где ему время от времени наносили визиты его соседи.

В хаосе дальнейших событий Георгий не мог предугадать, что станет с ним дальше.

Штаб-квартира флота Белой армии размещалась в бывшем губернаторском дворце. Расположенное на самом верху небольшого холма, это здание возвышалось над городом Севастополем, который простирался, спускаясь по отвесным склонам, до самой долины. Отсюда были видны все улицы, ведущие к городу, Малахов курган, Балаклавская бухта на севере, улица, ведущая к Байдарским воротам на востоке, а также Ялта.

Когда однажды днём Георгий сидел один в своём бюро, он вдруг вскочил от неожиданности, потому что услышал, как с французского флагманского корабля «Жан Бар» было произведено три выстрела, что означало, что все должны немедленно явиться на корабль. Часом позже в районе Малахова кургана и Балаклавы началась артиллерийская стрельба. На улицах Севастополя появились французские морские патрули; французы покидали свою штаб-квартиру на главной площади напротив Графской пристани, названной так в честь знаменитого графа Тотлебена, героического защитника Севастополя во время Крымской войны. Пристань представляла собой красивую аркаду с двумя рядами белых колонн, от которых к воде спускалась мраморная лестница.

Большевики между тем продолжали своё наступление; орудия, установленные на французских военных кораблях, стоявших в бухте на якоре, лишь слабо отвечали на их артиллерийский огонь. А англичане, проявив беспечность, переправили два орудия своего единственного крейсера «Калипсо» на землю и потащили их на линию фронта.

Западные союзники обещали верховному командованию Белой армии поддержку как на суше, так и на море. Севастополь был одновременно военным портом и крепостью; его защита имела решающее значение, если речь шла о том, чтобы удержать Крым. Однако в апреле 1919 года и без того не слишком активная помощь союзников прекратилась совсем, отчасти под давлением своих собственных правительств, отчасти под влиянием коммунистической пропаганды. Команда французского военного корабля устроила бунт под руководством матроса Марти, который стал позже депутатом французского парламента от коммунистической партии.

Под давлением союзников адмирал Саблин отдал приказ остаткам русского флота сняться с якоря и взять курс на юг, в Новороссийск, в то время как французы начали готовиться к сдаче Севастополя большевикам. Они предпочли сделать это без участия Белой армии в качестве свидетеля.

Ещё перед отъездом Саблина некоторые офицеры Балтийского флота слышали, что генерал Юденич готовится к открытию нового фронта на севере, чтобы идти на Петроград. Они просили разрешения идти в Балтийское море через Дарданеллы и Средиземное море на большой яхте «Лукулл» водоизмещением в триста тонн. А пока они оставались на месте в твёрдой решимости защищать Севастополь до конца. Последние часы их пребывания там прошли в чрезвычайно напряжённой обстановке, поскольку за их спиной французы вели переговоры с Красной армией.

Перед отплытием яхты русские офицеры присутствовали в соборе на богослужении по случаю страстной пятницы – последнем для них богослужении на русской земле.

Французский адмирал Амэт попытался побудить команду «Лукулла» спустить Андреевский флаг, но команда не сдалась. Последним жестом доброй воли с его стороны было то, что он гарантировал кораблю безопасный проход в Дарданеллы, а оттуда в Средиземное и далее в Балтийское море. Вся команда выстроилась на палубе, «Лукулл» поднял самый большой из имевшихся на корабле Андреевский флаг и покинул Севастопольскую бухту под салют французских военных кораблей. Это был последний русский корабль императорского флота, отплывший от Крымского побережья.

Для русских пасхальные праздники – символ надежды и радости, но та пасхальная ночь 19 апреля 1919 года была мрачной. Корабль был переполнен, и у молодых офицеров не оставалось другого выбора, как разместиться прямо на палубе, среди них был и Георгий. Море штормило, волны ударялись о борт, и, когда корабль стало качать, у Георгия началась морская болезнь. Один из офицеров взял на корабль огромного дога, который, видимо, уловил запах борзых, исходящий от одежды Георгия, поскольку вскоре он уже расположился рядом с ним. Взглянув на собаку, Георгий увидел, как по щекам животного катятся крупные слёзы. В своём глубоком несчастье он прижался к собаке.

Пройдя мимо Константинополя, они приплыли в порт Пирей, где «Лукулл» вынужден был остаться.

Плавание на корабле подошло к концу, каждый был предоставлен теперь самому себе. Георгий не собирался покидать Россию, но это было неизбежно, и такой ход событий поразил его в самое сердце.