Текст книги "Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе"

Глава 20

После случившегося объяснения вполне естественно их платоническая связь должна была перерасти в более близкие отношения. Несмотря на религиозное воспитание, Эйлин не могла справляться со своим темпераментом. Благочестивые верования и установления не могли сдерживать ее. В последние девять или десять лет у нее постепенно складывалось представление о возлюбленном. Он должен быть сильным и привлекательным, успешным, с ясным взглядом и здоровым румянцем, понимающий и сочувствующий, так же любящий жизнь, как и она. Возможно, ближайшим идеалом был отец Дэвид из церкви Св. Тимофея, но он был священником и дал обет безбрачия. Они не обменялись ни словом, но оба чувствовали некое сродство между собой. Затем появился Фрэнк Каупервуд, и мало-помалу, благодаря встречам и разговорам, он стал для нее тем идеальным человеком. Она попала в орбиту его притяжения как планета, затянутая на орбиту вокруг солнца.

Все могло бы закончиться иначе, если бы в то время не пришли в действие противоборствующие силы. Естественно, иногда такие чувства и связи могут пресекаться самым решительным образом. Характеры действующих лиц могут изменяться или приспосабливаться к обстоятельствам; все зависит от действующей силы. Страх – великий сдерживающий фактор, особенно страх материальных потерь там, где нет нравственных преград, ведь богатство и положение в обществе позволяют пренебрегать ими. При наличии денег можно как-то устраиваться. Эйлин не заботилась о спасении своей души, а Каупервуд вообще был лишен морального или религиозного чувства. Когда он смотрел на эту девушку, то думал лишь о том, как он сможет обмануть мир, чтобы наслаждаться ее любовью и сохранить свою репутацию. Но он, безусловно, любил ее.

– Милый!

Голос был тихим и просительным. Он повернулся и предостерегающе кивнул в сторону комнаты ее отца наверху. Она стояла, протянув руку, и он, поколебавшись, шагнул вперед. Ее руки мгновенно обвились вокруг его шеи, а его рука обхватила ее талию.

– Я так соскучилась по тебе.

– Я тоже. Скоро я что-нибудь придумаю.

Он выпустил ее руки и вышел из комнаты, а она подбежала к окну и посмотрела ему вслед. Он шел по улице к своему дому, который находился всего лишь в нескольких кварталах, и она любовалась его широкими плечами и уверенной походкой. Его шаги были пружинистыми и решительными. Ах, что за мужчина! Она уже думала о нем, как о «своем Фрэнке». Потом она уселась за фортепиано и до ужина наигрывала меланхоличные мелодии.

Для изобретательного ума Фрэнка Каупервуда, с учетом его богатства, было нетрудно найти средства и способы. В период юношеских похождений по местам с дурной славой и теперь во время редких отклонений от прямой дорожки он многое узнал о человеческих пороках. Растущий город с полумиллионным населением, Филадельфия того времени располагала неприметными гостиницами, куда можно было проникать без особой опаски оказаться замеченным; за определенную плату также имелись вполне респектабельные дома для частных свиданий. Что касается предохранительных средств от зарождения новой жизни, они тоже больше не являлись тайной для него. Он все знал об этом. Осторожность включала предусмотрительность, а ему приходилось быть осторожным, так как он становился известным и влиятельным человеком. Разумеется, Эйлин ничем не выдавала себя, если не считать смутных мечтаний или быстрой смены настроений; конечная цель, к которой могла привести эта привязанность, оставалась неясной для нее. Она жаждала любви, то есть чтобы ее ласкали и лелеяли, но на самом деле не задумывалась о будущем. Дальнейшие мысли были похожи на мышек, которые высовывали головки из темных норок и прятались обратно при малейшем шорохе. Все это было связано с Каупервудом и обещало нечто прекрасное. Она не думала, что он любит ее так, как должен любить, но это было поправимо. Она не понимала, что собирается посягнуть на права его жены, и вообще не считала это чем-то недозволенным. Если Фрэнк будет любить и ее, Эйлин, разве это может повредить миссис Каупервуд?

Как мы можем объяснить эти нюансы человеческого желания и страсти? Они сопровождают нас на каждом повороте жизни. Сама природа безразлична к делам малых сих. Мы видим людские страдания – страсть наказывается тюрьмой, болезнями, неудачами, крушением надежд, но она остается частью человеческой натуры. Неужели для нее нет закона, а есть только сила воли, стремящаяся к достижению цели? Если нет, то определенно пора, чтобы мы узнали об этом. Тогда мы можем согласиться со своими делами и избавиться от глупой иллюзии о божественном предначертании. Глас народа – глас божий.

Итак, последовали свидания и восхитительные часы, которые они стали проводить вдвоем, когда чувства подтолкнули их друг к другу, без особого страха и связанного с ним смертельного риска. От случайных встреч в его доме, когда никто не мог их видеть, они перешли к тайным встречам за городом. Каупервуд по своему характеру не был склонен терять голову и пренебрегать делами. Чем больше он думал об этом довольно неожиданном романе, тем был увереннее, что не позволит этому обстоятельству вмешиваться в его работу и утратить здравомыслие. Работа в конторе требовала его пребывания там с девяти утра до трех часов дня. Иногда он работал до половины шестого ради дополнительной прибыли, но время от времени мог отвлекаться от половины четвертого до половины шестого или шести вечера, и никому не было дела до этого. Для Эйлин стало привычкой почти каждый день выезжать одной в экипаже с двумя норовистыми гнедыми жеребцами или скакать на лошади, купленной ее отцом у известного коннозаводчика в Балтиморе. Поскольку Каупервуд тоже ездил в экипаже и скакал верхом, было нетрудно организовать места для встреч на берегу Уиссахикона или по дороге на Скулкилл. В новом лесном парке тоже было много местечек для уединенных свиданий. Конечно, всегда оставалась возможность случайной встречи, равно как и возможность правдоподобного объяснения или без объяснений, поскольку даже в случае такой встречи не могло возникнуть нежелательных подозрений.

Сначала их роман обходился обычным влюбленным воркованием в простой и не самой решительной манере, а чудесные прогулки верхом под зелеными кронами наступающей весны были вполне идиллическими. Каупервуд чувствовал такую радость жизни, которой он еще не испытывал никогда. Лилиан была прекрасна в те давние дни, когда он делал ей визиты на Норт-Фронт-стрит и был невыразимо счастливым, но с тех пор прошло около десяти лет и многое позабылось. С тех пор он не испытывал сильных чувственных порывов и не имел длительных связей с женщинами, и вдруг, теперь, когда он достиг успеха и ожидал дальнейшего процветания, перед ним явилась Эйлин, юная душой и телом, преисполненная страстных мечтаний. Несмотря на ее дерзость, он с самого начала понимал, что она мало знает о жестоком и расчетливом мире, с которым он был связан. Ее отец беспрекословно осыпал ее подарками, которые она хотела иметь; ее братья и особенно мать холили и баловали ее. Младшая сестра считала ее образцом для подражания. Никто не представлял, что Эйлин может совершить нечто дурное. В конце концов, она была такой разумной, так жаждала найти свое место в мире. Да и с какой стати, если ей предстояло блестящее и счастливое будущее, если однажды, уже скоро, она найдет себе достойного во всех отношениях подходящего кандидата в супруги?

– Когда ты выйдешь замуж, Эйлин, здесь будет настоящая красота, – говорила ей мать. – Конечно, к тому времени мы отремонтируем дом, если не сделаем это раньше. Эдди позаботится об этом, а не то я сама возьмусь за дело. Уж об этом не беспокойся.

– Да, но лучше бы вы начали уже сейчас, – обычно отвечала она.

Сам Батлер добродушно похлопывал ее по плечу и спрашивал:

– Ну как, ты уже нашла его? Он околачивается около тебя?

Если она отвечала отрицательно, он говорил:

– Не бойся, рано или поздно он появится. Если бы ты знала, девочка, как мне не хочется расставаться с тобой! Ты можешь оставаться здесь, сколько захочешь, и помни, что ты всегда можешь вернуться сюда.

Эйлин почти не обращала внимания на отцовские шутки. Она любила его, но он говорил прописные истины. Это было привычно, хотя и приятно.

Но с какой страстью она отвечала на ухаживания Каупервуда той весной под деревьями! Она не имела понятия о последней черте, которую ей предстояло пересечь, ибо пока что он лишь ласкал ее и беседовал с ней. Временами он начинал сомневаться в себе. Он позволял себе больше вольности, что казалось ему вполне естественным, но, ради справедливости, он попытался объяснять, к чему может привести их взаимное чувство. Понимает ли она, что происходит? Готова ли она к этому? Сначала его слова озадачили и напугали Эйлин. Она стояла перед ним в черном костюме для верховой езды, высокий шелковый цилиндр был лихо заломлен на рыжевато-золотистых волосах, и похлопывала коротким хлыстом по юбке, с недоумением слушая его. Он спросил, понимает ли она, что делает и куда движутся их отношения? Любит ли она его по-настоящему? Обе лошади были привязаны в густых зарослях ярдах в двадцати от дороги и берега журчащего ручья. Она делала вид, будто пытается увидеть их, но ее взгляд был рассеян. Она думала о Каупервуде, о том, как ему идет костюм всадника, и об изысканной красоте этого момента. У него была чудесная белая лошадь с рыжими и черными подпалинами. Молодая листва образовывала полупрозрачное зеленое кружево над ними и вокруг них. Лес во всех направлениях казался окутанным легкой пеленой с зелеными блестками. Серые камни слабо поблескивали под искрящейся и журчащей водой, а утренние птицы: малиновки, черные дрозды и крапивники – наполняли лес веселым щебетом.

– Крошка моя, – сказал он, – понимаешь ли ты, что происходит? Ты точно знаешь, что делаешь, когда встречаешься со мной?

– Думаю, да.

Она ковырнула землю сапожком и посмотрела на голубое небо за деревьями.

– Посмотри на меня, милая.

– Не хочу.

– Все-таки посмотри, золотко. Я хочу тебя кое о чем спросить.

– Пожалуйста, Фрэнк, не заставляй меня. Я не могу.

– Ну, конечно же, ты можешь посмотреть на меня.

– Нет.

Она отступила, когда он пытался взять ее за руки, но он легко приблизился к ней.

– Теперь посмотри мне в глаза.

– Не могу.

– Смотри сюда.

– Я не могу! Не проси меня. Я отвечу тебе, но не заставляй меня смотреть на тебя.

Он поднял руку и погладил ее по щеке. Потом похлопал ее по плечу, и она склонила голову ему на грудь.

– Дорогая, ты так прекрасна, – наконец произнес он. – Я не могу подвести тебя. Я знаю, как должен поступить. Полагаю, ты тоже знаешь. Но я не могу. Я должен быть с тобой. Если все это закончится разоблачением, тебе и мне придется плохо. Ты понимаешь?

– Да.

– Я не очень хорошо знаком с твоими братьями, но, судя по всему, они очень решительные люди и очень дорожат тобой.

– Да, это так. – На миг обнаружилось ее тщеславие.

– Вероятно, они могут убить меня, и как можно скорее, даже за то, что есть между нами. Как думаешь, они захотят это сделать, если со временем что-то случится?

Он ждал, наблюдая за выражением ее прелестного лица.

– Но ничего не должно случиться. Нам не обязательно заходить дальше.

– Эйлин!

– Я не буду смотреть на тебя. И не проси, я просто не могу.

– Эйлин, ты серьезно?

– Не знаю. Не спрашивай меня, Фрэнк.

– Ты понимаешь, что это не может так кончиться, правда? Ты знаешь, это еще не конец. А теперь, если… – и он перешел к спокойному, бесстрастному обсуждению плана тайных свиданий, – …ты будешь в полной безопасности, если не считать случайного разоблачения. Такое может случиться, и тогда, разумеется, придется многое решать. Миссис Каупервуд никогда не даст мне развод; у нее нет причин для этого. Если я получу ту прибыль, на которую надеюсь, – не меньше миллиона долларов, – то отойду от дел. Я не собираюсь работать до конца своих дней и с самого начала планировал оставить дела в тридцать пять лет. К тому времени у меня будет достаточно средств, и я собираюсь путешествовать. Осталось потерпеть лишь несколько лет. Если бы ты была свободна и если бы твои родители умерли (как ни странно, она даже не поморщилась от этого рассудительного предположения), тогда было бы другое дело.

Он сделал паузу. Она задумчиво смотрела на воду внизу и представляла себя на морской яхте вместе с ним или в каком-нибудь дворце, только они вдвоем. Прикрыв глаза, она представляла этот счастливый мир и зачарованно слушала его.

– По правде говоря, будь я проклят, если вижу какой-то выход. Но я люблю тебя! – Он привлек ее к себе: – Я люблю, люблю тебя!

– Да, – жарко прошептала она. – Я хочу, чтобы так было. И я не боюсь.

– Я арендовал дом на Десятой Норт-стрит, – наконец сказал он, когда они вернулись к лошадям и оседлали их. – Он еще не обставлен, но скоро все будет. Я знаю женщину, которая будет вести там дела.

– Кто она?

– Интересная вдова около пятидесяти лет. Очень разумная, привлекательная и хорошо знает жизнь. Я нашел ее по объявлению в газете. Можешь заглянуть к ней как-нибудь днем, когда все будет улажено, и осмотреть дом. Тебе не нужно будет встречаться с ней, не считая обычного знакомства. Ты согласна?

Она ехала вперед, не отвечая на вопрос. Он был таким практичным и целеустремленным!

– Ты согласна? Все будет в порядке. Тебе нужно будет лишь познакомиться с ней; она заслуживает доверия. Ты сделаешь это?

– Дай мне знать, когда все будет готово, – только и сказала она под конец.

Глава 21

Причуды страсти! Ее хитросплетения и риски! Какие только жертвы не возлагаются добровольно на ее алтарь! За короткий срок весьма непримечательная резиденция, о которой упомянул Каупервуд, была готова с единственной целью обеспечить надежное укрытие. Дом находился под управлением вдовы, якобы недавно пережившей тяжелую утрату, и Эйлин могла приезжать туда без риска, что ее визиты могут показаться неуместными. В такой обстановке и при таких обстоятельствах было нетрудно убедить ее отдаться своему любовнику, тем более что и ее обуревала страсть. В некотором смысле любовь служила искуплением для нее, ибо она желала получить именно этого мужчину. Она не испытывала нежных мыслей или чувств к кому-либо другому. Ее голова была наполнена мечтаниями о будущем, когда они каким-то образом смогут больше не разлучаться друг с другом. Миссис Каупервуд может умереть, или он решится бежать с ней, когда ему исполнится тридцать пять лет и у него будет желанный миллион долларов. Что-то можно будет поправить или наладить. Природа подарила ей этого мужчину. Она безраздельно полагалась на него. Когда он сказал ей, что позаботится о том, чтобы не случилось ничего дурного, она абсолютно поверила ему. Такие грехи – общее место на церковной исповеди.

Любопытно, что в соответствии с некой устоявшейся логикой христианского мира принято считать, что не может быть любви за пределами традиционного процесса ухаживания и заключения брака. «Одна жизнь, одна любовь» – это христианская доктрина, и весь мир человеческих чувств необходимо как-то втиснуть в эту формулу. Языческое мышление не знало подобных убеждений. Развод по тривиальным причинам был привилегией старейшин, а в первобытном мире у природы явно не существует заготовок, требующих единства полов, не считая временного ухода за потомством. Утверждение о том, что современная семья является самой замечательной схемой, если она основана на взаимной симпатии и понимании между супругами, можно не оспаривать. Однако этот факт не обязательно должен подразумевать осуждение любви, которой не повезло с таким счастливым итогом. Те, кто смог обрести гармоничные взаимоотношения на всю жизнь, должны поздравить себя с успехом и стараться быть достойными этого. Те, кому не выпала такая удача, – пусть даже их считают изгоями, – все же имеют некоторое оправдание. И потом, хотим мы того или нет, существуют основополагающие факты химии и физики, не зависимые от любых теорий. Подобное тянется к подобному. Перемены в темпераменте приводят к изменениям в отношениях. Некоторые умы могут быть связаны догматами, другие страхом. Но всегда есть те, для кого химия и физика жизни составляют суть бытия и кто не подвержен воздействию страха или догматов. В обществе в ужасе воздымают руки, но от века к веку появляются такие женщины, как Елена, Мессалина, Дюбарри, Помпадур, Ментенон и Нелл Гвин[26]26
  Мари-Жанна Дюбарри (1746–1793) – французская модистка, фаворитка короля Людовика XV; Франсуаза д’Обинье, маркиза Ментенон (1635–1719) – фаворитка и мXIV; органатическая жена короля Людовика XIV; Жанна-Антуанетта Пуассон, маркиза де Помпадур (1721–1764) – первая официальная фаворитка короля Людовика XV; Нелл Гвин (1650–1687) – английская актриса, фаворитка короля Карла II.


[Закрыть], которые указывают нам на большую свободу отношений, в рамках которых мы можем строить свою жизнь.

Эти двое ощущали себя непостижимым образом связанными друг с другом. Когда Каупервуд пришел к пониманию ее характера, то вообразил, что нашел единственного человека, с которым может счастливо прожить до конца своих дней. Она была такой молодой, такой уверенной в себе, полной надежд и не успевшей испытать горьких разочарований. Все эти месяцы, с тех пор как они начали тянуться друг к другу, он почти ежечасно сравнивал ее со своей женой. В сущности, хотя до сих пор его неудовлетворенность была довольно слабой, теперь она приобрела реальные очертания. Дети радовали его, а дом был прекрасным. Лилиан, печальная и исхудавшая, все еще была красива. Долгие годы ее общество вполне устраивало его, но теперь в нем нарастала неприязнь к ней. Она была совершенно не похожа на Эйлин – молодую, яркую, отвергающую условности. И хотя обычно он не был склонен к брюзгливости, теперь на него иногда находило такое настроение. Он начал с вопросов, связанных с внешностью жены, с досадных мелких «почему», совершенно тривиальных, но чрезвычайно несносных и расстраивающих, когда речь идет о женщине. Почему она не надела сиреневую шляпку в тон платью? Почему она так мало выезжает из дома? Свежий воздух пошел бы ей на пользу. Почему она сделала то, но не сделала это? Он едва замечал, что раздражается по мелочам, но она все замечала, ощущала подтекст и чувствовала себя оскорбленной.

– Почему то, почему это? – однажды резко ответила она. – Почему ты задаешь так много вопросов? Ты больше не заботишься обо мне, вот почему. Я это вижу.

Он подался назад, ошеломленный этим натиском. Ее слова не были основаны ни на чем, кроме его недавних замечаний, но он не мог быть совершенно уверен в этом. Он лишь немного сожалел, что обидел ее, и не замедлил извиниться.

– О, все в порядке, – отозвалась она. – Мне все равно. Но я замечаю, что ты больше не уделяешь мне такого внимания, как раньше. Теперь дела стоят для тебя на первом и последнем месте. Ты не можешь оторваться от этого.

Он облегченно вздохнул. Значит, она ничего не подозревает.

Но вскоре и по мере того как он все больше проникался нежными чувствами к Эйлин, его уже почти не беспокоило, что может заподозрить жена. Иногда, рассматривая варианты развития событий, он начинал думать, что лучше бы это случилось. Лилиан на самом деле не обладала боевым духом, который позволил бы ей постоять за себя. После всевозможных расчетов относительно ее характера он пришел к выводу, что она может не так уж сильно воспротивиться какому-нибудь основательному переустройству жизни, как ему сначала казалось. Она может даже развестись с ним. Страсть и мечты о счастье, его, не склонного к рискованным поступкам, заставляли рассуждать не столь здраво.

Нет, внушал он себе теперь, главная загвоздка заключается не в его собственной семье, а в семье Батлеров. Его отношения с Эдвардом Мэлией Батлером были очень близкими. Каупервуд постоянно консультировал его насчет сделок с многочисленными ценными бумагами. Батлер владел пакетами акций таких предприятий, как Пенсильванская угольная компания, Делавэрско-Гудзонский канал, транспортный канал Моррис-Эссекс и Редингская железная дорога. По мере того как пожилой джентльмен осознавал значение и перспективы трамвайной системы Филадельфии, он принимал решение избавляться от других ценных бумаг на максимально выгодных условиях и вкладывать деньги в местные линии. Он знал, что Молинауэр и Симпсон уже делают это, а они были известными авторитетами в деловых кругах города. Как и Каупервуд, он имел представление о том, что если будет в достаточной мере контролировать ситуацию в этой области, то в конце концов сможет заключить партнерское соглашение с Молинауэром и Симпсоном. Тогда можно будет без труда добиться законодательных прав, предоставляющих выгоды для совместных линий. К этому можно будет добавить концессии на строительство новых линий и необходимое продолжение уже существующих. Продажа акционерных долей в других областях и приобретение появляющихся на рынке пакетов местной трамвайной сети были делом Каупервуда. Через своих сыновей Оуэна и Кэллама Батлер также планировал получить концессию на новую линию, разумеется, жертвуя огромные пакеты акций и наличные деньги в пользу других людей, чтобы обрести достаточное влияние для проведения новых законов. Однако это было нелегким делом, так как и другие понимали преимущества сложившейся ситуации. Кроме того, Каупервуд, усматривавший в этом замечательный источник прибыли, время от времени не забывал позаботиться о себе, выкупая акции, лишь часть которых затем отправлялась Батлеру, Молинауэру и остальным. Иными словами, он скорее стремился услужить самому себе, чем Батлеру или кому-то еще.

В этой связи схема, которую предложил Джордж У. Стинер, представлявший интересы Стробика, Уайкрофта и Хэрмона, которые предпочитали оставаться в тени, показалась Каупервуду заманчивой. Стинер собирался ссудить ему деньги из городской казны под два процента годовых или, если он откажется от любых комиссий, безвозмездно (посредник был абсолютно необходим из соображений безопасности), чтобы с помощью этих средств выкупить линию компании Северной Пенсильвании на Фронт-стрит, которая из-за малой протяженности – около полутора миль – и краткосрочности концессионного соглашения не приносила особого дохода и ценилась не очень высоко. В обмен на свои биржевые навыки Каупервуд должен был получить крупную долю акций, не менее двадцати процентов. Стробик и Уайкрофт знали владельцев, у которых можно было приобрести основную массу акций при правильной организации дела. Их план заключался в том, чтобы с помощью заемных денег из казначейства продлить срок концессии и продолжить саму линию, а потом, выпустив крупный пакет новых акций и воспользовавшись им как ипотечным залогом в «избранном» банке, вернуть основную сумму в городскую казну, получать доходы от линии по мере их поступления. С точки зрения Каупервуда, в этом не было особых проблем, если не считать, что акции распылялись по разным владельцам и ему оставалась лишь небольшая доля за все труды и умения.

Но Каупервуд был авантюристом. К тому же его финансовая мораль стала довольно специализированной и узкой в области применения. Он не считал разумным красть что-либо в тех случаях, когда акт завладения чужими деньгами или получения прибыли от них ясно и недвусмысленно считался кражей. Это было безрассудно и опасно, а потому неправильно. Но существовало множество ситуаций, где способы завладения деньгами и получения прибыли были сомнительны. Нравственность или безнравственность – по крайней мере, с его точки зрения, – зависела от условий, если не от климата. Здесь, в Филадельфии, существовала традиция (политическая, но не общепринятая), согласно которой городской казначей мог безвозмездно пользоваться деньгами города при условии, что основная сумма возвращалась в целости и сохранности. Городская казна и ее казначей были подобны медовому улью и пчелиной матке, вокруг которой роились трутни – местные политиканы, привлеченные надеждой на прибыль.

Одно неприятное обстоятельство в связи со схемой Стинера заключалось в том, что ни Батлер, ни Симпсон с Молинауэром, которые были фактическими начальниками Стинера и Стробика, ничего не знали об этом. Стинер и те, кто стоял за ним или представлял его интересы, действовали на свой страх и риск. Если сильные мира сего что-то узнают, это может отвратить их от подручных. Каупервуду приходилось думать об этом. Если бы он отказался от выгодных сделок со Стинером или с любым другим человеком, обладавшим влиянием в местных делах, то подрубил бы сук, на котором сидел, поскольку другие банкиры и брокеры с радостью взялись бы за такое дело. Кроме того, он не был уверен, что Батлер, Молинауэр или Симпсон когда-либо услышат об этом.

Была и другая линия, по которой он иногда ездил, – линия Семнадцатой и Девятнадцатой улиц, – и которая казалась ему гораздо более привлекательной для инвестиций, если он сможет собрать деньги. Ее первоначальная капитализация составляла пятьсот тысяч долларов, но для переоборудования была выпущена серия облигаций общей стоимостью двести пятьдесят тысяч долларов, и компания испытывала значительные трудности с выплатой процентов по этим бумагам. Основная масса облигаций была распределена среди мелких инвесторов, и требовалось не менее двухсот пятидесяти тысяч наличными, чтобы выкупить их и стать избранным президентом или председателем совета директоров компании. Однако, завладев контрольным пакетом акций, он мог бы распорядиться этими бумагами по своему усмотрению, например, заложить их в отцовском банке под максимальную сумму и выпустить новые акции с целью подкупа законодателей в вопросе о продолжении линии. Потом можно было воспользоваться другими возможностями и либо расширить свои позиции с помощью новых покупок, либо укрепить их с помощью рабочих соглашений. Слово «подкуп» используется здесь в практичном американском смысле, так как оно приходило на ум каждому, кто думал о законодательном собрании штата. Терренс Рилэйн – маленький смуглый ирландец, франтоватый и манерный, который представлял финансовые интересы деловых кругов Гаррисберга и посетил Каупервуда после выпуска пятимиллионного займа, – объяснил ему, что в столице ничего нельзя сделать без денег или их эквивалента, ликвидных ценных бумаг. Следовало позаботиться об интересах каждого законодателя, предоставлявшего свой голос или влияние. Если у него, Каупервуда, появится некий деловой план, требующий содействия, то Рилэйн был рад обсудить его в любое время. Каупервуд не раз обдумывал это предложение в связи со своим намерением войти в капитал компании Семнадцатой и Девятнадцатой улиц, но не чувствовал себя готовым пойти на такой шаг. Его обязательства по другим сделкам были слишком велики. Но соблазн оставался, и он продолжал размышлять.

Схема Стинера со ссудой из казначейства для манипуляций с ценными бумагами трамвайной компании Северной Пенсильвании выставляла мечту Каупервуда о линии Семнадцатой и Девятнадцатой улиц в более благоприятном свете. Он постоянно следил за сертификатами городского займа для городской казны, покупая значительные объемы при падении рынка в качестве защитной меры или продавая осторожно, но помногу, когда котировки шли вверх. Для этого ему требовалось значительное количество свободных денег. Он всегда опасался какого-нибудь обвала на рынке, который повлияет на стоимость всех его ценных бумаг и приведет к требованию погашения займов. Пока шторм нигде не просматривался. Он не видел разумных причин для такого события, но и не хотел слишком сильно распылять средства. Насколько он представлял, если взять сто пятьдесят тысяч долларов из городских средств и вложиться в линию Семнадцатой и Девятнадцатой улиц, это не будет означать распыления средств, так как в связи с новым предложением Стинера он мог обратиться за увеличением кредита в связи с другими предприятиями. А если что-то случится – что же, тогда посмотрим.

– Фрэнк, – произнес Стинер, войдя в его кабинет как-то после четырех часов, когда основная горячка дневной работы подошла к концу; отношения между Каупервудом и Стинером уже давно достигли перехода на фамильярное обращение, – Стробик полагает, что он организовал сделку по компании Северной Пенсильвании, и мы можем подключиться, если захотим. Основной акционер, как мы выяснили, носит фамилию Колтан – не Айк Колтон, а Фердинанд Колтан. Как вам имечко? – Он широко и добродушно улыбнулся.

Положение Стинера значительно изменилось по сравнению с тем, когда он по счастливой случайности и почти без собственного участия стал городским казначеем. Его манера одеваться значительно улучшилась после вступления в должность, а в общении появились доброжелательность, апломб и уверенность, что он бы просто не узнал себя, если бы получил возможность увидеть себя глазами тех, кто знал его раньше. Нервная привычка постоянно бегать глазами почти исчезла, безмятежность пришла на смену былому беспокойству, вызванному нуждой. Его большие ноги были обуты в добротные туфли из мягкой кожи с квадратными носами; его выпуклая грудь и толстые ноги сделались приятнее для взора благодаря хорошо скроенному костюму из коричневато-серой ткани, а его шея была окружена отложным воротничком с коричневым шелковым галстуком. Его широкий торс, переходивший в растущее брюшко, был украшен тяжелой золотой цепью, на белоснежных манжетах красовались золотые запонки с крупными рубинами. Он был розовым и упитанным. В сущности, он поживал весьма неплохо.

Он с семьей переехал из ветхого каркасного дома на Девятой Южной улице в очень комфортабельный трехэтажный кирпичный особняк втрое большего размера на Спринг-Гарден-стрит. Его жена завела знакомство с женами других политиканов. Его дети посещали среднюю классическую школу, о чем он раньше мог лишь мечтать. Теперь он был владельцем четырнадцати или пятнадцати недорогих земельных участков в разных частях города, которые могли сильно вырасти в цене, а также негласным партнером в литейной компании Южной Филадельфии и Американской компании производителей свинины и говядины, двух предприятий, существующих на бумаге, основным занятием которых было предоставление городских субподрядов скромным мясникам и литейщикам, которые выполняли указания, не задавая лишних вопросов.

– Да, забавное имя, – вежливо согласился Каупервуд. – Значит, он главный акционер? Я никогда не думал, что эта линия окупится; она слишком короткая. Ее нужно продолжить примерно на три мили в район Кенсингтона.

– Вы правы, – буркнул Стинер.

– Стробик сказал, сколько хочет получить этот Колтан за свои акции?

– Думаю, по шестьдесят восемь долларов.

– Это текущая рыночная цена. Он много не просит, верно? Ладно, Джордж, по этой цене понадобится примерно… – он произвел быстрый расчет на основе количества акций, имевшихся у Колтана, – …примерно сто двадцать тысяч долларов, чтобы вывести его из дела. Но это не все. Есть еще судья Китчен и сенатор Донован, – он имел в виду сенатора штата. – Вы заплатите очень высокую цену за эту конюшню, когда получите ее. Понадобится гораздо больше денег, чтобы продолжить линию. Думаю, это слишком большие расходы.