Текст книги "Церемонии"

– Так и есть – как мне кажется. Я, разумеется…

Кэрол споткнулась и почувствовала, как Фрайерс ухватил ее под руку, чтобы помочь. Он удерживал ее несколько дольше, чем казалось необходимым.

– Я, разумеется, не так хорошо вас знаю, – сказала девушка, слегка отстранившись. – Вам может стать скучно. Что вы станете делать, если вам будет там нерадостно?

– Нерадостно? В каком смысле?

– Вы сможете вернуться в город, если вам там не понравится? Надеюсь, вы не заплатили заранее за все лето?

– Нет, я еще ни за что не платил, – сказал Фрайерс. – Но я сказал Поротам, что проведу у них лето, и они на это рассчитывают, так что в каком-то смысле у меня есть перед ними обязательство.

– Но все же не договор.

– Может быть. – Он оглянулся. – Но данное Поротам слово кажется мне столь же нерушимым, как договор. Эти люди так живут. Кроме того, у меня есть и другой договор: я сдаю свою квартиру одной паре. Они искали место до сентября, и я согласился. Им нужен был письменный договор, – он пожал плечами, – и я согласился. Так что я просто принял решение: останусь у Поротов на все лето, только и всего. И уж точно не побегу в слезах обратно в город!

На секунду Кэрол показалось, что она различила в его голосе жалость к себе, но тут Фрайерс скорчил рожу и изобразил младенческий плач, и девушка рассмеялась. Он тоже посмеялся, но недолго; его явно все еще занимали высказанные ею сомнения.

– Боже, я надеюсь, что мне не станет там скучно, – сказал Джереми. – Я определенно этого не ожидаю. Одной диссертацией можно заниматься сутки напролет. Видели бы вы, какой у меня список для чтения… – Он покачал головой. – Черт, я все еще злюсь из-за сумки. Кроме всех этих бумаг, там была и моя работа. Столько придется наверстывать! Следующей осенью нужно будет читать курс, к которому я совершенно не готов, и вечерние занятия в Колумбийском…

– Я думала, вы преподаете в Новой школе.

– Да, но ею одной не прокормишься. В наши дни приходится браться за любую работу. Хвататься за все, что подвернется под руку, и надеяться однажды устроиться где-нибудь постоянным преподавателем. Каюсь, я немного жульничаю. Я готов устроиться в любое место и преподавать все, что там захотят.

Кэрол почувствовала укол зависти.

– В Колумбийском университете должны неплохо платить.

– Да, но я буду преподавать в их колледже часть общеобразовательного курса. И это лучшее, что мне сейчас удалось найти. Отчасти я сам выдумал этот курс…

Остальные его слова потонули в грохоте, когда тротуар у них под ногами затрясся как будто от дроби сотни барабанов. На секунду пару захлестнуло утробное гудение, как будто их жизням грозило нечто огромное и невидимое. По подземным коридорам у них под ногами с грохотом пронесся вагон метрополитена, оставив после себя лишь тишину.

Тишину… в которой откуда-то за их спинами раздавалась странная череда ударов и шаркающих звуков.

– О чем он?

– Прошу прощения? – Фрайерс глядел через плечо, но тут же торопливо повернулся к спутнице. Невежливо пялиться на инвалида. Вдалеке человечек с тростью по-прежнему хромал по тротуару, склонив голову. Пустота ночи как будто давила на него тяжким грузом.

– Ваш курс, – повторила девушка. – О чем он?

– Я назвал его «Готическое воображение». Им нравятся такие названия. Я пообещал начать с Шекспира и закончить романом «Авессалом, Авессалом!», и, хотите – верьте, хотите – нет, но они купились. Должно быть, решили…

– Погодите, с каких это пор Шекспир считается автором готики?

Фрайерс поколебался.

– Ну, всегда есть «Гамлет». Призрак на стене, украденная корона, все такое… Но на самом деле я вставил его для того, чтобы набить себе цену. И Фолкнера тоже. Просто выбрал несколько самых громких имен. На самом же деле я буду читать кучу странных старых ужастиков, которые мне следовало прочитать еще лет десять назад. До сих пор я только делал умный вид, а теперь появилась возможность наверстать упущенное. – Он повернулся к ней и улыбнулся. – Наверняка выйдет забавно, как думаете?

Кэрол захотелось как-то его уколоть; что-то в его восторге ее донимало. Возможно, та же самодовольная уверенность в благорасположении судьбы, которую она временами замечала в себе. А может быть, всего лишь то, что он как будто вовсе не боится ее бросить.

– А что вы будете делать, – спросила девушка, – если вам надоест читать истории с привидениями?

– Ну, это вообще не беда, – ответил Фрайерс. – Я неплохо умею находить себе занятия. И точно не собираюсь сидеть целое лето на месте. Приведу себя в порядок, может, даже займусь бегом. Выработаю расписание и стану его придерживаться. Отруби с йогуртом на завтрак, зубная нить перед сном, как следует просушить обувь перед тем, как лечь спать…

Кэрол позабавило, что Фрайерс все энергичнее размахивает руками и все выше поднимает голову.

– А по вечерам, – говорил он, – как знать? Может, займусь астрономией. Вот чем точно невозможно заниматься в городе: смотреть на звезды. Я беру с собой книгу со всеми картами. Было бы здорово узнать, что там есть, наверху.

Они оба целый квартал смотрели вверх, но небо над городом стало почти беззвездным. Луна пропала за зданиями на востоке и проглядывала только на перекрестках и над пустырями.

– Думаю, если станет совсем скучно, – добавил Фрайерс, – я всегда могу прокатиться до Гилеада. Какой-никакой, а город. – Он пожал плечами. – Ну и, конечно, в худшем случае могу попробовать наблюдать за птицами – говорят, это тоже интересно. Или просто гулять в лесу. Только не смейтесь: я беру с собой целую кучу иллюстрированных определителей. Потому что, по-честному, я ничего не понимаю в жизни на природе, – как в том анекдоте: палочками друг о друга тру разве что в китайском ресторане, – но мне многому хотелось бы научиться. Собирать грибы, узнавать следы животных, выучить названия каких-нибудь растений. Печеночница, сердцецвет. – Названия слетали у Фрайерса с языка одно за другим, – василек, недотрога…

Кэрол ткнула его локтем в бок.

– Вы сейчас говорите прямо как инструктор в ДЛБ.

– Да? – Фрайерс остановился и посмотрел на нее. – И что же такое это ДЛБ?

– Детский лагерь округа Бивер

Фрайерс недоверчиво улыбнулся.

– Бивер, бобровый округ? Вы оттуда родом?

– Ага! – Кэрол захихикала.

Он тоже рассмеялся, почти что с облегчением.

– Девушка из бобрового края. Какая находка! – Между ними как будто рухнула стена. Молодые люди оперлись друг о друга, сотрясаясь от хохота. – И отличное название для фильма! Мы могли бы…

Внезапно Фрайерс умолк. Кэрол почувствовала, как он напрягся.

– Боже мой! Как этот доходяга за нами поспевает? – Он прищурился, вглядываясь в темноту. – Никогда не видел, чтобы инвалид так быстро ходил.

Кэрол тоже обернулась, но тротуар позади них был пуст. Ночную тишину нарушал только вой полицейской сирены; звук то повышался, то понижался, как будто где-то в ночи безутешно плакал младенец.

* * *

Время отдыха подходило к концу. Пороты устроились рядом с розовыми кустами, вдалеке от гостей, и сонно лежали рядом друг с другом среди высокой травы, в тенях, созданных светом из кухонного окна. Рядом была только троица их кошек: две спали, растянувшись у людей под боком, одна с мурлыканьем свернулась у Деборы на животе. Голоса, казалось, бормотали где-то совсем далеко, огонь костра скрывался за домом, и Сарру захотелось перевернуться на бок и обнять жену – им не в новинку было заниматься любовью среди животных, в доме или на свежем воздухе – но он выкинул эту мысль из головы. Придется ждать еще целый день, до тех пор, пока не будет покончено с посевом. Зато это воскресенье будет особенным. В воскресенье, после службы…

– Слава Богу, осталось всего несколько часов работы, – сказал Сарр. – Но не могу сказать, что предвкушаю следующую ночь, когда нам придется справляться вдвоем. Готов поспорить, мы проработаем до воскресного утра.

Дебора издала сочувственный звук.

– Надеюсь, не усну опять во время службы. Мне еще долго это будут припоминать!

– Не бойся, – резко откликнулся муж, – я позабочусь о том, чтобы ты не уснула. Но как только мы вернемся домой, собираюсь проспать остаток дня. И ты будешь лежать рядом, голая, как прародительница Ева, так что когда я проснусь…

– Нет, дорогой, поспать не получится, ни тебе, ни мне. – Она протянула руку и провела пальцами по темным волоскам у него на подбородке. – Ты забыл? В воскресенье к нам приезжает гость.

Сарр скривился.

– Я о нем забыл. – Он со вздохом сел, сдвинув кошку, которая собиралась улечься у него на груди. – По крайней мере, у нас появятся деньги. Видит Бог, они нам пригодятся. – Порот повернулся и посмотрел на приземистый черный силуэт флигеля на другой стороне лужайки.

– Нужно будет завтра навести там порядок, – сказала Дебора, как будто прочитав его мысли. – Установить сетки и убрать плющ с окон. И я не собираюсь делать все это в одиночку.

Порот неопределенно ухмыльнулся.

– И лучше заняться этим пораньше, – продолжила Дебора. – Ночью нам снова придется сеять, а в воскресенье будет уже слишком поздно. Представь, как ужасно выйдет, если он приедет сюда со всеми вещами, посмотрит на комнату и уедет домой. – Она примолкла, что-то обдумывая. – Надеюсь, он не боится насекомых.

Порот поднялся на колени и принялся стряхивать землю с брюк.

– Да уж, с этими городскими никогда не знаешь заранее. – Зевнув, он встал и принюхался. Ветер дул с болот, но Порот сумел уловить запах свежезасеянного поля, влажной земли и растительности. – Ладно, женщина! – Он легко тронул жену носком ботинка. – Пора бы нам возвращаться к остальным.

– Да, никому не охота, чтобы старый Иорам расквохтался!

– Вот именно, – Порот невольно улыбнулся, но его тут же охватил гнев. Как она смеет так разговаривать? И как он смеет позволять ей подобное? Сарр в беспокойстве отвернулся от жены и уставился на горизонт. Вид, как всегда, его умиротворил. Придется просто заставить ее понять. Но не теперь, не в такую ночь…

Восточный горизонт за флигелем и лесом слегка светился. Ветер дул Пороту в спину и шуршал в верхушках деревьев, и они кивали друг другу, как будто пересказывая какой-то секрет. Мальчишкой Сарр любил в такие ночи притворяться, что если встанет на носочки, то увидит гаражи, железнодорожные депо и мерцающие огни Нью-Йорка, раскинувшегося в каких-то пятидесяти милях отсюда.

* * *

Супруги вернулись к гостям, собравшимся вокруг тополиного костра, и насладились последними тихими минутами перед возвращением на поле. Тут и там блестели клинки ножей – мужчины помоложе заостряли свои посохи. Они уже засеяли два акра. До того, как разойтись, нужно было закончить еще два. Останется пятый, но им Пороты займутся сами завтра после темноты.

– Вот и будет им чем занять субботний вечер, – пошутил один из мужчин. – На следующее утро они явятся на службу с кукурузными семенами в волосах!

Порот не ответил. Он сидел на корточках в тени стола и аккуратно привязывал кукурузный венок к своему посоху, как требовала того традиция. Высохшие початки и листья свисали с деревянного древка как обереги с копья.

Несколько самых кокетливых жен стояли неподалеку от мужчин, но разговаривали между собой, щеголяя длинными распущенными волосами. Как правило, их прически были строгими и умышленно непривлекательными. Женщины распускали волосы только перед сном, наедине с мужем. Но в первые дни посева это правило смягчалось.

– Прямо как глупые школьницы! – Раздался из темноты низкий сухой голос. – «Отврати очи мои, Господи, чтобы не видеть суеты».

Дебора отделилась от группки и подошла ближе.

– Ой-ой, Нафан Лундт, это все, что ты можешь сказать, пропялившись на нас полночи? – Она подошла еще на шаг, вскинула голову и приняла шуточно-соблазнительную позу. – Ну так поди, почитай вторую часть книги: «для женщины длинные волосы – украшение».

Из темноты донесся смущенный мужской смех; несколько голосов повторило заученное «аминь». Только брат Иорам нахмурился и отвернулся. В Братстве считалось неприличным женщине запросто обращаться к мужчине, который не приходится ей мужем. Не меньшего осуждения заслуживали и те, кто бросался фразами из писания в споре, – для людей, так хорошо знакомых с Библией, это было бы слишком просто.

– Сарр, – сказал Иорам, поворачиваясь к молодому человеку, – ты вернулся к нам как блудный сын, и мы рады тебе – и спутнице, которую ты привез с собой. В ней есть от Духа Святого, мы все это видим, но ее еще многому следует научить. Негоже этой ночью шутить. «Сеявшие со слезами будут пожинать с радостью». Остальное, думаю, ты и сам знаешь.

– Да, – ответил Порот, отлично зная, какого ответа от него ждут: – «С плачем несущий семена возвратится с радостью, неся снопы свои». Не беспокойтесь, брат Иорам. Я научу ее плакать.

Рядом с ним раздалось приглушенное: «Аминь».

Усиливающийся ветер с запада нес запахи болотной воды и гниющей сосны; он трепал бороды мужчин и раскачивал розовые кусты возле дома. Ночной воздух стал прохладнее, пот высыхал на коже у работников. Мужчины в куртках и женщины в длинных платьях стояли, повернувшись к костру. В темноте над ними тенями мелких птах сновали летучие мыши; мотыльки собирались над пламенем, вокруг которого беседовали старики. В кухонном окне через лужайку виднелись суетящиеся туда-сюда люди. Открылась сетчатая дверь, и вереница пожилых женщин с небольшими металлическими лампами вышла наружу, чтобы помочь с уборкой. Дверь захлопнулась. Половинка луны почти касалась горизонта – угрожающий перст Господа, зависший над головами людей.

Иорам поднялся.

– Вставайте, братья и сестры! – воскликнул он громким голосом и широким шагом направился к полю. – Нас ждет тяжелый труд.

Проходя мимо стайки детей, он склонился к самому маленькому из них, ростом чуть ли не меньше мешка семян.

– И смотрите, нельзя, чтобы какая-нибудь гнусь поела хоть зернышко, – предупредил он. – Это дурной знак! – Его лицо оказалось повернутым прочь от костра, так что нельзя было понять, улыбается ли он.

Остальные работники молча последовали за ним. Время отдыха закончилось.

Со столов уже убрали остатки трапезы и укрывавшую их ткань. На центральном стоял фонарь, в свете которого молодая женщина складывала столик для бриджа. Ее волосы были собраны на затылке в такой же узел, как у старших. Проходивший мимо столов Порот отставил посох и подошел к ней.

– Кузина Минна, я хочу тебя поблагодарить, – сказал он, положив руку женщине на плечо. – Так хорошо, что ты пришла. Жаль, что тебе нельзя быть с нами на поле.

Женщина кивнула. В свете фонаря ее простое лицо казалось преждевременно постаревшим.

– Пит не захотел бы, чтобы я сидела дома и горевала. Сам знаешь, как ему нравились такие ночи, когда вся деревня собирается при свете звезд. Даже теперь я чувствую, как его дух стоит рядом со мной. Сейчас он всегда рядом. Думаю, и ты его чувствуешь.

– Да, – ответил Порот. И в каком-то смысле он и правда что-то почувствовал; а может, всего лишь подул ветерок. – Я почти что могу его коснуться.

Услышав за собой какое-то движение, он обернулся чуть ли с нетерпением и оказался лицом к лицу с матерью. Она несла на кухню один из коричневых термосов.

– Давай я тебе помогу, – сказал Сарр, взял у нее термос и пошел к дому, ожидая, что она последует за ним. Но в следующую же секунду оглянулся и увидел, что она не сдвинулась с места. Женщина стояла совершенно неподвижно, как будто у ее ног раскинулся безбрежный океан, и смотрела на него с выражением, которое он не мог точно прочитать в неясном свете.

– Ты иди, – проговорила она. – Тетя Лиза моет внутри посуду.

– Я знаю, – сказал Порот удивленно. – Остальные тоже там. Ты не пойдешь внутрь?

Она покачала головой.

– Мне нужно собираться. Уже поздно, позднее, чем я думала. – Порот уловил в голосе матери легкую усталость. Хотел было вернуться к ней, но она сделала шаг назад и подняла руку.

– Нет, за меня не беспокойся. Мне тут и делать-то почти нечего. А тебе нужно возвращаться на поле. Остальные уже все там.

– Я не собираюсь их задерживать, – сказал Сарр. – Но сначала хочу узнать, как ты планируешь добраться до дома.

Мать пожала плечами.

– Господь дал мне две крепкие ноги, и я еще достаточно здоровая, чтобы на них держаться.

Отчего-то Порот был уверен, что именно это она и скажет. Когда мать принимала какое-то решение, спорить с ней было бесполезно, но он все равно считал своим долгом попытаться.

– Мама, со всеми поворотами дорога занимает добрых шесть миль, и еще с милю нужно идти до твоего дома. Неблизкий путь.

– Не нужно мне рассказывать, какой он длинный, – сказала вдова Порот. – Я уже ходила по этой дороге.

– Но только днем. А теперь тебе придется идти в темноте.

– Как говорится, «во тьме остаются лишь те, кто не желает видеть». – Она пошла прочь.

– Я не понимаю, – сказал он. – К чему такая спешка? Ты приехала с тетей Лизой, и она рассчитывает вернуться с тобой. Или ты можешь немного подождать и поехать с Амосом Райдом. Они с Рахилью приехали на машине. Как и многие другие.

Вдова снова покачала головой; на ее лице проступила смутная тревога. Нет, не тревога. В ее взгляде читалась чуть ли не обреченность.

– Я не могу ждать, – сказала женщина почти скорбно. – Этой ночью я отчего-то стала думать обо всем, что было и будет, и о том, что меня ждут дела, которые больше нельзя откладывать. Я никак не могу избавиться от мыслей о грядущем… – Она едва слышно что-то пробормотала.

Порот напряг слух, пытаясь разобрать слова матери. Ему показалось, что она произнесла что-то вроде «вулы». Никогда прежде он не видел ее в таком состоянии.

– Погоди, погоди, – сказал он. – Ты просто расстроилась. А сегодня совершенно не с чего расстраиваться. Сегодня нужно радоваться. Только посмотри на меня! – Он раскинул руки в стороны. – Я наконец вернулся туда, где мне самое место. На нашу землю.

– Не говори глупостей, мальчик. Никакая это не наша земля. Ты прекрасно знаешь, что ею владел Энди Бабер, а до него – его отец и дед.

Порот нахмурился.

– Но сто лет назад она была нашей, а значит, мы были здесь первыми. Потому я и купил эту ферму. Я-то думал, что ты будешь рада, ведь ее построила твоя родня.

– Они не были мне родней. Это большая семья, сам знаешь. Они были из другой ветви.

– Они были Троэтами.

Женщина с горечью кивнула.

– И ты сам знаешь, что с ними случилось.

Порот почувствовал, как между лопаток пробежал холодок. Зачем она об этом вспомнила? Почему пытается испортить ему настроение в такую ночь?

Но мать уже принялась извиняться:

– Не обращай внимания. Я просто бестолковая старуха. Я рада, что ты так обустроился, что у тебя есть собственный дом, семена для посева и хлеб на столе. До сих пор ночь проходит счастливо, и я уверена, что с урожаем все будет в порядке. Я бы хотела как-то помочь тебе и твоей Деборе, но… – Она примолкла, как будто что-то вспоминая. – Но теперь уже куда позднее, чем я думала.

Торопливо махнув рукой, вдова развернулась и пошла по лужайке между домом и хозяйственными постройками в сторону дороги. На секунду, пока она пересекала квадраты света на траве под кухонным окном, ее силуэт как будто разросся и стал почти устрашающим. Потом она прошла мимо и снова превратилась в смутный призрак, печально спешащий куда-то в лунном свете. Обойдя дом, женщина скользнула в тень и пропала.

Порот ждал, когда она появится снова среди деревьев возле дороги, но через пару минут отвернулся. Поставил термос возле стола, нагнулся, поднял свой посох и пошел к полю и остальным мужчинам. Ночь и правда проходила счастливо, и личные переживания матери почти мгновенно вылетели у молодого человека из головы. Она наконец назвала Дебору по имени, это должно было что-то значить! И, по ее словам, урожай будет в порядке.

Хотелось петь.

Позади него женщины вновь наполнили сумки семенами; в мешке осталась лишь четверть содержимого. Дети с осунувшимися от усталости лицами сбились в кучку и внимательно следили, чтобы ни одно зернышко не упало мимо. Но еще внимательнее смотрели оставшиеся четыре кошки, невидимо затаившиеся в тени за каменным кольцом; их глаза горели как тлеющие угли.

Когда женщины повесили на плечи тяжелые сумки и медленно пошли обратно на поле, самый маленький из детей сунул руку в мешок и поднял сыпучую горсть семян. Подражая старшим, он с важным видом погрозил пальчиком и шепотом стал наставлять кукурузу:

 
Иссельский холм,
Бока свои прячь…
 

Склонившись над распаханными бороздами, женщины подхватили песню и повторили старое привычное предупреждение:

 
Не найдется мыши,
Так склюет тебя грач.
 

Выпрямляясь, одна из них застонала и потерла живот. Ее соседка улыбнулась.

– Что тебя беспокоит, сестрица? Объелась пуховым хлебом?

Ее товарка кивнула.

– Эта звезда была здоровой как амбарная дверь, и я, кажется, съела добрую половину! Не знаю, отчего его зовут пуховым хлебом. Он тяжелый как камень.

Дебора остановилась, чтобы убрать с лица прядь волос.

– Мой муж все об этом знает, – сказала она, – но отчего-то предпочитает помалкивать.

Луна опускалась за верхушки деревьев. Женщины посмотрели вперед; в сумраке семь мужчин превратились в вереницу подвижных теней.

– Муку смололи каменным жерновом, из белой кремнистой кукурузы, – объяснял Порот. – Мне пришлось послать за ней аж в Типтон. Черношляпник, который мне ее продал, сказал, что муку мололи на водной мельнице.

Один из его спутников покачал головой.

– Наверняка он содрал с тебя вдвое!

Несколько мужчин рассмеялись, но Порот притворился, что не услышал.

– Те же семена мы сажаем сегодня, – продолжил он, – та же белая кремнистая кукуруза, что выращивали индейцы. То, что нужно для позднего посева. Говорят, вызревает в самый короткий срок.

– Надеюсь, не слишком короткий, – раздался суровый голос из вереницы. – Коротка жизнь человеческая, близка жатва.

– Да ладно вам, брат Иорам, – сказал другой мужчина. – Сами же говорили, из нее получается отличный пуховый хлеб.

Его жена, которая шла в нескольких шагах позади, только и ждала подходящего момента.

– Амос, – окликнула она, – узнай у брата Сарра кое-что для меня!

Пение затихло. В неожиданной тишине слова ясно разнеслись над полем:

– Спроси, отчего этот хлеб зовется пуховым.

Порот не стал дожидаться повторения вопроса.

– Я думал, все об этом знают, – торопливо сказал он, не оглядываясь. – Все потому, что его готовили на костре из тополя, пухового дерева. Наверняка выходило очень вкусно! – И, как будто желая закрыть тему, он с особым рвением воткнул посох в землю. Венец кукурузных листьев яростно затрясся.

Вопрос застал Порота врасплох, и он надеялся, что его ответ прозвучал убедительно. Дебора явно снова что-то разболтала. Когда же она научится держать язык за зубами? У костра брат Иорам практически в открытую велел ему отходить жену палкой, и, несмотря на всю свою образованность, Порот был с ним согласен. Эта женщина все время его донимала…

Сарр на секунду остановился и обернулся; Дебора наклонилась, чтобы вложить семена в только что сделанное им отверстие. Волосы свободно скользнули по ее щеке, точно как в минуты, когда она забиралась рядом с ним в постель. Выпрямившись, женщина засыпала углубление небрежным движением босой ноги. Когда она подняла взгляд, их глаза встретились. Дебора улыбнулась. Ее улыбка была любящей – и знающей.

Порот опустил глаза и прикусил губу. Он ее вожделел – и она это знала. Сарр избегал ее объятий всю неделю, копил силы для посева – так урожай будет еще обильнее. Но теперь, когда жена подошла на шаг ближе и наклонилась, нарочито выставив бедро в сторону, он почувствовал такое возбуждение, что пришлось отвернуться, чтобы не закричать. Порот яростно вонзил посох во вспаханную землю и резко повернул. Несколько листьев сорвались с венка и исчезли в темноте. Если бы он не дал клятвы… Вернувшись в строй, Порот продолжал думать о ее гибком теле и мягкой коже под грубой тканью платья и гадать, посмеет ли задрать это платье и войти в нее этой ночью, до того, как будут посажены все семена.

Подтолкнув локтем свою соседку, Дебора кивнула на мужа.

– Видела, как Сарр на меня глядел? – спросила она низким грудным голосом. – Как пить дать, только вы все разъедетесь, овладеет мной прямо тут, на поле!

Мысль была возмутительной и, тем не менее, правдоподобной. Женщины радостно расхохотались.

Порот услышал смех, но не знал, чем он вызван. «Прямо как глупые школьницы», – сказал Нафан Лундт, и он был прав. Какие они восхитительно невинные, и Дебора в их числе. И как бы они поразились, расскажи он правду о том, что они сделали этой ночью.

 
Иссельский холм
Весь от страха обмяк…
 

Он наткнулся на текст совершенно случайно во время занятий немецким. Книга в библиотеке колледжа подтвердила его подозрения, намекнув на мрачные ритуалы древнее пирамид и письменной истории. Он прочитал о дохристианском поклонении природе и о том, как раньше племена приносили в жертву бога в человеческом образе. Остальное он додумал сам. За сдержанным благочестием соседей он видел размалеванные хари дикарей. За странным ночным обрядом маячил окропленный кровью алтарь и обнаженное тело, распятое на нем как пятиконечная звезда. Он стал свидетелем церемониального рассечения горла и отделения конечностей, и, пока его товарищи наслаждались ужином под луной, в его воображении множество рук яростно разрывало безголовый торс, а в свете костра дети жадно дрались за что-то, похожее на голову. Хотя теперь их пища носила обманчиво современное название, когда-то она называлась «духов хлеб» – плоть воплощенной Богини, а венок на его посохе был ее волосами.

 
Не доищется крот —
Так сожрет червяк.
 

Все это, разумеется, осталось в далеком прошлом. Во время нынешних церемоний никто не погибал. Сарр, вероятно, знал историю лучше всех остальных братьев и, может быть, этой ночью сумел заглянуть глубже других, но его вера была крепкой как никогда. Корни всего в этом мире терялись во мраке, но пролитая много веков назад кровь давно высохла. Порот знал, что время придает всему ощущение респектабельности; некоторые даже поедают своего бога каждое воскресенье. Для него все боги и богини были воплощением единого и всеохватного Божества, и после сегодняшнего таинства и последовавшего затем благословения матери Сарр двигался с уверенностью по-настоящему счастливого человека.

Женщины позади него как раз начали последний радостный куплет:

 
Иссельский холм
Приник к земле…
 

Выкинув из головы мысли об алтаре, об обнаженной жертве и о жене, Порот вместе с ними радостно выкрикнул:

 
Не придет червяк,
Так достанешься мне!
 

Внезапно раздался треск дерева. Конец его посоха вонзился во что-то твердое и живое. На земле у Порота под ногами раздалось злобное шкворчание, как от кипящего на сковороде сала, и что-то судорожно забилось, едва не вырвав древко у него из рук. Высохший кукурузный початок бесшумно упал к его ногам. Вдалеке одна из кошек вскочила и бросилась прочь через лужайку.

Подняв посох, Порот пригляделся к его кончику, но луна почти закатилась, и он ничего не увидел. Он нащупал трещину ближе к острию; дерево было влажным и отчего-то холодным.

Чувствуя легкую тошноту, Порот еще раз воткнул посох в почву и провернул его в чистой земле. Он ничего не сказал остальным, и к тому времени, как засеяли третий акр, происшествие вылетело у него из головы.

И тогда произошло новое странное событие. Было уже поздно. Сверчки еще стрекотали, но светляки померкли, а луна давно уже пропала за соснами на западе. Внезапно от далекого костра донесся отчаянный крик ребенка.

Девочка стояла возле мешка с семенами и указывала на что-то у себя под ногами.

К ней тут же подошли старики.

– Ничего страшного! – хрипло сказал один из них. Он махнул работникам, чтобы те вернулись обратно на поле, но Порот с женой все равно поспешили к костру. В свете пламени они увидели, что мешок с семенами лежит на боку среди снующих стариков и детей и выглядит как будто меньше, чем они запомнили. На дне зияло небольшое круглое отверстие, из которого ровной струей сыпалась кукуруза.

– Ничего страшного, – повторил старик. – Мы все подберем. – Вокруг его товарищи уже собирали лежащие в траве зернышки.

Но никто из них не упомянул второе отверстие, которое они увидели – и тут же засыпали; когда мешок завалился на бок, под дырой в мешке обнаружился ход, уходящий глубоко в землю.

* * *

Когда они дошли до крыльца ее дома, Кэрол стало грустно. По обеим сторонам от двери в грязных ящиках кое-как пробивались из-под пластиковых пакетов и конфетных оберток две чахлые аспидистры. Прежде дом казался ей чуть ли не раем – свой угол, за который она платила из собственного кармана, – но внезапно он показался ей неприглядной дырой. Кэрол порадовалась тому, что на дворе ночь и ближайший фонарь находится через несколько зданий от них. Фрайерс вел себя так, будто ничего не заметил, но девушка подозревала, что он притворяется из вежливости. Она была уверена, что он богаче, чем кажется; один из тех самоуверенных нью-йоркских евреев, которые с детства пользуются всеми преимуществами и просто не догадываются, как им повезло. И даже если он не богат, у него все равно достаточно средств, чтобы провести лето за городом, пока она будет работать. Всю дорогу, на каждом перекрестке Кэрол с мучительной ясностью вспоминала, что в воскресенье он уедет из города. И хотя этот день был невероятно удачным, почти благословенно счастливым, ей казалось, что Господь обходится с ней необычайно жестоко: стоило встретить человека, которого она могла бы по-настоящему полюбить, как он тут же снова пропадает.

Она заметила, что к концу прогулки Фрайерс по необъяснимым причинам все больше нервничает. Он стал настороженным, как борзая, видел в каждой тени каких-то людей и находился в полной уверенности, что за ними кто-то следит, и его нервозность отчасти передалась девушке. За несколько ярдов до ее дома Фрайерс без предупреждения замер на месте, схватил ее за руку и дернул назад, как будто от края пропасти, а потом без слов указал на что-то размером с горошину, пересекающее их путь. Кэрол невольно вскрикнула, но тут же сообразила, что это всего лишь таракан. Как, интересно, Джереми надеялся прожить целое лето за городом?

Кэрол остановилась на верхней ступени крыльца, не зная, следует ли распрощаться или пригласить спутника на чашку кофе.

– Ну что же, Джереми, – сказала она, – вас, судя по всему, ждет отличное лето. По правде сказать, я вам завидую. Надеюсь, вы позвоните, когда вернетесь в город.

– Вообще-то, мы можем поступить еще лучше. Не хотите как-нибудь приехать ко мне в гости? Вам не помешало бы отдохнуть от пыльных книжек и мелких старикашек. Вы могли бы приехать на выходные… – Его уверенность иссякла. – Или на денек, как хотите.