Текст книги "Тотто-тян, маленькая девочка у окна"

Девочка у окна

Но прежде чем войти в ворота, надо объяснить, отчего так волновалась мама Тотто-тян. Дело в том, что дочку, едва поступившую в первый класс, уже успели исключить из школы. Представляете?!

Все это случилось на прошлой неделе. Классная руководительница Тотто-тян, молоденькая, миловидная, вызвала маму и заявила:

– Ваша дочь мешает детям заниматься. Я вынуждена просить вас перевести ее в другую школу. – Она вздохнула: – Я с ней просто замучилась…

Маме стало нехорошо. «Что же натворила дочка? – в ужасе подумала она. – Что-то тут не так!»

Моргая подкрашенными ресницами и то и дело поправляя короткие, по моде остриженные волосы, учительница, раздражаясь, рассказывала:

– Представьте себе хотя бы то, что за урок она успевает раз сто хлопнуть крышкой парты. Я сделала ей замечание, что открывать парту без необходимости нельзя. И что же? Она убирает все школьные принадлежности – от тетрадей и учебников до пенала – в парту и вынимает – каждую! – вещь по очереди. К примеру, класс пишет диктант. По азбуке[2]2
  Изучение письменности японские дети начинают с так называемой слоговой азбуки «капа»: а, и, у, э, о, ка, ки, ку, кэ, ко, са и т. д. – всего 50 знаков. Причем таких азбук две – хирагана и катакана. В отличие от катаканы, знаки (буквы) хираганы имеют округлый вид и больше похожи на иероглифы. Иероглифы – знаки сложной формы, имеющие каждый свое значение: «человек», «слон», «муха», «любовь», «ненависть», «читать», «ходить» и т. д. Иероглифы учат с первого класса, и всего за время учебы дети должны выучить более 1800 иероглифов. Задача трудная, но тем не менее японские дети справляются с ней. (Здесь и далее примечания переводчика.)


[Закрыть]. И вот ваша дочь открывает парту и достает тетрадь. При этом с грохотом хлопает крышкой. Потом снова открывает ее, лезет туда с головой, достает карандаш, чтобы написать первый слог, и, опять хлопнув крышкой, пишет «а». Пишет, естественно, некрасиво, неправильно. Затем снова открывает парту – на сей раз за ластиком – достает его, закрывает, стирает, опять открывает, убирает ластик, захлопывает крышку. С такой быстротой – только руки мелькают. Это на первом знаке. На втором слоге история повторяется: крышка, тетрадь, карандаш, ластик, крышка. Даже в глазах рябит. И ведь не скажешь «Прекрати!», ведь действительно в каждом предмете есть необходимость!..

Учительница захлопала ресницами, словно заново увидев эту сцену.

А мама вдруг догадалась, в чем дело. Ведь в первый же день Тотто-тян, вернувшись из школы, захлебываясь, рассказала: «Мамочка, ты представляешь! Вот у нас дома ящики выдвигаются, а там у парты крышка. Ну, как у мусорного ящика, только гладкая, и туда можно прятать все-все. Знаешь, как здорово!»

Мама представила Тотто-тян, зачарованную «волшебным» ящиком, открывающую и закрывающую крышку, и подумала, что ничего ужасного в этом нет, постепенно ребенок привыкнет и все уладится. Но все же пообещала:

– Я поговорю с ней!

Но учительница вздохнула:

– Если бы только это! Мама даже смутилась.

– Едва я подумала: «Ну, слава богу, оставила парту в покое», – продолжала, повысив голос, учительница, – как ваша дочь посреди урока встает и идет.

– Идет? И куда же? – удивилась мама.

– К окну!

– К окну?! Зачем?

– Чтобы позвать уличных музыкантов! – в сердцах сказала учительница.

В общем, если все припоминать по порядку, то дело было так: оставив в покое парту, Тотто-тян встала и направилась к окну. «Пусть стоит, лишь бы было тихо», – с надеждой подумала учительница, но в этот самый момент Тотто-тян закричала: «Эй, музыканты!»

К полному удовлетворению Тотто-тян и на беду учительницы, классная комната была на первом этаже, окнами выходила на улицу. Лишь низенькая живая изгородь отгораживала школу от тротуара, поэтому из окна можно было разговаривать с кем угодно. Пестро одетая группа бродячих музыкантов немедленно откликнулась на ее зов и подошла поближе. Тотто-тян радостно оповестила: «Музыканты пришли!» Дети вскочили из-за парт и бросились к окну, а Тотто-тян попросила: «Поиграйте нам немножко».

Обычно музыканты, проходя мимо школы, приглушали звук, но уж тут, коль скоро их попросили, заиграли во всю силу. Настоящий концерт – заливается кларнет, гремит гонг, грохочет барабан, тренькает сямисэн[3]3
  Сямисэн – японский трехструнный щипковый музыкальный инструмент.


[Закрыть]. А учительница, стоя на кафедре, ждет, когда же будет конец, задаваясь вопросом, хватит ли у нее терпения.

Наконец музыканты удалились, и ученики возвратились на свои места. Все, кроме Тотто-тян. «Почему ты опять стоишь?» – спросила ее учительница, и она серьезно сказала: «А если другие музыканты придут? Надо же и с ними поговорить. А потом, вдруг эти вернутся, а никого нет – неловко получится».

– Надеюсь, вам понятно, что она срывает занятия?! – По ходу повествования учительница все более распалялась, так что мама даже посочувствовала ей. – И плюс к тому…

Мама перепугалась:

– Как, еще что-то?

– Да! – раздраженно крикнула учительница. – Еще, и еще, и еще, всего и не перечесть! Иначе я бы не просила вас забрать ее! – Она перевела дух и посмотрела на маму: – Вчера она снова направляется к окну. Ну, думаю, опять высматривает уличных музыкантов, но продолжаю вести урок. Тут она громко спрашивает: «Эй, что вы там делаете?» С кафедры мне не видно, к кому это она обращается. А она опять: «Послушайте, что вы делаете?» И вижу, что смотрит она вовсе не на улицу, а куда-то вверх. Странно. Я стала ждать, не последует ли ответ. Тишина. А она все свое твердит: «Эй, чем вы занимаетесь?» В общем, урок срывается. Подхожу я к окну, смотрю. И что же вижу? Под самой крышей две ласточки вьют гнездо. Оказывается, это она с ласточками беседует! Я прекрасно понимаю детей и не считаю, что разговаривать с ласточками глупо. Но во время урока!..

Ну а это как вам понравится? На первом уроке рисования я предложила детям нарисовать государственный флаг. Все нарисовали как положено – красный круг на белом поле, и только одна ваша дочь принялась рисовать военно-морской флаг, вы знаете, с расходящимися лучами. «Ничего, пусть», – подумала я. И что же? Она намалевала его во весь лист, а затем ей вздумалось украсить его бахромой. Бахромой. Представляете?! Наверное, видела где-нибудь на знаменах. Ладно. Но стоило мне отвлечься на минуту, как она принялась чертить на парте – на бумаге ей места уже, видите ли, не хватает. Скребет и скребет желтым карандашом по дереву. Да так, что на парте остались здоровенные полосы! Сколько мы ни оттирали их потом, так и остались. К счастью, бахрома на флаге была только с трех сторон.

– Вы говорите, только с трех сторон?.. – с облегчением спросила вконец смутившаяся мама.

На что учительница устало, хотя и миролюбиво, ответила:

– С четвертой она нарисовала древко, поэтому зазубрины остались только с трех сторон.

«Все-таки только с трех сторон…» – приободрилась мама, но учительница медленно и отчетливо закончила:

– Правда, для древка на бумаге тоже не хватило места, и на парте появилась еще одна длинная царапина! – Она выпрямилась и ледяным тоном заключила: – Надеюсь, вы понимаете, что я при всем желании не могу справиться с вашим ребенком? И не только я. Моя коллега из первого класса тоже недовольна ею.

Мама посмотрела на нее и твердо решила найти для Тотто-тян такую школу, где понимают, что ребенок есть ребенок, и где живая девочка не будет никому в тягость.

..И вот, обегав весь город, она нашла такую школу. Вот туда-то они теперь и направлялись.

Мама не рассказала Тотто-тян о том, что ее исключили: все равно не поймет, за какую провинность, еще и замкнется в себе. Об этом она расскажет дочке потом, когда та вырастет, а пока только спросила:

– Хочешь перейти в другую школу? Есть одна очень хорошая…

– Ладно… – протянула Тотто-тян после некоторого раздумья. – Только…

«Неужели догадалась?» – расстроилась мама. Но Тотто-тян бросилась к ней и весело спросила:

– А как ты думаешь, уличные музыканты будут туда приходить?

Новая школа

Тотто-тян остановилась как вкопанная: вот это да! Во дворе прежней школы были ворота как ворота – здоровенные железобетонные столбы с вывеской, на которой крупными иероглифами выведено название, здесь же ничего подобного: два самые обыкновенные деревца, самые что ни на есть настоящие, с зелеными листочками.

– Смотри-ка, ворота из земли растут! – удивилась Тотто-тян и потрогала шершавую кору. – Они будут расти и расти и перерастут телеграфный столб! – Чтобы разглядеть название школы, ей пришлось подойти поближе и наклонить голову набок, потому что ветер сорвал вывеску и теперь она висела криво. – Шко-ла То-мо-э, – прочитала она по складам и только хотела спросить, что такое «Томоэ», как вдруг увидела нечто невероятное.

Она даже присела на корточки и, раздвинув кустарник, росший у ворот, заглянула во двор. И глазам своим не поверила…

– Мама! Да это же взаправдашний поезд!

И действительно, во дворе стоял самый настоящий поезд – из шести порядком облупившихся вагонов. Это уму непостижимо – школа в поезде!

Окна вагонов ярко сверкали в лучах утреннего солнца. Но еще ярче сияли глаза Тотто-тян, девочки с розовыми щечками.

Понравилось

С воплем: «Давай скорее сядем в поезд!» – Тотто-тян бросилась к школе. Да так стремительно, что мама, когда-то игравшая в баскетбол и бегавшая побыстрее Тотто-тян, едва успела поймать дочку за юбку уже возле двери.

– Нельзя, – строго сказала она. – В поезде классы, а тебя еще не приняли в школу. Если тебе хочется сесть в этот поезд, надо сначала зайти к директору. Постарайся вести себя прилично. Если мы договоримся с ним, то ты будешь ходить в эту школу. Поняла?

Тотто-тян, конечно, огорчилась, что нельзя сесть в поезд тотчас же, но все-таки послушалась.

– Пойдем! – решительно сказала она и добавила: – Мне очень понравилась эта школа!

Маму так и подмывало заметить, что сейчас ее куда больше волнует другое – понравится ли Тотто-тян директору, – но она промолчала, отпустила юбку, взяла дочь за руку, и они направились в директорский кабинет.

В вагонах было тихо. Похоже, только что начался урок. Школьный двор был не очень велик, но утопал в зелени. Вместо обычного забора его окружала живая изгородь из кустарника и деревьев. Посреди двора была клумба, пестревшая красными и желтыми цветами.

Кабинет директора помещался не в поезде, а напротив ворот, в одноэтажном строении, к дверям полукругом вела лестница из семи ступенек.

Тотто-тян вырвала ладошку из маминой руки и взбежала по ступенькам. На самом верху она вдруг замерла и обернулась, так резко, что едва не столкнулась с мамой.

– Что случилось? – обеспокоенно спросила та.

Она даже испугалась: а вдруг дочка передумала. Но Тотто-тян серьезно прошептала:

– А этот дядя, к которому мы идем, он, что ли, директор станции?

Мама была человеком терпеливым и к тому же с чувством юмора. Она наклонилась к Тотто-тян и спросила тоже шепотом:

– Почему ты так решила?

– Ну, ты говоришь – это директор, а у него столько вагонов… Значит, он работает на станции.

У Тотто-тян были веские основания для такого заявления. Школа в вагонах и в самом деле редкость. Но вступать в пререкания было некогда, и мама сказала:

– Спроси об этом у самого директора. И вот что еще я тебе скажу. Твой папа музыкант, у него несколько скрипок, но никому в голову не приходит называть его торговцем скрипками, верно?

– Верно, мамочка! – согласилась Тотто-тян и снова взяла маму за руку.

Директор школы

Когда Тотто-тян с мамой вошли в кабинет директора, из-за стола поднялся невысокий человек. Несколько передних зубов у него отсутствовали, шевелюра сильно поредела, но лицо было здоровое, моложавое. Широкоплечий, с сильными, крепкими руками. Изрядно поношенная тройка ладно сидела на нем.

Тотто-тян торопливо поклонилась и задорно спросила: – Вы кто? Директор или работаете на станции?

Мама ужаснулась, но, прежде чем она успела вмешаться, хозяин кабинета, смеясь, ответил:

– Я – директор школы!

Тотто-тян восторженно проговорила:

– Как здорово! Тогда у меня просьба: возьмите меня к себе учиться!

Директор предложил Тотто-тян сесть, а маме сказал:

– Вы можете возвращаться домой, а мы тут с Тотто-тян побеседуем.

Тотто-тян слегка приуныла, но очень быстро к ней пришло ощущение, что с этим человеком не пропадешь. Видимо, такое же чувство появилось и у мамы.

– Вы уж позаботьтесь о ней… Пожалуйста! – проговорила она и закрыла за собой дверь.

Директор придвинулся поближе, уселся напротив Тотто-тян и попросил:

– Ну, а теперь расскажи о себе! Говори, что хочешь.

– Все, что захочется?

Тотто-тян ужасно обрадовалась. Она опасалась, что ей придется отвечать на разные вопросы, а тут – говори, что вздумается. Она затараторила без умолку. Рассказывала довольно сбивчиво и не всегда по порядку, но очень старалась ничего не упустить. Ведь надо было не забыть:

О том, что поезд, на котором они сюда ехали, шел очень быстро.

О том, что она просила дяденьку контролера оставить ей билетик, а он не разрешил.

О том, что ее учительница в школе, куда она до сих пор ходила, очень красивая.

О том, что под крышей старой школы свили гнездо ласточки.

О том, что у нее дома есть коричневая собачка по имени Рокки, которая умеет подавать лапу, просит разрешения войти в дом, благодарит после обеда.

О том, что в детском саду она засовывала в рот ножницы и щелкала ими, а воспитательница сердилась и говорила: «Язык отрежешь!» – но ведь не отрезала же!

О том, что, когда у нее начинается насморк, она всегда шмыгает носом и мама за это ее ужасно ругает, тогда она спешит высморкаться.

О том, что папа замечательно плавает и даже умеет нырять.

Она говорила и говорила, а директор хохотал и, одобрительно кивая, спрашивал: «А что дальше?» Тотто-тян было приятно, что ее так внимательно слушают, и она болтала без остановки. Но наконец говорить стало не о чем. Она умолкла и задумалась: о чем бы еще рассказать. Заметив это, директор спросил:

– Может быть, еще что-нибудь припомнишь? Тотто-тян подумала: очень жаль, если все на этом закончится, когда еще будет такой удобный случай поговорить с внимательным человеком. Она лихорадочно соображала, что бы еще сказать, и тут ее осенило: платье! Обычно мама шила для дочки сама, но сегодня одела в покупное. Как-то так получалось, что Тотто-тян едва ли не каждый вечер возвращалась домой в изодранной одежде. Почему так происходило, мама никак не могла понять, ведь иногда Тотто-тян умудрялась порвать даже трусики. Об этом она и поведала директору, прибавив, что обожает лазать в чужой двор через ограду или бегать на пустырь, огороженный колючей проволокой. Потому-то, сообщила она, сегодня утром ни одно из сшитых мамочкой красивых платьев не годилось, вот и пришлось надеть это, трикотажное, купленное в магазине. Оно тоже недурно, в мелкую клеточку, ярко-красное с серым. Только вот маме не нравятся вышитые на воротнике красные цветочки, «аляповаты», сказала она. Именно об этом вспомнила Тотто-тян. Вскочив со стула, она ухватилась за воротничок:

– Вот, воротник не нравится маме! – И больше уже ничего не могла придумать.

Тогда директор встал и, положив ей на головку большую теплую ладонь, проговорил:

– Ну, с сегодняшнего дня ты ученица нашей школы. Тотто-тян захлестнуло счастье. Она никогда в жизни не встречала такого чудесного человека. Ведь до сих пор никто не слушал ее так долго. И ни разу он не зевнул от скуки, и видно было, что слушать ему так же интересно, как ей рассказывать.

Тогда Тотто-тян еще не умела считать время, но все равно разговор показался ей долгим. А как бы она удивилась, если б знала, сколько они проговорили! И была бы еще больше благодарна директору… Ведь мама привела Тотто-тян в школу к восьми утра, а когда та замолчала, директор вынул из кармана часы и сказал: «Пожалуй, пора обедать». Получается, что он слушал Тотто-тян целых четыре часа!

Никогда – ни раньше, ни потом – никто из взрослых не уделял ей столько времени. Можно представить себе, как бы удивилась мама или учительница в старой школе, узнав, что она, первоклашка, могла без передышки о чем-то говорить четыре часа подряд.

Конечно, Тотто-тян не представляла даже, что исключена из старой школы и ее близкие не знают, что с ней делать дальше. Живая и немного рассеянная, она представлялась многим простодушным, наивным ребенком, но в глубине души смутно ощущала свою отчужденность, чувствовала, что взрослые относятся к ней иначе, чем к другим детям, – с каким-то холодком. Но вот с директором ей было спокойно и хорошо. «С таким человеком никогда не надоест», – думала Тотто-тян о Сосаку Кобаяси в день их первой встречи. К счастью, такое же впечатление о новой ученице сложилось и у директора.

Час обеда

Директор решил показать Тотто-тян место, где обедают его ученики.

– Мы обедаем не в вагонах, а в школьном зале, – пояснил он.

Зал находился в здании, куда по каменным ступенькам сегодня утром поднялась Тотто-тян. Они вошли. Ученики шумно передвигали столы и стулья, выстраивая их в круг.

Наблюдавшая за ними из уголка Тотто-тян подергала директора за полу пиджака и спросила:

– А где остальные?

– Все здесь, – ответил тот.

– Все?! – недоверчиво переспросила Тотто-тян, ведь ребят было не больше, чем в одном классе ее прежней школы. – Во всей школе пятьдесят учеников?

– Именно, – ответил директор.

Тотто-тян подумала, что в этой школе все не так, как в прежней. Когда все расселись, директор спросил, принесли ли они «дары моря» и «дары гор».

– Да! – ответили дети хором и открыли коробочки с едой.

– Ну-ка посмотрим! – И директор вошел в круг, заглядывая в каждую коробочку, а ребятишки шумно веселились.

«Как здорово! – подумала Тотто-тян. – Что же это такое – «дары моря» и «дары гор»? Какая необычная школа, здесь, наверно, интересно учиться». Она и не подозревала, что обед может быть таким веселым и приятным. Мысль о том, что завтра и она будет сидеть за столом и показывать директору принесенные из дому «дары моря» и «дары гор», наполнила ее такой радостью, что она едва не подпрыгнула от восторга.

Ласковые лучи полуденного солнца легли на плечи директора, нагнувшегося над очередной коробочкой с обедом.

Сегодня в школу

Никогда еще день не казался Тотто-тян таким длинным. После того как директор сказал ей: «С сегодняшнего дня ты будешь учиться в нашей школе», она с нетерпением ожидала следующего утра. Обычно ее не добудишься, но в этот день она сама вскочила раньше всех и уже одетая – только без туфелек, ведь обувь в японском доме надевают в прихожей, – с ранцем за плечами, ждала, когда все проснутся.

Самый дисциплинированный член семьи овчарка Рокки недоуменно наблюдала за Тотто-тян. Сладко потянувшись, она прильнула к девочке в ожидании чего-то необычного.

У мамы, как всегда, была куча дел. Покормив Тотто-тян завтраком, она торопливо наполнила «дарами моря» и «дарами гор» коробочку с обедом. Кроме того, повесила Тотто-тян на шею купленный накануне целлулоидный проездной билет – на шнурке, чтобы не потеряла.

– Будь умницей, – напутствовал ее отец.

– Хорошо, папочка. – Тотто-тян сунула ноги в туфли, выбежала на улицу и, порывисто повернувшись к дому, поклонилась: – До скорой встречи!

На глазах у мамы, вышедшей проводить Тотто-тян, выступили слезы. «Хоть бы в новой школе ей было хорошо», – пожелала она от всей души.

И тут случилось такое!.. Тотто-тян сняла с себя проездной билет и повесила его на шею Рокки. «О господи!» – растерялась мама, но решила промолчать и выждать, что будет дальше. Повесив билет, Тотто-тян наклонилась над Рокки и сказала:

– Видишь, тебе он не годится. – И действительно, шнурок был длинен, и билет волочился по земле. – Поняла? Это мой билет, а не твой. Тебя с ним не пустят в поезд. Я поговорю с директором… И с железнодорожниками… Если они разрешат, я возьму тебя с собой.

Сначала Рокки, навострив уши, внимательно слушала, но потом, лизнув Тотто-тян, принялась зевать. А та продолжала извиняться:

– Понимаешь, у нас класс в вагоне, который стоит на месте, так что тебе, наверно, не понадобится проездной. Но сегодня все равно оставайся дома и жди меня.

Рокки каждый день провожала Тотто-тян до ворот прежней школы, а потом возвращалась домой. Естественно, и сегодня она собиралась последовать своей привычке.

Тотто-тян сняла билет с собачьей шеи и аккуратно повесила на себя. Еще раз попрощавшись с родителями, она, уже не оборачиваясь, побежала на остановку. Ранец болтался за плечами. Рокки весело трусила рядом.

Станция была на пути в прежнюю школу, и не удивительно, что по дороге девочке то и дело встречались знакомые собаки и кошки, а то и ребята, с которыми она училась.

Тотто-тян даже заколебалась: «А что, если показать им проездной билет, вот удивятся-то!» Но потом передумала – опоздаешь еще, лучше в другой раз…

Когда Тотто-тян, подойдя к станции, свернула не налево, как раньше, а направо, Рокки растерянно остановилась и стала беспокойно озираться. Тотто-тян направилась было к билетному контролю, но потом вернулась к Рокки, которая стояла, не зная, что ей делать.

– Я больше не буду ходить в старую школу, понимаешь? Теперь я в новой! – Тотто-тян потерлась щекой о морду Рокки и по привычке понюхала собачьи уши. – Пока! – Она махнула собаке, показала контролеру билет и побежала вверх по крутым станционным ступенькам.

Рокки тихонько поскуливала, провожая ее взглядом.