Текст книги "Строгановы: история рода"

Его назначение было встречено с восторгом всеми современными деятелями искусств того времени, которые ценили его не только как “Connoisseur” (знатока) и коллекционера, но и как их друга и мецената. Время, пока Александр Сергеевич Строганов возглавлял Академию изящных искусств, было для неё исключительно плодотворным; слава Академии распространилась далеко за границы России. Граф Строганов считался у французских, немецких и итальянских коллег признанным авторитетом.

Гудону было заказано изготовление мраморных бюстов его друзей – Вольтера и Дидро; Убер Робер украсил несколько залов Петербургского дворца Строгановых фресками; Гройце и мадам Виже-Лебран стали портретистами семьи Строгановых. Мадам Виже-Лебран в своих мемуарах очень наглядно и красочно описала торжественную обстановку, в которой её 16 июня 1800 года принимали в Академию изящных искусств:

«Я заказала себе академическую форму: одеяние амазонки с коротким жакетом лилового цвета, жёлтой юбкой и чёрной шляпой с перьями. В час дня я вошла в салон, который вёл в длинную галерею. В конце галереи я увидела графа Александра Сергеевича Строганова, который сидел за столом. К счастью, я увидела среди сидевших в длинной галерее, по которой мне надо было пройти, несколько друзей и знакомых. Наконец, я дошла до конца зала, сохранив при этом “contenance” (самообладание).

Граф Александр Сергеевич Строганов произнёс в высшей степени лестное приветствие и вручил мне от имени монарха диплом члена Академии. Раздался такой гром аплодисментов, что я была тронута до слёз. Никогда не смогу забыть этого волнующего мгновения. В тот вечер многие присутствовавшие произносили хвалебные речи в мой адрес. Затем я нарисовала свой автопортрет для Академии, на котором изобразила себя за работой над картиной с палитрой в руке».

В качестве введения к небольшому каталогу своей коллекции картин граф Александр Сергеевич написал “Avertissement” (пояснение), в котором он подчеркнул, что его коллекция шедевров искусства создавалась на протяжении сорока лет. Александр Сергеевич описал те чувства, которые вызывали в нём эти произведения искусства.

«Я пишу об этом для сведущих ценителей картин, которые стали таковыми из врождённой страсти к коллекционированию произведений искусства, чтобы чувство прекрасного у них продолжало развиваться. Короче говоря, для тех, кто искренне любит изящное искусство и старается приобрести необходимые знания для того, чтобы испытать чувство радости от общения с подлинным произведением искусства, восхищаться им и уметь по достоинству его оценить.

Я написал это введение не для холодных душ, которым произведения искусства совершенно безразличны, если даже они ведут себя так, как будто эти произведения их интересуют.

Написано это введение и не для чрезмерных энтузиастов, играющих чаще всего своими чувствами, словно комедианты, и не для заумных доцентов, которые с выспренным хвастовством разглагольствуют о различных теориях, случайно ими вычитанных или у кого-либо заимствованных. Мой текст не предназначен также и для тех, кто выдаёт себя за знатока искусства лишь из холодного расчёта. Если такие и имеют сами коллекции, то для них важнее всего лишь демонстрировать их окружающим, чтобы тешить своё тщеславие; стоит им остаться одним, как они тут же забывают о коллекции.

В этом случае коллекция и её владелец выглядят как неудавшаяся супружеская пара: в обществе, на людях, они демонстрируют взаимную привязанность, когда же они остаются наедине друг с другом, то их одолевает невыносимая скука и охватывает абсолютное безразличие друг к другу.

Великий Бог, избавь нас от таких любовников без любви, от таких знатоков искусства без необходимых знаний. Они искажают вкус публики и тормозят развитие всякого искусства».

Гостеприимство графа Александра Сергеевича Строганова было настолько общеизвестно, что вошло в поговорку. Дворец, построенный Растрелли, являлся одним из красивейших зданий Петербурга. Приёмы, которые давал граф Строганов в этом дворце и в своей загородной вилле на Каменном острове, долго не могли забыть. Три монарха, сменивших друг друга на троне, – Екатерина II, Павел I и Александр I – были его гостями на торжественных обедах и балах. Один иностранец, побывавший в его дворце, написал: «В доме графа Строганова не обязательно появляться в гостиной, где принимали званых гостей. Люди, которых никто не знал, просто приходили, закусывали и уходили. Хозяин лишь вежливо просил „не заходить незнакомых ему посетителей в те покои, которые не были предназначены для гостей“».

“Servise a la russe” (угощение по-русски) – стало поговоркой. Это означало, что каждому гостю предлагалось одинаковое меню. Угощали гостей и по французскому обычаю разными блюдами – перепелами, цыплятами, дичью – всё это лежало на одном подносе. Кто сидел во главе стола, мог себе взять лучшие куски.

Когда Павел I вступил после своей матери Екатерины II на трон, он часто навещал графа Строганова. Большинство окружения своей матери он терпеть не мог, но графа Александра Сергеевича Строганова Павел неоднократно приглашал на семейные обеды в свой Гатчинский дворец. Преисполненный чувством зависти ко двору матери, Павел провёл там в удручённом состоянии тяжёлые годы.

Павел I принял графа Александра Сергеевича Строганова в мальтийский орден и пожаловал ему титул графа Российской империи. Однако и Строганову пришлось однажды испытать на себе безудержный гнев без всяких на то причин вспыльчивого и капризного монарха. Это произошло, когда Александр Сергеевич предсказал перед намеченным выездом Павла дождь, причём предсказал совершенно правильно, так как и в самом деле вскоре полил проливной дождь.

Александр I, вступивший на трон после Павла I, также поддерживал хорошие отношения с шестидесятивосьмилетним графом Александром Сергеевичем Строгановым. Его сына Павла Александровича Строганова связывала с молодым монархом тесная дружба, однако Александр Сергеевич вскоре отказался поддерживать новый политический курс Александра I. Граф Строганов был противником Наполеона и никогда не приглашал к себе его посла. Когда же Александр Сергеевич, в конце концов, однажды подчинился воле государя и появился на торжестве в честь французского посла, тот с радостью написал в одной из своих депеш: «Появление знаменитого графа Строганова, известного своей неприязнью к нам, впервые на обеде, который давал в честь французского посла граф Румянцев, было целым событием».

Казанский собор

В 1801 году Павел I назначил графа Александра Сергеевича Строганова председателем комитета, который должен был наблюдать за строительством в Петербурге на Невском проспекте Казанского собора. Участок земли, на котором строился собор, принадлежал Строгановым, он находился недалеко от их дворца. Строительство Казанского собора он поручил своему незаконному сыну архитектору Андрею Воронихину[26]26
  Андрей Никифорович Воронихин (1760–1814) был учеником в архитектурной школе Строгановых на Урале. Он был незаконным сыном Александра Сергеевича, и к нему всегда относились как к члену семьи.


[Закрыть], отличившемуся и получившему известность при восстановлении царского дворца в Павловске в 1803 году, а также сгоревшего флигеля дворца Строгановых. Снова в данном случае проявилась любовь графа Александра Сергеевича Строганова ко всему русскому: для строительства Казанского собора были приглашены лишь русские архитекторы, и, в первую очередь, ученики Строгановской школы: Боровиковский, Чебуев, Щукин, а также скульпторы Мартос, Бородеев, Шубин.

Несмотря на свою физическую немощь, граф Александр Сергеевич Строганов неоднократно поднимался на строительные леса.

Строительство Казанского собора стало для него святым делом, делом жизни, и он отдавался ему весь, тратил для этого свою последнюю энергию, свои последние силы. Поскольку средств, отпущенных на строительство Казанского собора, не хватало, он заказывал необходимые материалы на свои деньги.

Через десять лет Казанский собор был построен, и 15 сентября 1811 года состоялось его торжественное освящение. Несмотря на отвратительную погоду, старый граф Строганов принял участие в торжественной церемонии, на которую явился весь царский двор. Когда Александр Сергеевич подошёл к архиепископу, чтобы получить благословение, можно было услышать его слова, произнесённые шепотом: «Отче, ныне отпускаешь раба твоего».

Вечером в честь государя и государыни и своих многочисленных друзей был дан торжественный обед в его дворце, который по этому случаю был освещён ярко и по-праздничному красиво и с большим вкусом украшен.

Преисполненный счастья, окрылённый, граф Александр Сергеевич Строганов принимал гостей и их поздравления по случаю завершения строительства Казанского собора. На следующий день Александр Сергеевич из-за сильной простуды заболел. Его состояние ухудшилось, и через несколько дней он скончался, сидя в кресле среди своих любимых картин, висевших на стенах длинной галереи.

Ему было семьдесят три года. Эта тяжёлая утрата повергла всех знавших его в глубокой траур, и не только его друзей, писателей и деятелей искусств, среди которых он вращался, но и крестьян в его поместьях, для которых он был родным отцом.

Известный поэт Константин Батюшков посвятил Александру Сергеевичу Строганову следующие строки: «Он был подлинным аристократом, настоящим “bel esprit”, большим оригиналом, умным и весёлым человеком. К тому же он обладал редким качеством – великодушным и добрым сердцем. Его кончина безмерно огорчила меня».

Будучи приветливым и любезным человеком, он обладал весьма незначительным политическим влиянием, но именно это обстоятельство и присущее ему подлинное благочестие, которое иногда ошибочно принимают за слабость, обезоруживали на протяжении всей его жизни подстерегавших его завистников.

Он с честью служил двум государыням – Елизавете и Екатерине II и двум государям – Павлу I и Александру I, но постоянно с большим тактом и дружелюбием делал всё от него зависящее, чтобы не стать царедворцем. Он был беззаветно предан своему отечеству и преисполнен желанием воспитать эту преданность у своего сына Павла. Знания, которые граф приобрёл в молодости во время своих путешествий по Западной Европе, он использовал на благо России. Особенно примечательны инструкции, которые Александр Сергеевич давал управляющим своих имений. Граф Александр Сергеевич Строганов намного опередил своё время. Это доказывают как технические усовершенствования, которые он применил в сельском хозяйстве, так и улучшение жизни его крестьян.

Александр Сергеевич оставил после себя собственноручно написанное письмо сыну, которое он, видимо, написал задолго до своей смерти. Это письмо последующие поколения семьи Строгановых хранили в рамке в своём дворце.

«Павел, мой любимый сын. Сотни раз я внушал тебе, что днём и ночью, во все времена и в любом месте ты должен веровать во Всевышнего. Он на небе. Он всюду. Велик Он. Добродетелен Он. Я верю в Него. Ты, мой сын, должен брать с меня пример. Прежде всего будь хорошим россиянином, соблюдай законы страны, в которой родились все твои родственники. Сохрани в своей душе и в своём сердце слова, которые я тебе так часто повторял, независимо от того, является ли твоим призванием повелевать или подчиняться, при дворе или где-либо ещё. Будь добродетелен, будь чистосердечен и будь уверен, сын мой, если при твёрдой воле делать всё от тебя зависящее, можно достичь всего, что ты наметил.

Твоей целью прежде всего должно быть всё истинное, великое и прекрасное».

IV. Граф Павел Александрович Строганов 1772-1817

Детство

Павел, сын графа Александра Сергеевича Строганова от второго брака с княжной Екатериной Петровной Трубецкой, родился 18 июня 1772 года в Париже. Главной заботой родителей до возвращения в Санкт-Петербург было найти подходящего домашнего учителя-француза для их мальчика. Друзья, граф Головкин и его супруга рекомендовали Жильбера Ромма – угрюмого молодого человека, который давал уроки математики их сыну. На Строгановых произвели большое впечатление «строгость его привычек, прямота, свойственная его характеру, и приверженность науке».

Убедив его поехать в Россию вместе с ними, они подробно обсудили с Роммом, каким образом следует Павла воспитывать и чему учить. Жалование учителю и другие выплаты были определены заранее на много лет вперёд, а также сумма, которую он должен был получить, когда его ученику исполнится восемнадцать лет. Кроме того, Ромму было обещано восемь тысяч французских франков, когда он захочет уйти на покой.

Несмотря на заманчивое предложение, Ромм не сразу решился его принять. Он родился в 1750 году в городке Риом в Оверни. Жильбер был младшим сыном способного математика. После смерти отца его воспитанием занималась мать. Строгановы поместили его в своём дворце на Невском проспекте в Петербурге. В его распоряжение были предоставлены, кроме библиотеки, помещения для занятий, в которых были физическая лаборатория и коллекция минералов. Воспитание и обучение семилетнего Павла, которого дома называли «Попо́», целиком и полностью были доверены его учителю. С самого начала Ромму удалось завоевать доверие графа Александра Сергеевича Строганова, однако отношения учителя и его воспитанника складывались отнюдь не просто. Ромм был левшой с малоприятной внешностью, по которой нельзя было распознать его властный характер. Его биограф де Виссак[27]27
  De Vissac. Un Conventionel du Pay du Dome, Romme le Montagnard. 1883.


[Закрыть], питавший большую симпатию к Ромму, описал его внешность следующим образом: «Жильбер Ромм был маленького роста, у него были худые, как щепка, руки и ноги. Его угловатые движения были лишены всякой изящности, а коротко остриженные волосы, его одежда, его движения свидетельствовали об отсутствии элегантности. Он говорил утомляющим монотонным голосом, выступающий лоб подчёркивал его задумчивый вид. Он страдал в значительной степени близорукостью, и его глаза застилала пелена. У него был болезненный бледный цвет лица нездорового человека или человека, который страдает бессонницей. Лишь изредка его угрюмое выражение лица приобретало налёт кротости, озарявшей, смягчавшей черты его лица». «Однако, – продолжает де Виссак, – те, кто с ним беседовал, слыша его содержательную и поучительную речь, забывали его неприятную внешность и нескладную фигуру. Ромм особенно оживлялся, беседуя с выдающимися личностями, которыми окружал себя граф Александр Сергеевич Строганов; при этом он весь преображался, как рукой снимало его угрюмость».

Однажды Жильбера Ромма представили государыне, которая на него произвела глубокое впечатление[28]28
  См. замечания Ромма о Екатерине II в гл. II.


[Закрыть]. Ромм преподнёс Екатерине II в знак глубочайшего уважения изготовленную им самим замысловатую чернильницу: на её крышке были установлены часы и календарь, который показывал даже движение планет. Кроме того, появлялись маленькие фигурки, которые подавали бумагу, чернила, птичьи перья и воск.

Ромм отнёсся к обязанностям учителя с большой серьёзностью. Он писал отцу своего ученика: «Поскольку я отдаю себе полный отчёт о значении возложенных на меня обязанностей и желаю завоевать Ваше доверие, я посчитал целесообразным составить план, включающий три основных направления воспитания и обучения Вашего сына: физическое, моральное и образовательное. Изучив произведения Тиссо, Руссо и Локка и после многочисленных бесед с одним из моих высокообразованных друзей, я пришёл к нижеследующему выводу, о котором я Вас ставлю в известность. Я решил взять на себя роль второго отца со всеми свойственными этой роли чувствами. По отношению к Попо я буду проявлять дружелюбие, доброту, но и твёрдость. Я знаю, что у него хороший характер и многообещающие способности. Поэтому я надеюсь, что мои старания будут успешными. Я стремлюсь лишь к тому, чтобы воспитать у Вашего сына любовь к своим родителям и такие качества, которые присущи достойному человеку».

Теоретически всё это звучало прекрасно, однако в действительности всё выглядело совершенно иначе. Ожидания Ромма ни в коей степени не оправдались. Хладнокровие отца и уравновешенное терпение, которые Ромм приписывал образцовому облику Руссо как идеальному для него образу, – хотя Руссо, ни с чем не считаясь, бросил на произвол судьбы свою семью, – у Ромма всё чаще и чаще отсутствовали.

Сначала «Попо» проявил себя с лучшей стороны. «Иногда я обнаруживаю в нём задатки хороших качеств, – с полным основанием записывал Жильбер Ромм в своём дневнике. – Ему присущи милосердие, человечность и справедливость, он обладает быстрой реакцией и целеустремлённо стремится к общению с образованными людьми». Тем не менее учителю часто приходилось посылать своему ученику короткие записки, содержащие упрёки и поучения, на которые Павел должен был отвечать также в письменной форме. В то время не было ничего необычного в том, что в одном и том же доме члены семьи общались между собой в письменной форме, посылая друг другу записки. Ромм часто пользовался этим обычаем, причём слишком часто и довольно назойливо. «Для укрепления здоровья Тебе необходимо больше двигаться, заниматься верховой ездой, бегом, плаванием, участвовать в соревнованиях по бегу наперегонки, невзирая на погоду. Соблюдай распорядок дня. Не одевайся слишком тепло и борись со склонностью к размягчающей инертности, от которой Ты только тогда избавляешься, когда придираешься к прислуге или дразнишь собаку… Уже четырнадцать дней ты избегаешь меня, моей дружбы, стараешься, чтобы я о Тебе не заботился. Ты больше не просишь меня помочь Тебе в учении, не просишь моих советов, как себя вести в том или ином случае… Интересная, поучительная и необходимая деятельность, которой надлежит заниматься каждому молодому человеку, кто стремится занять в обществе соответствующее положение и стать военным, обеспечить себе продвижение по службе, кажется Тебе скучной, причём настолько, что Ты только зеваешь или даже можешь заснуть… Ты предпочитаешь изысканную пищу и сидение у потрескивающего в камине огня изучению антики, естествознания, геометрии и своего родного языка…»

Увлечённый своей любимой риторикой, Ромм, видимо, полностью забыл возраст своего воспитанника. «…Ты просыпаешься и встаёшь утром лишь в девять часов и забываешь, неблагодарный сын, о своём долге по отношению к своему отцу… Ты стал невежественным, прожорливым и ленивым и при этом ещё неискренним и крайне неблагодарным. Бедный мальчик, если ты и дальше будешь себя так вести – то превратишься в презираемого, противного человека… Видимо, я стал тебя раздражать. Я жду с нетерпением того момента, когда ты поймешь своё неправильное поведение и раскаешься… однако, ты, холодное и окаменевшее сердце, к чему же ты, собственно говоря, стремишься?»

Чтобы избежать придирок своего учителя, «Попо» старался хранить зловещее молчание. В результате Ромм обрушил на отца Павла лавину горьких жалоб.

«Большие упражнения, которые я ему задаю, требующие сосредоточенного внимания и напряжения, он не может выполнить из-за своей инертности, из-за своей лени. На положительные примеры он уже не обращает внимания, они его уже не трогают. Мои советы вызывают у него лишь скуку. С каждым днём я теряю его доверие и симпатию к себе. Он становится упрямым. Ему явно больше нравится отдавать приказания, чем что-либо выполнять самому… Ему надоели дискуссии, размышления и выслушивание различных рассуждений».

В следующем письме Ромм проявляет большее благоразумие: «Нервность Павла объясняется его половой незрелостью, вызывая приступы летаргии. Если он физически чувствителен, то в духовном отношении инертен, безразличен и невнимателен». В порыве откровения и самоанализа Ромм признал: «Мне свойственны тяжелодумие и неуравновешенность, так проявляется мой темперамент. А с годами эти качества, к сожалению, усилились, что отдаляет от меня мальчика такого склада характера, как „Попо“. Я долго размышлял об этом и пришёл к выводу, что вина за его поведение в значительной степени лежит, видимо, на мне… Мне не удаётся снова завоевать его доверие. Его успехи в русском языке незначительны. Мои личные ошибки в русском языке дают ему право на превосходство надо мной. Чтобы меня унизить, он их умышленно повторяет… Его рисунки свидетельствуют о полном отсутствии художественного вкуса. Математика, как, впрочем, и другие науки, вызывает у него скуку…»

Поскольку взаимоотношения графа Александра Сергеевича Строганова и его учителя Антуана были ничем не омрачены, он не слишком серьёзно относился к жалобам Ромма. Кроме того, граф был занят своими делами, тем более, что в этот период времени он часто находился при дворе в окружении государыни. Однако его письма к сыну свидетельствуют о его любви и заботе о нём, о его доброй и отзывчивой натуре. 20 мая он писал из Полоцка, куда он сопровождал Екатерину II на встречу с австрийским императором: «Наконец получил от Вас весточку, которую я с таким нетерпением ждал… Вы жестоки, друзья мои… Если бы Вы знали, как печалит меня Ваше молчание, Вы бы никогда не мучили меня… Однако, по всей вероятности, я несправедлив к Вам, и Вас не в чем упрекать… Вы ведь в этом не виноваты, всё дело в курьерской связи, которую Вы выбрали для пересылки Вашего письма… Я здесь сильно простудился, но не беспокойтесь – всё уже прошло. Мне помогло сильнодействующее лекарство… Наше путешествие протекает по-прежнему… Где бы государыня ни появлялась, она везде делает множество благодеяний… Мы пробудем здесь некоторое время, и, видимо, я Вам отсюда ещё раз напишу. До свидания, мои дорогие друзья. Не сомневайтесь, что я желаю Вам всего наилучшего и не забывайте меня, относитесь ко мне с любовью. С каждым днём я нуждаюсь в вашей любви всё больше.

Громкие жалобы людей, попавших в беду, убеждают меня в том, что тот, у кого есть друзья, нуждается в сострадании меньше, чем другие.

До свидания».

Спустя неделю граф Александр Сергеевич Строганов писал из Могилёва:

«Здравствуйте, мои дорогие, мои чудесные друзья. Я ушёл с бала, который даёт сейчас государыня, чтобы поделиться с Вами своими мыслями… Император Иосиф II направляется в Москву. Таким образом моё путешествие сократится на много дней… а каждый день приближает нашу встречу. Как я счастлив!

До свидания, мои дорогие друзья. К сожалению, мне придётся сейчас с Вами распрощаться. Я кладу на место своё перо, но моё сердце не перестаёт повторять, как Вы мне дороги, как я Вас люблю. Мой дорогой Ромм, обнимите моего любимого сына, моего “Попо” и любите его так же горячо, как и я. До свидания…»