Текст книги "Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь"

– Да ладно тебе. Среди них не может быть убийцы. Я их всех сегодня впервые вижу.

– Среди них, наверное, не может быть, а среди посетителей ресторана – запросто.

– Это можно легко решить, – сказала она. – Толя! Анатолий, весь вечер державшийся рядом с Марией Викторовной и сейчас следующий за ней как на веревочке, досадливо повернулся. Для этого надо было убрать руку, которую он так удачно пристроил, с талии девушки.

– Что?

– Толя, мы можем поехать в твой ресторанчик?

– Я уже там все заказал, – сказал он, сразу же отвернувшись и пытаясь возвратить руку в исходное положение. Это ему не удалось. Машка как-то очень ловко отодвинулась. Тогда он еще раз повернул голову и сказал:

– Еще вчера.

Наталья и Алексей переглянулись и разом захохотали.

Телефон Ивана зазвонил в тот момент, когда он усаживал Ландыш в автомобиль. Она уже села на заднее сидение и пыталась аккуратно, чтобы не зацепить подол длинного платья, втиснуть ноги внутрь. Почему-то у нее это не получалось, хотя габариты машины позволяли поместить туда квартет музыкантов с инструментами. Иван забавлялся зрелищем, Ландыш сердилась. В какой-то момент он почувствовал к ней былую симпатию. Странно, но захотелось обнять и утешить ее, как маленькую девочку.

– Ландышка, не торопись, у нас уйма времени.

Она с удивлением посмотрела прямо в его лицо. Что-то промелькнуло в ее глазах, или ему показалось? Взгляд был виноватым? Что? Как ему надоели эти тайны! Хотелось ясности, покоя и определенности. Эти три дня в Москве были как в дурном сне или в тяжелой болезни. Напиться, что ли? И в это время зазвонил мобильник. Никто, кроме Алексея, это быть не мог. Ну конечно!

– Да.

– Ты как?

– Нормально.

– Охрана с тобой?

Он слышал, как где-то вдалеке разговаривает по телефону Наталья. Фразы через паузы – типичная телефонная беседа. Поэтому он невольно прислушивался к ее словам. Понял только, что завтра ей надо куда-то ехать.

– Ты меня слушаешь? – вернул к действительности Алексей.

– Охрана? Да, рядом.

– У тебя какие планы на вечер? – Дома буду. – Один?

– Пока не знаю.

– Ладно, смотри сам, только будь осторожен. – Не волнуйся. Всего доброго.

Ландыш, наконец, поместилась в машине и стала, как она всегда делала, что-то искать в сумочке, заглядывая на пол. Этот жест был таким странно трогательным, что Иван загляделся. Неужели все может вернуться? Что-то много вариантов на сегодня: от полного разрыва до «все вернется». Чудны дела твои, Господи! Он сел рядом с Ландыш, она тут же отодвинулась. Раньше все было по-другому: он усаживался, и она сразу придвигалась, прижималась, прилеплялась всеми доступными частями тела. Что произошло за это время, пока его не было в Москве? Он осторожно взял ее за руку. Вот сейчас надо сказать, что им лучше пока побыть врозь.

– Мы едем к тебе? – спросила вдруг Ландыш. – Нет, я еду к себе, а ты – к себе. – Почему? – Я думаю…

– Ты совсем не то думаешь, – сказала она быстро, – я ни в чем перед тобой не виновата. Это ты перестал мне звонить, а когда прилетел в Москву, целый день не брал трубку. Я устала за тобой бегать! Я, наконец, хочу, чтобы кто-то бегал за мной! Понимаешь? За мной!!!

Истерика, обреченно подумал Иван, еще не хватало. – Успокойся, давай подумаем, что нам делать. Я согласен, что-то сломалось, надо исправлять. Давай встретимся где-нибудь… в нейтральных водах и поговорим о нас.

– В нейтральных водах? А я думала, в твоей постели. – Ландыш, – поспешно сказал он, не давая ей развивать мысль, – я не понимаю, твои родители знают о наших отношениях или не знают? Если знают, почему не препятствуют им? Ведь по мусульманским обычаям мы совершаем большой грех. Или ты позавчера кокетничала, встретив меня в мусульманском наряде?

– Ну, отец думал, что ты будешь его зятем. – А сейчас, я так понимаю, не думает? Она отвела глаза:

– Не знаю.

Вдруг он догадался, как же раньше в голову не пришло?

– У тебя кто-то появился? Она отвернулась:

– Нет.

– Тогда объясни, что произошло.

– Нечего объяснять, ничего не произошло, отвези меня домой.

Домой так домой. У подъезда они сухо простились, договорившись, что она позвонит завтра.

Алексей привычно оглядывался. Это был такой профессиональный ритуал – куда бы ни зашел, найди главный выход, запасной выход и черный ход, определи хотя бы примерный состав публики и выдели потенциальных «клиентов». Сделай вывод о степени опасности места и выбери стиль поведения. На первый взгляд, было все спокойно. В ресторанчике было уютно: свет приглушен, на маленькой эстраде пианист что-то наигрывал под сурдинку. Их стол помещался в полукруглой нише, поэтому создавалась иллюзия закрытости. Горели свечи, сверкали бокалы, белоснежные салфетки крахмально хрустели – атмосфера праздничности и торжественности. Посетителей было мало, видимо, ресторан был, что называется, корпоративный, стало быть, дорогой и мало посещаемый. Музыкальные инструменты на эстраде – будет музыка. Интересно, танцуют здесь или нет?

Анатолий занял место в торце стола, сразу обозначив, кто тут хозяин. Наталья оказалась между Витторио и, понятно, Алексеем. Витторио все время смотрел на нее, пытаясь что-то сказать. Переводчица металась между итальянским режиссером и Машкой, которая напропалую с ним кокетничала, при этом кося глазом на Анатолия. Алексей маялся. Когда они еще сюда ехали, пришлось попросить Сережу Пестрова задержаться с Полиной до прихода Саши и Танюши, а Миша Некрасов и водитель, который привез их в театр, караулили теперь перед входом. Людей не хватало, милицейская служба непрестижна и опасна, да к тому же так себе оплачивается. А сегодняшнее сверхурочное бдение перед рестораном, конечно же, оплачено не будет. Надо, кстати, сказать Анатолию, чтобы людей накормили.

Анатолий поднялся с бокалом вина. Когда разлили, Алексей не заметил. Ему почему-то налили водку. Напиваться он не собирался, к водке относился равнодушно и с большим удовольствием выпил бы сухого красного вина, да что теперь поделаешь?

– Дамы и господа, – сказал Анатолий, а переводчица тотчас перевела, – нас свела вместе трагедия, произошедшая почти пять лет тому назад. Мы сегодня вспомнили нашу погибшую сестру, которую любили и которую будем помнить всегда. Но этот бокал я хочу поднять за наших итальянских друзей, вместе с нами разделивших и горечь утраты, и триумф Ольги. За вас.

Выпили, поели. Алексей при виде еды почувствовал, как голоден, поэтому осторожно, стараясь не показаться невоспитанным, съел все, что положила ему на тарелку заботливая Наталья, и потянулся за рыбкой, потом за копченым языком, потом еще за каким-то салатом. Все было вкусно, приготовлено с душой, красиво разложено по тарелкам и причудливой формы блюдам.

Тосты во здравие российско-итальянской дружбы и каждого персонально следовали один за другим. Итальянцы говорили, эмоционально жестикулируя. Алексей с интересом наблюдал за ними. В то время как кто-нибудь из них брал слово, остальные поддерживали его одобрительными криками, давая, видимо, советы. Как только тостующий произносил первую фразу, все замолкали. Слушали внимательно, отвлекаясь на переводчицу, и в конце награждали оратора аплодисментами. Россияне вели себя менее раскованно, но тоже создавали впечатление сплоченной команды.

Итальянцы были дружелюбны, оживленно поддерживали общую беседу, шутили. Сеньор Джимилетти переводил для Анатолия то, что говорил ему главный режиссер Ла Скала. Алексей не запомнил, как его зовут. Этот мужчина выделялся среди остальных гордой посадкой головы, каким-то особенным магнетизмом. Он говорил тихим, почти бесцветным, голосом, но его слушали и, главное, слышали. Он обладал властью над людьми, это было понятно с первого взгляда. Алексей отметил, что его просьбу, высказанную полушепотом, еще один итальянец (председатель жюри, кажется) пошел выполнять быстрым шагом, почти побежал.

Наталья ничего не ела и не пила, молча ковыряя вилкой в салате, изредка взглядывая на компанию. Ее настроение Алексею не нравилось. Конечно, это был не самый веселый вечер, но все как-то оживились, что ли, разговорились, стали общаться. А Наталья подкладывала ему на тарелку еду, и похоже, это было единственным ее развлечением в ресторане.

Вдруг вновь зазвучало замолкнувшее было пианино, но не так, как раньше, а в полный голос. На эстраде появилась певица в длинном концертном платье, обхватила микрофон двумя руками и запела что-то на английском языке. Голосишко был слабенький, но она точно попадала в ноты и держала ритм. Сразу появились танцующие пары. Песня была мелодичной, танцевали, как говорила нынешняя молодежь, «медляк». Алексей любил и умел танцевать, и ему очень хотелось пригласить Наталью, но почему-то было неловко. Всетаки он на службе. А с другой стороны, почему нет? Он застегнул пуговицу на смокинге, стряхнул пылинку с лацкана, привстал со стула. А вот и облом, потому что Наталья уже поднималась со своего места, опираясь на руку оказавшегося более шустрым Витторио.

Смотреть, как они танцуют, было невозможно. Конечно, это был не танец, а просто переминание с ноги на ногу, но Витторио так глядел своими огромными черными глазищами, так прижимал ее к себе, что чувственность просто выпирала из всех движений. Чтобы куда-то себя деть на время этого бесконечного танца, Алексей встал и подошел к Марии Викторовне. Машка с готовностью повернулась к нему всем корпусом, оказавшись к Анатолию спиной. Тот озадаченно замолк на полуслове и, чтобы заполнить паузу, стал жевать какой-то зеленый листочек с тарелки.

– Маша, вы не составите мне пару в танце? – Я??

Ее удивлению, казалось, не было предела.

– Почему мое предложение вызывает у вас такие сильные эмоции?

– Я думала, вы с Натальей будете танцевать. – Я тоже так думал.

– Да-а, – протянула она, разглядывая танцующих, – я, конечно, с вами пойду танцевать, только сейчас музыка кончится, я эту песню знаю. А вы, майор, не теряйтесь, Наташка танцевать любит, в институте первой всегда была… до трагедии. Потом уже не танцевала, это впервые за пять лет.

Танец закончился, но пары не выходили из круга, ожидая следующей мелодии. На сцене появился маленький ансамбль музыкантов, они стали настраивать инструменты. Машка расслабленно встала, подошла к Наталье и что-то быстро ей сказала. Наталья высвободилась из рук Витторио, который обнимал ее за талию, и подошла к Алексею.

– Ты сердишься? – спросила она встревоженно. – Ревную. Я ведь сегодня ревнивый муж.

– Ревнуешь? Класс! Меня еще никто никогда не ревновал.

– Потанцуем? – спросил он ее тоном завзятого ухажера.

– Можно, – подыграла она.

Ансамбль грянул что-то очень знакомое, но пока не вступила певичка, Алексей не понял, что. Он вывел Наталью на середину танцевальной площадки. Сейчас попробуем. А, это бесамэ мучо. Когда-то, в детстве, у него был сольный танец на эту мелодию. Интересно, как Наталья среагирует на его латиноамериканский стиль. Ни в коем случае нельзя поставить ее в неловкое положение, вдруг она не танцует латино. Но она уже призывно изгибала стан в характерном движении, и он успокоился и полностью отдался музыке. Она двигалась именно так, как он задумывал, строя рисунок танца. Это было удивительно, ведь они никогда вместе не танцевали, тем более в стиле латино. Конечно, в смокинге такие танцы не танцуют, но уж как получится. Ей мешало длинное платье, ему – застегнутый на все пуговицы смокинг, но он понимал, что танец получался. У Натальи на лице появилось лукавство, в горделивых движениях был призыв. Конечно, она где-то училась танцевать. Пары расступились и образовали круг, наблюдая за ними. Наталья танцевала лицом, ногами, руками, всем гибким телом. Музыка завораживала и вела за собой. Вдруг что-то изменилось. Ага, Витторио не выдержал и отобрал микрофон у певички. Как он умеет петь! Голос сейчас был мягким, бархатно обволакивал, заставлял думать о любви. Алексей прижал Наталью в танце к себе, почувствовал, как она напряжена, и прошептал:

– Расслабься.

Она, продолжая движение, тоже шепотом, ответила:

– Боюсь опозориться. Видишь, сколько зрителей. – Не боись, Маруся, сейчас я тебя подкручу, потом падай прямо мне на руки.

Они эффектно закончили танец и постояли некоторое время в объятиях друг друга. Зрители восхищенно аплодировали. Витторио, которого стали узнавать, раскланивался и раздавал автографы. Алексей повел Наталью на место. За столом оживленно обсуждали их выступление. Танюша подбежала к Алексею и, поднявшись на цыпочки, звучно чмокнула его в щеку. Алексей растерялся.

– Вы прямо герой, – восхищенно сказала Танюша, – с нашей Наташкой не всякий решится танцевать – такая она красавица.

И правда, красавица! Глаза повеселели, щеки раскраснелись, осанка гордая – королева! Куда ты лезешь, осадил себя Алексей. Куда? Этот ужин в ресторане стоит кучу баксов – наверное, надо полгода работать. А украшения, надетые на ушки, шейку и пальчики Натальи обойдутся как раз в такую сумму, какую ему заплатили бы, если бы он продавал свою квартиру в центре Москвы. А он мент, и зарплата у него ментовская, и будни без просвета, и грязь, и жуть, и человеческое отребье каждый день. Ей больше подходит дипломат Иван с его карьерой и амбициями. Но это мы еще посмотрим. Опять он отвлекся, а к Наталье уже пробивается Витторио. Надо дать им поговорить, потому что он ее беспокоит. Если это отец Полины, он, Алексей, вмешается и поможет Наталье оставить дочку в России. Конечно, итальянец может и не претендовать на девочку, но все-таки надо быть рядом.

Опять зазвучала музыка, и Витторио пригласил Наталью на танец. Она поискала глазами Алексея, улыбнулась ему и пошла. Алексей заметил, что Танюша и Саша собрались уходить. Он подошел к ним:

– Вы домой?

– Да, надо стража нашего отпустить, – сказала Танюша, доставая из сумочки ключи от машины.

– Вы, может быть, машину здесь оставите, ведь выпили все-таки?

Танюша от души рассмеялась.

– Да она вообще ничего, кроме сока, не пьет, – улыбаясь, сказал Саша, – да и я сегодня ограничился минералкой, так что не беспокойся.

– Да, старею, – растерянно развел руки Алексей, – наблюдательность потерял.

Он увлек Сашу в сторону.

– Возьми мой номер телефона и сразу, как приедете, мне отзвони. Только сразу, а то я буду беспокоиться.

Саша подергал себя за кончик уха, потом это ухо почесал и решился:

– Ты сегодня у Натальи ночевать будешь?

– Не знаю, попробую уговорить, чтобы лучше она на моей территории пожила. И заметь, у Натальи, а не с Натальей. Улавливаешь разницу?

– Она тебе нравится? – Так, приехали.

– Ты извини, – поспешно стал исправлять неловкость Александр, – ей столько вынести пришлось… ужас. Она только в себя приходить начала. Я вообще вчера с психиатром знакомым советовался насчет сегодняшнего… мероприятия. Да еще этот итальяшка тут крутится. Я думаю, что это и есть мифический Полинин папаша. Не было, не было и вдруг, а вот он я! Ольга его без ума любила, все диски его наизусть знала, все интонации. А он как в воду канул! Теперь вот к Наталье липнет. Крокодил!

Видимо, это животное сильно насолило Александру, потому что он произносил его название с выражением крайнего отвращения. Алексей незаметно поискал глазами Наталью. Наталья танцевала с Витторио. Он, видимо, пытаясь подражать Алексею, выделывал ногами разные кренделя, но Наталья его не понимала и двигалась без энтузиазма. Алексей усмехнулся и вновь стал слушать Сашу.

– А потом еще это происшествие с соседями, следователь этот ваш тупой. Крокодил!

– Саш, что ты пристал к бедному животному?

– Ох, что-то я разболтался, да и жена заждалась. До встречи.

Они пожали руки и простились – двое мужчин, которым есть что сказать друг другу.

Наталья танцевала. То наслаждение, которое она испытала в странном, почти не реальном, танце с Алексеем, еще жило в ее крови, и она никак не могла подстроиться под ритм движений партнера. Это был далеко не Алексей, которому она полностью доверилась в выборе танцевального рисунка. Витторио пытался разнообразить движения, но она почему-то не попадала с ним в унисон. Поэтому он скоро прекратил все попытки, и они стали, как и все остальные, топтаться под музыку. Витторио иногда отодвигался, вглядываясь в ее лицо и пытаясь что-то ей объяснить, но она понимала только отдельные слова. Надо было сесть с переводчицей и выяснить, что он хочет сказать. Она хотела это услышать и боялась: вдруг это на самом деле Полинин отец! Вдруг! Полина родилась здоровым доношенным ребенком, по срокам все совпадало. Ольга как раз была в Италии, и отец мог быть итальянцем. Господи, пусть он будет кем угодно, только не забирает Полину! Витторио говорил, она не понимала. Тогда он остановился, поднял обе руки, как будто сдавался в плен, вопросительно поглядел на Наталью. Она поняла: хочет закончить танцевать до окончания музыки. Она улыбнулась и кивнула. Витторио взял ее за локоток и подвел к сеньору Джимилетти. Тот встал и поцеловал Наталье руку.

– Я восхищен вами, сеньорита Наталья! Вы – украшение сегодняшнего вечера. Мой друг Витторио, видимо, хочет поговорить с вами. Я буду переводить.

Витторио взволнованно стал что-то говорить, жестикулируя и пытаясь не повышать голос.

– Мы можем остаться где-то без свидетелей? – обратился к Наталье сеньор Джимилетти. Думаю, сеньор хочет сказать так, чтобы все не слышали.

– Да, – просто сказала Наталья, – здесь есть удобный холл, мы сейчас туда пройдем.

Она подошла к Алексею и, взяв его под руку, сказала:

– Я пойду с итальянцами поговорить, не скучай.

Он вопросительно взглянул на нее, она кивнула. Все было понятно: Витторио будет исповедоваться. Она осторожно высвободила свою руку. Ей показалось, или он на самом деле ее не отпускал?

Итальянцы молча смотрели на нее. Она подхватила их обоих под руки и повела в закуток, который когда-то показал ей Анатолий. Чужие туда не заходили. В холле было прохладно, светло и спокойно. Они уселись вокруг низенького столика на удобные диваны, Наталья приготовилась слушать. Она перестала волноваться: что услышит, то услышит. Потом будет ясно, как действовать.

Витторио говорил и смотрел не на нее, а на добровольного переводчика. У сеньора Джимилетти появилось сосредоточенное выражение на лице. Он, видимо, хотел запомнить и точно перевести слова Витторио.

– Сеньорита Наталья, мой друг говорит, что он очень рад встрече с вами и восхищен вашей красотой. Он сожалеет, что связан брачными узами, потому что немедленно сделал бы вам предложение руки и сердца. Причем это не шутка и не комплемент, это серьезно. Он теперь будет думать о вас. Но он попросил меня помочь поговорить с вами по другому поводу.

Вновь заговорил Витторио – громко, темпераментно. Наталья испугалась. Какая может быть любовь? Он должен говорить сейчас об Ольге, о своей любви к ней, о Полине. Наконец вступил сеньор Джимилетти:

– Он говорит, что был очень дружен с вашей сестрой. Они спели вместе несколько дуэтов и были партнерами в большой оперной постановке. Он восхищается Ольгой. И он знает, что у нее есть дочь. Он хочет для дочери Ольги что-нибудь сделать.

Наталья открыла рот от удивления. Значит, он не отец? А кто тогда отец? Она была уже почти уверена, что именно он и есть избранник Ольги. Да и все, глядя, как любовно он смотрит на Полину, были в этом уверены.

Витторио продолжал:

– Я хочу передать для Полины некоторую сумму денег. Здесь в Москве я положил на имя Натальи Голицыной, – он замялся, – вклад в евро. Я хочу, чтобы сеньорита приняла от меня этот подарок.

Он достал из внутреннего кармана смокинга пластиковую карточку и конверт с реквизитами и протянул ее Наталье. Наталья не стала брать это карточку. Она выставила перед собой ладонь.

– Так, – сказала она, – я хочу кое в чем разобраться.

Сеньор Джимилетти перевел. Витторио озадаченно посмотрел на нее и положил карточку и конверт на столик.

– Я хочу услышать правду, – решительно сказала Наталья. – Какое отношение имеет синьор Витторио к Полине? И вообще, он знает ее отца?

Она почему-то страшно устала, причем как-то вдруг. Сидела-сидела и устала. Захотелось домой. И чтобы Алексей был рядом, но не в смокинге, а в джинсах и футболке.

Сеньор Джимилетти перевел ее слова, но Витторио не спешил отвечать. Он сидел, покачиваясь в стороны, шевелил губами и молчал. Казалось, он принимает важное решение. Его вывел из задумчивости бой часов, которые вдруг забухали из угла холла. Он встрепенулся, сплел пальцы рук в замок и, глядя на Наталью, заговорил. Переводчик стал переводить, не дожидаясь паузы.

– Он говорит, что любил Ольгу, но без взаимности. То есть он был ей друг. Любовник – нет, друг. Отец Полины итальянец, это точно. Ольга сама ему говорила. Но это чужая тайна, и он не может ее раскрыть. Он просит сеньориту взять эти деньги, очень просит. Потому что у него перед Ольгой и Полиной долг. И это тоже тайна.

– Я тайны не люблю, – сказала Наталья. – Их в нашей жизни и так полно. Деньги я брать не буду. Вот если бы он был отцом Полины, я взяла бы. А от чужого человека? Нет, не возьму.

Она понимала, что это грубо, но ничего поделать с собой не могла.

Витторио замотал головой и темпераментно, подвигая карточку к ней, заговорил:

– Это от него и от отца Полины, – сказал примиряюще сеньор Джимилетти, – берите, Наталья, там серьезная сумма. Этого хватит на образование и на свадьбу Полине и еще останется на жизнь. Вы сможете оставить работу, съездить в путешествие, купить новую квартиру. Не обижайте моего друга, он это от души. Я прошу вас, я сам. Это я не перевожу, а советую вам, как старший товарищ. Витторио – хороший человек. Не взять эти деньги – значит обидеть его. Отец Полины не может сейчас открыться, но уверяю вас, он будет ей и вам, – глубокий поклон в сторону Натальи, – помогать материально. Я вас умоляю, возьмите эти деньги.

– Отец Полины не будет претендовать на нее? – спросила, подумав некоторое время, Наталья.

Витторио выслушал перевод и поспешно ответил:

– Нет, нет, конечно, нет. Если бы Полина была здесь не счастлива, или условия ее проживания были плохими, или у нее не было бы родных, отец приложил бы все усилия, чтобы забрать ее в Италию. Но у нее есть замечательная мать, любящие родные, поэтому он не будет ломать ей жизнь.

Наталья слушала очень внимательно и в потоке слов услышала вдруг фамилию Рикалли. Рикалли? Это же фамилия главного режиссера театра Ла Скала. Боже, неужели Витторио случайно проговорился? Или ей это показалось? Но она своими глазами видела, как он споткнулся на этой фамилии, как синьор Джимилетти предостерегающе тронул указательным пальцем губы, как они вместе пытались исправить оплошность. Неужели? Он же старый. Ему, наверное, лет пятьдесят. Как быть? Зачем ей эти деньги? Впрочем, почему ей? Полине они пригодятся, только надо их грамотно разместить. Как будто угадав ее мысли, сеньор Джимилетти сказал:

– Наталья Сергеевна, банк, в котором лежат деньги, гарантирует хорошие проценты, вклад застрахован. Даже если случится пять кризисов, эти деньги будут расти. Они пригодятся Полине. Я понял, что ваша семья не нуждается, но я еще раз прошу вас не осложнять жизнь, – он остановился, шевеля пальцами рук, как бы вылавливая из воздуха нужное слово, – дарителю.

– Хорошо, – решительно сказала Наталья, – только я прошу вас об одном: переведите этот вклад на имя Полины Сергеевны Голицыной. Без вариантов.

– Конечно, – сказал Витторио, – только тогда появится препятствие: вы не сможете в случае необходимости воспользоваться этими деньгами.

Наталья улыбнулась.

– Я и не собираюсь ими воспользоваться. Это все Полине. Я достаточно зарабатываю сейчас, чтобы обеспечить себя и ее. А ей потом пригодится. Хотя, конечно, я хотела бы познакомиться, хотя бы заочно, с ее отцом, раз он дал о себе знать таким способом.

– Это не наш секрет, – сказал мягко сеньор Джимилетти.

– А я в свою очередь прошу вас сохранить мой секрет, – сказала Наталья, – ведь Полина по документам – моя дочь.

– Мы это знаем, сеньорита Голицына, мы все знаем о вас, – протирая запотевшие стекла очков (видимо, беседа далась нелегко), сказал сеньор Джимилетти, – я даю вам слово чести, что никто из нас никогда не раскроет вашей и нашей тайны. Полина Голицына – ваша дочь, в этом нет сомнений. Но я хотел бы, чтобы, если случится какая-то нужда в помощи, вы обратились бы за ней ко мне. Я найду, с кем связаться и помочь вам. Вот моя визитка на русском и итальянском языках.

Он достал из кармана пиджака маленький картонный прямоугольничек и отдал его Наталье. Потом взял со стола конверт и банковскую карту и настойчиво вложил в руки Наталье.

– В конверте все реквизиты, адреса банка в Москве и столицах Европы, в запечатанном конвертике – пинкод. С этой суммы уже оплачен налог, так что не беспокойтесь, все формальности соблюдены. Вам ничего не надо делать, только снимать деньги и пользоваться ими.

– Спасибо, – сказала Наталья и положила обе карточки и конверт в сумочку.

Ей было неловко, хотелось, чтобы не было никаких итальянцев, никаких убийств. Хотелось быть маленькой девочкой, сидеть у папы на коленях и ничего не бояться в его уверенных руках. Пауза затянулась, надо было вставать и уходить. Но она почему-то не могла этого сделать. Очень кстати послышались шаги, и в холле показался Алексей.

– Извините, я, наверное, помешал, – сказал он, делая шаг назад.

Все сразу встали, зашевелились.

– Нет-нет, – поспешно сказала Наталья, – мы уже закончили.

Она подошла к нему решительным шагом, как на пионерской линейке в лагере, взяла под руку и потянула за собой. Они вышли, не оглядываясь.

За столом царило благодушие. Подали горячее – какое-то замысловатое сооружение из жареного мяса и овощей, видимо, очень вкусное, потому что все сидели, уткнувшись в тарелки. Сеньор Рикалли положил столовые приборы и вопросительно посмотрел на Наталью. Она глядела на него, не мигая, он отвел глаза. Когда вошли Витторио и сеньор Джимилетти, он буквально пробуравил их взглядом. Витторио чуть заметно кивнул. Вот и вся мелодрама. Наталье стало скучно.

В зале опять танцевали. Алексей вопросительно посмотрел на нее. Она покачала головой, танцевать не хотелось. И уйти сразу было нельзя. Наталья обвела глазами стол. Машка и Анатолий, судя по их физиономиям, блаженствовали. Он что-то говорил ей, она сидела, подперев подбородок рукой, и смотрела на него в упор. Итальянцы наслаждались едой и вином. Еще будет десерт. Господи, как это выдержать? Пожалуй, надо согласиться на танец.

– Алеша, ты поешь, и будем танцевать, а то я со скуки помру. Или вон Машку пригласи, а то она скоро от Толиных речей поплывет, он ведь, наверное, про курс доллара рассказывает.

– Ну уж нет! Я сыт, как кабан под дубом, а Машку пусть вон тенор приглашает.

Он решительно встал и предложил ей руку. Оркестрик играл вальс, и на танцевальной площадке было пусто. Вальс был старый, заигранный еще в шестидесятых годах прошлого века, но Наталье он нравился. Они с удовольствием встали в начальную позицию и начали кружиться в такт музыке. Трам-пам-па, трам-пам-па, лям, пам-па. Вот где были кстати и смокинг, и длинное бальное платье. Вальс, как на выпускном вечере! Вальс, как на балу в Кремле! Вальс, вальс, вальс! Господи, пусть он звучит долго. Так приятно чувствовать себя в осторожных и в то же время уверенных объятиях этого сильного мужчины. Как жаль, что он здесь по служебной надобности, и все кончится, как только он найдет преступника. И его ласковый взгляд ласков только потому, что он должен, просто вынужден ее охранять. Как уверенно он ее ведет, не обращая внимания ни на людей, вставших в круг, как во время их первого танца, ни на звонок своего телефона. Это их вальс, только их.

Музыка отзвучала, вальс закончился. Алексей, закрутив ее под рукой, встал перед ней на одно колено и наклонил голову в знак благодарности. Наталья улыбалась. Все восхищенно захлопали в ладоши. Он встал с колена и собирался уже отвести ее к столу, как вдруг оркестр заиграл туш. К ним подошел метрдотель, протянул Наталье букет бордовых роз и поцеловал ей руку. Да, танец был супер, это она и сама понимала. Восхищенные взгляды мужчин провожали ее, пока она шла к столу. Анатолий обнял ее и поцеловал в раскрасневшуюся щеку.

– Ну, старуха, ты даешь, – удивился он.

Итальянцы громко выражали свой восторг, крича «браво, брависсимо». Было приятно, но чего-то не хватало. Наталья оглянулась: Алексея рядом не было. Он стоял в дальнем конце зала и разговаривал по телефону. Лицо у него было очень серьезным.

Саша звонил, а Алексей не мог ответить – он танцевал вальс. Он опять удивился абсолютной слаженности движений, как будто они репетировали всю жизнь. Ему хотелось выразить ей свое восхищение, но, казалось, слов не хватит. Поэтому он встал перед ней на колено. Вроде бы это было просто эффектное и логичное завершение вальса, но он-то знал, что на самом деле этот вечный жест преклонения перед женщиной – только для Натальи. Она приняла его дар, восторженно улыбаясь. Ей подарили цветы, для нее звучали аплодисменты. Она пошла к своему столу, а он поспешил набрать Сашин номер. Там было все в полном порядке: няню отпустили, Полина спала, Сережа Пестров был благополучно отправлен домой. Как только он нажал отбой, сразу раздался звонок от капитана Пестрова.

– Добрый вечер, Алексей Николаевич! Задание выполнил, что еще?

– Все, капитан, отдыхай.

– Завтра у меня выходной. Могу или нужен? Вот ведь стиль общения. – Можешь.

– Спасибо, хорошего вечера. – До свидания.

Надо было как-то незаметненько сворачивать застолье, было уже поздно, а еще придется уговаривать Наталью сменить на время место жительства. И ее новое обиталище будет в его квартире. При этой мысли стало жарко, щеки так и полыхнули краснотой. А телефон не дремал: еще один звонок.

Звоночек был интересный. Иван каким-то неестественно звонким голосом требовал, чтобы он оставил в покое женщину его мечты – Наталью. Именно так и сказал: «женщина моей мечты». Интересно, а женщина с экзотическим именем Ландыш, с которой он сидел не далее как сегодня в шестом ряду партера, места пятнадцатое и шестнадцатое, это уже не его мечта? И где эта цветочная фиалка, неужели дома? Он что, монах, или у него в Берлине есть подруга? А вообще, это он звонит? В окошечке высвечивалось его имя. Странный голос. Вдруг Иван попытался выговорить какое-то, видимо, заковыристое, слово, но не смог. И тут Алексея осенило: да ведь он пьян, причем, в дымину. Надо позвонить его охране. Когда это он успел так наклюкаться? Уговаривать его сейчас бесполезно: все равно что объясняться с фонарным столбом. Завтра поговорим.

Боковым зрением он видел, что Наталья тревожно смотрит на него. Нечего заставлять ее беспокоиться. Он быстрым шагом пошел через зал. Она стояла и продолжала на него смотреть.