Текст книги "Пока без названия"

– Все в порядке? – его тон взволновал Джоан. – Анри, что, что такое?

Там, дома в Аризоне, Эдвин и Джоан привыкли, что Анри звонил им раз в неделю по субботам, и этот внезапный звонок в четверг вечером изрядно заставил их понервничать. Впрочем, до момента, пока Анри не объяснился.

– Ничего не случилось! Ничего! Правда, все в порядке. Мне просто захотелось позвонить еще и сегодня.

– Мы очень рады! – голос Джоан чуть дрогнул, и у Анри тоже случился маленький залом, который он скрыл в покашливании.

– Ничего нового, просто все хорошо. Меня пригласили послушать еще один курс, классическая литература. Думаю сходить, возможно, мне понравится..

Разговор получился коротким, но внутренний посыл был исполнен. Тепло и благодарность, рвавшиеся изнутри, были трансформированы во внеплановую беседу с родителями, и возвращался Анри в самом лучшем расположении духа. Он искренне любовался всем, что попадалось ему по пути. Анри даже помахал взбежавшей на дерево белке, чего раньше никогда не делал. Их микромир, их студенческий городок шумел, но шумел радостно, словно готовился к празднику. Понемногу зажигались фонари, приправляя атмосферу все большим ощущением волшебного и неожиданного, что может происходить в мире каждый миг. Заметив новую вывеску, проиллюстрированную заманчивыми картинками тортов и миндальных пирожных, Анри решил зайти. Это оказалась только сегодня открывшаяся уютная маленькая кондитерская. Деревянные столики и стулья, выкрашенные в разные цвета, огромные кружки для кофе в крупный горох, запах выпечки, доносящийся из глубины, – Анри понял, что решение зайти словно венчало его недавний разговор, и внезапно для себя заказал у улыбающегося кондитера три разных пирожных, к которому ему дали еще и четвертое в подарок, упаковав их в красивую коробку.

Анри спешил к себе и думал о том, сколько простых радостей есть в жизни помимо тех, которые занимали его мысли все остальное время. Поэтому сейчас, прижимая к себе эту картонную коробку, на которой витыми золотыми буквами было выведено

«Joy`s bakery», он решительно распахнул внутри себя эти метафорические мыслительные шторы и впустил в голову свет беззаботности, пообещав себе, что просто будет есть свои сладости и ни о чем не думать.

На улице постепенно смеркалось, и глазам случайного прохожего он представился бы настоящим сказочным созданием, чья белокурая голова словно сияла в постепенно тонущем в ночи пространстве. Рубашка в сине-зеленую клетку совершенно не вязалась с его ангельским образом, но Анри бессознательно впервые надел ее, словно желая уподобиться отцу, которые носил такие всю свою жизнь.

Когда утром Анри одним из первых, как было всегда, направлялся на занятия, в нем еще оставались оттенки этого вчерашнего нетипичного для него легкомысленного чувства. Возможно, оно сподвигнуло его выяснить, где и когда мистер Вик собирается

проводить свои литературные семинары. Анри внимательно изучал огромное расписание не своего факультета, ища знакомое имя.

«О, надо же, первое занятие будет сегодня в 16.00. Я как раз успеваю после своих занятий. Даже странно, насколько все идеально, но это и правильно» – решил он. Запомнив номер корпуса и аудитории, Анри пошел к себе, но то и дело, находясь на своих профильных лекциях, он думал о том, что может ждать его после. Ровно в 15:58 он толкнул высокую белую дверь и вошел в аудиторию. Анри ожидал, что в очередной раз станет предметом тщательного рассматривания и даже желания прикоснуться к себе, но к его удивлению, никто не повернул на него головы. В аудитории находилось около пятнадцати студентов, и их взгляды были устремлены вперед. Туда, где секунду спустя, Анри с изумлением обнаружил стоящего на учительском столе мистера Вика, страстно декламирующего отрывок из Метерлинка, который Анри сразу же узнал.

Он тихо сел за свободный стол, захваченный зрелищем. Мистер Вик был хорош, действительно хорош. Его нарядом был классический ансамбль, как и всякий раз, когда Анри видел его, но сейчас словно за его спиной вилась на ветру огромная мантия, и рука, протянутая вперед, взывая к слушателям, не оставляла сомнений в том, насколько много интересного Анри сможет найти на этих уроках. Он очнулся от начавшихся было размышлений, когда услышал, как все студенты одобрительно аплодируют преподавателю, который уже спрыгнул со стола и только сейчас заметил Анри.

– О, у нас еще один участник собрания! – одобрительно воскликнул он, узнав его. Впрочем, не узнать Анри не представлялось возможным. Это все равно что однажды столкнуться с богом, и потом, во время второй встречи не вспомнить о первой.

– Ты тоже же решил присоединиться к нам? – продолжал он радостно.

– Когда минуту назад я услышал, как вы декламируете «Намерение», я пожалел, что у меня не было этой возможности раньше.

Мистер Вик мгновенно отметил, что Анри совершенно точно узнал стихотворение. Он наконец взял слово и поприветствовал всех, кто пришел на его первый семинар, извинившись за то, что не удержался начать на минуту раньше, и продолжил свое первое занятие. Анри попеременно слушал, на секунду отвлекаясь, и после сразу жалея об этом, боясь что мог в этот миг пропустить что-то прекрасное. Анри с первых минут понял, что он на своём месте. Условности спали, как тяжелый пыльный занавес, и каждый из присутствующих ощущал это. «Ощущение, что можно дышать, думать, быть свободнее, – размышлял Анри, – Здесь, кажется, принимают всех».

«Действительно, почему мне раньше жизнь не намекнула на возможности посещать его потрясающие уроки? Ведь мистер Вик наверняка ведет еще какие-то спецкурсы. Хотя я очень доволен тем, что сегодня что-то явно подтолкнуло меня к тому, чтобы в нужный момент оказать там, – набегали вечером новые и новые строчки, – Хм.

Пожалуй, приму во внимание то, что раньше я мог бы и не согласиться, сославшись на чрезвычайную занятость учебой по профилю. Но вчера, вот эта вся странность, внезапная легкость, желание снова поговорить с мамой и папой, желание купить себе кучу сладостей..это совсем не похоже на меня. Мне это нравится, пожалуй. Нравится? Но все же пугает. Или, быть может, это как раз похоже на меня? Может, на

миллиардную долю открывшийся Анри – это новая норма, и процесс будет идти в геометрической прогрессии?» – вечер его был посвящен записям о новом опыте.

Дойдя до этого вывода, Анри притих. Мысль о том, что возможно, ему еще предстоит познакомиться с самим собой, вдруг испугала его. Раньше многое, что было связано только с ним самим и собственным восприятием, было для него понятным. Но он был непонятен остальным. Сейчас же, казалось, эти процессы, оба разом, начинают разворачиваться в противоположном направлении.

– Я – это в любом случае я, – заявил в воздух Анри, и вернулся к конспекту.

Занятия у мистера Вика теперь вписались в строгий распорядок учебного плана Анри, и он готовился к ним едва ли не более усиленно, если это было возможно, чем к остальным своим семинарам. Из пришедших на первое занятие пятнадцати человек вскоре остался только основной состав из девяти студентов, включающих Анри. Это были разные, совершенно разные люди, которых Анри пока ещё совсем не знал, и для остальных был таким же закрытым. Такое положение вещей в первое время абсолютно устраивало обе стороны. Мистер Вик не переставал удивлять всех участников из собраний тем, как умело он отыскивает изумительные по силе и красоте отрывки стихотворений или поэм, и как не менее восхитительно он декламирует их на каждом занятии. Однажды, после очередных бурных аплодисментов, мистер Вик вдруг осведомился, может, кто-то из них желает сделать то же самое. Почти все студенты в группе, обдумывая каждый про себя эту идею, восприняли ее с энтузиазмом. Все, кроме Анри.

После занятия он постарался поскорее улизнуть к себе, но его сразу вычислили, попросив остаться. Идея разрасталась на глазах. Постепенно разговорившись, общим решением стало тайком от мистера Вика отрепетировать один из отрывков, но Анри наотрез отказался выступать. Ему по-прежнему казалось это совсем неподходящей затеей, ведь основным его желанием было и оставалось тихое восприятие глубины поэтических перипетий разных авторов, это особенное видение нового преподавателя. Однако остальные, внезапно объединившись, непременно вознамерились убедить его. Ранее они чаще всего опасались начинать с ним разговор ввиду его блаженного облика и мечтательно уплывшего далеко за пределы реального мира взгляда, но тут внезапно дружно начали его уговаривать не отгораживаться от общей идеи.

И тут Анри, вспомнив историю с декламацией и скрипкой в школе, предложил свою идею – задать музыкальную тему, если уж его участие так важно для остальных. Идея была принята с восторгом, а одна из девушек, Трейси, даже пообещала принести ему скрипку, на которой сама она почти не играла. Анри тоже давно не держал в руках инструмента, но полагал, что быстро вспомнит все, что было изучено когда-то.

Оставалось определиться с самым главным – тем, что предстояло читать. Анри оглядывал озабоченные лицо коллег по курсу и думал: «Все они сейчас производят впечатление тех, от чьего профессионального выбора и последующего выступления зависит по меньшей мере вопрос чьей-то жизни или смерти. Впрочем, это располагает».

Идея застопорилась. В состоянии глубокой задумчивости они пришли к выводу, что как всегда бывает в подобные моменты, идеи у всех девятерых вылетели из головы. Просидев некоторое время на подоконнике в коридоре, и не придя к общему началу,

они решили на время оставить эту тему и распрощались до новой встречи. Разумеется, они взяли друг с друга обещание скрывать до поры до времени от мистера Вика свои намерения.

– Я не знаю, что из этого выйдет, но все, что мы получаем здесь – великолепно, и настолько, что у меня такое сильное желание отдать что-то тоже..поделиться.. – сказала та же самая Трейси напоследок.

Спустя неделю не сговариваясь, все девять пришли на занятие раньше. Периодически оглядываясь, не идет ли мистер Вик, они торопливо выкладывали свои идеи. В итоге им оставалось только дружно посмеяться над тем, что каждый выбрал нравящееся ему стихотворение или отрывок, и каждый был убежден, что ничему другому его уже не переманить. Ни один из них не совпал с остальными, и в этот миг голове у Анри они разложились в идеальном порядке, чтобы дополнять друг друга. Он быстро переписал себе все названия, хотя половину из них знал наизусть, и пообещал заняться музыкальный подводкой к следующему разу. Трейси, спохватившись, полезла было в ее необъятную сумку, но тут они услышали звук ритмичных шагов преподавателя, и она испуганно спрятала гриф назад.

–Потом, после, – шепнула она Анри, и ни в чем ни бывало радостно закричала, – О, мистер Вик, здравствуйте!

Тот радостно поприветствовал всех, и открыл дверь длинным витиеватым ключом. Аудитория, в которой они всякий раз занимались, досталась им благодаря стараниям преподавателя. Он сам однажды побывав в ней, два года назад, когда только начинал свою практику, замечтался о том, что хотел бы проводить свои семинары только в месте, где само дыхание его, само его незримое наполнение будет таким же внушительным и аристократичным одновременно. Двери взмывали ввысь вместе с потолками, белые стены и белые же столы отражали прекрасно и звук, и тени по вечерам. В целом, атмосфера некоей тайны, мистики, бесконечности красоты искусства в чем бы то ни было всегда царила в этом уголке корпуса, где часто было довольно тихо и пустынно, что странно для здания университета, в котором всегда полно людей.

На вопрос, обдумали ли его студенты предложение, все разом замялись и попытались сделать вид, что еще не касались этого момента всерьез, делая отсылки на неопределенное будущее. Понял мистер Вик суть этих отговорок, как виделось Анри, или же нет, он просто перешел далее к делу, объявив, что сегодня для них он отыскал прекрасный отрывок из творчества Китса. Всего восемь строк, однако в них, как он говорил, все больше заражаясь своим же энтузиазмом, можно отыскать столько драгоценных мыслей, что им не хватило бы всего оставшегося учебного года.

Все сокурсники Анри в этой маленькой группе казались с каждым новой встречей ему все более интересными и приятными людьми, и он в который раз благословлял в мыслях талант мистера Вика объединять вокруг себя особенных личностей, каким был для них всех и он сам, добровольно приковывающий их взгляды и молчаливые или восторженные кивки. Чаще всего поначалу Анри разговаривал с Трейси, с тех пор как она отдала ему скрипку, сопроводив этот подарок словами: «Не отдавай мне ее назад, поверь, я знаю лучше».

Когда Анри, впервые за последние годы, осторожно поставил скрипку в ее традиционную близкую к его лицу позицию, и скосил глаза на струны, он на миг похолодел, подумал, что возможно, сейчас ничего не вспомнит из того, что знал ранее. Тогда, в шестом классе, внезапно поразивший всю школу своим умением виртуозно играть, Анри научился всему сам, а скрипку за пять долларов купил у кого-то проезжего, который предлагал ее на городской площади. Играть в ту пору он учился, уходя гулять в каньон, и постепенно, раз за разом и день за днем, звук становился все чище, умение все лучше, и удовольствие самого Анри от процесса все более прочувствованным.

Теперь он все еще колебался, но закрыв глаза, просто отпустил свою руку в свободное плавание. После ему уже не нужно было контролировать процесс, она сама нашла свой путь. Он упоенно играл до самого вечера, когда спустя три часа в дверь не застучали, прервав его игру грубыми окриками о том, что ему пора прекратить «этот несусветный пилеж, от которого хочется сдохнуть». Усмехнувшись такой оценке, Анри, вполне удовлетворённый своими умениями, которые как он только что узнал, полностью остались в одном из тайников его головы, закрыл глаза и удалился в мир, где он играет эту чудесную музыку уже в том самом белом, потрясающе подходящем для принятия в себя этих звуков, классе, и как красиво, четко поставленными голосами, его коллеги начинают провозглашать фразу за фразой.

«Странно! Понятия не имею, почему это занятие так волнует и терзает меня тем, что оно еще не так близко к воплощению. Это всего лишь игра на скрипке. Это всего лишь хорошее прочтение хороших стихотворных строк», – пытался мысленно разобраться в тетради Анри спустя пару дней, признавая, что идея этого вечера захватывает его ум все больше и больше.

«Мистер Вик привел в группу людей, безумно непохожих друг на друга, – продолжал он, – Они, пожалуй, все мне нравятся, да, нравятся. И при всем при этом это удивительно разношёрстная команда. У меня нет никакой близости с теми людьми, с которым я обучаюсь в одной группе по психологии. Нас словно схематично посадили в один отсек. Но здесь..здесь не так..тут словно каждой пришел по своей воле, и у каждого свои собственные цели и желания..и, возможно, надежды..», – он прервался на минуту, решив чуть позже вернуться к описанию людей, которые занимали его ум.

«Смогу ли я сблизиться с кем-то?» – думал Анри, и ему хотелось ответить утвердительно. Если их общение будет складываться так же благосклонно с обеих сторон, то это означает да. Если они не станут слишком выведывать что-либо о нем, а ему пока достаточно того, что он наблюдает.

«Трейси. Темные волосы, длинные и вечно распущенные, лезущие ей самой в глаза, но она никогда их не собирает. Ее полосатые джемперы. Наушники, спутанные даже сильнее волос. Однажды я слышал, что из них гремит определенно какая-то рок– музыка. Видимо, по этой же причине скрипка, которая раньше была ее скрипкой, теперь моя. Говорит больше всех. Трейси, которая стремится все организовать, проконтролировать и всех осчастливить.

Пол, который старается перещеголять ее в этом, установив свои правила, но в целом все это соревнование между ними происходит дружески. Эрудирован и умен, высокий блондин с непослушным вихром. Амбициозен, но это совсем не утомляет.

Камилла. В основном молчит. Какая-то печаль пережитого словно есть в ее глазах. Не думаю, что мне это только кажется. Возможно, это и есть причина молчания. Однако, если мистер Вик спрашивает ее, она отвечает так, словно у нее только что был самый настоящий диалог с этим давно ушедшим гением, чьи строки, положим, мы рассматриваем сейчас. Тогда мне кажется, будто он сам сказал ей самую суть того, что вкладывал в свои слова. Это всякий раз потрясает меня, насколько красивые сплетения фраз она выбирает для того, чтобы оформить всю суть своего ответа.

Элисон и Джеймс. Друзья детства, приехавшие учиться на одном факультете, совершенно непохожие друг на друга. Признаться, сам я нечасто смотрю на Элисон, потому что чувствую, как часто она смотрит на меня. Она вспыхивает, и говорит тихо, но слушать ее приятно. Джеймс огромный и тяжелый, громко топает и громко смеется, иногда для всеобщего веселья хватает свою тоненькую подругу в охапку и делает вид, что будет ею жонглировать над потолком, и ей-богу, у него однажды это получится.

Порой Джеймс называет ее Твигги, и он прав – ее короткая стрижка и исключительная худоба очень подходят под это сравнение.

Кристофер. Циничный, саркастичный, язвительный парень. Худощавый и, по-моему мнению, с очень благородным лицом. Странно одевается. Сегодня может прийти в шерстяном пальто и кардигане с запонками, а завтра в неглаженой толстовке с эмблемой Чикаго булс и с не менее помятым лицом, которое, впрочем, выглядит все таким же благородным. Удивительное качество. Я догадываюсь, почему он такой, но, впрочем, перейду далее.

Боб. Надо же, какая отчасти насмешка, опять это имя. Но Боб тут не при чем. Боб– тихоня, он сам так представился, вспоминая, что эта кличка намертво приклеилась к нему в детстве. Он тихий в самом традиционном смысле этого слова, и очки у него с идеально протертыми стеклами, и книги в идеальных обложках, и знания такие же блестящие. Думаю, он находит в занятиях намного больше, чем мы все.

И, наконец, Мэтт. Мэтт самый старший из нас, и про него я не знаю решительно ничего, кроме того, что он, впрочем, как и все в этой группе, обладает неординарными способностями и часто высказывает их, но его сложно описать даже внешне, он..он неуловим. Всегда выглядит по-разному, в основном носит серое, прихрамывает в некоторые дни на правую ногу. Никогда не объяснял откуда это.

И да, мистер Вик, конечно же. Энтузиаст, искренне увлеченный преподаватель, влюбленный в красоту слов, людей, мира, которую любит разыскивать среди на первый взгляд изученного. Всего на несколько лет старше основного состава, и на десять примерно лет старше меня. Конечно, обращается ко всем на «вы».

Кажется, я обнаружил себя в какой-то мере внутри социальной общности, которая принимает меня, не противясь моим правилам, и! Не думал что я скажу это – мне это по душе. За месяц до конца первого учебного года в университете, я.. – Анри искал подходящее слово – я попал в компанию», – он дописал, фыркая от смеха и продолжал посмеиваться еще какое-то время над тем, что это действительно происходило.

На очередном семинаре всей группой они договорились о репетиции в субботу, чтобы уже на следующей неделе сделать это, тем самым понять, были ли их ожидания этого оправданы.

– Где будем репетировать? – нетерпеливо спрашивала Трейси. – Все должно быть идеально, нам нужно времени столько, сколько потребуется, но моя соседка против того, чтобы я приводила к себе хоть кого-то на выходных, когда она спит целыми днями.

– Я и сам против субботы, – небрежно отозвался Кристофер, – но если вы найдете куда, я, так и быть, пойду.

– Не выделывайся, – притворно замахнулась на него Трейси шарфиком.– Я же знаю, тебе нравятся занятия и ты хочешь прочесть что-то из твоего любимого..

– Ну хватит, – прервал их Пол, – Какие у нас еще есть варианты?

– В мою комнату помещаюсь только я сам, и это не образное выражение, – объяснил Анри.

На самом деле они могли бы поместиться, если бы все вместе сели на ковёр, но к такой близости Анри не был готов. Камилла и Боб покачали головами. Мэтт, подытожив, вздохнул и сказал: «Ок, можем пойти ко мне».

– У тебя большая комната? – поинтересовалась Трейси – мы влезем все? И можно ли там шуметь?

– Можно, это ведь мой дом.

Все удивленно воззрились на него

– Что вы так смотрите? – спросил Мэтт – Я родился здесь. До субботы.

И он первым отомкнулся от группы и пошел по своим делам. Остальные еще чуть-чуть посмотрели ему вслед.

– Хмм. Я считал, мы все из разных мест, – пробормотал Пол, – впрочем, мистер Вик никогда не спрашивал вслух и не оглашал каких-то формальных вещей о нас.

«Да, именно. Он интересуется сутью, и это так воодушевляет», – мысленно продолжил его мысль Анри, помахав рукой остальным и так же намереваясь удалиться.

– Мы же не знаем адреса! – встрепенулась Трейси и бросилась догонять Мэтта, который уже скрылся из вида. Спустя пару минут, она, запыхавшись, прибежала назад, и сообщила все остальным.

– Он что, специально это сделал? – задала она вопрос, слегка нахмурившись.

Никто не ответил, все окончательно распрощались и рассыпались в разные стороны. Анри видел, как Трейси, отдышавшись, приобняла Камиллу за плечо, и защебетала с ней о чем-то, красноречиво помогая себе руками.

«Я помню таких девочек. Девушек, – споткнулся Анри на слове, не зная какое лучше из них думать, – Я опасался даже приближаться к таким, от них звонкий смех лился за милю. Хм. Для меня это всякий раз сигнализировало о том, что есть опасность нарушения границ, и я неизменно сворачивал. Однако сейчас – ничего страшного. Она просто такая, и я могу вполне позволить себе стоять рядом, не боясь быть вытряхнутым наизнанку».

Два дня пролетели. В субботу утром Анри спешил по указанному Мэттом адресу, который был написан на клочке бумаги, впрочем, он уже заучил его. Он постепенно понимал, что находился на нужной улице, и особенно понимал то, это очень и очень респектабельное место. Анри мало интересовался такими вещами, но знал, что в этом районе располагается самая дорогая недвижимость в городе. Дома были величественным и огромными, с чередой каменных ступеней перед красивейшими

резными дверями. Сады, сейчас скованные холодными местными ветрами, недвижимо застыли, однако летом они цвели разными оттенками зелени и благоухали цветами, хотя были наполовину скрыты неизменными надежными воротами.

«Неужели Мэтт живет в одном из них?» – удивлённо думал он.

Сам факт того, что Мэтт, возможно, из состоятельной семьи, ровно ничего не значил для Анри, но его даже в какой-то мере грела мысль о том, что если это правда, Мэтт никогда, никоим образом на их встречах не позволял себе намекнуть на какое-то подобное отличие между ним и остальными.

«Я ошибся, – пробормотал он спустя минуту, – Дом Мэтта не один из них, он, пожалуй,

самый красивый здесь».

Осторожно приближаясь к этой великолепной громадине, он заметил растерянного Боба, который словно хотел сжаться до крохотной точки, стоя перед этим архитектурным исполином, но увидев Анри, словно выдохнул. Они молча кивнули друг другу. Анри посмотрел на часы, которые подарил ему дед перед отъездом.

Сегодня он впервые надел их. В этот момент стрелки как по команде сместились ровно на двенадцать, и он предложил Бобу подняться и позвонить.

«На дверной ручке даже есть кольцо», – отметил Анри, но эти мысли прервали шаги по ту сторону двери. За ней отказался Мэтт, как всегда не дающий распознать те чувства, которые он носил в себе , ибо выражение его лицо было как обычно ускользающим.

«Я не понимаю, то ли он рад нас видеть, то ли надеялся, что мы не придем», -

мелькнуло у Анри в голове.

– Привет. Проходите, – однотонно сказал Мэтт и распахнул дверь шире.

В это время оттуда показалась голова Трейси. Она набрала воздуха побольше и заговорила.

– Привет, наконец-то, вы последние! Вы можете поверить в это? – тут она подтолкнула Мэтта в бок, который только прикрыл на секунду глаза от этого вмешательства, – Вы можете поверить, что за все то время, что мы знакомы, этот негодяй так и не обмолвился такими подробностями о себе? Это же самый великолепный дом, в каком я была! Правда, Мэтт, я в восторге!

Мэтт тем временем повел их в глубину дома. В нем было прохладно и сумрачно, хотя стены были светлыми и глянцевыми, и затейливая плитка на полу в холле явно намекала на то, что над домом поработал ни один дизайнер. Зеркала, картины, вазы, – все, расставленное и расположенное с безупречным вкусом, как показалось Анри – все проносилось перед его глазами, и казалось дому нет конца.

– Ну вот, – объявил Мэтт, приведя их в огромную гостиную, – Можем репетировать здесь.

Это был действительно роскошный зал, в котором по праву хоть сейчас можно было устроить прием в духе викторианских балов. Широкие окна, сейчас, впрочем, затянутые наполовину тяжелыми бархатными портьерами сине-сливового цвета, пропускали совсем немного солнца, чтобы намеренно создавать особую, намекающую на историю, атмосферу. Вся мебель была немного вычурной для обычных глаз, часто наблюдавших типичные стандартизированные интерьеры под удобство, но что низкая продолговатая софа, что витиевато раскрашенный чайный столик, что картины, присутствующие и здесь, и с которых на вошедших взирали строгие лица, возможно,

портреты основателей семьи, – все воспринималось абсолютно в унисон друг с другом. Единственное, что по-прежнему не совсем удавалось вписать в общую концепцию – это то, что известный им Мэтт всегда был частью этого, но ни на секунду не показал своей принадлежности к открывшемуся им молчаливому великолепию. Анри заметил, что в глубине бархатных кресел с обивкой насыщенного бордового оттенка, больше напоминающих троны с резными украшениями, немного неловко и практически утопая расположились Камилла, Элисон и Джеймс. Последние по традиции сидели рядом, словно в поддержку своей давней связи, а Камилла выглядела еще более беззащитной, потерявшись в помпезности. Кристофер же, напротив, смотрелся в этой камерной обстановке абсолютно в своей тарелке. Слегка ухмыляющееся выражение, свойственное ему, сияло на его лице, а пальцы тем временем отбивали такт по подушке с кистями. Секунду спустя, он уже потянулся к вазе с какими-то засахаренными цукатами и, ничуть не смущаясь, начал звучно похрустывать ими. Анри думал: «Он даже не представляет, насколько располагающими выглядят эти попытки казаться сложным и небрежным ко всему остальному». Пол стоял у окна и наблюдал за тем, какой восхитительный вид из него открывается на дорогу.

– Не слышно ни звука! – объявил он.

Да, – кивнул Мэтт, – Все сделано для удобства, – и тут же добавил, – Так что, начнем? Он указал на низкий устойчивый столик, на который было наброшено тяжелое, явно специально выбранное покрывало: «Это на случай, если кто-то захочет по примеру мистера Вика залезть на трибуну».

Все рассмеялись, с теплотой вспомнив как красиво их учитель делает это в любимой ими аудитории, и почувствовали себя чуть свободнее, разом заговорив. Благодаря передающейся пальме первенства, постоянно пребывающей то у Трейси, то у Пола, концепция вырисовывалась. Остальные семеро с нескрываемым удовольствием наблюдали за теми пиками, которые эти двое периодически перебрасывали друг другу, вовремя останавливая их в минуты, особенно накалявшиеся этим вечным соперничеством. Анри доставал скрипку.

– Начинаем? – просто спросил он.

Мэтт, которого общим решением поставили с его отрывком открывать затею, шагнул на импровизированную трибуну и прокашлялся. Утихомирив малейшие движения, он чуть поднял подбородок, вдохнул, и резко, словно совершая прыжок со стометровой высоты, с готовностью и выражением начал провозглашать вложенный в слово за словом тот величественный и гордый посыл, переданный когда-то давно автором.

Зрители замерли и распахнули глаза, неосознанно потянувшись навстречу. Спустя несколько мгновений как бы с полуслова, с полузвука, вступила скрипка Анри. Она начала звучать настолько тихо, насколько возможно, но Мэтт, продолжая читать и распаляться, мгновенно уловил нюансы рождающего в эти минуты согласованного сотворчества, и добавил полтона своему голосу. Напряжение, грандиозное напряжение росло, баланс укоренялся, скрипка смело влилась в самые эти слова, продолжавшие вспархивать в пространство вокруг них, и смешиваясь в очередной раз со звуками, словно стая птиц с воздушным потоком, готовились грандиозно спланировать. Минуту спустя Мэтт, из всех сил старавшийся довести свое дело до конца, не договорил последних строк. Он оборвал их на полпути, сделал поспешный вдох, и резко подался

вперед. Руки его взметнулись вверх и взъерошили волосы, но он этого даже не заметил. Глаза, будучи ведущими в лице, метались влево-вправо намного больше обычного.

– Черт, Анри, да это же гениально! – вскричал он куда-то вверх, и только потом повернул голову, – Я не знаю как ты это узнал, откуда, но это именно те звуки, которые, как я думаю, были вложены в эти самые слова!..

Анри доиграл. Мелодия не должна была обрываться, она словно просила его быть завершенной, и он не мог отказать. Заключительные звуки мягко растаяли в общей атмосфере. На мгновение зазвенела тишина. Остальные, раскрыв рты, все время смотрели на этот тут же сложившийся дуэт со своих мест. Спустя мгновение, они встрепенулись, вскочили с мест и бурно захлопали.

– О Боже! – оглушительно и звонко воскликнула сразу за всех девушек Трейси, – Боже, боже! Анри, как ты играешь! Да я никогда не могла ничего даже близкого по красоте извлечь из этого инструмента. А ты..ты делаешь с ним такое! И ты был прекрасен, Мэтт! Только дочитай в следующий раз до конца, не лишай нас удовольствия. О, как это смотрелось вместе, вы бы видели себя!

– Да! – восторженно подхватили остальные, – Мэтт, у тебя великолепно поставлен голос! Да отдышись ты уже. Мне безумно понравилось смотреть на вас обоих! Было просто что-то невероятное волшебное в этом объединении со скрипкой! Анри, ты прирожденный скрипач, учился, наверное, всю свою жизнь? – они наперебой сыпали комплиментами.

Но это было лишь начало. В этот момент каждый про себя начал догадываться, что это станет не просто самодеятельной репетицией, которую сами себе придумали девять любопытных и жаждущих первокурсников. Определенный волнительный этап забрезжил для каждого из них. Мэтт спустился на пол, жестом приглашая вступить на самодельную трибуну Элисон. Щеки ее стали совсем пунцовыми, когда эта миловидная девушка, уже не пытаясь скрыть этого, готовилась начать.

– Мм. Посмотрим, что приготовил Анри для тебя, Элисон, – протянул из своего кресла Кристофер, заставив вспыхнуть ее еще больше, – Сейчас как усугубишь и так свое неспокойное положение..