Текст книги "Не ходи ва-банк в раю. Том I"

Богиня задумчиво покачала из стороны в сторону головой. Прошептала:

– Нет, нет, это не моя природа. Тот образ больше не приму. Даже если станет на колени… Инанна, таковой меня увидев, взяла за ниспадающие на плечи, сизой чернью отливающие пряди. Притянув к себе, прошептала:

– Дейв навязал? Ты реально влипла! Ожидай дурного, или брось его!

Эйн подошла к морской глади и стала рассматривать в отражении свой лик. Задумчиво проронила.

– Из всех образов Дейв требовал всё больше тот: той амазонки. Навязывал мне его всё чаще. А мне не нравились те огромные, раскосые, зелёные глаза и кожа… Меди цвет. Инанна, возможно, была права. Разве он смеет диктовать, какой мне быть? И тот скандал…

Прервав повествование, Эйн вновь взволнованно и нервно заходила по берегу. Жестикулируя руками, вернулась к разговору:

– Кошка, однажды, он внезапно, без приглашения, появился в хижине. Отстранил меня и гневно завопил, что обустроил все свои галактики, что скукота пришла, необходим простор, желает получить ещё! Я стала успокаивать. Он зверем зарычал! А затем…

Юная богиня прервала монолог, вскочила. Сбросила одежды, оставив купальник на себе. Приложила ладонь к губам, выкрикнула:

– Лёгок на помине. Но не он, как жаль. Всего лишь клон его, воссозданный сестрицей. Стучится в мои галактики. Впущу!!!

Кошка смотрела вслед Эйн, бросившейся навстречу двойнику Дейва. Тот появился вдалеке на берегу. Кошка засмотрелась…

«Как великолепен, – думала пантера. – Взгляд не оторвать. Бежит… Движения плавны, как при замедленном просмотре. Играет платиной натянутых струн-мышц. Строен, словно арабский жеребец. Каков отлив лучей от тела под светом солнца! И голубой блеск глаз гасит отсвет океана. Волосы – колосья из пшеницы, а золото лица, а улыбка с перламутром… Ах, что тот Давид от Микеланджело в сравнении с ним!»

Однако, при этом на загривке зверя приподнялась шерсть, нервно застучал по песку кончик хвоста. Осклабившись, пантера тихо рыкнула:

– Жаль, что нельзя ему глотку разорвать: Инанна превратит меня в гиену. И так приходится таскать кошачью шкуру.

Эйн тем временем вприпрыжку достигла прототипа Дейва. Метнулась к нему на грудь. Он уклонился и поймал её на одну руку. Привлёк к себе, поцеловал мягко в губы и резко отстранив, удерживая на своём предплечье, раскрутился, желая метнуть её как диск, или ядро.

Богиня звонко закричала, а он, не обращая внимания на вопль, бросил ввысь её, над океаном.

Она летела, пронзая облака, а ближе к горизонту началось падение. Кошка прищурилась, наблюдая её вход в воду.

Эйн тут же вынырнула и с одного толчка от зеркала воды вскочила на пенный гребень гигантской, закрученной волны. Подставив ветру тело цвета янтаря, в голубом купальнике, она, вся, вытянувшись и наклонившись вперёд, неслась к клону Дейва, являя грозный, новый лик богини. Но не той дикарки с зелёными глазами, а лучезарной, светлой дивы.

Кошка бросилась в чащобу, такие игры явно были не по ней. Заскочив на дерево, наблюдала, как огромная волна взошла на берег. Дейв разогнался и в прыжке пронзил её, тут же выплыв возле Эйн. Поднявшись на гребень, прижался грудью к спине богини, положив руки ей на живот и грудь. И моментально всё застыло. Гребень стал хрустально-синим, не дойдя до первых пальм. Пантера с облегчением вздохнула.

Юная богиня развернулась в объятиях любимого, поднялась на цыпочки и припала к его губам. Чуть погодя, с улыбкой зашептала:

– У меня для тебя сюрприз.

– Ты и есть сюрприз? Уединимся в хижине? – подмигнув, предположил двойник.

– Не рассчитывай… Пока я не созрела, когда-нибудь, попозже.

– Почему ты так боишься? Поменяешь аватар и, в подводном гроте мы…

– Нет же! Я создала ещё одну планету, быстрее, увидь её! – смеясь, схватив прототипа за руку и вознёсшись над хрусталём волны, призвала Эйн двойника следовать за ней.

Прошло лишь одно мгновение, а они уже в других мирах.

– Я назвала её планетой Эйн. В честь себя. Эгоисткой стала, – минуя звезду и приближаясь к алой, покрытой полупрозрачной мембраной огромной планете-сфере, с гордыней отчиталась юная богиня.

– Наконец-то, повзрослела. Дошло, что прежде всего надо ублажать, превозносить себя, а не старшую сестру. Планета, в этом весь сюрприз?

– Увидишь! Пробьём поверхность, словно вирус! – в ответ засмеялась Эйн.

Устремившись вперёд, они в полёте прошили насквозь мембрану живой, огромной планеты-клетки. Внутри, в прозрачной, вязкой, с лёгкой синевой воде, движение замедлилось.

Клон Дейва, плавно опускаясь в ней, словно в невесомости, с удивлением спросил:

– К чему всё это?

Эйн улыбнулась и вокруг вспыхнули пастельные тона. Огромные, весенние цветы мягкой акварели рождались рядом с ними, прохладной свежестью ласкали их тела и исчезали. Но тут же являлись новые: прекраснее, ещё нежнее, слаще в запахе и в их ощущении.

Прислонив лицо к сиреневой анютке, размером с розу, богиня вдруг взгрустнула, с губ сошла улыбка. Заговорила тихо:

– Здесь нас никто не слышит.

– Свидание, да и без надзора твоей сестры, какая дерзость, – рассматривая цветы, с сарказмом резко ответил клон.

– Они рождаются и живут мгновение, затем уходят, уступая место новым. Как люди на планете, где впервые появился ты. Тоскуешь по родным краям?

Двойник с удивлением и изучающе посмотрел на Эйн. Встревоженно спросил:

– Впервые вижу тебя такой. И вопрос… Что произошло?

Эйн напряглась и сжала губы. В мгновение мембрана планеты стала серой, цветы и субстанция исчезли. Притяжение понесло пришельцев к скалам. Пришли и резкие порывы ветра.

Они стояли на каменистом берегу. Накатывали волны, предвещающие шторм.

Эйн преобразилась внешне. Её длинный волос, в контрасте шторму, вдруг взошёл до золотого блеска, и лёгкое приталенное платье пронизали нити злата. Она застыла, глядя в океан через большой овал-пролом в скале, стоящей напротив в водах.

Двойник Дейва, ничего не понимая, крутя головой, настороженно стал озирался. Затем дёрнул Эйн за руку. С жестью в голосе спросил:

– Что за фокусы?

– Под настроение, – тихо ответила Эйн, так и продолжая смотреть в море. – Открою тайну, я к себе в постель впустила Дейва, я с ним спала.

Клон замер в шоке, не в состоянии понять. Затем зашёл и встал перед ней лицом к лицу. Заглянув в глаза и выдавив смешок, произнёс:

– Не полагал, что и для богинь психушка актуальна. Мы лишь обменялись парой поцелуев. Не раз, конечно. А! Ты грезила?

Эйн взорвалась надрывным смехом. Зло смотря ему в глаза, бросила с издёвкой:

– Дейв спал со мной, а ты обошёлся поцелуями. Ты мерзок мне, больше не могу…

Двойник почувствовал недоброе.

«Больна? Кто, богиня? Не может быть, – пронеслось у него в голове. – Желает приклеить то, чего не делал? Нет же, она меня принимает за другого… Вроде бы я – не я, а кто-то третий…».

Эйн прервала его мысли:

– Дейв от меня свалил. А ты – клон! Хотя, неверно…

– Что за шутки? Чушь не гони! Что я тебе дурного сделал? – всё ещё с надеждой успокоить и привести в чувство Эйн, прервал её двойник, отступая от неё на шаг и чуть в сторону.

Она впилась взглядом в его глаза. С хрипом заговорила:

– Боже! Что я творю. Ведь я тебя убью тем самым!

Зарыдав, присела на корточки и закрыла лицо руками. Ветер усилился, волны ожесточённо стали терзать скалы.

Двойник не осмеливался подойти к богине, боясь спровоцировать у неё припадок ярости. Развернулся в сторону океана, с каменным выражением на побагровевшем лице стал всматриваться в несуществующий горизонт.

– Повернись ко мне, – через какое-то время потребовала Эйн.

Клон развернулся, пытаясь натянуть на лицо улыбку, всё ещё полагая, что у девочки припадок. Наклонил тело, чтобы приблизиться к ней.

– Стоять! – заорала Эйн. – Нет, ты не клон. Инанна клонировала душу Дейва. В тебе всё от Дейва: память, чувства, эмоции и тело, цели, которых Дейв желал достичь. Ты копия его души. Лишь до того момента, как мы галактиками устремились навстречу. Всего лишь слепок с его души.

– С ума сошла! – зло бросил клон.

Эйн с ненавистью парировала:

– Повторяю – слепок его души. Правда ли, что ты с утра узнал о моей семнадцатой галактике? Я, как и от Дейва, скрывала от тебя её. И чтобы не проколоться, сама себе твердила, что их всего шестнадцать. Сегодня её я засветила перед тобой. А Отец давно мне дал её.

– Бог с тобой! Получила раньше, ну и ладно! Всё дело в этом? Скрывала, ну и скрывала, – с облегчением произнёс двойник.

– Не-е-т! – протянула Эйн. – Ты узнал и, как Дейв, решил ускорить ход событий. Ведь восемнадцатую, как только получу, я обрету Вселенную. Мою! А ты останешься никем, всего лишь Наместником. Тебя терзало это!

Двойник попытался что-то сказать, но Эйн вновь заорала:

– Молчи! Для меня с тобой вся жизнь, как «день сурка». По новой все твои уроки! Но не об этом. Ты решил сегодня сыграть на самолюбии моём. Зная, как я спесива! До твоего визита, узнав о новости, у тебя родилась мысль внести раздор меж сестрой и мной, на самолюбии играя. Примчался… Если б мы были в хижине, как в тот раз с Дейвом, ты бы надсмеялся надо мной, сравнив с Инанной.

Клон напрягся. Выдавил:

– Что ты мыслишь обо мне? Глупость!

– О монетах и царицах. Скажи, я голая принцесса? – с презрением процедила богиня.

– Я задумывал лишь пошутить… – бросил в оправдание клон, тут же осёкся и лицо покрылось испариной.

– Откуда знаешь? – прохрипел он.

– Тёмная материя, – не реагируя на оправдания, продолжила Эйн. – В ней все данные, всё из всей Вселенной. Она и в любом из нас, не говоря о смертных. Мы ей пронизаны. Она вбирает все излучения, идущие из нас: все ощущения, мысли, эмоции и загоняет эти данные в огромный улей-сервер.

Клон заскрипел зубами, бросил:

– Чушь! Душа у каждого одна, она бессмертна. К чему копировать? Тем более и чувства. Ведь я помню, как переживал…

Эйн перебила и усмехнувшись, пояснила:

– Нет. Душа, живущая в любом, меняет память. Если ты убил, то через десятилетие, картина в памяти совсем иная. Мол, не нападал, а защищался. Ну, а если народ свой превратил в нацистов, десятилетиями убивающих детей? В памяти события перевернутся и мерзкая душа воскликнет: «Иные не люди вовсе! Агрессивные изгои, которых надо было истребить». Изменятся в душе и представления о мире. При этом душа и вырожденцев примет за новый эталон красоты и силы.

Богиня перевела дух и продолжила:

– А в хранилище, всё содеянное тварью, остаётся неизменным, объективным, включая все события и мысли. Бог судит, дело из архива поднимая! А лживая душа, с извращённой памятью, вдруг воспоминания к реальным возвращает и трепещет перед Богом!

Клон усмехнулся:

– Эйн, скажи, это всё спектакль, розыгрыш, твой злой сюрприз? Как Инанна меня могла поднять из архива, когда им владеет Бог?

– Полагаю, Инанна самовольно поступила. Невелик проступок. Кстати, повторю, Инанна в хранилище прикрыла крышкой соту Дейва ещё ранее. Ты неполноценен.

– Давай без оскорблений. И не убедительно играешь.

– Мы с Дейвом сошлись галактиками. Дальше было очень интересно… А у тебя лишь в памяти то, что он перестал сбрасывать материю. Не ты, а он. Перед нашим с ним соприкосновением Инанна прервала резервное копирование его души. У неё не в правилах огорчать Отца. Зачем в архиве ей такую муть держать о сестре, которая под патронажем.

Клон промолчал. Эйн, поправив сбившийся под ветром волос, продолжила:

– У тебя в сознании временной провал. Ты его не замечал до сей минуты. А я терпела… Ведь ты стал повторять то, что делал Дейв! Но в постель тебя я не пускала, в отличие от Дейва.

Лицо двойника исказила гримаса. Он схватился руками за голову. Затем поднял на богиню налитые ненавистью, отражающие безумство глаза. Заорал:

– Незаполненный ничем в сознании разрыв! Вы, сволочи! У меня в памяти разрыв! Где твой Дейв? Где этот Дейв?

Эйн отрешённо ответила:

– Код пути… У меня он вымолил его. Часть из моего генома, да что уж там, и самой Инанны. После нашей ночи в близости телесной, ярчайшей, ослепляющей, как свет сверхновой, он упросил меня. Ведь видела, как он страдал. Ностальгия по Земле и невозможность вновь там побывать… Мне стало жаль его до жуткой боли в сердце…

Подойдя вплотную к Эйн, двойник Дейва, брызгая слюной, заорал:

– Дай код. Я желаю встречи с ним! Код!

Резко отстранив клона от себя, с брезгливой гримасой на лице, Эйн твёрдо заявила:

– Нет. Ты для меня – игрушка. Повторю, Инанна, чтоб я от неё отстала со своими мольбами, Дейва неполноценно воспроизвела, открыв хранилище. То бишь тебя, убогого. Но мне нужен Дейв. С тобою наигралась. Тошнит. Считал меня примитивной дурой? Ответь, зачем тебе Земля?

– Зачем мне Земля? – зарычал двойник. – Так подумай, кто вы, а кто я? Но чем я хуже? И власть Инанны надо мной. А я хочу стать Богом! Не Земля, а геном Инанны нужен! Земля – предлог лишь. Я заманю её туда, зная, что там сделать. И ты мне откроешь путь.

Эйн ударила двойника в грудь. Он пошатнулся, сделал несколько мелких шагов назад, чтобы удержать равновесие. Не справившись, упал в воду. Тут же вскочив, бросился к Эйн с криком:

– Остановись в своём безумстве! Будем вместе! Дай код! Дейв на Земле? Он там! Если мы с тобой объедим усилия, то твоей сестре несдобровать. Я и его, и её убью, миром править будем! Код!

Юная богиня резко выбросила руку в сторону клона. Того подбросило в воздухе и понесло в сторону пролома в скале.

Она наблюдала, как двойник ударился о выступающие камни. Но не сполз, а завис на них на одной руке. Подтянулся, закинул затем ногу на выступ. Прижавшись всем телом к граниту, оглянулся на богиню со звериным оскалом.

Эйн махнула рукой вниз, клона сбросило в водоворот. Уйдя в воронку, он через секунду вынырнул и взобрался на валун.

«Ведь он не жил, был в колбе, а как цепляется за жизнь. Кусок резервного сознания другого, из консервной банки извлечённый. И тоже желает Богом стать…» – пронеслось в сознании Эйн.

И в этот момент что-то ужасное, напоминающее то ли стаю летучих мышей, то ли скопище неописуемых насекомых, с невероятной скоростью пронеслось вдоль наружной стороны надводного грота.

Эйн ничего не успела ощутить и понять. Осмотрелась вспять времени, зло процедила:

– Не может быть! Откуда это здесь, у меня?

Двойник, не видя неведомого, ощутил интуитивно суеверный страх. На его лице сначала проявилась тревога, затем – гримаса ужаса.

В следующее мгновение, уже между скалами и берегом, молниеносно промчался плотный чёрный вихрь. Это существо было размером со скалу…

Увидев жуткий образ, Эйн, от пришедшего гнева, заскрипела зубами.

Огромная обугленная чёрная голова трёхлетнего ребёнка с пылающей магмой внутри, сочащейся из глаз, огненными развевающимися волосами пронеслась меж скал. Застыла на секунду над клоном и тут же метнулась к нему, затем исчезла. Валун от жара оплыл и покрылся багровыми отсветами.

Огромная обугленная голова застыла над клоном Дейва

Богиня властно выкрикнула:

– Стой, дрянь! Кто ты, откуда, как могла здесь появиться? Сюда, немедля!

Эйн смотрела в горящие глазницы огромного сгоревшего лица девочки, зависшего над ней. Ждала ответа.

Зазвучал гортанный отзвук голоса ребёнка:

– Я – девчушка. Сброшена жрецом народа в вулкан, в пылающее жерло. Зомбированные толпы на площадях в экстазе просили у вождя жертв для Дейва, чтобы тот принёс войскам успех в походе за рабами. Ведь Дейв – бог нашего народа.

Эйн погасила смятение и вновь спросила:

– Говори! Как же ты посмела здесь с ним расправиться?

– Меня сюда Вселенная прислала. Она сказала, что Дейв и его двойник – отродье из клана демонов.

– Где сам Дейв? – вскричала Эйн.

– Сам Дейв пробил проход на Землю. Ушёл через туннель. Я убеждена, что он там.

– Почему?

– Дейв, на планетах тёмных, не доступных простому взору, выращивал из детских душ демонов под стать ему. А тех, у кого проявлялись зачатки совести, он в крематориях сжигал. Таких миллиарды. И я средь них. Кометами мы мечемся меж материи по всей Вселенной. Только Млечный Путь для нас закрыт. Дейва во Вселенной из наших никто не видит, значит – на Земле.

Обугленная девочка замолчала, а затем взмолилась:

– Отпусти меня! Не держи! Мне надо возвратиться туда, где стонут души подобных мне. Нам легче вместе.

– Лети, – с хрипом выдавила из себя Эйн. – Туннель на Землю… Вы видите его?

– Нет. Но знаем, что он уже закрыт. С Земли умолкли вопли. Там тоже…

Эйн прикрыла лицо руками. Перебила, надрывно говоря:

– Лети к своим. Клон сгорел в тебе?

– Нет. Его сознание изъяла тут же из меня Инанна.

Эйн до боли сжала зубы: поняла, что лишь пешка в чужой игре.

Беседа с Альфрамо

Энрике по-новому увидел доставленного к нему фармацевта Королевского двора Альфрамо. Этот широкоплечий, наряду с этим стройный, значительно выше среднего роста молодой мужчина лет тридцати теперь не казался ему прислужником двора. Сейчас он увидел в нём явного врага из-за потери власти над ним. В глазах инквизитора он стал походить на видавшего виды, закалённого штормами и экваториальным зноем, готового принять бой, капитана корабля.

Энрике передёрнуло от решительного прямого взгляда этого, наполненного физической мощью и внутренней силой, человека.

«Да. Ныне он передо мной совсем, совсем иной, – оценивал арестованного Энрике. – Где его услужливая улыбка, с которой он с благодарностью принимал золото за свои услуги? Собственно, сейчас от аптекаря в его облике не осталось абсолютно ничего прежнего. Интересно, интересно…»

Ещё раз осмотрев Альфрамо, инквизитор с раздражением отметил:

«Не замечал его природной силы, воли. Значит грек? Нет, славянин, как не замечал? В Афинах, Константинополе их немало. Рождает же таких природа. Ещё и награждает незаурядным умом. Одет с иголочки и имел доступ к моему здоровью, да и королевы, как camerarius1212
  Сamerarius – в данном контексте – заведующий делами римских пап, имеющих доступ в их покои и ключи от них (прим. автора).


[Закрыть] к покоям папы. Франт-силач в чёрном блеске. На месте короля я держал бы его подальше от Катарины. Таким она может и увлечься…» – пронеслось в уме у Энрике.

Инквизитор знал и другое: порой во внешне сильной, мужественной натуре скрывалась трусливая душа. Довольно часто у него на допросах наглый взгляд самоуверенного подозреваемого вдруг тух, наполнялся безысходностью, а затем раздавался тихий сап. И сейчас инквизитором завладел азарт укротителя. Возникло желание сломать, истоптать неукротимого врага за пару минут. О происхождении Альфрамо, ядовитых настоях Иосифа инквизитор решил пока молчать. Ведь, тогда не сможет отпустить. И схватка с дьяволом? К ней Энрике явно не был готов. А вещий сон всё более походил на явь, реальность.

Альфрамо же, не понаслышке знающий всю суть королевской рати, обдумывал тактику своей игры. Он считал с лица Энрике и вспыхнувший внутренний гнев молодого тирана из-за не отведённого от него холодного взгляда, и желание Энрике быстрее разделаться с ним.

«Неужели каким-то образом обо всём узнал? Или нет? Сразу отправит к палачам, которым надо лишь признание в содеянном и ничего более? Или пожелает насладиться вдоволь писком жертвы, забавляясь словно с мышью, придавливая и запуская нежно в тело когти? Знает ли о замысле Иосифа? Тот, возможно, бахвалился перед своими? Да, нет. Может, вообще что-то совсем иное. Энрике ждёт чего-то от меня? Ведь взяли и приволокли абсолютно молча, без объяснений. Здесь, у себя в рабочем кабинете, он никогда, никого не допрашивал. Надо быть спокойнее», – прокручивал мысли у себя в голове Альфрамо.

Инквизитор, переборов внутренний гнев, начал весьма любезно:

– Альфрамо, Королевский двор почитает твои заслуги в медицине. Не только варишь снадобья, но и с большим успехом врачуешь. Королева как-то заявила, что ты чуть ли не превзошёл дядюшку Иосифа. А ведь он был лучшим. У неё к тебе доверия больше, чем к покойному. Правда, что ртуть вовсе и не лечит?

Альфрамо сухо заговорил:

– С позволенья королевы, под её присмотром, я пять лет проверял, без огласки, это на привезённых из Африки обезьянах, давая одним ртуть в малых дозах, другим – в значительных. Не прошло и трёх месяцев, как последние сдохли, другие – через год, а тем, которым давал ещё в меньших дозах – чахнут, но живут. Ртуть – яд, но убивает медленно.

– Хм. Обезьяны. Почему не на рабах? Человек подобен обезьяне? – вопросил Энрике.

– Рабы… Они ведь люди. Как можно их травить? У меня разрешение Рима на право резать трупы. Я выяснил, что у обезьян все органы аналогичны. Только душа не та, так я мыслю.

– Альфрамо, ты рабов причисляешь к людям? – слащаво спросил Энрике.

– Повторю, я гуманен, – ответил Альфрамо.

Энрике взял со стола бумагу с доносом. Приблизив её к глазам, испросил:

– Боишься Бога?

– Нет, Ваше Высокопреосвященство! Чту и заповедям следую.

Энрике не сдержался, приподнялся в кресле, чтобы заорать. Проскочила мысли, которая готова была вырваться из его чрева:

«Рабов жалеешь, а меня, избранника Божьего не предупредил, что маран, которому плачу, на тот свет меня решил отправить?»

Но неведомая сила, резким ударом в грудь, отбросила инквизитора обратно в ложе. И в этот момент он увидел тень за спиной Альфрамо. Тот самый призрачный дьявол в вуали стоял за пленником и держал над его головой ладонь.

Энрике закашлялся и тут же уже шипящим тоном продолжил:

– Но, если чтишь так заповеди, кто позволил тебе прибегать к услугам дьявола? Получить из капли ртути слиток серебра? Ты можешь утверждать, что Господь помог тебе? Господь, а не дьявол?

Фармацевт ложно изобразил смятение. На душе же отлегло. Он понял, что кто-то всего лишь сочинил на него донос. Вызвав у себя страдальческую гримасу, Альфрамо тут же возгласил:

– О, Ваше Высокопреосвященство! Это был лишь фокус! Ведь я затем всем разъяснил смысл его. Донос ложен. Ранее серебро изначально я расплавил в котле, при остывании распределив тонко по стенкам, днищу. Оно застыло. Затем натёр его тонким слоем свинца, закоптил немного. Уже в подготовленный к фокусу котёл, при народе, бросил пару капель ртути. Под огнём она испарилась, а частицы свинца, расплавившись, осели. Со стен стекло и серебро. Много серебра! Малая доля свинца осела на самом дне, да и смешалась.

Выслушав, Энрике зло бросил:

– Альфрамо, Бог тебе позволил создать чудодейственные настои. В тебя верит Королевский двор. Уверовал в то, что Господь милостив к тебе и вознаграждает тебя за труды. Это так?

– О да!

– А советовал ли тебе Бог разубеждать в вере в него же честных католиков? – протяжно спросил Энрике.

– Нет! – кратко бросил Альфрамо.

– Но все были поражены рождением благородного металла. Рождением из ничего! Из капли ртути, как пишут в доносах, был получен килограмм серебра! Они восприняли это, как колдовство. Посчитали промыслом дьявола. Одни лишились чувств, другие пали в молитвах! Ты видел, что произошло?

– О нет! Объясняя фокус, я созерцал лишь котёл, ожидая, когда скроется свинец, заглядывая под попону, укрывающую его. На публику не смотрел, она была в дыму, который я пустил старательно, – солгал Альфрамо.

Наклонившись вперёд, направив перст на Альфрамо, Энрике зло заявил:

– Дьявол проник в твою душу, подвиг тебя на этот злой обман и вселил неверие в души христиан во всемогущество Всевышнего! Да и лишил тебя разума, ты этого не отрицаешь? Ведь, без меня, ты так и не смог понять, что учинил.

– Дьявол не посещал мою душу, я верен Богу и Христу, – спокойно и уверенно возразил Энрике.

– Значит, ты утверждаешь тем самым, что именно Бог сам подсказал тебе эту идею, чтобы вселить неверие людское в себя самого же – Бога? Либо это мог сделать только дьявол? Отрицая вселение в тебя дьявола, ты выставляешь Господа глупцом! Ты возводишь, здесь, у меня, хулу на Господа? Ты полагаешь Всевышнего глупцом? Дьявол лишил тебя логики и разума! Но Господ велик и через слуг моих направил тебя ко мне для истинного раскаяния. А ты стоишь на своём? Это лишь подтверждает, что в тебе дьявольская сила.

– Возможно, ты и прав, – потирая лоб, задумчиво проговорил Альфрамо. – После твоих разъяснений я понимаю, что поддался власти дьявола, в молитвах я искуплю этот грех!

– Готов ли ты дать клятву?

– Да простит меня Всевышний, Святой Престол и ты, Великий инквизитор!

– Дашь клятву перед трибуналом и готовься к допросу! Сейчас же я передам тебя слугам Господа для изгнания из души твоей дьявола!

– Я же раскаялся, я признал свои заблуждения! Ты исполнил то, что Бог желал, – грубо возразил Альфрамо.

Энрике вздёрнулся в кресле и тут же осел: тень «дьявола» вновь возникла за спиной Альфрамо. В своём сознании Энрике услышал голос из ночи:

«Довольно с ним. Если продолжишь, то он укажет, что дьявол в тебе. И докажет. Тогда придётся мне тебя убить, ведь он докажет. Не путай мне мою игру. Но пойду тебе навстречу, пусть из него „изгонят дьявола“, только мягко. Затем отправь его домой».

Энрике, схватившись за виски, тупо посмотрел на фармацевта. Затем вызвал дежурных офицеров и секретаря трибунала. Одной фразой отдал Альфрамо под арест. Как только офицеры вывели задержанного, обратился к секретарю трибунала:

– Мне подсказал Всевышний, что он раскаялся. Однако, проведите обряд изгнания беса, только весьма аккуратно. Не навредите, ведь он лечит королеву. Чтоб затем она вам кости не истёрла на муку для псарни. Я уже подавил в нём дьявольскую силу моею волей, не усердствуйте, он мне будет ещё нужен.

Оставшись один, боязливо осмотрел высокие своды зала, утопающего в роскоши. Мебель, собранная со всех концов света, отливала золотом, чистым блеском слоновой кости и лазурью живописных пейзажей, резко контрастировавших с красным деревом, в которое они были вписаны. Тень дьявола нигде не проявлялась. Энрике задумался.

«Всего лишь несколько вопросов и он попал в ловушку. Из приближённого Катарины – в моего раба! Своими оправданиями он искусно загнал себя же в угол. Для трибунала – созревший фрукт. Но…»

Энрике встал и заходил по залу. Раздражённо зашептал:

– Но он готов был плюнуть мне в лицо, как тот маран. Какого чёрта здесь появился дьявол? Ну нет, я устою, ведь Бог со мной.

Встал, поправил дзукетто, расправил широкий фиолетовый пояс, плотно облегающий дзимару, встряхнул накидку, подшитую к сутане на плечах. На лице проявилось неудовольствие и некая внутренняя брезгливость. Этот фиолетовый цвет, указывающий на сан архиепископа, его уже раздражал. Мысль о яркой, красной кардинальской шляпе посещала в последнее время всё чаще. А здесь эти протесты папы…

«Плевать хотел на его протесты. Как вообще Рим мог ввести параграф? Инквизитором до сорока назначать нельзя? Что, лишь в сорок лет приходит мудрость?» – завертелось с раздражением у него в голове.

Подойдя к книжным стеллажам, достал один из трактатов. Пролистав, с пренебрежением отбросил на пустую полку. Зашептал:

– Как я провёл допрос? Альфрамо сам себя приговорил к костру. Если бы не дьявол… А что вот в этих книгах, пособиях? Сплошное словоблудие! И писали старцы! Кто возвеличил этих авторов, ума лишившихся?

Подойдя к столу, схватил бумаги из Рима. С усмешкой заговорил:

– Протесты шлёт лишь потому, что Сильву с должности убрал король. Нет, денег не увидит. Но что он кроме протестов может предпринять?»

Остановившись на этой мысли, поручил вызванному им секретарю:

– Лойола заслал к нам новых ищеек-иезуитов, с которыми мы ещё не поработали достаточно. Желают найти скверну в работе трибунала. С этого момента подбирай на допросы достойных квалификаторов. Понятых – из угодных народу монахов!

– Ваше Высокопреосвященство! Позволите ли сообщить некую весть?

– Не ко времени! – не желая погружаться в лишнее, ответил инквизитор.

– Но возможно, она имеет отношение к основному делу о заговоре еретиков против короля и Вас, – упорствовал секретарь.

Архиепископ молчал. Тем самым дарил возможность секретарю доложить. Тот с поклоном продолжил:

– Лекарь из Королевского Госпиталя Всех Святых Иосиф, который лечит Вас, передал через меня Священному трибуналу в дар девятьсот крузадо. На мои вопросы о чистоте его помыслов ответил, что рад служить Господу. Никаких привилегий за это пожертвование прямо не испросил.

Энрике заскрипел зубами, осмотрелся в поисках дьявола. Не обнаружил. Выдохнул. Заговорил:

– Я ему платил, а здесь он решил? И сумму в тысячу раз более? Ничего не испросил взамен? Приличны, чрезмерно приличны деньги! Откуда у него? Заговор иудеев? Те самые? Ты смог постичь, что замыслил этот пёс?

Низко поклонившись несколько раз, секретарь тем самым подтвердил, что это так.

– Хитёр и изворотлив. Говорил много, восхваляя Ваше Высокопреосвященство. Я, во всей суровости истребовал от него чёткого ответа, как же он лично ощутил на себе Ваше благородство и благочиние.

– У меня истекает терпение, в чём суть?

– Он мне заявил в ответ, что по Вашему велению весьма благосклонно в сей день разрешается судьба его возлюбленной – Арии, с которой он помолвлен. Ваш перст, приложенный к бумаге, отправил её под домашний арест, а не запер в монастырской келье, средь прочих со смрадным дыханием, харкающих кровью. Добавил, что возносит в честь Вас молитвы к Богу, а за Ваше нисхождение к его двоюродному брату, к коему не применялись доселе пытки, готов вновь пожертвовать и довольно много. Он верит в Вашу милость.

Энрике застыл. Щёки густо побагровели. Вновь воспоминания. Всплыл образ милашки Арии, только что сделавшей последний шаг из детства в юность. Её свежесть, кротость. Он не смог устоять тогда перед соблазном… Согрешил, обет нарушив. Но замолил, ведь она безропотно, как бы сама желая, под него легла.

«Так вот за что Иосиф решил отправить меня на тот свет… Но Ария сама меня и совратила. Своей боязливостью и кротостью. А дальше… Хм, ангелок. Хотела и хотела. Нет, не в ней всё дело. Она сама умоляла, чтоб даже и намёка не случилось», – оправдывая и успокаивая себя, мыслил Энрике.

В следующий момент сквозь зубы, жёстко сжав челюсти, зашипел:

– Иосиф лечит меня и короля. И в тоже время он открыто сочувствует двоюродному братцу-заговорщику? Не родному! Как просто это показал! Как посмел? Но ведь среди иудеев идиотов не найдёшь! Тем более, среди таких, как он, втёршийся ко мне в доверие! Но знай, он пытался травить меня! Мне об этом стало известно лишь сегодня. Полагает, что медленно, изощрённо убивает!

Глаза секретаря округлились, на лице отразился ужас.

Инквизитор продолжил:

– Считает, что травит. И вдруг столь жертвует? Он желает замести следы, мол настолько был благодарен Церкви за возлюбленную, что жертвовал… Вот и аргумент для оправданий.

С этим вопросом упёрся взглядом в секретаря.

– Решил ускорить ход событий по отравлению, а себя, перед этим, обезопасить. Для суда, для присяжных, такие деньги Церкви – весьма весомая причина оправдать, – задумчиво произнёс тот и тут же заслонил себе рот ладонью, боязливо взглянув на инквизитора.

– Точно, – ткнул в секретаря указательным пальцем Энрике. – Но его лекарства сначала пробует слуга. С раннего утра, а я пью их только к вечеру. Возможно, будет новый яд, не в лекарстве. Новый яд…