Текст книги "Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе"

Глава 33

Тем временем Каупервуд, судя по слухам и разговорам, все сильнее укреплялся во мнении, что политики в кратчайшие сроки постараются сделать из него козла отпущения. К примеру, Стайерс нанес ему визит лишь через несколько дней после того, как он объявил о банкротстве, и сообщил ему важные сведения. Альберт, как и Стинер, до сих пор работал в городском казначействе и давал разъяснения Сенгстэку и доверенному человеку Молинауэра, которые изучали бухгалтерские книги казначейства. Стайерс обратился к Каупервуду главным образом для разъяснений в связи с чеком на шестьдесят тысяч долларов и своего участия в сделке. Похоже, теперь Стинер угрожал своему главному помощнику уголовным преследованием и утверждал, что тот несет ответственность за растрату, которая распространяется на его поручителей. Каупервуд только посмеялся и заверил Стайерса, что ничего подобного нет и в помине.

– Альберт, – с улыбкой сказал он, – скажу вам точно, вы не виноваты в том, что выписали мне этот чек. Я скажу, что вам следует сделать. Отправляйтесь к моему юристу, Стэджеру, и проконсультируйтесь у него. Это не будет стоить вам ни цента, и он объяснит, как вам нужно поступить. Потом возвращайтесь на работу и ни о чем не волнуйтесь. Мне жаль, что моя просьба доставила вам неприятности, но я клянусь, что вы сохраните свое место при новом городском казначее. Если же потом я найду место, больше подходящее для вас, то дам знать об этом.

Другим обстоятельством, заставившим его взять паузу и подумать, было письмо от Эйлин с описанием разговора, который состоялся за обеденным столом как-то вечером, когда Батлера-старшего не было дома. По словам ее брата Оуэна, трое деятелей: ее отец, Молинауэр и Симпсон – собирались «докопаться до него» (то есть до Каупервуда) за какую-то преступную финансовую махинацию. Она не могла объяснить, что имелось в виду; кажется, речь шла о чеке или о чем-то еще. Эйлин сходила с ума от беспокойства. Неужели они собираются посадить его в тюрьму, спрашивала она. Ее дорогого, милого Фрэнка! Неужели такое может случиться на самом деле?

Его лицо потемнело, и он гневно стиснул зубы, когда прочитал ее письмо. Нужно что-то предпринять – встретиться с Молинауэром, Симпсоном или с обоими, – и сделать компромиссное предложение для города. Сейчас он не мог предложить деньги, только векселя, но возможно, этого будет достаточно. Конечно же, они не собирались делать его козлом отпущения из-за такого банального и незначительного дела, как чек на шестьдесят тысяч долларов! И это при том, что Стинер ссудил ему полмиллиона долларов, не говоря уже обо всех сомнительных сделках с прошлыми городскими казначеями! Какая подлость! Как это расчетливо и коварно, но вместе с тем по-настоящему опасно.

Но Симпсон уехал из города на десять дней, а Молинауэр, памятуя о предложении Батлера использовать проступок Каупервуда в партийных интересах, уже приступил к действию. Письма были написаны и дожидались своего часа. После совещания у Симпсона мелкие политиканы, получившие сигналы от своих хозяев, усиленно распространяли слухи о сделке на шестьдесят тысяч долларов, упирая на то, что бремя вины за присвоение средств из казначейства лежит исключительно на банкире.

В тот момент, когда Молинауэр впервые увидел Каупервуда, он осознал, что ему придется иметь дело с волевым человеком. Каупервуд не обнаруживал никаких признаков страха. В своей обычной невозмутимой манере он сообщил, что имел обыкновение занимать деньги из городской казны под низкую ставку, но паника на бирже нанесла ему значительный ущерб, поэтому в настоящий момент он не может вернуть ссуду.

– Мистер Молинауэр, до меня дошли слухи, что против меня как партнера мистера Стинера в этом деле будут выдвинуты некие обвинения. Надеюсь, город этого не сделает, и я полагал, что могу заручиться вашим влиянием, чтобы предотвратить такое развитие событий. Мои дела находятся в неплохом состоянии, особенно если у меня будет время уладить кое-какие вопросы. Сейчас я делаю своим кредиторам предложение по пятьдесят центов за доллар и выписываю векселя со сроком погашения от одного до трех лет. Но что касается вопроса о займах из городского казначейства, если можно будет договориться, я с радостью выплачу все сто процентов при условии небольшой отсрочки. Вы понимаете, что курс акций неизбежно восстановится, и, не считая моих нынешних убытков, я буду в полном порядке. Я понимаю, что дело уже зашло довольно далеко. Газетчики в любое время могут раструбить, если их не остановят те, кто может контролировать их шайку. (При этом он уважительно посмотрел на Молинауэра.) Но если удастся избежать разбирательства, мое положение не пострадает и я вскоре стану на ноги. Так будет лучше для города, поскольку тогда я, несомненно, выплачу все, что задолжал казне.

Каупервуд улыбнулся своей самой открытой и обаятельной улыбкой. И Молинауэр, впервые увидевший его, не остался равнодушным. В сущности, он с интересом смотрел на этого молодого Давида из мира финансов. Если бы он видел какой-то способ принять предложение Каупервуда, чтобы предложенные деньги в итоге вернулись в казну, и если бы у Каупервуда были разумные шансы скоро встать на ноги, то Молинауэр хорошо бы подумал о его предложении. Ведь тогда Каупервуд мог передать в его пользу свои активы. Но на самом деле шансов на улучшение ситуации практически не оставалось. Судя по тому, что он слышал, Гражданская ассоциация муниципальных реформ уже приступила к действию: они начали или собирались начать расследование, а после того как они вцепятся в это дело, несомненно доведут его до конца.

– Мистер Каупервуд, проблема в том, что дело зашло слишком далеко и практически вышло за пределы моего влияния, – любезным тоном сказал он. – На самом деле оно едва касается меня. Впрочем, я вижу, что вас не так беспокоит вопрос о займе на пятьсот тысяч долларов, как чек на шестьдесят тысяч долларов, который вы получили позавчера. Мистер Стинер настаивает, что вы поступили незаконно, и крайне расстроен этим обстоятельством. Теперь мэр и городские чиновники тоже знают об этом и могут предпринять определенные меры. Право, не знаю, что и сказать.

Молинауэр явно лукавил, особенно в уклончивом упоминании о мэре города, который действовал обычно по его указке, и Каупервуд хорошо понимал это. Он не на шутку разозлился, но оставался сдержанным, сохраняя вежливый и уважительный тон.

– Да, я получил чек на шестьдесят тысяч долларов за день до объявления о моем банкротстве, – откровенно признался он. – Но это был чек на оплату сертификатов, приобретенных по распоряжению мистера Стинера, и деньги причитались мне по праву. Я не вижу здесь ничего незаконного.

– Да, если сделка была совершена по всем правилам, – невозмутимо отозвался Молинауэр. – Насколько я понимаю, сертификаты были выкуплены для амортизационного фонда, но их там нет. Как вы это объясните?

– Это лишь мое упущение, – невинно и так же невозмутимо сказал Каупервуд. – Они попали бы туда, если бы я не был вынужден неожиданно приостановить расчеты. Невозможно лично уследить за каждой мелочью. Кроме того, у нас не было принято сразу же возвращать ценные бумаги городского займа в амортизационный фонд. Если вы спросите мистера Стинера, то он подтвердит это.

– Да что вы говорите? – с деланым изумлением произнес Молинауэр. – Он не произвел на меня такого впечатления. Как бы то ни было, бумаг нет на месте, и с юридической точки зрения это имеет некоторое значение. Я испытываю не больший интерес к этому делу, чем любой добропорядочный член Республиканской партии. Просто не знаю, что я мог бы сделать для вас. Как вы думаете, что бы я мог сделать?

– Не думаю, что вы можете что-то предпринять для меня, мистер Молинауэр, – с небольшой иронией ответил Каупервуд. – Если только вы не пожелаете быть со мной откровенным. Я не новичок в делах Филадельфии. Мне кое-что известно о силах, которые управляют городом. Я полагал, что вы можете остановить любые планы моего судебного преследования по этому вопросу и предоставите мне время, чтобы я мог встать на ноги. По закону я несу не большую ответственность за эти шестьдесят тысяч долларов, чем за пятьсот тысяч долларов, которые я получил в качестве займа. Не я поднял панику на фондовой бирже. Не я устроил пожар в Чикаго. Мистер Стинер и его друзья получали немалую прибыль, когда вели дела с моей помощью. Я имел право предпринять меры по своему спасению после стольких лет службы городу. Поэтому я не могу понять, почему мне не следует оказать ответную услугу от городской администрации с учетом того, сколько пользы я принес. Я довел стоимость бумаг городского займа до номинала, а что касается денег мистера Стинера, то он исправно получал свой процент и даже более того.

– Разумеется, – отозвался Молинауэр, глядя Каупервуду в глаза и оценивая энергичность и четкость молодого банкира по их реальной стоимости. – Я понимаю, как именно все произошло, мистер Каупервуд. Не сомневаюсь, что мистер Стинер многим обязан вам, как и остальные члены городской администрации. Мне известно, что вы вольно или невольно оказались в опасном положении и что общественное мнение в некоторых кругах весьма сильно настроено против вас. Лично я не занимаю ту или иную сторону, и если бы мне не показалось, что ситуация выходит из-под контроля, был бы не прочь оказать вам содействие любым разумным способом. Но как? Республиканская партия находится в уязвимом положении в связи с предстоящими выборами. Мистер Батлер по какой-то причине, о которой мне не известно, выглядит глубоко оскорбленным. А мистер Батлер, как известно, обладает большим влиянием… – (Каупервуд задался вопросом, мог ли Батлер случайно или намеренно раскрыть суть нанесенного ему оскорбления, но это казалось невероятным.) – Я искренне сочувствую вам, мистер Каупервуд, но предлагаю вам сначала встретиться с мистером Батлером и мистером Симпсоном. Если они согласятся с моими предложениями о помощи, я присоединюсь к ним. Иначе я едва ли что-то могу поделать. Я пользуюсь небольшим авторитетом в городских делах Филадельфии.

Молинауэр ожидал, что на этом этапе Каупервуд предложит передать ему в управление свои активы, но тот не сделал ничего подобного. Вместо этого он сказал:

– Мистер Молинауэр, премного благодарен вам за этот разговор. Полагаю, вы помогли бы мне, если бы это было возможно. Теперь мне придется самому бороться. Всего хорошего.

Каупервуд откланялся и ушел. Теперь он ясно понимал, насколько безнадежным был его визит.

Между тем мистер Скелтон К. Уит из Гражданской ассоциации муниципальных реформ, понимая, что слухи разрастаются, но никто не желает заняться ситуацией, наконец (но не вопреки своему желанию) был вынужден созвать комиссию из десяти достопочтенных горожан, председателем которой он являлся, и в небольшом конференц-зале на Маркет-стрит обсудить вопрос о банкротстве Каупервуда.

– Мне представляется, джентльмены, – заявил он, – что это тот случай, когда наша организация может оказать ценную услугу городу и гражданам Филадельфии и оправдать важность своего названия, проведя тщательнейшее расследование, которое выявит все обстоятельства случившегося и, опираясь на них, убедительно докажет необходимость прекращения порочных традиций, связанных с данным делом. Я понимаю, что это может оказаться непростой задачей. Республиканская партия с ее отделениями в городе и во всем штате, несомненно, будет препятствовать нам. Безусловно, ее лидеры постараются избежать огласки и беспрепятственно провести своих кандидатов, поэтому они не станут равнодушно наблюдать за нашими шагами в этом деле, но если мы проявим стойкость, это будет великим благом для всех. В общественной жизни и без того творится много беззаконий. Но в таких вопросах существуют нормы права, которые нельзя постоянно игнорировать и которые должны соблюдаться. Я оставляю это дело на ваше благожелательнее рассмотрение.

Мистер Уит опустился на свое место, и комиссия немедленно приняла предложенное дело к рассмотрению. Было решено назначить подкомиссию для расследования (и как следует из последующего публичного обращения) «определенных слухов, касающихся одного из наиболее важных и представительных органов нашего муниципального управления». Подкомиссия должна была отчитаться на следующем заседании, назначенном на девять вечера завтрашнего дня. В перерыве между заседаниями четыре члена, знатоки финансового дела, выполняли поставленную задачу. Они составили очень подробный отчет в виде заявления, не вполне соответствовавшего фактам, но настолько точного, как только можно было добиться за такой короткий промежуток времени. После преамбулы с объяснением о причине назначения подкомиссии там говорилось следующее:

«Судя по всему, в течение ряда лет у городских казначеев вошло в привычку после одобрения займов городским советом размещать их для продажи у доверенных брокеров. Брокер отвечал перед казначеем за деньги, полученные от продаж за короткое время, обычно первого числа каждого месяца. В настоящем деле Фрэнк А. Каупервуд выступал в роли такого брокера для городского казначея. Но в случае мистера Каупервуда не соблюдалась даже эта порочная и неэтичная практика. Пожар в Чикаго, последующее падение биржевых котировок и неплатежеспособность мистера Каупервуда настолько осложнили положение дел, что комиссия не смогла точно определить, с какой четкостью представлялись регулярные отчеты. Но судя по манере, в которой мистер Каупервуд распоряжался бумагами городского займа (в качестве залога и т. д.), складывается впечатление, что он не нес никакой ответственности в этих делах. В его распоряжении постоянно находилось несколько сотен тысяч долларов наличными или в виде принадлежащих городу ценных бумаг, которыми он манипулировал в различных целях, но подробности или результаты таких сделок нелегко выявить. Некоторые операции состояли в залоге крупных пакетов облигаций городского займа еще до того, как они были выпущены, причем заимодавец убеждался, что распоряжение о закладываемых бумагах обозначено в бухгалтерских книгах казначейства. Такие методы существовали в течение долгого времени, и невозможно, чтобы казначей не знал о незаконной природе этого бизнеса, что служит указанием на сговор между ним и мистером Каупервудом с целью извлечения прибыли от использования городского кредита.

Более того, пока осуществлялись эти залоговые операции и город платил проценты по займам сторонних банков, их денежный эквивалент находился в руках доверенного брокера и не приносил городу никакой прибыли. Выплаты по муниципальным обязательствам регулярно откладывались, и они с крупным дисконтом выкупались мистером Каупервудом на деньги, которые должны были находиться в городской казне. Добросовестные владельцы сертификатов городского займа теперь не в состоянии получить проценты по ним, и таким образом городскому кредиту наносится еще больший ущерб, чем при текущей растрате, которая достигает пятисот тысяч долларов. В настоящее время бухгалтер работает с казначейской отчетностью, и через несколько дней вся схема окончательно прояснится. Остается лишь надеяться, что огласка положит конец этой порочной практике».

К отчету были приложены выдержки из закона о злоупотреблении общественным доверием. Далее комиссия заявляла, что если какой-нибудь налогоплательщик не возбудит дело против вышеупомянутых персон, то она сама будет вынуждена это сделать, хотя такие меры едва ли входили в ее компетенцию.

Отчет немедленно попал в газеты. Хотя Каупервуд и городские политики предвидели вероятность какого-то заявления для общественности, это стало тяжким ударом. Стинер был вне себя от страха. Он покрылся холодным потом, когда увидел заявление под сдержанным заголовком «Заседание Гражданской ассоциации муниципальных реформ». Все газеты были так тесно связаны с политическими и финансовыми властями города, что журналисты не осмеливались выступать открыто и говорить, что они думают по этому поводу. Основные факты уже больше недели находились в руках у главных редакторов и издателей, но получили от Молинауэра, Симпсона и Батлера настоятельную просьбу не поднимать большого шума. Скандал мог повредить репутации города, местной коммерции и так далее. Честное имя Филадельфии будет запятнано. Старая история.

Сразу же возник вопрос, кто виноват на самом деле: городской казначей, брокер или они оба. Сколько денег было растрачено? Куда они ушли? В конце концов, кто такой этот Фрэнк А. Каупервуд? Почему он не арестован? Как ему удалось вступить в такие тесные отношения с финансовой администрацией города? И хотя дни так называемой «желтой прессы» еще не наступили и местные газеты не так охотно делились подробностями чужой личной жизни, как это происходило впоследствии, даже под контролем политических и финансовых магнатов было невозможно избежать каких-либо комментариев по этому поводу. Нужно было писать громкие передовицы. Следовало сочинять напыщенные и высоконравственные статьи о стыде и позоре, которые один-единственный человек мог навлечь на славный город и уважаемую политическую партию.

Отчаянный план взвалить вину на Каупервуда, состряпанный Симпсоном, Батлером и Молинауэром для временного очищения партийных рядов от преступного душка, сошел со стапелей и был приведен в действие. Было любопытно и странно наблюдать, как быстро газеты и даже Гражданская ассоциация муниципальных реформ подхватили слух о том, что главным, если не единственным виновником злоупотреблений является Каупервуд. Правда, Стинер ссудил его деньгами, то есть передал ему для продажи долговые обязательства города, но каким-то образом у всех складывалось впечатление, будто Каупервуд безрассудно злоупотребил доверием казначея. Тот факт, что он получил чек на шестьдесят тысяч долларов за сертификаты, не попавшие в амортизационный фонд, подавался в виде намека, так как газетчики и бдительные граждане не имели убедительного подтверждения и опасались уголовной ответственности за клевету.

В надлежащее время было опубликовано несколько писем, обращенных к муниципалитету, которые сразу же попали в газеты и в Гражданскую ассоциацию муниципальных реформ. В первом из них содержалось жесткое требование мэра города, мистера Джейкоба Борхардта, к мистеру Стинеру, которому предлагалось объяснить свое поведение. Следующее письмо было ответом на запрос, а в третьем письме находилось распоряжение городской администрации. Как рассчитывали политики, этих писем было достаточно, чтобы продемонстрировать стремление Республиканской партии очиститься от любых отщепенцев в своих рядах, а заодно оттянуть время до выборов.

Канцелярия мэрагорода Филадельфии

Городскому казначею, мистеру Джорджу У. Стинеру, 18 октября 1871 года

Уважаемый сэр,

до меня дошли сведения, что крупный пакет облигаций городского займа, выпущенных вами для продажи в счет суммы, причитающейся городу, – и, как я полагаю, после официального предписания мэра города, – вышел из-под вашего контроля и что выручка от продажи вышеупомянутых облигаций не поступила в городскую казну.

Меня также уведомили, что крупная сумма из городского бюджета по какой-то причине перешла в руки одного или нескольких брокеров либо банкиров, ведущих бизнес на Третьей улице, и что вышеупомянутые брокеры или банкиры с тех пор столкнулись с финансовыми затруднениями, вследствие чего интересы города могут серьезно пострадать.

В силу указанных причин я требую, чтобы вы незамедлительно известили меня об истинности или ложности подобных утверждений, дабы обязанности, возложенные на меня как на главу муниципалитета, могли выполняться с должным тщанием ввиду таковых фактов, если они существуют на самом деле.

С уважением,

Джейкоб Борхардт, мэр Филадельфии.

Канцелярия казначея города Филадельфии

Достопочтенному Джейкобу Борхардту, 9 октября 1871 года

Уважаемый сэр,

я подтверждаю получение вашего письма от 18-го числа сего месяца и с глубоким сожалением сообщаю, что в данное время не могу предоставить вам запрашиваемую информацию. Несомненно, в работе городского казначейства произошли затруднения, связанные с просрочкой платежа и другими нарушениями от брокера, который в течение нескольких лет проводил операции с бумагами городского займа. С того момента, когда мне стало известно об этом, и до сих пор я прилагаю все силы к тому, чтобы предотвратить или уменьшить убытки, грозящие городской казне.

С совершенным почтением,

Джордж У. Стинер.

Канцелярия мэра города Филадельфии

Городскому казначею, мистеру Джорджу У. Стинеру, 21 октября 1871 года

Уважаемый сэр,

в сложившихся обстоятельствах рассматривайте это письмо как мое уведомление об аннулировании и отзыве ваших полномочий по продаже городского займа в той его части, которая еще не реализована. Заявки на размещение займа с настоящего времени будут осуществляться в городской канцелярии.

С уважением,

Джейкоб Борхардт, мэр Филадельфии.

Написал ли мистер Джейкоб Борхардт те письма, под которыми стояло его имя? Нет, он их не писал. Мистер Эбнер Сенгстэк написал их в офисе мистера Молинауэра, который после ознакомления с ними решил, что написано неплохо; в сущности, даже очень хорошо. А Джордж У. Стинер, городской казначей Филадельфии, написал ли он свой дипломатичный ответ? Нет. Мистер Стинер находился в состоянии полного упадка и даже плакал у себя дома, лежа в ванне. Мистер Эбнер Сенгстэк написал это письмо и заставил Стинера подписать его. По прочтении перед отправкой мистер Молинауэр посчитал этот текст «приемлемым». То было время, когда все мелкие мыши и крысы прячутся по норкам и углам из-за появления в темноте огромного кота с горящими глазами, и лишь более старые и мудрые крысы могут что-то предпринимать.

В это самое время господа Молинауэр, Батлер и Симпсон уже несколько дней обсуждали с окружным прокурором мистером Петти, как поступить с Каупервудом, чтобы предъявить ему обвинение в случившемся и какую линию защиты избрать для Стинера. Батлер, разумеется, выступал за осуждение Каупервуда. Петти не видел возможности защитить Стинера, поскольку в бухгалтерских книгах Каупервуда было множество записей о покупке акций трамвайных линий для городского казначея. Насчет самого Каупервуда он сказал: «Посмотрим, что можно сделать». Прежде всего они рассуждали о том, будет ли правильно арестовать Каупервуда и при необходимости привлечь к суду, так как сам факт ареста послужит для общественности веским доказательством его вины, не говоря уже о праведном гневе городской администрации, и до начала выборов может отвлечь внимание от неблаговидного участия партии в этих делах.

В результате 26 октября 1871 года Эдвард Стробик, президент городского совета Филадельфии, наконец получивший распоряжение от Молинауэра, предстал перед мэром с письменным заявлением, где Фрэнк А. Каупервуд, брокер, нанятый казначеем для размещения ценных бумаг городского займа, обвинялся в присвоении средств и соучастии в растрате. Не имело значения, что одновременно с этим он обвинил в растрате и Джорджа У. Стинера. Козлом отпущения был выбран Каупервуд.