Текст книги "Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь"

Наталья закрыла лицо руками. Алексей подвинул свое кресло и осторожно обнял ее за плечи. Она не отстранилась, только замерла. Плечи ее вздрагивали.

Господи, подумал Алексей, сколько же ей пришлось пережить! А тут еще я со своими подозрениями.

Наталья отняла руки от лица, судорожно открыла сумочку и достала носовой платок. Аккуратно промокая слезы, она пыталась улыбнуться.

– Спасибо вам, Алексей Николаевич, – с трудом проговорила она, – постараюсь взять себя в руки. Извините меня. Будем слушать.

Он перестал ее обнимать и удивился той нежности, которую вдруг испытал только что. Надо же! Он думал, что ни к одной женщине у него больше не будет никакой любви. Никогда! А вот надо же!

А голос заполнял все пространство, улетал ввысь и пел о великой любви, которая, как известно, дается только избранникам богов.

Алексей с тревогой всматривался в лицо Натальи. Она сидела к нему вполоборота, и он видел только ее правую щеку. Но, судя по щеке, вроде все было пока нормально. Он отодвинул свое кресло и постарался вглядеться в зал и в действие на сцене. В зале публика неотрывно смотрела на сцену, некоторые даже подались вперед, видимо, чтобы лучше видеть. А на сцене был балет. Под этот дивный голос танцевали двое. Они то сливались под струящиеся звуки, то расходились в разные концы сцены. И казалось, что голос и танец неразрывны. Наталья сидела теперь с напряженной прямой спиной и неотрывно смотрела на сцену. О чем она думала? О сестре? О себе? И опять пришло это чувство, когда теплеет в груди, хочется заслонить ее от всех, защитить от всего зла мира, взять на себя все ее беды.

Голос звучал, на сцене менялись декорации и танцоры, выходили знаменитые певцы и тоже что-то пели. Алексей слушал и смотрел во все глаза. Он был, что называется, на службе, но одновременно он был счастлив от музыки, от почти нереальной близости Натальи, от этого волшебного вечера. Наконец, объявили антракт. Наталья посмотрела на него вопросительно:

– Мы не пойдем прогуляться? – Наверное, нет.

В ложу постепенно собрались родственники. Женщины прятали покрасневшие от слез глаза, мужчины были серьезны. Наталья встала и взяла Алексея под руку. Это было проделано с такой естественностью, что никто, казалось, ничего особенного не заметил. Просто взяла под руку, что тут такого? Алексей приосанился и встал спиной к зрительному залу, закрывая Наталью от всех.

Полина подпрыгивала, вертелась на одной ножке, видимо, устала сидеть неподвижно.

– Девочки, может быть, шампанского? – лихо подкручивая воображаемые усы, спросил Анатолий.

Шампанского никто не хотел.

– Вот минералочки бы, – робко попросила Машка. – Да, газированной, – подхватила Танюша.

– Саш, устрой, – вынимая бумажник и отдавая его брату, распорядился Анатолий.

– Как вы тут? – Маша с интересом оглядывала ложу.

– Хорошо, – ответила Наталья, – а вы там как?

– И мы хорошо, – гордо сказала Полина, – Маша собралась плакать, а дядя Толя ее утешал.

Попили минералочку, поговорили ни о чем, постояли, посидели. Настроение у всех было, как бы это сказать, напряженное. Для всех зрителей это просто был вечер памяти, а для них – семьи – вечер памяти родного человека. Есть разница. Почтеннейшая публика вернется домой к привычным делам и будет вспоминать приятный вечер, знаменитых людей, встреченных в театре, музыку, которую не так часто удается слышать. А у родных еще долго будет щемить сердце и болеть память, всколыхнувшая горькую волну воспоминаний.

В ложу вошел немолодой человек, и Наталья вдруг бросилась ему на шею.

– Андрей Федорович! Я думала, вы меня забыли! – Как же тебя можно забыть, маленькая красавица? Это ты перестала ходить к нам в театр.

– Я не могу, слишком многое здесь напоминает Ольгу. – Да, – сказал он задумчиво, потом встряхнулся и более оживленно спросил:

– А где дочка?

– Да вот же она. Полина, иди сюда.

Полина выглянула из-за спины Алексея. – Я тут.

Андрей Федорович подхватил Полину на руки:

– Малышка моя, – сказал он, гладя девочку по волосам. – Наташа, тут люди из Италии хотят взглянуть на тебя и Полину. Можно? Это близкие знакомые Оленьки.

Наталья хотела сразу ответить, но, видимо, вспомнив об Алексее, спросила:

– Можно, Алексей Николаевич? – Я думаю, можно.

Андрей Федорович вопросительно посмотрел на Наталью:

– Ты вышла замуж?

– Нет, – сказала Наталья, – это просто близкий друг.

У Алексея почему-то закололо в левой половине груди. Сердце, наверное? Какое, к черту, сердце? Он сильный тренированный человек, у ментов вообще сердце никогда не болит, его просто нет. Что тут особенного в том, что в ложу зайдут какие-то итальянцы? Только встать надо как-то удобнее, чтобы в случае чего…

Ложа заполнилась молодыми мужчинами, которые с интересом разглядывали Наталью и всех присутствовавших. Алексею это не нравилось. Ну, красивая женщина, и что теперь, надо так смотреть? В Италии свои женщины перевелись? С мужчинами зашла переводчица, которая вертелась между говорящими и постоян-но переводила с итальянского на русский и обратно. У Алексея было такое чувство, что говорит только она: сама спрашивает, и сама же отвечает. Итальянцы сразу стали говорить Наталье, что она очень похожа на Ольгу. Один из них, высокий, красивый молодой человек, сразу опустился на корточки перед Полиной. Наталья с тревогой взглянула на Алексея. Тот подошел поближе. Итальянец что-то сказал девочке, та не поняла и засмеялась.

– Алексей, что он говорит? – спросила она сквозь смех.

Итальянец жестом позвал переводчицу.

– Детка, синьор Витторио говорит, что ты очень похожа на свою маму, что ты такая же красивая, как она. И еще он спрашивает, ты умеешь петь?

– Я умею петь, но не так красиво, как Оля.

Переводчица перевела. Итальянец встал во весь рост, погладил девочку по волосам и грустно улыбнулся. Прозвенел первый звонок, гости стали уходить. Синьор Витторио обнял Полину и нежно поцеловал ее в щечку. Алексей смотрел на все это с тревожным интересом. Что за новости? Почему такой интерес к девочке? Кто этот итальянец? И еще ему не нравилось, что Наталья вдруг побледнела и села в свое кресло так, как будто ее не держали ноги.

Иван старался не смотреть на эту ложу. У них с Ландыш были места в партере, в середине ряда – Юсуп Ильдарович постарался. Поэтому, как только в ложе появилась Наталья, он сразу ее увидел. И Полину, конечно, увидел тоже. И Алексея. Алексей в смокинге держался уверенно, как будто всю жизнь его носил. Иван знал, что правильно носить одежду – своего ро-да искусство. Этому долго учатся и иногда до конца карьеры научиться не могут. Хотя, кажется, ничего особенного. Но одежда, как вино, должна быть уместна. К смокингу, например, требуется нарядно одетая дама и определенные темы для разговоров, определенный выбор напитков и закусок к ним. В общем, смокинг – образ мышления. Так вот: Алексею этот образ определенно был к лицу. И лицо, кажется, преобразилось. Интересно, кто ему шьет? Или он купил этот костюм в бутике? Или он часто бывает за границей?

Что Наталья ТАК хороша, он не подозревал. Она ему казалась простоватой. То есть было понятно, что она умная и красивая женщина, но такой изысканности он увидеть не ожидал. А вот она вся: открытое платье, должно быть, длинное – ложа скрывала ее до половины, – длинная шея, макияж. Хороша! При этом она еще и вела себя, как королева: плавные движения, удивительно аристократический поворот головы. Кстати, фамилия ее матери – Трубецкая, а отца – Голицын. Это ведь почти дворянский бренд. Как же ее родители жили при советской власти? Кажется, отец был военным, а мать – врачом? Какие-то отголоски памяти услужливо доставали из глубин сознания нужные сведения. Странно, что он никогда о ней не думал. А вот во сне видел не раз. Определенно, надо с ней встретиться. Вдруг он ей тоже понравится?

В это время Ландыш, сидевшая по правую руку от него, вдруг начала рассказывать, кто есть в театре.

– Смотри, – говорила она ему интимным шепотом, – министр финансов с женой. Ну и прическа у нее! Так уже давно не носят. А вон этот, как его? Мусалимов.

– Кто это?

– Как, ты не знаешь? Это же известный миллионер, предприниматель. У него денег – как звезд на небе.

Иван засмеялся:

– В копейках?

– Ты зря иронизируешь. Папа говорит, что он, возможно, станет следующим президентом.

– Президентом чего?

– Ну ты вообще. Страны. – Страны? Тогда ой!

А что он хотел? Ландыш – плохо воспитанная, закормленная драгоценностями и восточной мудростью, не очень умная девочка. Ее еще долго надо воспитывать, доводить до ума, а для этого – любить. А он не любит. Ну не любит. Он это понял еще в Берлине, когда вдруг ощутил досаду от постоянного контроля, от назойливых звонков «просто так», от вида ее фотографии на столе, которая раньше его умиляла, а теперь стала раздражать. Почему он решил, что должен на ней жениться? Хотя, как честный человек, да, должен. Но не женится. Да и она, похоже, замуж за него не собирается. Интересно, почему? Он теперь сказочно богат, независим. Как и раньше, молод, симпатичен, не женат. А она не хочет за него замуж! Даже обидно. Ладно, посмотрим.

А она все дергала его за рукав, показывая очередную знаменитость, а в перерывах рассказывала про Мусалимова. У папы с ним совместный бизнес. Он купил гостиницу «Спейс», два ресторана в центре и огромный участок в Подмосковье под строительство коттеджного поселка. Ивану это было неинтересно. Прямо перед ним сидел знакомый посланник из посольства Италии, и он с большим удовольствием поговорил бы с ним, но приходилось слушать этот бред про Мусалимова.

Когда началось первое отделение, он с наслаждением погрузился в музыку, в Голос. Вспомнилась мама. Как-то сразу пришло ощущение детства, счастья, покоя. Ландыш пыталась комментировать происходящее на сцене, но он быстро ее остановил. Музыка ее, видимо, не трогала. Она больше смотрела на публику, чем на сцену. А он слушал и наслаждался.

В антракте Ландыш потащила его в фойе и потребовала шампанского с клубникой. Наверное, это казалось ей шикарным. Шампанского так шампанского. Бойкий официант принес бутылку французского шампанского и вазочки с клубникой. Иван расплатился. Ландыш пригубила напиток.

– Брют, – сказала она с досадой. – Ты не любишь брют?

Она запаниковала, видимо, любить брют было обязательно для утонченных девушек, а она об этом забыла, но нашлась и заговорила извиняющимся тоном:

– Люблю, но хочется иногда попробовать, как это люди пьют полусладкое.

– Ну давай, я закажу полусладкого, только боюсь, французского полусладкого в природе нет.

– Да ладно, буду пить брют.

– Иван, привет, – услышал он знакомый голос с певучим акцентом.

Итальянский посланник с женой стояли около столика и, видимо, искали, куда присесть. Иван встал, подошел к итальянцу, поздоровался с ним и его женой, предложил даме стул и усадил ее.

– Разрешите представить, – сказал он, – моя знакомая – Ландыш Юсуповна Мирзоева. Сеньор Джимилетти, сеньора Джимилетти.

– Какое интересное имя – Ландыш, – с трудом подбирая слова, произнесла синьора Джимилетти, – это, я думаю, цветок?

– Да, это красивое мусульманское имя, – с достоинством ответила Ландыш.

Сеньора вопросительно взглянула на мужа. Иван перевел фразу на итальянский язык. Дальше они говорили только между собой. Ландыш, которой языки давались с трудом, вынуждена была сидеть и улыбаться, периодически вставляя в разговор междометия.

– О, святая Мадонна, вы говорите по-итальянски гораздо лучше, чем я по-русски.

– Дорогая, Иван Горчаков – представитель династии дипломатов, он должен говорить на всех европейских языках. Лучше расскажи, для чего мы здесь.

– Да-да. Паулито, то есть, господин посланник, будет вручать родственникам сеньориты Трубецкой Золотую лиру. Это премия за лучший женский голос, которая дается один раз в десять лет. Непременным условием является обязательное выступление, даже однократное, в театре Ла Скала. Сеньорита Трубецкая спела в Ла Скала несколько партий, и мнение жюри было единогласным: это был лучший голос прошедшего десятилетия. С нами здесь еще директор театра, ведущий тенор и председатель жюри.

Она взглянула на миниатюрные часики в виде медальона и засобиралась:

– Дорогой, нам пора. Чао, – сказала она, обращаясь к Ландыш, – еще увидимся.

Посланник, пожимая Ивану руку, слегка приобнял его и прошептал на ухо:

– Это и есть ваша фантастическая невеста? А почему вы не представляете ее в соответствующем статусе? До встречи, – сказал он уже громко.

Да, дипломатический мир так же питается сплетнями, как любой другой замкнутый профессиональный мирок. Откуда итальянский посланник узнал про его невесту? Ландыш допивала шампанское и доедала клубнику, окуная ягоды в сливки. Иван подвинул ей свою вазочку:

– Будешь?

– Нет, пойдем погуляем, – сказала Ландыш, вставая со стула.

Они неторопливо двигались в потоке людей, которые негромко делились впечатлениями.

– Почему вы говорили по-итальянски? Чтобы поставить меня в неудобное положение? – улыбаясь на публику, мягким, воркующим голосом спросила Ландыш.

– Никто не собирался делать ничего подобного. Ты же – выпускница МГИМО, знать языки обязана, так что, если плохо понимаешь, учи язык.

– А я не собираюсь работать.

Он остановился от удивления, повернулся к ней лицом и спросил:

– А что же ты будешь делать? – Я буду женой.

– Ну это понятно, но что-то делать ты все равно будешь?

– Это будет моей работой – быть женой.

– А для чего ты тогда училась, занимала чье-то место?

– Ой, только не надо насчет места. Папа регулярно оплачивал и это место, и мои экзамены. Кроме Васи, ах, простите, Василия Семеновича, все были довольны. Причем все в рамках Уголовного кодекса, абсолютно законно, в кассу. А теперь я – образованная молодая женщина, красивая, со вкусом одетая, могу быть украшением любого дома. Мечта мужчины. Поэтому и не буду работать.

– Слушай, а чем ты будешь заниматься? – В свободное время?

– Да у тебя все время будет свободное!

– Красивой женщине всегда найдется, чем заняться.

Они почти подошли к своему ряду. Несколько кресел перед их местами были свободны.

После первого звонка в конце антракта в ложу вошел кто-то из руководства театра и повел всю семью через фойе на сцену. Полина протянула одну руку Наталье, другую – Алексею. Так они и вошли в кулисы. На сцене друг напротив друга стояло два ряда кресел. У дальней кулисы переминались с ноги на ногу хористы с нотами в руках. К Анатолию подошел человек в строгом черном костюме и галстуке и предложил пройти на сцену и занять ближайший ряд кресел. Из другой кулисы вышли уже знакомые итальянцы и заняли кресла напротив. Анатолий подтолкнул Наталью:

– Идите вперед.

Наталья тревожно оглянулась:

– Как-то непривычно. Может, вы вперед? – Нет, давай!

Они вышли на залитую светом софитов сцену. Полина отпустила Натальину руку, доверчиво посмотрела на Алексея и сказала:

– Что-то мне страшно, возьми меня на ручки.

Алексей подхватил ее на руки и понес на место. Наталья вопросительно посмотрела на служащего, который их сопровождал. Он указал ей кресло в центре. Алексей сел слева от нее, справа – Толя. Как разместились остальные, она не видела. Что Полина рядом с Алексеем, она поняла позже. Наталья впервые смотрела в зал со сцены и не могла различить ни одного лица: видела только сплошную массу людей. Кажется, когда они входили, раздались аплодисменты.

Напротив них сидели нарядные люди, одетые строго в соответствии с дресс-кодом: трое мужчин и одна женщина. Они, улыбаясь, смотрели на Полину. Мужчины все как один с черными волосами, худощавые, сидели вольно. Женщина, наоборот, держала спину прямо. В руках у нее был букет цветов.

К микрофону вышел главный режиссер Большого театра. Он поклонился публике и им, сидящим на сцене, сложил руки перед грудью и стал рассказывать об Ольге. Наталья слушала и изо всех сил сдерживала слезы. Ольга, оказывается, была не только выдающейся певицей, она была человеком, которого в театре все любили. Она помогала молодым артистам деньгами, кормила их, давала им ночлег. Этого Наталья не знала. Ольга никогда об этом не рассказывала, она вообще разговаривала с ней, как с маленькой девочкой. Тяжесть утраты вдруг с такой силой навалилась на Наталью, что она стиснула зубы. И сразу почувствовала уверенную руку Алексея, накрывшую ее ладонь. Стало спокойнее. Они рядом: Алексей и ее старший брат. Они помогут ей справиться со всеми трудностями.

– А сейчас я с огромным удовольствием предоставляю эту сцену нашим итальянским друзьям, – сказал оратор, широко разводя руки в гостеприимном жесте.

Один из сидящих напротив Натальи встал и вышел на авансцену. Откуда-то сразу появилась уже знакомая переводчица с блокнотом в руках. Полилась певучая итальянская речь. Переводчица периодически останавливала говорящего:

– Такой голос, каким обладала Ольга Трубецкая, дается Богом один раз в столетие, а может быть, и реже.

Опять итальянский, сопровождающийся жестами, мимикой и поворотами то к публике, то к семье, то к соотечественникам.

– Два сезона Ольга Трубецкая блистала в театре Ла Скала. Она пела все партии сопрано. Ее удивительный голос звучал в обрамлении наших ведущих певцов.

Далее следовало перечисление этих певцов. Оратор воспользовался шпаргалкой, которую непринужденно достал из кармана смокинга. Переводчица не успела записать фамилии и начала импровизировать. Итальянец скрупулезно стал ее поправлять, подсовывая свою бумажку. Видимо, он основательно подготовился, потому что часть речи посветил разбору оперных партий, которые блестяще исполнила синьора Ольга в театре. В конце выступления он представился и оказался главным режиссером театра Ла Скала.

Наталья охнула. Ольга, рассказывая о нем, всегда оценивала его только «прима»11
  Что означает высшую оценку мастерства — прим. автора


[Закрыть]! Вот он, оказывается, какой! Кстати, на многих Ольгиных итальянских фотографиях он есть. Только Наталья его не узнала, потому что не ожидала здесь увидеть. Она стала приглядываться к остальным. Вот этот итальянец заходил к ним в ложу. Он еще тогда показался ей знакомым. Тоже с фотографий? Наверное. Откуда она может его знать, если не по фотографиям? Хотя, может быть, его часто по телевизору показывают? Да, знакомый поворот головы, жест тоже знакомый. Именно так Полина трет нос, когда волнуется. Полина? Это он? Тот, который сразу подошел к Полине и не отходил от нее все время? Уже тогда она почему-то испугалась так, что подкосились ноги. А если это Полинин отец? На Ольгу девочка похожа, но на этого гражданина Италии похожа больше. Что, если он предъявит на нее какие-то права?

В это время главный режиссер под аплодисменты уже шел на свое место, а этот, который так похож на Полину, занял его место перед микрофоном. Но говорить он не стал, а сделал знак дирижеру и запел. Очевидно, «предыдущий оратор» объяснил, кто это, но Наталья, занятая своими мыслями, этого не услышала. Зато она услышала и моментально узнала его голос. У Ольги были диски с записями итальянской музыки. Этот она слушала чаще других, и голос Наталья знала наизусть со всеми интонациями и обертонами. Между тем, тенор пел «Be my Love» – любимую Ольгину вещь. Вдруг вступил хор. Наталья очнулась от наваждения, которое, видимо, с ней все-таки приключилось, и стала воспринимать окружающее. Оказывается, пока звучал этот голос, она не слышала и не видела ничего вокруг, кроме итальянца. Хор закончил мощным аккордом, итальянец поклонился и пошел к ним. Сзади семенила переводчица.

– Сеньора, вы очень похожи на свою сестру, – сказал он, целуя Наталье руку. – Вы позволите, я хочу спеть колыбельную этой маленькой сеньорите. Разрешите, я возьму ее с собой?

Наталья растерянно посмотрела на Алексея:

– Можно, Алеша?

– Можно, только на сцене. Никуда не уводить. Переводчица перевела.

– Конечно-конечно, я приведу маленькую фею в собственные руки ее… мамы.

Все заметили, что паузу он сделал намеренно.

– Полина, ты сейчас будешь выступать на сцене с эти мужчиной. Он будет петь тебе колыбельную песню, а ты будешь слушать. Ты согласна? – спросил девочку Алексей.

– Да, а вы не уйдете?

– Мы будем на тебя смотреть и радоваться. – А хлопать вы будете? – Да, обязательно.

– Тогда хорошо, – и она сунула свою ладошку в раскрытую руку итальянца.

Наталье стало не по себе. Вот сейчас украдет дочку, эх!

– Не бойся, – сказал Алексей, – все под контролем. Во всех кулисах наши люди, все предупреждены.

Они и не заметили, что перешли на ты.

А на сцене поставили стул, на него сел певец, взял на колени Полину и начал петь. Он пел а капелла, оркестр молчал. В зале было очень тихо. Кажется, все поняли, что это колыбельная. Полина сидела прямо и серьезно, но видимо, ей было неудобно так сидеть, и она обняла певца за шею. Наталья уже слышала эту песню. Ее пела Ольга еще совсем маленькой Полине. Это была незамысловатая история про то, что все ложатся спать и приглашают малыша в колыбельку. Лисенок укрывает его своим хвостиком, мишка кладет ему лапу под головку, птичка щебечет, а мышонок пищит: «Спи, малыш, завтра будет хорошее утро, а сейчас уже ночь готовится рассказывать тебе сказки». Как только он это запел, Наталья закрыла глаза. Вот Ольга наклоняется над кроваткой Полины, поправляет одеяльце, смотрит на девочку с такой любовью, какая бывает только у матерей. Вот она стоит перед зеркалом и оглядывает располневшую фигуру. Вот она пробует голос. Вот она…

Затих последний звук, колыбельная закончена. Зрительный зал разразился аплодисментами. Певец встал, поставил Полину перед собой и поклонился. Полина тоже поклонилась. Аплодисменты вспыхнули снова. И тут Наталья вспомнила, как его зовут. Конечно же, это Витторио Пирелли – знаменитый тенор, ученик самого Паваротти. Она встала, чтобы встретить Полину, и получилось, что она аплодирует стоя. Вслед за ней встал весь зал. Витторио смутился, что-то сказал Полине, причем слышалось явное «ma bella bambina», пожал руку Алексею и пошел на свое место. Его глаза подозрительно блестели. Слезы? Однако как он собой владеет! Допел до конца, голос не дрогнул, только потом расчувствовался.

Опять вышел главный режиссер Большого театра и объявил, что сейчас на сцене от имени итальянского правительства выступит Посол Италии в России сеньор Пауло Джимилетти. Третий мужчина вышел на сцену и по-русски прочел решение жюри международного конкурса вокалистов о присуждении синьоре Ольге Трубецкой Золотой Лиры и признания ее голоса голосом десятилетия. Это был триумф! Сеньор пригласил на сцену самого близкого родственника синьоры Трубецкой.

– Иди, Наташ, – сказал Анатолий, – идите с Полиной.

Наталья двинулась к середине сцены, но потом вернулась, взяла за руку Полину, и они подошли к микрофону вдвоем. Публика в зрительном зале встала. Посол, обращаясь уже только к ней, сказал, что всегда знал, что у Ольги Трубецкой – дворянские корни, но не знал, что ее сестра унаследовала не только красоту своих родителей, но и аристократизм. Потом он погладил Полину по волосам и передал ей Золотую Лиру. Это была небольшая фигурка, выполненная из какого-то (неужели, золото?) металла, изображавшая лиру в обрамлении цветов на подставке. Подошла красивая женщина и подарила Наталье букет. «Моя жена», – сказал посланник. Наталья понимала, что надо благодарить. Она подошла к микрофону. Что сказать? Просто поблагодарить и уйти? Великолепный вечер никогда больше не повторится, а она скажет что-то формальное? Почему ее не предупредили? Она бы подготовилась. Вдруг слова нашлись.

– Моя сестра Ольга была для меня больше, чем сестра, – сказала она негромко, – она была моей подругой, советчицей, родным человеком. Никто и никогда не сможет ее заменить. Они никогда не уйдет из моей памяти и из памяти членов моей семьи. Но и вы, я надеюсь, будете ее тоже помнить.

Она остановилась, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. Полина держала ее за руку, и это придавало сил.

– Я благодарна администрации Большого театра за этот великолепный вечер, который позволил нам еще раз вспомнить Ольгу, ее голос. У меня такое чувство, что она сейчас рядом, потому что ее голос живет, и она сама живет в этих стенах, в наших сердцах. Я благодарю итальянскую делегацию за эту высокую награду. Думаю, Ольга была бы довольна. И я благодарю публику, для которой жила и творила Ольга Трубецкая.

Наталья осторожно поклонилась, и они с Полиной пошли на место. Боковым зрением она видела, как Витторио Пирелли вытирает глаза большим белым платком.

Иван смотрел на Наталью во все глаза. Умная красивая женщина. Когда она подошла к микрофону и заговорила, он испугался. Вдруг у нее не получится, или вдруг она заплачет? Не выдержит и заплачет? Пока она сидела перед зрительным залом, он знал, что она держится из последних сил, хотя старается этого не показать. И вообще, ему было неприятно, что рядом с ней постоянно торчит Алексей. С какой стати? Он ведь не член семьи, а сидит вместе со всеми на сцене, и ни у кого это не вызывает удивления. Вон Анатолий Дмитриевич о чем-то с ним переговаривается. Наталья, между тем, говорила свободно. Речь явно подготовлена, может быть, согласована с режиссером этого спектакля. А кстати, как определить сегодняшнее мероприятие? Вечер памяти – это суть, а функционально – все-таки спектакль. Была опера, был балет, звучал голос Ольги Трубецкой. Все срежиссировано и отрепетировано замечательно. Можно ставить спектакль под названием «Ольга» или как-то похоже. Как она держится! Да, дворянские корни ни от кого не спрячешь. Удивительное благородство в осанке, повороте головы, в сдержанности движений. Публика в зале, похоже, любовалась Натальей и Полиной, которая крепко держала мать за руку. Когда итальянец пел Полине колыбельную, зал замер и, кажется, перестал дышать. В какой-то момент Ивану показалось, что мужчина поет колыбельную женщине. Да, так можно убаюкивать любимую – с бесконечной нежностью касаясь ее волос, нежной кожи, целуя и желая счастья.

Наталья закончила свою короткую речь, поклонилась залу и пошла на свое место. Занавес стал медленно закрываться, вечер памяти закончился.

Люди вставали со своих мест без обычного шума, печально, почти молча. Ландыш пыталась с ним заговорить, но он отделался какой-то пустой отговоркой. Все, теперь у него нет перед ней никаких обязательств, можно начинать новую жизнь. Вот сейчас он довезет ее до дома и начнет жить по-другому.

Занавес медленно закрылся. Итальянцы, дружелюбно улыбаясь, подошли к Наталье и предложили всей компанией поехать в какой-нибудь уютный ресторанчик, чтобы продолжить знакомство и поговорить. Алексею эта идея не понравилась. Сначала он должен был проследить за отправкой Полины с няней, а потом уйти с Натальей так же, как пришли – через служебную дверь. Машина их уже ждала. И надо было отпустить ребят, которые сегодня с утра на ногах. С другой стороны, Наталья не должна была показаться невежливой. И получалось, что не принять предложение было нельзя. Или надо объясняться с итальянцами и рассказывать им о том, что сестра Ольги Трубецкой находится под милицейской охраной как важный свидетель (кто там есть самый сильный и могущественный, сделай так, чтобы она была только свидетелем) нескольких убийств.

Наталья быстро поцеловала Полину и передала ее с рук на руки Сергею Пестрову. Алексей обменялся с ним быстрыми взглядами. Вроде все было нормально. Почему-то Алексею это не нравилось. Что-то все слишком гладко. Или сегодня все будет хорошо, или они охраняют не того человека.

Итальянцы были оживлены, галантны. Только Алексей на секунду отвлекся, Наталью подхватил под локоток Витторио. Она что, говорит по-итальянски? А почему нет? Да, вообще чудеса: они общаются так, как будто давно знакомы. Черт! Это ревность, что ли? Наталья повернулась, высвободив свою руку:

– Алексей, ты где?

– Я тут, – пробормотал он. – Не отходи от меня. – Это ты не отходи.

Витторио что-то сказал ей, она ответила. Что он сказал, и что сказала она? Алексей требовательно взял ее за руку, как можно более любезно улыбнувшись итальянцу, а на самом деле оскалив зубы, и отвел в сторону.

– Так, – сказал он серьезно, – мы несколько забылись. Держимся рядом со мной и слушаемся меня. Я понятно объясняю?

Это он уже начал сердиться.

Она моментально уловила перемену его настроения. Тем более, последняя фраза была из ее репертуарчика. Видимо, она обидела его, когда сказала это в тот раз, ночью, на кухне. Какой он смешной и трогательный. Она понимала, что не надо соглашаться на ресторан. Он в его планы не входил. Надо ехать домой. Завтра на дежурство, так что лечь спать и выспаться – главная задача вечера. Что-то мешало сосредоточиться, какой-то звук.

– У тебя телефон надрывается, – сказал Алексей и отошел, как только она открыла крышечку мобильника. Звонил заведующий.

– Наталья Сергеевна, а я вас сейчас в программе «Время» видел. Ну, я поражен. А никто и не знал, что у вас такая знаменитая сестра, – он замешкался, – была. Вы завтра не выходите, я понимаю, что сейчас вам надо с семьей побыть, поэтому я это дежурство заберу.

– Спасибо, Владимир Федорович, я тогда в понедельник приду. Только у меня к вам неотложное дело есть, я заеду завтра около двух часов.

– Хорошо, заезжайте, до свидания. – Еще раз большое спасибо.

Алексей, пока она говорила, стоял в стороне и разговаривал по своему телефону. Она подошла к нему и услышала:

– …только будь осторожен.

Он нажал отбой и задумчиво положил телефон в карман.

– Что? – спросила Наталья. – Что случилось?

– Нового не случилось ничего, а старое продолжается. Это няня звонила?

– Нет, это мой заведующий. Он у нас классный! Мне завтра не надо на работу, выйду в понедельник. Еще один день свободы. Высплюсь, потом на дачу. Поедешь со мной на дачу?

Он не ответил. Какая дача? Столько работы! Она помолчала, а потом сказала оживленно;

– Представляешь, нас в программе «Время» показали.

Он уставился на нее, как на чудо:

– А ты камер не видела?

– Нет, я вообще ничего не видела, как ослепла.

– Да не может быть, там и операторы с камерами, и микрофонов полно было натыкано. И, наверное, не только «Время», но и «Вести», да и канал «Культура» засветился. Неужели ты на самом деле ничего не видела?

– Клянусь, – сказала она очень серьезно.

Он, видимо, удивился, потому что быстро взял ее за плечи и повернул к себе лицом. Она улыбнулась. Все в порядке. Можно жить дальше. Семейство, между тем, общалось с итальянцами и постепенно выходило в фойе.

– Ну что? Мы поедем в ресторан, или мне отказаться?

– Тебе очень хочется? – Понимаешь, я хочу…

Он знал, чего она хочет – Витторио. Он его тоже беспокоил.

– Хорошо, – сказал он, – поедем, только я тебя предупреждаю, буду вести себя, как ревнивый муж. От меня ни на шаг.