Текст книги "Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь"

– Не волнуйся, – сказал он быстро, – все хорошо. Няню отпустили, Сережа Пестров тоже в пути домой, Саша и Таня дома.

– Как быстро ты всех моих запомнил, – сказала она, – у меня на имена памяти всегда не хватает.

– Профессия обязывает, а ты, наверное, что-то другое хорошо помнишь. Ну, я не знаю, что там у вас нужно не перепутать: названия лекарств или болезней.

Она засмеялась:

– Названия, конечно, важны, но их всегда можно посмотреть в справочнике, у нас совсем другое главное.

Странно, подумал он. Кто-то нуждается в срочной помощи, а врач забыл, как самое главное лекарство называется, и лезет в справочник. Справочники, наверное, лежат на всех столах, а врачи их все время листают. Картинка, которую он создал в своем воображении, оказалась забавной, и он улыбнулся.

Так, похоже, почтеннейшая публика собирается расходиться: сеньоры дружно взялись за сотовые телефоны, наверное, вызывают из посольства транспорт. Переводчица устало пила чай из тонкой фарфоровой чашки. Это хорошо, значит, скоро конец дня. Анатолий что-то шептал на ухо Марии Викторовне. Она раскраснелась, похорошела. И вроде бы пока вечер заканчивается неплохо. Алексей подошел к Анатолию:

– Расходимся?

Анатолий нехотя оторвался от алого ушка собеседницы и внимательно посмотрел на Алексея:

– А что, уже пора?

– Да, вроде пора: все съели и выпили. – А, выпили? Так мы еще закажем.

– Посмотри на часы, уже полночь, да нет, уже вообще завтра. А еще столько дел!

Итальянцы дружно подошли к ним и стали прощаться: рукопожатия с мужчинами, целование ручек дам – Версаль. Все было замечательно, будете в Москве – заходите. Да и вы к нам в Италию пожалуйте. В общем, протокол.

– Я тысячу лет столько не танцевала, – сказала вдруг переводчица.

Алексей удивленно уставился на нее: она все время сидела рядом с режиссером, как его? Опять забыл.

Она увидела его взгляд, засмеялась и сказала:

– Это я перевела то, что сказала сеньора Джимилетти.

Все засмеялись. И правда, все танцевали от души, приглашая женщин, шутливо отбивая их друг у друга и хвастаясь количеством танцев. Вечер удался. Пора разъезжаться.

Анатолий встал, подал руку Марии Викторовне. Алексей поймал взгляд, который Наталья бросила на эту парочку. В нем было столько любопытства и лукавства, что Алексею стало смешно. И он тотчас бы засмеялся, если бы был не на службе. Хотя что там служба? Он сегодня пятьсот раз нарушил все и всяческие правила, особенно когда танцевал, ничего не замечая вокруг, кроме партнерши. А ведь его никто не страховал! Хорошо, что обошлось, а то расслабился, дурак. Так, Наталью – под мышку, всех остальных… ну, в общем, куда хотят. Ивановой охране позвонить из машины, чтобы никуда не пускали. С чего это он напился? Не-ет, Наталье он, пожалуй, не подходит. А может быть, он вообще алкоголик?

Наталья о чем-то секретничала с подружкой. Итальянцы остановились у выхода из зала, развернулись и дружно, как по команде, подняли кверху правые руки и помахали. Алексей тоже помахал им, Маша послала воздушный поцелуй. Наталья тоже, кажется, махала руками, он не заметил, Анатолий салютовал тростью. Все! Теперь добраться до дома и спать. Кажется, он все продумал, а как и куда поедут после ресторана – нет. Да и про ресторан он думал как-то не конкретно, боковыми мыслями. Ведь всегда все продумывал, а тут оплошал. Даже если она согласится пожить в его квартире, надо заехать к ней, забрать всякие штучки: косметику там, тапочки, расчески. А если она откажется? Ему свое барахлишко к ней везти, что ли? Ой, а у него, кажется, рубашки все неглаженые. Да, в засадах сиживал, рецидивистов голыми руками один брал, всегда знал, что делать, а сейчас растерялся.

Наталья тем временем подошла к Анатолию, обняла его за шею и поцеловала. Он что-то строго ей сказал, и они вместе уставились на Алексея. Разглядывали его долго, причем Анатолий поворачивал голову, как будто примерялся, чтобы лучше вглядеться в отдельные детали организма. Алексей незаметно, как ему казалось, прошелся глазами по костюму – вроде никаких изъянов не нашел и от смущения стал звонить Мише Некрасову. Миша ответил сразу, видимо, засек, что итальянская делегация отбыла, и ждал команды начальника на отбытие.

– Миш, – сказал Алексей, – скоро поедем.

– Хорошо, Алексей Николаевич, мы у подъезда. Мне выйти, подстраховать?

– Ну выйди. – Есть.

Анатолий, прихрамывая и опираясь на трость, шел к Алексею. Мария Викторовна и Наталья тихонько двигались за ним и хихикали. Хорошо, что у нее прошло это тяжелое настроение, с которым она начинала вечер. А то он уже затосковал.

…Когда его бывшая жена собрала свои вещи, демонстративно выставив чемоданы и какие-то бесформенные баулы в прихожей, он тоже тосковал. Но эта тоска была конкретная: скорее бы уже она убралась из его жизни. Как только она «убралась», тоска прошла сама собой. И началась совсем другая жизнь – лучше. Впрочем, эту маету с женитьбой он себе сам организовал. Барышня была не то что выдающаяся красавица, но мисс Козодрюпинска – малюсенького городка в глубинке Родины. На самом деле это был никакой не Козодрюпинск, но Алексей называл его именно так из-за противного чувства вины и недовольства собой. Как он мог так вляпаться, до сих пор не понимал. Лидию он увидел на остановке троллейбуса на Садовом кольце. Было холодно, падал снег, ветер сдувал его под острым углом прямо в лица прохожих. Она стояла под фонарем, и Алексей в первую минуту подумал, что это проститутка, но сразу отказался от глупой мысли: прикид у девчонки был самый простецкий, а на свету она стояла просто потому, что было темно. Он уже проехал мимо, но почему-то затормозил, сдал назад и открыл дверь машины:

– Девушка, давайте подвезу, – предложил он.

Она отошла от фонаря и почти бегом рванула в сторону остановки – там было не так страшно. Он ее догнал, взял за локоть и, преодолевая легкое сопротивление, повел в машину. Для чего он это сделал? Ну убежала бы она, и ничего бы не было. А то глупая женитьба, долгий тоскливый развод, мерзопакостное чувство чего-то гадкого, которое было в его жизни. В машине она сидела, съежившись, почти вжавшись в дверцу, шмыгала носом, пытаясь согреться. Одежонка на ней была какая-то хлипенькая, не по сезону: дубленочка на рыбьем меху, платочек из искусственного шелка (это зимой-то!), ботиночки на тонкой подошве. Он все это разглядел и умилился. Он, физиономист хренов, решил, что она студентка, видимо, из-за большой сумки, похожей на портфель. Ехать ей надо было в Химки. Сумерки быстро сменились черной ноябрьской ночью. В машине было тепло и уютно. Он понял, что пассажирка согрелась и постепенно разомлела на удобном сидении. Голова ее стала клониться, периодически она ее вскидывала, пытаясь не заснуть. Сумка была прижата к боку со стороны дверцы, видимо, чтобы Алексей чего-нибудь из нее не стащил. На одном из поворотов сумка упала и раскрылась. Алексей невольно увидел, что там было: тощий кошелек, большой ключ на колечке, тюбик помады, какие-то квитанции, бумажки, записная книжка. Она суетливо стала все собирать, явно стесняясь, взглядывая на Алексея – не увидел ли он ее бедности. Видимо, от смущения, она вдруг стала ему рассказывать о себе. В позапрошлом году окончила школу, поступила на курсы, выучилась на секретаршу, начала работать в мэрии. А летом вдруг выиграла городской конкурс красоты. Конечно, ради справедливости, надо было заметить, что председателем жюри этого конкурса был ее работодатель, но об этом Алексей узнал гораздо позже. А тогда удивился: вроде ничего особенного в девчонке нет, а смотри-ка – «мисс Чего-то там». Ну так вот. Как только она стала мисской, сразу решила ехать в Москву – учиться на манекенщицу. И приехала к началу учебного года, и пришла в агентство, а над ней посмеялись и не приняли. Сказали, что такого товару у них куры не клюют, а ей надо худеть и заниматься с преподавателем, потому что у нее походка как у вульгарной бабы. Она надела лучшее платье, в котором конкурс выиграла. А ей сказали, что такие тряпки были модны в позапрошлом веке. Это все Алексей додумал сам, а она сказала ему, что не пошла в это агентство, потому что ей там не понравилось: мужики приставучие и обстановка нездоровая. Тут она неожиданно заревела в голос. Алексей растерялся, припарковал машину прямо на тротуаре и неуклюже стал гладить ее по голове. Она отстранялась, а он все гладил и гладил ее платок, а потом неожиданно притиснул к себе и обнял. Она перестала реветь, оттолкнулась от его груди сильными кулачками и деловито спросила:

– А ты женатый?

Когда он сказал, что не женат, она с удивлением распахнула свои глазищи (вот глаза у нее были что надо) и спросила, уже настойчивее:

– Разведенный?

Тогда еще не разведенный, Алексей ответил:

– Неженатый и не разведенный. И что?

– Ничего, – ответила она с деланным равнодушием. Вот тут-то бы и остановиться, тем более что до Химок они почти доехали, и высадить бы ее около обшарпанного общежития, но нет! У Алексея неожиданно начался кураж, который бывал чаще на службе, а тут вдруг случился на ровном месте с провинциальной девицей. То ли от одиночества, то ли от усталости, ему не хотелось с ней расставаться.

– Ты ужинала? – спросил он неожиданно для себя. – Пока нет, – кокетливо ответила она, замерев: неужели пригласит поесть?

– Пойдем куда-нибудь, а то я голодный.

– Тут чебуречная, за углом, – зачастила она, – все недорого, и работают они долго, и посидеть можно – там и сидячие места есть.

Но в чебуречную они, понятно, не поехали – кураж ведь, а поехали в приличную кафешку, которую Алексей заприметил по дороге, когда еще не планировал куражиться, а просто хотел поужинать в одиночестве. В кафе было тепло, музыка лилась откуда-то из динамика, подвешенного к потолку. Народу было немного, и столик они выбрали около стены, декорированной морской галькой. Алексей отодвинул для попутчицы стул, она неловко уселась, поерзала, как будто проверяла его на прочность, и пристроила сумку на колени.

– Ты сумку-то поставь на соседний стул, тут приличное заведение, не украдут, – сказал тихонько Алексей.

Но она только крепче прижала свое сокровище к себе и стала оглядываться с независимым видом. Когда принесли меню, она с опаской открыла его и стала читать: смотрела только на столбик справа: сколько стоит. Массивную папку держала на весу над сумкой. Алексей быстро выбрал салат и горячее, а она все изучала и изучала меню, видимо, прикидывая, что сможет взять на свои кровные.

– Надеюсь, ты позволишь мне заплатить? – спросил, все еще в кураже, Алексей.

Она сразу расслабилась, откинулась на спинку стула, переложила наконец сумку на соседний стул и неуверенно кивнула в знак согласия.

Алексей сделал заказ и спросил:

– Как тебя зовут?

– Меня? Лидия. Лидия Андреевна Авдошина, – церемонно представилась она и протянула через стол руку.

Длинные ногти с неухоженным маникюром, кожа потрескавшаяся, сухая, как наждак. Наверное, на улице работает. Маляр? Помощник каменщика, уборщица?

– Ты работаешь?

Опять неуверенный кивок. – А где, если не секрет?

Она поерзала на стуле, подвинула тарелку, переложила вилку и опять неуверенно сказала:

– В ООО.

– На какой должности?

Тут она приосанилась и уже громко провозгласила:

– Секретарь-референт.

Да, впечатляюще, особенно вторая часть.

– И чем же ты занимаешься, что реферируешь?

Вопрос явно поставил ее в глухой тупик. Она даже принаморщила лобик, но, видимо, вспомнив, что будут, не дай Бог, морщины, каким-то насильственным движением его расправила. Алексей от изумления аж рот раскрыл. Он потом перед зеркалом пробовал это движение повторить, но у него, конечно, ничего не получилось. В общем, она не стала отвечать, тем более что принесли салат и мясную нарезку. Наверное, в программе не было такого конкурса, в котором надо было демонстрировать манеру поведения за столом. Приборами пользоваться она не умела и с удивлением следила за Алексеем, когда тот красиво ел салат вилкой и ножом. Минеральную воду она решила пить прямо из бутылочки, но Алексей, предвосхищая ее намерение, налил воду в высокий стакан. Пока он ковырялся в салате, она уже съела свою порцию и примерялась к колбаске, только не могла выбрать, какую взять сначала, а какую потом. Провинция кричала, нет, вопила, в каждом ее движении, в привычке вытирать рот после каждого съеденного кусочка собранной в жменю пятерней, в постоянном одергивании одежды, во взглядах на сумку в испуге – вдруг украли? – посреди разговора. Нет, она ему не нравилась. Скучать он начал почти сразу, как только увидел, с какой жадностью она поглощает еду. Так едят, наверное, бомжи: не чувствуя вкуса, торопясь, только насыщаясь, а не наслаждаясь трапезой. Когда принесли горячее, она уже утолила первый голод и стала присматриваться к Алексею, пытаясь копировать его движения. Кураж его куда-то делся, и как только она доела, он, оставив изрядный кусок отбивной, решительно встал.

– Нам пора.

Она взяла сумку, выбралась из-за стола и, оглядываясь на блюдо с оставшимся мясом, пошла за ним к выходу. В гардеробе она вдруг суетливо пошарила в сумке, приговаривая что-то вроде «где же она?», и решительно пошла обратно в зал.

– Ты куда?

Он в это время пытался попасть правой рукой в рукав своей куртки, а левой – прижимал к себе ее легонькое пальтишко. Зря он спросил. Было понятно, что она сейчас соберет остатки еды со стола, чтобы завтра утром доесть. Ну да, там ведь осталась мясная нарезка, зелень, да и для его отбивной, наверное, найдется место в ее необъятной сумке. А сумку за все время трапезы она не открывала, так что потерять какую-то вещь просто не могла. Так и есть, она вернулась через пару минут повеселевшая, с хитро бегающими глазками.

– Нашла?

– Что? А, да, нашла.

В машине она устроилась теперь по-хозяйски, и это ему не понравилось, уж лучше бы сидела, как раньше – вжавшись в дверцу.

– Ко мне нельзя, – вдруг сказала она. – Что?

– Ко мне нельзя.

– Хорошо, – сказал он рассеянно.

Она уже перестала его интересовать, и он знал только, что ее надо доставить до места и ехать домой. Душ, телевизор, сон – вот чего он хотел, а вовсе не любовных утех с неизвестной девицей. Зачем только он это все проделал?

Автомобиль остановился как раз перед дверью ее общежития. Вот сейчас она уйдет, и все. Но она почемуто сидела, вопросительно поглядывая на него, и не делала никаких попыток выйти. Тогда он сам вышел из машины, обошел ее спереди и решительно открыл пассажирскую дверь:

– Прошу.

Она неловко, тощим задиком вперед, выбралась и опять вопросительно уставилась на него.

– До свидания, – сказал он, – рад был познакомиться.

Она стояла ноги вместе, сумка перед собой:

– До свидания. – Я позвоню.

Куда, зачем он собрался звонить? Да и телефона, судя по всему, у нее не было. Он повернулся спиной и пошел к машине.

– А телефон-то? – остановила она его.

– Что?

– Записать. – Ну запиши.

Она порылась в сумке, отвернувшись от него. Он понимал – не хочет, чтобы видел пакет с едой из ресторана. Он вернулся на тротуар, поднял голову кверху и посмотрел на окна общежития. Во всех окошках горел свет, на форточках висели авоськи с продуктами, на черном небе светились звезды. Ночь вступила в свои права. Она, видимо, устала ждать, когда он налюбуется городским небом, и требовательно подергала его за рукав. Он уже опять – в который раз – про нее забыл.

– Вот, – протянула бумажку с каракулями – номером телефона.

– Хорошо, – сказал он равнодушно и сунул бумажку в карман куртки.

Мимо проходили какие-то девчонки, она изобразила на лице улыбку – все-таки кавалер с машиной – и кокетливо помахала рукой.

Примерно через неделю он сунул руку в карман куртки – полез за телефоном. В кулаке оказался свернутый в тугой шарик комочек бумаги. Он его расправил и обнаружил цифры, которые сложились в телефонный номер. Внизу была приписка – спросить Лиду из 206 комнаты. От скуки он позвонил, спросил Лиду… Потом оказалось, что ей негде жить, и она поселилась в его квартире. Первый раз она пришла к нему в постель сама, бормоча что-то насчет Яшки с соседней улицы. Он понял, что она «не девушка», но тогда ему было все равно. В постели она пыталась изображать утонченность чувств-с, но в какой-то момент вдруг зашептала: «Ой, мамочки», и он ее в это мгновение почти полюбил.

Свадьба была скромной, праздновали в кафе: молодые, два друга Алексея, ее подружка из общежития. Криков «горько» не было, просто поужинали, распив бутылочку вина и литр водки. Через неделю поехали знакомиться к теще в Козодрюпинск. К городу Козодрюпинску претензий у него не было, а к молодой жене – да, были. За это время Лидия изменилась. Во-первых, она осознала статус замужней дамы, жены офицера милиции, и решила сменить свой гардероб. Деньги она тратить не умела, больших сумм в руках до этого времени не держала, и покупала всякое дешевое барахло, предназначением которого было – половая тряпка после первой стирки. Она стала употреблять слова, значение которых не вполне понимала, но считала изысканными. В квартире появились глянцевые журналы, и теперь Алексей знал, что примерно она прочитала, по новым манерам и запросам: крем для нежной кожи, сумка со стразами, авокадо на завтрак. С работы Алексей ее быстро уволил. Она ее, работы то есть, стеснялась, а должность – секретарь – воспринимала по корню слова – секрет. Ничего о своем благородном труде на благо капитализма не рассказывала, намекая на сложные обстоятельства. Обстоятельства на самом деле были непростыми. Фирма – так именовала себя шарашка, находящаяся за пределами МКАД, занималась вроде бы вполне легальным бизнесом – заготавливала шкуры домашних животных. Работы почти не было, стало быть, доходов от бизнеса – тоже. Держал заведение некий Абдулла, который, несмотря на скудненький доход от шкур, ездил на последней модели «вольво», обедал в дорогих ресторанах, менял подружек, и это настораживало. Алексею сразу вспомнились бессмертные «рога и копыта», и он наслал на шарашку ОБЭП из дружественного округа, перед этим изъяв оттуда невесту. И вовремя, потому что следом за ОБЭПом на фирму пришел ОБНОН, и Абдулла оказался объявленным в розыск.

Домашним хозяйством Лидия занималась без энтузиазма, готовить не умела и все просилась в кафе. Там было вкусно, и посуду мыть не надо. Правда, деньги быстро закончились, до зарплаты было далеко, но тут пришла мысль познакомить мужа с родственниками, и они поехали.

Городок был небольшой, деревянный, только в центре было несколько кирпичных зданий, был даже свой небоскреб в шесть этажей с лифтом и мусоропроводом. На грязной привокзальной площади стоял допотопного вида автобус с открытой дверью. Кондукторша в коричневой козловской шали высовывалась из двери и кричала простуженным голосом: «На Пихтовку, кто на Пихтовку». От вокзала до Лидиного дома было десять минут ходьбы. Навстречу молодым чинно выступила на крыльцо красивая женщина лет сорока с такими же, как у Лидии, красивыми глазами и косой, уложенной вокруг головы на манер Юлии Тимошенко. За дверью слышался какой-то шум, что-то падало, звенело. Алексей представился теще и пожал ей руку. Она строго взглянула на зятя, сдержанно поздоровалась и открыла дверь в сени. Лидия все это время пряталась за спину мужа, но в сени вошла первой, гордо подняв голову и едва кивнув матери. Алексей насторожился: не хватало ему семейных разборок. В доме было полно гостей. Родственники пришли всей командой, желая посмотреть на Лидкиного мужа. Какие-то дядья, тетки, двоюродные и троюродные сестры, братья и сваты пожимали Алексею руки, лезли обниматься, демонстрировали многочисленных детей, которые бегали тут же, кричали, оглушительно ревели, в общем, создавали шумовой фон. Матери подхватывали их на руки, шлепали, целовали, в зависимости от ситуации, меняли штаны, вытирали носы. Алексей тоскливо озирался вокруг: ему тут не нравилось. На огромном столе, застеленном клеенкой с цветочным рисунком, стояли миски с квашеной капустой, солеными огурцами, тарелки с пирогами и шаньгами – обыкновенное угощение по-русски. В центре стола красовалась четверть с самогоном, заткнутая самодельной пробкой из газетной бумаги. Молодых усадили во главе стола. Женская половина застолья дружно обсуждала Лидино платье. Ахали и охали, удивлялись такой дури – выходить замуж с голой грудью. А когда услышали, сколько за него заплачено, стали прикидывать, что можно купить на эти деньги. Получалось, что семья изза Лидиного приобретения лишилась нового погреба, или половины швейной машинки, или двух машин отборного коровяка.

До одури пили, орали непременное «горько», вели счет во время поцелуев, в общем, устроили свадьбу по всем правилам. Из всех тостов Алексей должен был понять, какое сокровище он получил в лице Лидии: и красавица, и мисс Козодрюпинск, и умница, каких свет не видывал – учится в институте в самой Москве. Лидия только и делала, что толкала его ногой под столом. Хотя бы предупредила, что «учится», а то он и не знает, как она вся изовралась. Его чин она тоже преувеличила, и дядья, понимающие коечто в милицейских званиях, дружно удивлялись, мол, такой молодой, а уже подполковник. Конечно, этого он ей не спустил, сразу сказал, что Лидия в звездочках ничего не понимает, а он как был капитаном, так пока капитан и есть, а до подполковника ему далеко, как до городу Парижу. Дядья понимающе закивали, мол, конечно, какой же он подполковник, еще и статью, и годами не вышел. Вот у них в Козодрюпинске был в (дай Бог памяти) позапрошлом году один подполковник, приезжал гостить к Марии Колихе, так он был уже в годах и при пузе, а Алексей пуза не имеет, какой же он подполковник. И правда, думал Алексей: и пуза нет, и ума тоже не нажил. На кой черт женился? Глупо и не нужно это все.

Мужики напились, жены подхватывали их одного за другим и утаскивали по домам. Теща постелила молодым в единственной комнате, которая закрывалась на задвижку. В доме были тонюсенькие перегородки, все было слышно, и Алексей чувствовал себя как в скандально известной передаче «Дом-2». Молодую жену это, похоже, не смущало, она громким шепотом обсуждала родственников, лезла к нему с поцелуями и ласками, а он лежал рядом с ней по стойке смирно и мечтал о том, чтобы все это ему только снилось. Вот он сейчас проснется, а никакой жены рядом нет, и надо идти на службу, и дома чистота и порядок, к которому он привык, а не пыль и разбросанные вещи, появившиеся вместе с Лидией.

Утром она потащила его на базар демонстрировать знакомым. Конечно, она сказала, что хочет просто прогуляться, но тщательно красила губы, подвивала плойкой волосы, что-то еще делала с лицом. Алексея нарядила в куртку, хотя он собирался пойти гулять в старом дубленом кожушке, который нашел в сенях на гвоздике. А вот шапку надеть не давала, хотя было холодно, сказала, что сейчас шапки носить не модно. Конечно, в Москве шапка была зимой почти не нужна: машина или метро делали этот предмет одежды лишним, но здесь, в холодном Козодрюпинске, он решительно надел шапку, да еще нахлобучил ее на лоб.

На базаре был разгар торговли. Между рядами ходили молодухи в сопровождении мужей и поклонников, которые таскали сумки с мясом, колбасой, картошкой и прочей снедью. Все были нарядно одеты: женщины – в ярких платках, мужчины – в распахнутых куртках, непременно в меховых шапках. Это у них такая развлекуха, понял Алексей. Действительно, куда им больше ходить и где демонстрировать наряды? В столице поход на рынок за продуктами воспринимался как хозяйственная надобность, а тут – как общая тусовка. Лидия шла впереди него, вальяжно покачивая бедрами. Уже весь город знал, что она вышла замуж за московского милиционера в чинах: то ли генерала, то ли лейтенанта, в общем, богача со связями и огромной квартирой. С ней уважительно здоровались, смотрели вслед, провожали настойчивыми взглядами. Алексея удивило пренебрежение, с которым она общалась со знакомыми. Было неприятно и стыдно, поэтому он спешил сгладить впечатление от ее высокомерия и почтительно раскланивался со всеми. Ходили они долго, ничего не покупали, но ко всему приценивались. Пора было уходить. Но перед выходом, в самом последнем ряду он вдруг увидел старую женщину, торгующую валенками. Их было много, разных – больших и совсем маленьких, просто черных и расшитых цветами, с кисточками и помпонами. Это был какой-то карнавал валенок, пиршество, праздник! У Алексея захватило дух. Он подошел к женщине и заговорил с ней:

– Здравствуйте, скажите, сколько стоят вот эти валенки?

Алексей взял в руки большие катанки черного цвета на толстой подошве.

Женщина подняла на него хитрые глаза:

– А зачем тебе, милок, валенки в Москве? Там, говорят, и снега-то никогда не бывает.

– Бывает снег, только его убирают быстро. – Ой, а как же без снега-то? Ведь скучно? – Скучно. Так сколько?

Она подумала, что-то прикинула и сказала:

– Двести пятьдесят, меньше не могу, тут войлока только на полторы сотни, можа и побольше. Бери, валенки хорошие.

Валенки ему были не нужны, да и Лидия недовольно переминалась с ноги на ногу.

– Спасибо, может быть, зайду попозже.

– Заходи, только у нас по будням базара нетути.

И тут он увидел нечто такое, от чего остановилось дыхание – валеночки, чуть побольше его любимой кружки, из которой он пил чай, легонькие, ладные, беленькие с пушистыми кисточками по бокам. Он смотрел на них и представлял крошечные ножки, на которые их наденет маленький человечек. Он осторожно взял их в руки.

– А эти сколько?

Бабулька посмотрела на него, опять хитро:

– Да тебе они, думаю, без надобности.

– Я так просто спросил, – смущенно ответил он. – Эти пятьдесят.

Лидия уже не просто стояла, а злобно тянула его за рукав:

– Мы пойдем или нет? Ты что тут прилип?

В это время к прилавку подошла молодая женщина с румяным толстощеким карапузом на руках. Смотреть на них было одно удовольствие. Молодая цветущая мать, с нежным тонким лицом, с задорной улыбкой стала разглядывать товар, поставив малыша перед собой и удерживая одной рукой, а то он непременно бы удрал. Алексей с сожалением вернул валеночки, которые до сих пор держал в руках, не в силах расстаться, на прилавок, и она, изумленно вскрикнув, схватила их и сразу стала прикидывать на ногу ребенка.

– Вы их берете? – спросила она Алексея. – Нет, – сказал он с сожалением.

Тогда она, пошарив в кармане полушубка, достала кошелек, расплатилась и села на чурбачок, который стоял тут же, видимо, для удобства примерки. Карапуз рвался с ее рук, но она все-таки надела ему валеночки. Он радостно побежал, как только она его отпустила. Снежок хрустел под его легкими шагами. Женщина, улыбаясь, побежала его ловить.

Всю дорогу домой Лидия ворчала:

– Что ты с этими валенками? Еще подумают, что я берэменная.

Именно так и сказала: «берэменная». А он вдруг осознал, что и дети от нее будут, не только оголтелый коллектив родственников. Вот уж чего-чего, а детей от нее он не хотел. …Наталья оторвалась от Машки, чмокнула ее в щеку и подошла к Алексею:

– Едем?

Он взял ее за руку, как маленькую, постоял, потом просунул руку под свой локоть.

– Сейчас, только с Анатолием Дмитриевичем попрощаюсь.

Анатолий крепко пожал ему руку, почему-то еще, видимо, от избытка чувств, похлопал по плечу. Все. Можно выходить. На улице было прохладно, темно. Фары служебной машины мигнули, Миша Некрасов нарисовался рядом.

– Все спокойно, – сказал он зловещим шепотом. Алексей кивнул, усадил Наталью в машину, рядом сел сам, предоставляя Мише исполнить роль телохранителя до конца. Длинный, тяжелый день закончился, предстояла не менее тяжелая ночь.