Текст книги "По маленьким дорожкам"

– Знаешь, что получается? – словно бы не слыша, что ему говорят, продолжил Никита. – Она с тобой и со мной одновременно спала. Понимаешь теперь что она за личность? Да вовсе и не личность, а так, проститутка бульварная.

Ермолаю стало обидно за Алису. Во-первых, он как никто другой был осведомлён в том, что девушка не спала с ним, а во-вторых, это ругательство из уст «любящего» мужчины, звучало как то особенно гадко.

– Молодой человек, знаете, в чём ваша беда? Вы совершенно не разбираетесь в женщинах. К тому же вы хам и мерзавец, – резюмировал Лопухов.

Тщедушный с виду Никита, кошкой бросился на Лопухова и вцепился ему в горло в надежде перекрыть доступ кислорода в лёгкие. Ермолай вначале немного растерялся, но потом подумал, что ему не мешало бы ещё немного пожить. Просто так, из любопытства.

Лопухов изловчился, и ударил парня по голове. Вероятно, попал в больное место, потому что Никита буквально взвыл от боли, но вопреки ожиданиям только усилил хватку. Следующий удар в пах все же немного охладил пыл ревнивца. Но Никита был не из тех людей, которые сдаются за здорово живёшь. Немного отдышавшись, пересилив боль, он попытался засветить кулаком в Ермолаевский глаз. Но левая рука Лопухова предупредила манёвр. В это же мгновение правая рука опустилась на макушку парня с такой силой, что казалось его «кочан» расколется надвое. Никита тихо скуля, обхватив «шапку лётчика» обеими руками, медленно сполз по стене.

– Дурак! – вопил Никита, – ты не понимаешь, она ведь и тебя так же бросит!

– Насколько мне известно, это ты закрутили роман с её подругой.

– Да Ладка сама мне на шею кинулась! Сказала, что ей нужно полочку в ванной прибить, ну я дурак и попёрся. А она халатик шёлковый напялила, и давай ляжками сверкать! Кто ж тут выдержит?

Ермолай вынужден был признать, что при таком раскладе редкий мужчина устоит от соблазна провести рукой по оголённым девичьим ножкам. Ну а уж дальше… Дальше как масть пойдёт.

– Ладно, всё, проехали. Кто прав, кто виноват, дело десятое. Запомни, ещё раз сюда сунешься, – окончательно башку пробью. Проваливай, пока не покалечил!

Никита, признав поражение, поплёлся вниз по лестнице, забыв воспользоваться лифтом.

Ермолай подумал о том, что ко всем его положительным качествам, можно ещё прибавить храбрость и благородство. Приятно.

Отдышавшись, пригладив волосы, приосанившись, страшно собой гордясь, Ермолай отправился сообщать о результатах проделанной работы.

Войдя в квартиру, он окликнул девушку, но никто не отозвался в ответ. Алиса обнаружилась на балконе. Поскольку свет в комнате был выключен, Ермолай нашёл её лишь по звуку. Согнувшись на балконном полу в позе зародыша, девушка, взяв самую высокую ноту, монотонно скулила.

– Ты – монстр! Зачем ты так разговаривал с Никитой?! Я всё слышалааааа!

– Но ты ведь сама…

– Что я сама?! Куда он теперь пойдёт?! Ночью! Один!

Ермолаю это всё порядком надоело.

– Да когда же это всё кончиться?! Видеть тебя больше не могу. Беги за своим Никитой, целуй ему пятки, стелись дорожкой, а он будет об тебя ноги вытирать. Дура!

И развернулся с тем, чтобы навсегда уйти из этого сумасшедшего дома. Но Алиса цепко схватила его за ноги.

– Не уходи! Я не смогу одна! Останься! Мне страшно!

– Пусти!

– Нет! Я больше не буду тебя ни в чём обвинять! Только не уходи! Иначе с балкона спрыгну.

Еромолай не сомневался в том, что Алиса может запросто сигануть с балкона. И тогда её смерть тяжким грузом ляжет на его совесть, не привыкшую к страданиям. Нет, такого удара, он точно не выдержит. Но не следует показывать истеричке, что он напуган её угрозой. Нужно как то отвлечь её от дурных мыслей.

– Я есть хочу. Ты сварила сосиски? – совсем по-будничному поинтересовался Ермолай.

– Да, – вполне адекватно ответила Алиса. – Там на плите. Ой, наверное, вода вся выкипела!

Сорвавшись с места, на ходу утирая слёзы, она кинулась в кухню. Дикий вскрик свидетельствовал о гигантских масштабах катастрофы. Но Лопухову это факт показался малозначительным. Он уже не хотел есть. Впрочем, сонливость тоже как рукой сняло.

На кухне стоял плотный густой дым. Обуглившиеся сосиски вызывающе дыбились на тарелках. Но Ермолай не стал отказываться от угощения и съел всё очень быстро, даже не поморщившись.

– Я люблю его, – вяло жуя варёно-копчёную субстанцию, проговорила Алиса.

– Зачем тогда выгнала? – без всякого интереса, задал вопрос Ермолай, с тем лишь, чтобы поддержать беседу.

– Потому что, так как Я люблю, любить вообще нельзя. Мне противопоказано влюбляться. В обыденной жизни я человек вполне адекватный, но когда влюбляюсь, становлюсь совершенно неуправляемой, жалкой. Вымаливаю любовь, ласку и внимание, словно нищенка на паперти. И конечно вызываю своим поведением только брезгливость у мужчин. Не знаю, почему так происходит. Может это какая-то патология? Может мне стоит полечиться?

– Всем нам не мешало бы подлечиться, – деликатно заметил Ермолай. —Важно помнить, что через месяц после расставания боль уляжется, через два, ты будешь всё реже вспоминать своего суженого, а через год забудешь совсем.

– Ты не понимаешь! Он такой! Он…

– Он самый лучший, самый умный, он так тебя понимает, так тебя чувствует, – продолжил Ермолай.

– Давай выпьем! – неожиданно сменила тему Алиса.

Лопухов напрягся. Насчёт выпить это он завсегда пожалуйста. Но он боялся потерять контроль над собой. А предстать перед Алисой в скотском состоянии отчего-то стеснялся.

– Вообще то я не пью, – не очень убедительно сообщил Ермолай.

– Но сегодня, сделай исключение.

По тому, как серьёзно восприняла Алиса его заявление, Ермолай сделал вывод, что внешне должно быть неплохо сохранился, и на алкоголика пока не похож. «И то, слава Богу!».

Вытащив из недр бабкиного холодильника бутылку коньяка, Алиса, предложив Ермолаю раскупорить её, а сама принялась жарить пельмени, так как другой закуски в доме не было.

Навесив на лица торжественно-печальное выражение, словно провожали в последний путь дорогого друга, напарники выпили по первой, закусили хлебушком, выпили по второй, закусили хлебушком, выпили по третьей, не закусывая, и оба не заметили, как подгорели пельмени. Когда Алиса отдирала их от сковороды Ермолай дабы разрядить обстановку, нескладно пошутил:

– А ты неплохо готовишь.

Эта безобидная фраза, вызвала новый прилив слёз и стенаний. И лишь спустя пять минут беспрерывных уговоров, Лопухов смог разобрать, что его обвиняют в откровенном издевательстве, и даже кощунстве. Не став спорить, он молча выпил почти полстакана коньяку, развернулся и ушёл восвояси.

Быть сиделкой при великовозрастной дуре, ему жутко надоело. К тому же, коньяк так хорошо согревал нутро, делал благостным и содержательным его внутренний мир, что он, дабы не расплёскивать это чувство, удалился наслаждаться им в одиночестве.

Ему не спалось. Раз пять вставал, чтобы попить воды, потом, открыв кухонное окно, курил, глядя на спящий город. Издалека слышался шум поездов, и Лопухову страстно захотелось куда-нибудь уехать. А вернее просто ехать и никогда не приезжать до места назначения. Попутчики будут меняться, угощать его водкой и своими выдуманными историями, а он будет профессиональным пассажиром слушателем.

Сидя в одних трусах на табуретке перед открытым окном, он мечтательно глядел на звёзды, вспоминая своих пассий, и вдруг до боли в сердце понял, что настоящей любви за всю свою тридцатишестилетнюю жизнь так и не испытал.

Из-за крыши дома напротив, стала побиваться серая полоса света. Утро. Это время суток Ермолай не любил. Очнувшееся из тьмы и небытия солнце, набрав силу, нагло заявит о начале нового дня, вытащит маленького тщедушного человечка на свет божий, заставит играть по дневным правилам, лишая покоя и душевного равновесия. Пора идти спать. Самое время переждать смятенный рассвет.

***

Звонок! Как давно Ермолай мечтает разделаться с ним! Изничтожить, угробить, испепелить, предать забвению. На ночь он всегда отключал телефон. Будильник безмолвствовал также по воле хозяина, а вот с наддверным негодяем не было никакого сладу. Время от времени, как правило в самый неподходящий момент, он будоражил подсознательное пространство Ермолаевского мозга, встряхивал его беспощадно и зло. И как следствие – раздражительность на весь день.

Лопухов ни на минуту не сомневался, что его домогается Алиса. Именинно поэтому, дабы смутить девушку, тем самым указать ей на бестактность, он пошёл отворять дверь, не соизволив прикрыться халатом.

Но на пороге, с большой тарелкой накрытой полотняной салфеткой стояла Люська.

– Чего это вы Ермолай Фёдорович в трусах? Никак спите ещё? —полюбопытствовала соседка плотоядно рассматривая Ермолаевскую фигуру с ног до головы.

– Благодаря тебе уже проснулся.

– А я пирожков испекла. Поешьте горяченьких.

– А чего это ты меня на вы величаешь? – развеселился Ермолай.

– Так, шутки ради, – заливисто захохотав, ответствовала Людка. – Впусти к себе то, или так и будешь на пороге держать?

Лопухов посторонился, пропуская женщину. Проходя мимо, Люська как бы невзначай прижалась к Ермолаю, затем, опустив очи долу, словно смутившись, ужом проскользнула в кухню.

– Ну и беспорядок здесь! Ты чего же это, совсем за домом не следишь? Жену выгнал, а сам такой свинарник устроил.

– Я её не выгонял, – проорал Ермолай из ванной, роясь в груде грязного белья в надежде отыскать халат. Нашёл – напялил.

Не успел он прикрыть своё бренное тело, как к нему без стука вломилась Люська.

– От таких мужиков, бабы сами не уходят. Уж поверь моему опыту! – томно закатив глазки, проворковала она.

Собственно Ермолая трудно было сбить с толку, но откровенное бабское распутство всегда выводило его из себя. Будучи многоопытным ловеласом, он догадывался о Люськиных намерениях. Неугомонная нимфоманка вознамерилась охмурить его. Пирожки естественно для отвода глаз. Но, увы, ей не повезло. Лопухов придерживался неписаного закона чести – не спать с женщинами, чьих мужей он знал лично. И хотя с мужем Люськи они никогда приятелями не были, лишь изредка выпивали вместе водочку, мысль о том, что с его помощью Николаю будут наставлены ветвистые рога, буквально бесила Ермолая. Как потом смотреть в глаза мужику? Да и Люська его совсем не вдохновляла. Нравственно высокие мысли прервал звонок в дверь.

– Кто это? – не на шутку перетрухнула Люська.

Она, как все заправские обманщицы, была осторожна и пуглива. Ермолай посчитал, что лучшего повода насолить противной бабе просто нет, и не без злорадства сообщил:

– Муж твой – Коля. Знаешь такого?

– И чего ему тут надо? – спросила Люська, покрываясь бордовыми пятнами.

– За отчётом пришёл, – продолжал фантазировать Ермолай.

– За каким отчётом?

– Его ведь часто дома не бывает. То в командировку намылится, то на рыбалку с мужиками уедет. Вот он и попросил, чтобы я за тобой следил, и ему подробный отчёт давал.

– А ты?

– Что я?

– Ты следил за мной?

– Ну, знамо дело! Не могу же я просьбу дружбана своего, кореша закадычного не выполнить.

– А отчёт? – перестав что-либо соображать, громко глотая слюну, поинтересовалась Люська.

– Что отчёт?

– Отчёт написал?

– А то! Ясное дело написал! Только куда я его подевал? Погоди, дверь открою, потом найду тетрадочку заветную.

Ермолай видел, что Люська вот-вот брякнется в обморок. Но ему совершенно не было жаль распутную бабу. «В следующий раз поостережется шашни на стороне крутить», – злорадно думал поборник чужой нравственности.

По большому счёту Лопухов не любил вмешиваться в чужие семейные дела. Но в данном случае он искренне не понимал, отчего Николай до сих пор живёт в неведении. На доверчивого олуха он как-то не похож. Ладно бы баба шифровалась как следует, а то ведь водит кавалеров прямо на дом. Неужели у Кольки ни разу не возникло подозрений? Хотя бы для понту нагрянул неожиданно, проверил. А может он знает, что супруга маленькая пакостница? Либо догадывается, да только не хочет ничего в своей жизни менять. А может он сам ходит налево, а потому сквозь пальцы смотрит на то, как резвится его подруга жизни. Лишь бы его не трогали. Вариант о том, что Коля любит Люську Лопуховым не рассматривался. Это было бы совсем за гранью понимания.

Звонок от надсады начал кашлять, кряхтеть, захлёбываться в собственных какофонических звуках. Люська, выйдя из полуобморочного состояния, обрела возможность мыслить адекватно. Вцепившись в Ермолая, она горячо, прошептала:

– Ермолай, миленький, прошу, не говори ничего Коленьке! Я больше не буду ему изменять! Честное слово! Я мамой поклясться могу! Только спрячь меня сейчас! Пожалуйста!

Лопухов сделал вид, что задумался. Его разбирал смех. Люська сейчас выглядела так комично так беспомощно. Ещё минуту назад, эта курица косила под роковую женщину, способную свети с ума любого мужика, а теперь жалкая и смиренная молит о пощаде.

– Ладно, так и быть уговорила, – смилостивился Ермолай. – Только смотри, чтоб в последний раз. Как этого козла звали?

– Которого? – выдала себя с потрохами Люська.

– Э милочка…

– Сёма. Семён Игоревич. Но это так, мимолётное увлечение. Прости а?

– Скажи Сёме, и передай другим хахалям, чтобы обходили за километр квартиру моего друга. Помни, я слежу за тобой. Если хоть одного возле дома увижу – несдобровать тебе.

– Ой, спасибо! – с жаром воскликнула Люська, и от избытка благодарности кинулась лобызать Ермолая.

Однако, поцелуй этот, никак нельзя было назвать дружеским. Неисправимая баба прилипла к губам Ермолая так, что у него захватило дыхание. «Даже если мужики действительно перестанут сюда шляться, она будет встречаться с ними на стороне. Это факт. Природу не перешибёшь», – такой вывод сделал Ермолай, отдирая от себя Люську.

Он был уверен, что за дверью сейчас стоит Алиса. Собственно спектакль с Люськой он затягивал намеренно, дабы немного позлить самонадеянную девицу. Послав Ермолаю воздушный поцелуй, Люська нырнула в шкаф и затаилась, словно её и в природе то нет.

– Они пропали! – как только Ермолай соизволил наконец отворить дверь, заявила Алиса, и без приглашения прошла в кухню.

Лопухову ничего не оставалось делать, как двинуть следом.

– Кто они? Как пропали? И куда пропали? – без энтузиазма спрашивал он, полагая, что шебутная девица в очередной раз озаботилась своими амурными делами.

– Императрица и Вовка – пропали!

– Куда? Как?! Почему?! – теперь уже кричал Ермолай.

Вопросы сыпались непрерывным потоком, и хотя он прекрасно понимал, что Алиса не способна ответь на них, глупо продолжал допытываться.

– Я не зная. Я ничего не знаю! – истерила Алиса.

– Ты же сказала, что они поедут на дачу. Ты говорила, что ребёнку необходим свежий воздух. Интересно, какой идиот это придумал? Это Вовка сказал, что ему нужен свежий воздух? – строго спрашивал Ермолай, словно в случившемся была виновата исключительно Алиса.

– Подожди, я всё объясню, – взмолилась девушка.

– Изволь, – сквозь зубы процедил Ермолай.

И плюхнулся на табуретку. Но тут же вспомнил, что в прихожей, в шкафу сидит Люська. Посторонние уши в таком деликатном деле совершенно ни к чему.

– Погоди немного, – попросил он Алису.

И плотно прикрыв за собой дверь, вышел в прихожую. Алиса, несмотря на тяжёлое душевное состояние, была всё же женщиной, и раздираемая любопытством, навострила уши.

– Всё, проваливай! – приказал Ермолай заложнице. – Иди, пока я добрый. Это не Колька. Ошиблись мы.

– А кто? – не по статусу нагло осведомилась Люська. – Любовница твоя очередная? Ох, Ермолай, Ермолай, меня ругаешь, а сам то хорош!

– Я свободный человек, – шёпотом сообщил Лопухов, волоча сопротивляющуюся соседку к выходу.

– Скажешь, когда с Ленкой жил, не гулял от неё? – всё никак не желала успокаиваться противная баба.

– Не твоё дело! Проваливай!

– Не скажи. Это как раз моё дело. У самого рыло в пуху, а мне нотации читаешь! – запальчиво проорала Люська.

Она желала сатисфакции, желала отыграться за свой испуг по полной программе.

– Эта девушка – не то, что ты думаешь, – вдруг начал оправдываться Ермолай, и тут же рассердился на себя за это. – Проваливай сказал!

– А кто это у вас там пропал?

– Котята, – открывая дверь, заявил Лопухов.

– Ну, ну. Котят как зовут?

– Проваливай! – рявкнул Лопухов, и довольно грубо вышвырнул Люську на лестничную площадку.

Захлопнул дверь и взмокший и усталый вернулся на кухню.

Алиса опять курила в его квартире! Даже не соизволила открыть окно, или на худой конец включить вытяжной шкаф. Но Ермолай желал поскорее узнать обо всех подробностях, и потому не стал делать девушке замечание.

– Все мужчины сволочи! – заявила Алиса, вместо того, чтобы начать историю пропажи Императрицы и Вовки.

Ермолая чуть не вытошнило. Предложения, начинающиеся со слов «всё» или «все», вызывали чесотку. Человек, судящий о людях по каким-либо обобщающим признакам, национальным ли, половым, социальным, имущественным, казался Ермолаю жутко ограниченным.

– И отчего это девушка, в вашей хорошенькой головке зародилась столь глубокая мысль? Сами догадались, или подсказал кто? – елейно улыбаясь, спросил Ермолай.

– Ты попользовался женщиной, а теперь, за ненадобностью, вышвыриваешь вон!

– Я попользовался? Этой женщиной?

– Ты, этой ночью. А теперь выгнал бедняжку. Извини, но я всё слышала.

Ермолай понял, что Алиса приняла Люську за его любовницу, но нисколько не расстроился. Наоборот, сиё недоразумение, его только порадовало.

– Хочу напомнить, что ты сама не раз акцентировала моё внимание на том, что мальчику, возможно, угрожает опасность, а потому, чем меньше людей будет в курсе истории, тем лучше. Или ты предлагаешь её вернуть, и рассказать подробно обо всем, что нам известно?

– Нет, конечно, – немного смягчившись, пробормотала Алиса. – Просто ты сейчас с женщиной нехорошо поступил. Можно же было деликатно проводить её, а ты буквально вытолкали бедняжку взашей.

– Эта бедняжка любит всех подряд без разбора! Она готова с телеграфным столбом обжиматься лишь только потому, что он мужского рода. Понятно?

– Нет.

– Что именно тебе непонятно?

– Зачем тогда ты с подобными женщинами дело имеешь? Неужели не понимаешь, что этим ты оскорбляешь, прежде всего, себя. Непорядочно как-то получается.

– Так, – рявкнул Ермолай озверев окончательно, – тема закрыта. Ты не вправе указывать, когда и с кем мне спать понятно? Рассказывай, наконец, что случилось.

В отличие от Ермолая Алиса проснулась очень рано, и решила позвонить Елизавете. На даче имелся стационарный телефон. Но попытки поговорить с императрицей не увенчались успехом. К аппарату никто не подходил. Затем девушка решила воспользоваться мобильной связью, но металлический женский голос талдычил без устали одно и то же: абонент временно недоступен или находиться вне зоны действия сети.

Отчаявшись, она позвонила соседке тёте Маше сидевшей на даче безвылазно и зимой и летом. Соседка поведала, что она Елизавету не видела, и вызвалась сходить, проверить на месте ли её закадычная подруга. Вскоре она перезвонила Алисе и сообщила, что в доме никого нет, ставни закрыты, дверь заперта, и, судя по всему, в ближайшие дни на дачу никто не наведывался. Вот тут то Алису и охватила настоящая паника.

– Куда они могли подеваться? – глядя на Ермолая как на спасителя, вопрошала Алиса.

– Сколько по времени занимает дорога на дачу? – деловито осведомился Ермолай.

– Часа два, это на электричке. На машине и того меньше.

– Но они поехали на электричке?

– Точно не знаю. Туда ещё маршрутное такси ходит, – вспомнила Алиса.

– Это неважно. Одним словом, они должны были оказаться на месте ещё вчера так?

– Конечно! – с жаром воскликнула Алиса. – Потом, если бы вдруг застряли в городе, ну, например Елизавете взбрело в голову сходить к кому-нибудь в гости, то я легко могла бы дозвониться ей на мобильный телефон. А так – тишина.

Ермолай задумался. Честно говоря, он и предположить не мог, куда могли подеваться Елизавета с Вовкой. Но есть только два варианта развития событий: искомые объекты отклонились от маршрута намерено, не важно, по какой причине, главное что добровольно. И второй: их просто-напросто выкрали. Кто? Да именно те люди, которых опасалась баба Галя. Ведь не зря она организовала побег ребёнка из детского дома. Скорей всего её беспокойство было не напрасно. За мальчиком проследили, и, дождавшись удобного момента – выкрали, устранив свидетельницу в лице Елизаветы. Каким образом Елизавета была устранена, даже думать не хотелось. Возможно, их вместе удерживают где-нибудь, а возможно…

Последняя мысль заставила Лопухова вздрогнуть, но он тут же одёрнул себя. Всегда, при любой ситуации, какой бы кошмарной она не казалась, нужно надеяться на лучшее. Алиса, судя по всему, слишком растеряна и напугана, чтобы делать какие-либо выводы, и это хорошо. Если бы она додумалась до того, до чего додумался Ермолай, – обморок был бы гарантирован.

– Ты должна поехать на дачу, и поговорить с соседями. Предварительно, узнай расписание электричек. И заодно узнай расписание маршрутных такси. Расспроси водителей. Конечно, если они поехали на электричке, шансов найти людей, которые бы в толчее заприметили старушку с ребёнком, равняются нулю. А вот с маршрутными такси – легче. Узнай, сколько машин на линии, кто из водителей вчера работал. Может кто-нибудь и вспомнит наших путешественников. Не забудь прихватить фотографию Елизаветы Петровны. Всё ясно?

– А ты?

– Что я?

– Ты, что будешь делать?

– Я отыщу Женю – подругу бабы Гали. Надеюсь, эта женщина сможет хоть что-то рассказать о мальчике.

– Может, мы вместе пойдем искать Женю? А уж потом отправимся на дачу? – по-детски жалобно попросила Алиса.

– Нет. Нам нельзя терять время. Мы должны действовать сразу на двух фронтах. Если к вечеру ничего не проясниться, думаю, нужно заявлять в полицию. Пропал ребёнок, и это уже не шутки.

Лопухов удивлялся сам себе. В его голосе появились командные нотки, он был собран, максимально сконцентрирован, мозг работал в усиленном режиме. Давно забытое ощущение. Тягомотина последних месяцев, отбила у него охоту мыслить решительно и здраво. Алиса, почувствовав эту метаморфозу, присмирела, и теперь воспринимала Ермолая не иначе как своего руководителя. Она даже не спорила с ним!

Евгении Фалютиной, по самым скромным подсчётам, сейчас было не менее шестидесяти пяти лет. Женщины выходят на пенсию в пятьдесят пять. Впрочем, некоторые в силу разных причин продолжают работать. Кто-то от безденежья, а кто-то просто не мыслит себя вне профессии. Но рано или поздно всё же приходиться уходить на заслуженный отдых. В шестьдесят пять, семьдесят лет, душе и телу требуется покой.

Так что по дороге в токсикологический центр, Ермолай нисколько не сомневался, что старушки не застанет на месте, но зато надеялся раздобыть точный домашний адрес.

Охрана при входе. Однако Ермолай не единожды убеждался в том, что это всего-навсего некий обязательный антураж. Охранники за целый день ничегонеделанья, трансформируются в неодушевлённых существ. Монотонность и бессобытийность в корне притупляют бдительность. Вряд ли обалдевшие от безделья парни способны противостоять натиску настоящих злоумышленников. Разве что подкрепление по рации вызвать. И по большому счёту они только шпану шугают.

– Здравствуйте, – небрежно кивнул он охраннику.

Молодой здоровый детина, не отрывая взгляда от экрана сотового телефона пробурчал что-то в ответ, и Ермолай спокойно вошёл в центр.

Ни врачи, ни медсёстры не обращали на Лопухова ровным счётом никакого внимания. Они понимали – свой. По всей вероятности принадлежность к профессии определяется на подсознательном уровне. И не беда, что здесь работали токсикологи, а Ермолай служил по стоматологической части.

Ермолай искренне радовался за коллег, так как, несмотря на то, что здание центра было воздвигнуто ещё до революции, было в отличном состоянии. В коридорах и палатах сделан хороший ремонт. Сверкающие плиточные полы, стеновые панели, стеклопакеты на окнах, и повсеместная чистота свидетельствовали о наличии мудрого оборотистого руководителя.

По опыту Лопухов знал, что в отделе кадров, служат, как правило, тётки пред пенсионного или глубоко пенсионного возраста. Работа не пыльная, вот и держаться трудолюбивые дамы за свои места до последнего вздоха. Но к большому удивлению, за дверью с табличкой «Отдел кадров» он обнаружил весьма хорошенькую молодую девушку. Милое чистое лицо, распахнутые голубые глазки, маленький ротик, в купе с ладненькой фигуркой, рождали ассоциацию со сказочным персонажем. Девушка стояла возле окна с голубой детской лейкой в руках и поливала цветы

Ермолай обозрел обстановку. В крохотной комнатушке каким-то непостижимым образом размещались три допотопных стола. На столах громоздились компьютеры, произведённые казалось в год начала строительства здания. В углу, возле большого окна, стоял железный сейф, в котором спокойно могла разместиться целая футбольная команда, вместе с тренером, а возле входа стыдливо притулился обшарпанный многоячеечный шкаф. Ремонтные работы обошли стороной тихий приют кадровиков. Но чистенькие накрахмаленные занавесочки, цветы на окнах, аккуратные полочки, заставленные разнокалиберными папками, календарь, на котором сексуальная девица в откровенном купальнике, лёжа на песчаном пляже, сулила раскрыть непознанные тайны плотской любви, создавали комфортное ощущение.

– Мне бы начальника вашего увидеть, – откашлявшись проговорил Ермолай.

Милое во всех смыслах создание не стало задавать вопросов типа: а вы кто, и зачем вам начальник. Улыбнувшись, она прощебетала:

– Какого именно начальника? Если главного врача, так Иван Степанович в командировке.

– Начальника отдела кадров, – распушив хвост, сообщил Ермолай.

– Так я и есть начальник отдела кадров, – захохотала девушка, и голосок её звонкий и чистый как родник, заполнил всё пространство малометражной комнатёнки.

– Очень приято! – искренне поведал Ермолай, без приглашения бухнувшись на стул.

Девушка отставив лейку, присела к столу.

– Компьютер сломался, вот и приходиться табель от руки заполнять, по старинке, – пояснила она, сворачивая крупноформатные листы. – Одна осталась, все в отпуске. Может, хотите чаю?

– Нет спасибо.

– Тогда я вас внимательно слушаю.

Ермолай, проникновенно глядя в глаза девушке, вынудил на свет божий огромную коробку конфет и бутылку шампанского.

– Это вам, – в голосе бархат и глубина.

– Мне?! И за что же?

Ермолаю жутко нравилась эта девушка. Она не кокетничала, не смущалась, не пыталась играть какую-нибудь роль. Нормально и спокойно вела разговор. Впрочем, в глазах прыгали бесенята. Это была не только умная, но и очень весёлая девушка. «Мужик навеки счастливым будет, если это сокровище в жёны возьмёт!», – подумал Ермолай, будучи твёрдо уверенным, что девушка пока не окольцована. Какая то она вся не обременённая.

– Простите, я не узнал ваше имя, – покаялся Ермолай.

Игра так увлекла его, что он уже забыл, зачем собственно пришёл сюда. Ведь он готовился к битве с какой-нибудь престарелой склеротично-маразматичной бабулей, а вместо этого получает сплошное удовольствие от беседы.

– Яна Анатольевна, – представилась девушка.

И вновь Ермолай мысленно похвалил её. Любая другая на её месте, наверное, представилась бы по имени. Но уж если бы и озвучила отчество, то конфузливо. Имя «Яна Анатольевна», из уст девушки прозвучало естественно и просто.

– А меня – Ермолай Фёдорович, – представился Лопухов, ожидая всегдашнюю реакцию удивления, от столь редкого сочетания имени и отчества.

Но девушка, кивнув головой, дала понять, что процедура расшаркивания завершена.

– Такой девушке как вы, конфеты, букеты и шампанское нужно дарить не за что-либо, а просто так, от избытка чувств-с. Но я каюсь, грешен – дарю из корыстных побуждений. Уж не откажите в любезности, подскажите адресок одной вашей сотрудницы. Видите ли, мой дальний родственник, когда-то проходил лечение в вашем центре. У бедолаги загорелся дом, насилу спасся, отравление угарным газом было сильнейшее, но благодаря вашим высококвалифицированным специалистам, он остался жить. Так вот, Петя просил разыскать Евгению Фалютину, и вручить ей маленький презент от чистого так сказать сердца.

– А зачем вам адрес Евгении Александровны? – искренне удивилась Яна Анатольевна.

Лопухов приуныл оттого, что поторопился зачислить девушку в стаю умников. Она глупа как все блондинки. Ведь только что объяснил, так нет, опять! Ермолай раскрыл рот, чтобы начать объяснять заново, с чувством, с толком, с расстановкой, но Яна опередила его:

– С Евгенией Фалютиной вы можете поговорить прямо сейчас. Она на своём рабочем месте.

Это была неслыханная удача! Ермолаю хотелось бы верить, что бабуля всё своё свободное время просиживает на лавочке перед подъездом, самозабвенно сплетничая. Он также не исключал, что объект мог благополучно отбыть в мир иной. Но такого удачного развития событий он точно не ожидал.

– Так что же, я могу с ней побеседовать? – всё ещё не веря своему счастью, спросил Ермолай.

– Конечно. Евгения Александровна – старшая медсестра. Её кабинет на втором этаже, крайний справа. Она должно быть сейчас у себя.

Ермолай поднялся, чтобы раскланяться, но, честно говоря, будь его воля, он не уходил бы из кабинета милейшей Яны Анатольевны ещё целую вечность.

– Получается, вы напрасно раскошелились на подношение для меня, – с улыбкой проговорила Яна.

– Сожалею лишь о том, что природная скупость и недальновидность помешали мне преподнести вам более стоящий подарок. Так что прошу прощения, и надеюсь исправить это досадное недоразумение в ближайшем будущем.

– Только пожалуйста, никаких конфет! – выдала аванс Яна. – Меня буквально заваливают конфетами! Так и без зубов остаться недолго!

– Это просто чудесно!

– Вас умиляют беззубые девушки? Однако вы большой оригинал!

– Дело в том, что я стоматолог, и в любой момент могу решить ваши проблемы с зубами. Кстати не нужно будет искать повода для новой встречи. Вот моя визитная карточка.

Нисколько не смущаясь, он протянул Яне свою старую визитку, на которой значилось, что Лопухов Ермолай Фёдорович – врач высшей категории стоматологической клиники «Жемчужная улыбка».

– Не премину воспользоваться вашими услугами, – клятвенно приложив руку к сердцу, пообещала Яна.

Распрощались они как старые добрые приятели. Ермолай чувствовал себя так, словно сбросил десяток лет. Во-первых, девушка ему действительно понравилась, во-вторых, приятно сознавать, что былая форма ещё не утрачена и молодые красотки, всё также не могут устоять пред его чарами.

В кабинет старшей медицинской сестры, Лопухов стучал громко и долго. Он уже подумал, что любезнейшей гражданки Фалютиной нет на месте, но, повернув ручку двери просто так, на всякий случай, чтобы удостовериться в своём предположении, он обнаружил, что дверь не заперта. Шагнув за порог кабинета, Ермолай не сразу сориентировался в обстановке. Он попал в тёмный тамбур, в котором была ещё одна дверь. В эту дверь он вошёл без стука.