Текст книги "Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь"

3 мая, воскресенье

Какая-то сила, силища, вырывала его из теплого сна, в котором он плыл по реке с мамой. Лодочка качалась, он сидел на веслах, а мама – молодая, красивая, в светлом платье – пела ему колыбельную на итальянском языке. Вода в реке была чистая, ее было много, и хотелось свеситься с лодки и пить, пить, пить, но двигаться было нельзя – лодка перевернется, поэтому он продолжал грести…

– Иван Ильич, давайте я вам помогу в спальню перейти, – бубнил настойчивый голос и дергал, дергал его за руку.

Иван решил открыть глаза. Они почему-то не хотели открываться, веки просто прилипли к щекам. Он попробовал поднять руки, чтобы помочь векам, но и руки тоже не поднимались. Интересно, сколько сейчас времени? Наверное, ему пора в посольство, а это будильник. Только почему он будит его по-русски? Его будильник в Берлине орет обычное «Steh auf!». Наверное, это сон. Он попытался повернуться и лечь поудобнее, но и это не удалось. По-че-му? А если предпринять еще одну попытку и все-таки открыть глаза? И вообще, ему никак не удавалось сосредоточиться: мысли, хотя это, наверное, и не мысли вовсе, а что-то другое, так вот, мысли не двигались, а толпой стояли около входа в мозг. И самая главная из них была – где это я? Потом была еще одна – тоже мысль – неудобно лежать. Глаза надо открыть обязательно. И опять этот голос:

– Что мне с ним делать? Может, скорую уже вызвать, а то он пьяный, не соображает ничего, даже двигаться не может.

– Кто пьяный? – грозно спросил Иван.

Или ему показалось, что грозно, потому что голос был вроде бы не его. Очень постаравшись сосредоточиться, он открыл глаза. Все плыло. Что это так все кружится? Может быть, он на корабле? Над ним склонилась какая-то рожа.

– Ты кто? – спросил Иван и опять, конечно, грозным голосом.

– Ну слава Богу, – ответила рожа, и уже в телефон проговорила, – не надо скорую, очухался. Сейчас я его минеральной водичкой напою, а потом постараюсь в спальню перетащить.

– Ты кто? – настаивал Иван. – Я – Петр, охранник ваш.

– А я кто?

– А вы – Иван Ильич Горчаков, мой босс. – Да? – очень удивился Иван.

– Да. Встать сможете, Иван Ильич? – Зачем?

– Да нехорошо на ковре спать, лучше в постели. – На персидском? – Что?

– На персидском ковре? – На каруанском.

Ох, как ему… И тут он понял: ему плохо, он, наверное, заболел. Что-то попалось под руку, какой-то предмет. Бутылка. Бутылку водки он купил в киоске около метро. Это он помнил. Почему в киоске? Ах, да, у него же все оказалось отравлено, кто-то хотел его – ЕГО! – отравить. Только он точно помнил, что бутылка, когда он покупал, была полная. А теперь в ней нет ничего. Пустая. Наверное, охранник Петр выпил. Иван спал, а охранник пил его водку.

– Ты пил водку? – спросил он опять же грозным голосом (босс же все-таки), помахивая бутылкой перед носом.

Петр засмеялся:

– Это вы выпили, Иван Ильич.

– Я вообще не пью, – сказал удивленно Иван. – Вообще! – подтвердил, не допуская возражений.

Как он, Петр, мог только подумать, что Иван выпил столько водки? Он пьет один-два дринка, да и то по необходимости. Шампанского может выпить два бокала за вечер, сухого красного вина – бокал, но водку!

Какое-то воспоминание заставило Ивана предпринять очередную попытку мозгового штурма. Он пришел домой, один охранник зашел вместе с ним, оглядел квартиру, потом пристроился на табурете в комнате рядом с прихожей. Откуда в его квартире табурет? Может быть, они его с собой принесли, в смысле охранники? А зачем? Полно же кресел и диванов. И стулья у него хорошие. Но он, как его зовут? Да, Петр. Петр уселся на табуретке и стал частью мебели. А второй охранник, его имя вообще неизвестно, остался в подъезде. Ему, наверное, хуже, чем Петру. Петр сидит себе на неудобном табурете и пьет его, Ивана, водку, а номер два дрожит в подъезде от холода. И без водки. Хотя, наверное, Петр с ним поделился, ведь не мог он один столько выпить. А сам Иван где был? По логике вещей, он должен был переодеться. Интересно, переоделся или нет? Если переоделся, то костюм должен висеть в шкафу. Иван с трудом встал и, шатаясь, пошел в гардеробную. Костюм, его смокинг от Версаче, валялся на полу перед диваном. Значит, он успел переодеться. А во что? Почему-то он не догадался просто посмотреть на себя в зеркало или на свою одежду, а занялся изысканиями на вешалке. Получилось, что он в джинсах и футболке. Эта задача им успешно решена. Иван сразу стал собой гордиться. Все-таки он молодец, все у него под контролем. Так, переоделся. Что дальше? Руки помыл. Где он мог их помыть? Наверное, в ванной. В какую сторону теперь идти, где тут ванная комната? В Берлине у него все под руками: две просторные комнаты, кухонька, душ, туалет. Туалет, кстати, тоже надо найти. С трудом преодолевая огромные расстояния, Иван не с первой попытки нашел дорогу в ванную. Руки он точно мыл – полотенце было влажным. Очередной всплеск гордости за свои умственные способности вызвал у Ивана довольную улыбку. Но он тут же нахмурился: надо действовать. Что было дальше? Он поел или нет? При мысли о еде желудок почему-то сжался, и хорошо, что Иван оказался рядом с туалетом, потому что унитаз оказался весьма кстати. Обняв его, как лучшего друга, Иван выплеснул из себя тот алкоголь, который от переизбытка не успел еще пройти в кишечник. Стало легче жить, можно соображать и двигаться. Он открыл воду в душе, скинул с себя одежду – на самом деле джинсы и футболку – и залез под ледяные струи. Ох, какой кошмар! Зачем он так напился? Зачем это было надо? Все в куче: убийства, странное поведение невесты, тяжелое чувство отчуждения, какое-то безграничное одиночество. И Наталья! Наталья с ее красотой, удивительным чувством такта, гордой посадкой головы, царственными движениями… Почему он все время о ней думает? Да потому что она – женщина из его странных сновидений. Неужели он влюбился? Влюбился-влюбился, иначе и быть не может. А как же Ландыш? Да, вот с Ландыш надо что-то решать. Надо решать быстро, а потом, тоже быстро, делать предложение Наталье. И пусть она пока его не любит. Полюбит позже. Ведь не дура же она, чтобы отказаться от замужества с дипломатом. Это же совсем другой уровень жизни. Господи, что за бред лезет ему в голову! Это, конечно, от избытка алкоголя. Почему она должна выходить за него замуж? Ей и так неплохо. Вон у нее какой кавалер образовался в связи с известными событиями: красавец-мужчина, да еще в белом смокинге, будто жених. Справедливости ради, надо сказать, что вместе они выглядят очень здорово. Впрочем, они с Ландыш Юсуповной тоже выглядели, но теперь это его абсолютно не радовало.

В дверь ванной осторожно постучали. Кто это может быть?

– Кто там?

– Иван Ильич, у вас все хорошо? Помощь не нужна? – Все нормально, сейчас я выхожу.

Интересно, как бы он ему помогал, этот самый – как его? – Петр? Так, все. С алкоголем покончено раз и навсегда. Это ужас какой-то. Ведь завтра будет, наверное, ой как тяжело, а хотелось столько сделать. Ну да ладно, будем считать себя на больничном листе.

Иван осторожно, стараясь не упасть, перелез через край ванны и стал одеваться, пошатываясь и с трудом сохраняя равновесие. День закончился плохо, хуже не бывает.

Наталья весь вечер думала: вспомнит Алексей о своем желании охранять ее круглые сутки или не вспомнит. Кажется, забыл, и очень хорошо. Больше всего на свете Наталья не любила попадать в неловкое положение. А как в него не попасть, не вляпаться, не влезть по шею, если в доме будет ночевать посторонний мужчина, или – хуже того – она должна ночевать в его квартире. А если ей надо будет… помыть руки? Ужас! Нет, ни за что!

Вечер закончился, все было нормально, и все будет хорошо. Она уже полностью уверилась, что ее охранять незачем, а пасти надо как раз Ивана, который был ближе всех к богатству, к бриллиантам и золоту. И вообще, он теперь практически олигарх. А с нее взять нечего. Как бы это так сказать Алексею, чтобы он не обиделся, а напротив, обрадовался, что ей ничего не грозит?

– И не думайте, – вдруг сказал Алексей. – Если не хотите переезжать ко мне, придется терпеть мое присутствие в вашей квартире.

Вроде, они перешли на «ты», или это касалось только ресторана? Или он перед подчиненными выпендривается? И он что, мысли читать умеет? Или она это вслух сказала?

– Я по вашему сосредоточенному виду догадался, – опять прочитал ее мысли Алексей.

Видимо, она имела такой изумленный вид, что он засмеялся и сказал:

– Да ладно, я не экстрасенс, просто сам об этом постоянно думаю и ничего умнее придумать не могу, как все-таки быть с вами рядом. Ну, хотите, я вас на спецквартиру устрою?

– Нет уж, не надо никакой другой квартиры, у меня своя есть. Только я думаю все-таки, что вы зря на меня время тратите. Надо Горчакова охранять, ему большая опасность грозит, чем мне. Я вообще с боку припека.

– Это вам только так кажется, а копнуть глубже, так вы – ключевая фигура. Что-то вы знаете такое, что очень беспокоит убийцу. И он все ближе к вам подбирается.

Миша Некрасов, который очень выразительно слушал этот разговор затылком и даже волосами, повернулся и, покраснев от собственной смелости, громко сказал:

– Вы, Наталья Сергеевна, слушали бы, что вам товарищ майор говорит. У него интуиция, как у тамбовского волка. Если сказал, что вас могут убить, значит, на самом деле убьют.

Наталья вытаращила глаза:

– Что значит – на самом деле убьют?

– Ой, да я не то хотел сказать, – стал оправдываться Миша, – в общем, если товарищ майор говорит, что вы должны быть под его защитой, то не отказывайтесь. Интуиция у него и опыт.

Что же делать-то? Времени осталось совсем чутьчуть, уже поворачивали на Новый Арбат. Она набрала воздуху в легкие и неожиданно громко сказала:

– Значит, так.

Что говорить дальше, она пока не решила и замолчала. Алексей развернулся к ней всем телом, а Миша, кажется, вообще вывихнул шейные позвонки.

Видимо, терпеть ее молчание больше ни у кого не было сил, поэтому разговор начали одновременно.

Алексей: «Вопрос только в том, на чьей территории. Хотите, ко мне, я у себя уборку генеральную сделал».

Наталья: «Из двух зол выбираю меньшее, едем ко мне».

Миша: «Ну, хотите, я вас буду охранять, если вы товарища майора опасаетесь?»

Наталья и Алексей уставились на Мишу.

– Поясните свою мысль, лейтенант, – строго сказал через некоторое время Алексей.

– Ну, я опять не то хотел сказать, – налился пунцовостью Миша, – товарищ майор – очень представительный мужчина, к тому же неженатый. Я тоже неженатый, но…

– Ты остановись, а то вовсе запутаешься, – вдруг подал голос водитель.

Миша смутился еще больше.

– Нет, вы сами решайте, Наталья Сергеевна, – завершил он скороговоркой.

К подъезду подрулили в полной тишине. Дверь была закрыта. Алексей нажал кнопку звонка. Через минуту дверь открылась, и в проеме появилась квадратная физиономия:

– Вы к кому? – спросила физиономия.

– Я к себе, – сказала Наталья. – А вы – новый охранник?

– Я – да, новый, еще никого не знаю.

Он посторонился, пропуская Наталью и ее спутников.

– Значит, так, – решительно приказал Алексей, – я сейчас провожаю Наталью Сергеевну, ты, Миша, остаешься с охранником, тем более что он новенький и никого не знает. Я еду домой, переодеваюсь, – он посмотрел на Мишу и уточнил, – быстро переодеваюсь, приезжаю сюда и снимаю тебя с поста. Завтра на службу можешь прийти к… двенадцати ноль-ноль.

Миша вытянулся в струнку:

– Есть остаться с охранником.

В лифте Наталья вдруг поймала себя на мысли, что ей приятна забота Алексея. До его приезда она успеет принять душ, переодеться, еще раз взглянуть на гостевую комнату и заварить крепкий чай. А потом они будут сидеть за столом и разговаривать. Здорово!

Перед дверью Алексей протянул руку – попросил ключи. Наталья вопросительно посмотрела на него.

– Давай ключи, а сама отойди на всякий случай, – сказал он ворчливо.

Эта интонация вдруг так понравилась Наталье, что ей стало спокойно. Ворчит, как будто они тысячу лет знакомы, и он знает, что у нее обычно все получается из рук вон, потому что уж такая вот она уродилась. В эту минуту она все поняла. Он волнуется не меньше, чем она. И преступники тут совсем не причем. Просто она ему нравится.

Наталья проснулась от журчащего звука, как будто кто-то без конца лил воду в хрустальный бокал. На часах, стоящих на прикроватном столике, было восемь. Наталья взяла телевизионный пульт и пощелкала по каналам: утро – передачи все радостные, мобилизующие на продолжение праздника. Хорошо, что ей не надо сегодня на работу. Она потянулась в кровати: день должен быть наполненным свободой, дачей, солнцем, книгами и музыкой. Но звук никуда не делся, он был, причем снизу. Черт! Она же совсем забыла об Алексее, которого пристраивала вчера, вернее, сегодня ночью, в гостевой комнате. Он же, наверное, встал и мучается перед холодильником, хотя она ему, конечно, сказала, что еды полно, и чтобы он завтракал сам. Она собиралась отсыпаться. Комплект ключей Алексею выдан был сразу, как только стало ясно, что он собрался поселиться у нее всерьез и надолго. Договоренность об относительной свободе действий на охраняемой территории – тоже. Но, очевидно, надо ему помочь сориентироваться. Эх, жалко выходного. Накинув халатик, она уселась перед зеркалом. Хороша! Рожица со сна, волосы как у домовенка Кузи, мысли в глазах нет никакой, то есть абсолютно. Надо бы, ради выходного, умыться, сделать легонькую зарядочку, макияжик. Наталья сладко потянулась: полежать бы еще немножко, но долг зовет. Пожалуй, умыться надо, а макияж подождет.

Она спустилась вниз и увидела Алексея, который стоял перед варочной поверхностью в ее фартуке и чтото делал со сковородкой. По столовой разливался сказочный аромат. Пахло детством. Точно, детством. Что же он такое готовит? Наталья принюхалась. Неужели омлет с сыром и фруктами? Не может быть! Такой омлет готовить умела только Натальина бабушка.

– Доброе утро, – сказала Наталья вежливо.

– Привет, – Алексей оторвался от сковородки и повернул к ней лицо.

Он был такой домашний в этом смешном фартуке, что Наталье захотелось подойти к нему сзади и обнять. Так обычно происходила утренняя встреча с отцом. Но подходить и обнимать она, конечно, не стала, а невыносимо светским тоном поинтересовалась:

– Что готовим?

Он хитренько улыбнулся:

– Вкуснятину.

– А что к этой вкуснятине подойдет из напитков? – Моя бабушка подавала обычно теплое молоко, но вы, если хотите, можете сварить кофе.

– Кофе-то я, конечно, сварю, но молоко у меня тоже водится.

– Да я уже подогрел. Давай поедим.

Опять, что ли, на «ты», или на «вы»? Ночью они разговаривали фальшиво бодрыми голосами, стесняясь глядеть друг другу в глаза. Когда он уехал за вещами, она заметалась по квартире: надо успеть принять душ, переодеться, смыть макияж, в то же время что-то такое с собой сделать, чтобы выглядеть… хм, привлекательно. Вовсе она не собиралась затевать с ним роман, просто не распустехой же предстать перед официальным лицом. Интересно, как она будет из этой истории выбираться, потом, когда следствие закончится? Не хотелось бы мучиться, как Машка, которая обычно долго мается, пока не заведет себе альтернативный роман.

Алексей приехал быстро – едва успела выключить фен. Бросив мимолетный взгляд в зеркало, осталась довольна. Он тоже переоделся и был в джинсах и легкой рубашке. Сумку с вещами как-то неловко протиснул в квартиру ногой. И вообще, как только она показала ему комнату, он свой багаж куда-то запрятал, видимо, привез что-то запрещенное. Наркотики? Оружие? Предметы старины? Да. Или он стеснялся своей старенькой сумки? И расстались они ночью быстро, даже поспешно, все из-за смущения. А сейчас ничего, готовит на ее кухне, как будто всю жизнь этим занимался, а она ходит в домашних брючках и футболке с заграничной надписью – какая-то абракадабра – и тоже хоть бы что. Как будто так и надо.

Стол был накрыт на две персоны, причем очень красиво. Даже цветок в вазочке был пристроен, и – о Боже – свеча в серебряном подсвечнике! Завтрак при свечах. Какой-то нонсенс! Завтрак, свечи, неполадки с электричеством, разруха, война. Именно такой смысловой ряд вдруг сам собой выстроился в Натальиной голове. Она засмеялась, чем повергла Алексея в короткий шок.

Он в некотором замешательстве остановился перед сковородкой. В руках у него была вилка с наколотым на ней кусочком хлеба.

– Так поедим или что?

– Конечно, поедим и молока попьем.

Он успокоился, ловко разложил по тарелкам омлет, на самом деле – омлет с яблоками, налил в стаканы молоко и с очень довольным и опять же хитреньким видом уселся напротив Натальи.

Наталья взяла свою вилку. Чего-то не хватало. Да, ножей. Она встала и направилась к буфету.

– Ты что?

Он в недоумении следил за ее перемещениями. – Ножи.

– Что – ножи? – Ты забыл.

– Я ничего не забыл, посмотри справа от тарелки. Действительно, нож был. Как это она его не заметила? Ну и ладно, зато разговор завязался. Было действительно вкусно. Аромат яблок смешивался со специфическим запахом омлета. К блюду подавался сметанный крем – крем! – в соуснике. Никакого такого крема Натальина бабушка не готовила. Она поливала омлет сгущенным молоком из жестяной банки. Вкусно было необыкновенно! Готовилось это лакомство редко и только для Натальи. Бабушка любила обеих внучек, но по-разному. К Ольге она относилась с опаской – всетаки знаменитость, а Наталью просто любила, жалела, как могла, баловала. Наталья гостила у нее с удовольствием. Бабушка жила в маленьком уральском городке с деревянными домами, деревянными тротуарами и деревянными штакетниками. Летом буйно цвели золотые шары, которые вылезали из-за каждого забора, а на маленьком базарчике перед магазином продавалась крупная пахучая земляника, кислая дикая смородина, пупырчатые огурчики и всякая зелень. Бабушка покупала землянику ведрами, кормила досыта Наталью, а потом, когда ягода уже не лезла в горло, варила варенье. Вот что Наталья любила больше всего, так это земляничное варенье – ароматное, чуть горьковатое, тягучее – из детства. Она больше такого варенья нигде не ела. Видимо, бабушка знала какой-то секрет. И омлет с яблоками, а в начале лета – с земляникой или с малиной – тоже был из детства, бабушкин.

– Ты, хм, вы, где научились такой омлет готовить? – спросила, пережевывая вкуснейший кусочек, Наталья.

– Бабушка научила.

– И моя бабушка так умела. Это кушанье из детства. – Тебе понравилось?

Все-таки надо как-то определиться: говорить ему «вы» или «ты».

– Очень, я его не ела лет пятнадцать, с тех пор, как бабушка умерла.

– Я готов тебе этот омлет каждое утро подавать.

Опа, вот так предложение, подумала Наталья, интересно, он оговорился или всерьез?

Сразу стало видно, как он смутился.

– Ты не подумай ничего такого, я в смысле кулинарии. То есть в смысле готовлю хорошо.

– Да я и не подумала. А у тебя дети есть?

– Детей и жены у меня нет, так что ты можешь быть спокойна: я никого не оставил в беспомощном состоянии, когда переехал к тебе, – он поднял указательный палец вверх, словно призывая ее к вниманию, – заметь, по служебной надобности.

Можно было на этом закончить, но в Наталью словно бес вселился. Уже потом, позже, она решила, что во всем виноват омлет. Он был таким вкусным, что, наверное, привел к синтезу в организме избыточного количества эндорфинов, которые, как известно, вызывают прилив радости и отличного настроения. Вытягивая шею – интересно, в сковородке еще что-нибудь осталось? – Наталья самым невинным тоном спросила:

– А ты был женат?

– Был, недолго. Она была ангелом, а я – чудовищемлюдоедом.

– А на самом деле?

– На самом деле, так и было.

– Странно, ты, наверное, ее таким омлетом не кормил.

– Ее? Нет, не кормил. Я только сегодня вдруг про него, омлет то есть, вспомнил.

Бес продолжал веселиться:

– А девушка у тебя есть? – Нет.

– А почему?

– Времени нет. А теперь я продолжу допрос. Ты что намерена сегодня делать?

– Съезжу ненадолго на работу, а потом – на дачу. Вечером вернусь – завтра на дежурство.

– Это как это – на дачу? – спросил он таким сладеньким голоском, что Наталья, ничего не заподозрив, стала ему подробно объяснять:

– Ну, мне надо на работу. Это обязательно. Потом я прямо из больницы поеду на дачу. Могу, конечно, по магазинам пройтись, но дня жалко.

Он вдруг приподнялся, оперся кулачищами и стал огромным и страшным.

– Значит, так, – зловеще-ласково прошептал он, видимо пытаясь сдержать гнев, – ты, голубушка, понимаешь, для чего я тут проживаю? Ты вообще представляешь, где я работаю и чем должен заниматься в рабочее время?

– В милиции, – пискнула она, – подозревая, что ехать никуда не надо, и зря она все себе распланировала.

– В милиции, – подтвердил он, – и должен все время ловить преступников. А еще я хочу, чтобы этот процесс происходил с наименьшими потерями. Андестенд?

– Что? – опять пропищала Наталья. Что-то стало с ее голосом. Может быть, это все из-за того же омлета?

– Я понятно говорю, или перейдем на ненормативную лексику?

– Понятно, – испугалась Наталья, – не надо… на лексику.

– Хорошо, – сказал он спокойно и даже миролюбиво, как будто не изображал из себя только что Зевса-Громовержца. – Ты наелась, или будешь пшенную кашу? Каша тоже удалась.

Он приоткрыл кастрюльку, которая стояла на деревянной подставке, и оттуда на самом деле запахло пшенной кашей. Наталья с перепугу кивнула. Он убрал грязные тарелки, достал чистые, положил щедро каши, кинул по приличному куску сливочного масла и довольно поглядел на Наталью:

– Давай ешь, а то за праздники осунулась как-то. Каша и в самом деле «удалась». Она не ела никакие крупяные блюда, наверное, лет семь из-за боязни поправиться. Оказывается, это вкусно. И когда он успел столько всего наготовить?

– Ты во сколько встал? – решилась она подать голос, когда отодвинула пустую тарелку.

– Рано, – сказал он, отрываясь от газеты, которую развернул сразу, как все съел и выпил.

Такая семейная идиллия: мужчина после завтрака читает утреннюю газету, женщина убирает со стола. Сейчас он встанет и потребует чистые носки, рубашку и подходящий галстук, а потом долго будет хлопать себя по карманам в поисках ключей от машины, бумажника и еще каких-нибудь ключей – от кабинета, что ли.

Он на самом деле встал, сложил газету и стал убирать со стола. Наталья медленно, с наслаждением пила кофе. В чашке оставалось еще примерно половина, когда он в порыве хозяйственной инициативы убрал чашку и поставил ее в раковину. Посуду он мыл со знанием дела, сосредоточенно поворачивая тарелки так, чтобы не оставить ни следа жира.

Наталья все сидела за убранным столом и не знала, можно ли ей из-за него вставать.

Помыв посуду, Алексей снял фартук, аккуратно встряхнул его, расправив складки, и повесил на крючок около раковины.

– Алексей Николаевич, – спросила она смиренно, – а на работу мне все-таки можно будет съездить?

– Со мной или с Мишей Некрасовым, после двенадцати ноль-ноль.

– А по квартире перемещаться можно?

– По квартире можно, но перед окнами не торчать. Да что же это за наказание? Лучше бы она на дежурство поехала, хоть бы польза была!

Вдруг зазвонил дверной звонок. Алексей вопросительно посмотрел на Наталью. Она отрицательно помотала головой. Было странно, что охрана не предупредила о визитере. В руке Алексея появился пистолет. Откуда он взялся, она не заметила. И сам он вдруг стал стремительным, мощным, бесшумным и в один прыжок оказался около входной двери, задвинув при этом Наталью в ванную.

– Кто там? – спокойно, даже сонно, спросил он. – Это Горчаков, – раздалось из-за двери.

Когда Иван проснулся, голова гудела, в глазах расплывались странные радужные пятна, во рту был привкус конюшни. Конюшню он никогда не пробовал, но ее вкус должен быть именно такими. Спал он, оказывается, в мятой одежде. То есть пиджака и брюк не было, но рубашка с галстуком и запонками на манжетах присутствовали. Хотя вроде бы он переодевался в футболку и джинсы, но проснулся почему-то в галстуке. Было понятно, что он напился. Непонятно, для чего или в связи с чем. Пришлось напрягаться и вспоминать. Это оказалось сложно. Он хорошо помнил вечер и свои ощущения, связанные с музыкой. Что-то было еще такое, что смутно вспоминалось как неприятность, или, скорее, неловкость. Ландыш? Кажется, нет. Там все ясно: надо ставить точку. Либо они женятся, либо расходятся с соблюдением внешних приличий. Предпочтителен второй вариант, потому что жениться уже не хочется. А вот Наталья как раз настраивала его на матримониальный лад. Неужели он такой легкомысленный? Ведь ехал с четким планом – жениться на Ландыш Мирзоевой. Даже несмотря на ее странное имя и не менее странных родственников! Но все, что произошло за последние три – всего три! – дня, вызывает у него брезгливое ощущение чего-то противного. Как в детстве прикосновение к слизням на даче. Подташнивало, есть не хотелось, зато хотелось пить. Рядом с кроватью стояла бутылка минеральной воды и высокий стакан. Какой стакан? Зачем стакан? Он, торопясь, открыл бутылку и большими глотками выпил всю колючую теплую воду. Конечно, он никогда не позволил бы себе пить из бутылки, если бы был в трезвой памяти. Но память как раз была нетрезвой, и с этим надо было что-то срочно делать. На сегодня у него намечено несколько встреч, в том числе с милицейским майором. Что-то он такое ему должен сказать – или рассказать? – и это должно в корне изменить его жизнь. Только он не помнит, что. Майора зовут Алексей Пронин, это он знает. Что майор вызывает у него уважение, это тоже факт. Но в то же время он – реальный соперник. Наталья вчера сидела рядом с ним, он был ее кавалером в Большом театре, а не Иван. И смокинг на нем сидел как влитой. А Иван был в пиджаке, хотя мог одеться не хуже. А еще он увидел, какая Наталья красавица.

Мысли были липкими и неприкаянными. В голове они тыкались в черепные кости и причиняли Ивану боль. Интересно, человек вообще может не думать? Вот просто проснуться утром и не уговаривать себя вставать, не продумывать планы на день, не вспоминать вчерашние события? Какой тогда станет жизнь: менее проблемной или наоборот, скучной? Да, кажется, это и невозможно – ни о чем не думать. Сейчас мыслить – проблематично. Наверное, это называется похмельем.

В дверь тихонько поскреблись.

– Да, войдите, – разрешил Иван, придав голосу как можно большую твердость.

В дверь просунулась голова уже знакомого охранника, который был с ним в театре.

– Иван Ильич, вы просили разбудить в семь часов. – Спасибо, сейчас встаю, – сказал Иван бодро.

Он хотел продемонстрировать свою удаль и, откинув одеяло, вскочить, но вспомнил про мятую рубаху и нелепый галстук на шее и решил этого не делать. Голова скрылась. Что бы охрана подумала, если бы увидела его спящим в галстуке? Хотя, может быть, у него такой стиль – везде, где бы ни был, одеваться с иголочки: в сортире с гвоздикой в петлице. Иван представил себя с этой самой гвоздикой и улыбнулся.

Обычные утренние мероприятия заняли гораздо больше времени, чем всегда по вполне понятной причине: надо было придать себе вид. Это оказалось непросто.

– Пить надо меньше, надо меньше пить, – приговаривал Иван, надраивая щеки электробритвой.

Вид постепенно улучшался, отражение в зеркале стало похоже на оригинал в состоянии здоровья. Но руки дрожали, а ноги почему-то плохо слушались. Требовалась хорошая чашка крепкого чая и горячий мясной бутерброд.

На кухне хозяйничала молодая девица в малюсеньком крахмальном фартучке, надетом поверх спецодежды, что ли – белый верх, черный низ.

– Доброе утро, Иван Ильич, – сказала она, наливая ему чай из исходящего паром заварочного чайничка в цветочек. – Меня зовут Маша, я работаю у вас горничной.

Это было что-то новенькое. У него никогда не было горничной, он привык управляться сам. Для чего ему еще один посторонний человек в квартире, вдобавок к охране?

– Откуда вы взялись? – спросил он грубовато.

– Меня Григорий Владимирович прислал, – сказала смиренно Маша, – но если вам неприятно, я могу уйти, только ему позвоните.

– Нет, конечно, вы оставайтесь, но ему я непременно позвоню.

Завтрак был сытным и вкусным – какая-то рыбка на поджаренном хлебе, овощи, джем – все поевропейски, как он привык. Надо бы позвонить начальнику охраны насчет горничной: где он ее взял, такую симпатичную. Иван коротко, кивком, поблагодарил новоявленную прислугу и пошел в спальню. Надо как-то так организовать, чтобы они все в его квартире не вертелись. Пусть в машине сидят, что ли. И с горничной этой тоже надо… что? Решить что-то надо. С одной стороны, хорошо, что в доме будет кто-то, кто следит за порядком. Видимо, Лидия – не лучший вариант. С другой стороны, ему решительно не нужен посторонний человек. Не нужен. Он нажал кнопку вызова.

– Слушаю, Иван Ильич, – сказал на том конце спокойный голос.

Иван подумал, что совсем не знает, как по телефону звучат голоса его… теперь подчиненных. И вообще, что он знает о холдинге, о компании в целом? Ничего не знает.

– Григорий Владимирович, доброе утро. Я насчет горничной.

– А, Маша? Ну что сказать? Работает в секретариате у Южного лет, наверное, пять. Исправно работает, Южный доволен.

Кто такой Южный, Иван не мог вспомнить, поэтому замолчал. Догадливый начальник службы безопасности сразу подсказал:

– В юридической службе все сотрудники проверенные.

Стало быть, Южный – это начальник юридической службы. Еще бы вспомнить, как его зовут. Но Григорий Владимирович был начеку:

– Иван Ефимович сам лично ее рекомендовал. Ага, значит, Южный Иван Ефимович. Запомним.

– Она девка хорошая, чистюля, себя соблюдает, – продолжал между тем Григорий Владимирович, – в секретариате отвечала за питание, так что Южный ее от сердца оторвал.

– От самого сердца? – засмеялся Иван.

– От него, – радостно сказал Григорий Владимирович.

– Ну ладно. Она только готовить будет? – поинтересовался Иван.

– Эта готовить, а другую пришлем для уборкистирки. Или что-то не так?

– Да я, в принципе, все сам могу делать.

– У вас теперь времени не будет хватать на все, Иван Ильич. Это только кажется, что Петр Иванович мало холдингом занимался. Он все время или в конторе проводил, или дома работал. Ключевое слово – работал. Он же из ювелиров, поэтому во все детали производства вникал. И по магазинам каждый день ездил с женой. Это он ей прогулки устраивал. Дядюшка ваш – светлая ему память – человек был… Таких сейчас нет. Конечно, Анна Дмитриевна вела хозяйство сама, но когда были гости, то из холдинга приглашались помощницы. Вот Маша у нее бывала.

– Григорий Владимирович, мне бы как-то во все это вникнуть. Вы не поможете? Я ведь только понаслышке о холдинге знаю. А что касается камней, золота – вообще профан. Мне бы в структуре разобраться, а то бумаг принесли целую кипу, четыре флешки, только читать некогда. Тут события всякие навалились. Помогите, Григорий Владимирович.