Текст книги "Персеиды"

3 старших аркана из колоды Таро

Верховная жрица, Второй аркан

На поклон к ней приезжали и вельможи в напудренных париках, втиснув разжиревшие телеса в расшитые серебром камзолы, и простолюдины, кое-как раздобывшие золотые монеты да свернувшие шею единственной гусыне. Долго, впрочем, ни с теми, ни с другими она не беседовала. Лишь лениво всматривалась в черты лица, искаженные неверным светом черных свечей, расставленных по всей зале. Такие свечи украшали дома в безлунные ночи, в которые почитали всех усопших родственников. Или жертвенные алтари, когда дрожащей рукой заносились ритуальные кинжалы, чтобы восславить древних и непременно кровожадных богов, сгинувших во мраке. Или не сгинувших.

Сама она восседала на троне из костей и черепов, носила красные одежды и скрывала лицо за вуалью. Не из кокетства, вовсе нет. Никому не дозволялось взглянуть в глаза, никому, кроме ее собственного отражения. Никто не заслужил, особенно те, кто расшаркивался перед троном, переминался с ноги на ногу, блея, подобно овце, скуля, подобно подзаборной псине. Воя, подобно свирепому волку, исступленно рыдая, подобно матери, потерявшей ребенка.

Ногти она носила длинные, пальцы украшала перстнями с зубами, непременно отданными без согласия, с болью, криком и сожалением. Без боли ни один урок не считается усвоенным, ни один урок не имел никакого значения.

Волосы ее стелились по земле, шевелились, точно змеи, и могли придушить каждого, кто посмел бы подойти ближе, чем положено. Стелились по земле и завитки воскуренного фимиама, просачиваясь сквозь узорчатые щели на закопченных чашах. Из-за дыма казалось, что по обеим сторонам от трона лежали чудовища, охранявшие хозяйку от особенно назойливых гостей.

– Госпожа! – взывали голоса, а взгляды смиренно опускались, дабы ненароком не оскорбить. – Госпожа, помогите!

Обрести знания, найти тех, кто потерялся, обрести бессмертие, найти самого себя, такого же потерянного, как трех девочек, купившихся на блуждающие огни и сгинувших на болотах. Девочек нашли, завернули в молочный саван, уложили в гробы, наспех сколоченные сыном плотника, и погребли. А самого себя найти так и не получилось.

Найти козла, увязшего в трясине, исцелиться от болезни, прочитать письмена на куске человеческой кожи, разгадать ингредиенты кипящего яда в кубке, из которого испил уже похороненный король, продиктовать рецепт этого яда, чтобы никто больше не отправился в могилу. Или чтобы отправился.

Ее боялись, перед ней трепетали в благоговейном ужасе, и все же отваживались отправиться в далекие земли, где посреди поля с высокой травой возвышалась заброшенная усадьба. Не было вокруг деревьев, не росли цветы, только трава покрывала стылую землю. Никогда не светило там солнце, а с реки ползли туманы, похожие на молочные саваны, в которых похоронили детей.

Правда, не каждый получал желаемое, ведь монеты и гусыни мало интересовали ее, а та цена, которая называлась, возмущала.

– Я не стану отдавать первенца! – кричала женщина на сносях, прижимая руки к округлившемуся животу.

– Разве первенец такая большая плата за твое желание попасть в опочивальню наследника престола и примерить корону? – усмешка скользила на алых губах, а за вуалью вспыхивали уголки глаз. – Ведь иначе он женится на заморской принцессе и забудет про тебя, простую служанку, скрасившую тоску в одну из зимних ночей.

– Я не отдам свою руку! – ужасался паж, поднимаясь с колен.

– Разве кровь такая большая плата, чтобы инфанта выбрала тебя в мужья, вопреки закону? – раздавалось шипение с трона.

Но кто-то да соглашался, покидая усадьбу без той или иной части тела, того или иного внутреннего органа, или белее мела, толченного в каменной ступе, нацедив в бокал из горного хрусталя густой, горячей крови.

Желание исполнялось не сразу, постепенно набирая силу, чтобы не свести с ума. Оно набирало обороты, словно снежный ком, спустившийся с холма. Об одном умалчивала исполнительница – все загаданное будет иметь последствия, и потерянная ступня или ослепший глаз лишь задаток, щелчок ножниц над нитью ожерелья. Бусины рассыпятся по полу с глухим стуком, откатятся в углы. Главное их вовремя заметить и не оступиться.

Никто не знал ее имени и никто не знал откуда она пришла. Знали только, что она всегда в любое время суток, в любую погоду или непогоду ждала нового гостя. Ходили слухи, что она – дитя ночного племени, и потому солнце не светило над травяной равниной, не заглядывало в пыльные окна усадьбы.

Однажды студеной ночью двери усадьбы скрипнули и перед троном предстал юноша с волосами из пепла. Он учтиво поклонился, поприветствовал исполнительницу желаний, и ответом послужил кивок.

– Госпожа, – зашептал молодой голос, – единственное мое желание – научиться вашему ремеслу и остаться здесь.

Юноша услышал скрежет несмазанных петель, хрип зимнего ветра, но то оказался всего лишь смех.

– Тебе придется отдать себя целиком, – просипела исполнительница.

Юноша тотчас согласился.

– Подойди ближе, раз так, – пальцы с длинными ногтями поманили его.

Гость послушно двинулся к трону, а когда приблизился вплотную, то вуаль была откинута и он узрел то, чего не видел ни один из ныне живущих. Темную воронку вместо лица, где вспыхнули два красных огонька. Огоньки плавно переместились в глаза пришедшего.

Прежде чем рассыпаться прахом, женщина рассмеялась еще раз.

А затем гость занял трон, спрятав лицо за вуалью.

Луна, Восемнадцатый аркан

Из-за того, что в семье не брезговали браками между ближайшими родственниками, он каждое утро в отражении зеркала видел тяжелую деформированную челюсть, глаза навыкате, несуразный нос. С ним приключались припадки, когда тело отказывалось слушаться. Язык не умещался во рту, речь была нечленораздельной.

Придворные прозвали его Околдованным, ведь как иначе, не грешить же на жадность предков, которые не захотели делиться властью и богатствами с другими династиями? Околдовали, как пить дать. И говорили, что проклятие снимет поцелуй настоящей любви. Только как быть, если каждая девушка презрительно морщила носик при виде выпяченного лба, коротких ножек, ужасались, услышав про припадки и кошмарные сны, в которых он кричал, вопил, мычал и скулил?

От него ничего не требовали, ласковыми голосами просили соблюдать этикет и пытаться выстоять долгую службу в соборе. Наверное, повезло, что родился в знатной семье. Родись он в семье крестьянина, его бы утопили у причала, где рыбаки пришвартовывали лодки.

Его считали не слишком умным, прислуга до десяти лет продолжала сюсюкаться с ним, как с младенцем. Отбирали книги и читали вслух, полагая, что зрение слабое, глядишь глаза и вовсе из глазниц вывалятся. На родителях природа отыгралась не так сильно, зато их отпрыск на своей шкуре ощутил всю тяжесть бремени жизни уродца. Не было и дня, когда бы он не плевал в зеркало.

Одна из служанок, одноглазая старуха, начищавшая до блеска посуду, рассказала об исполнительнице желаний. Исполнительница требовала за желания всего ничего – кровь или какую-нибудь часть тела или орган. Околдованный наследник только усмехнулся, украдкой погрузившись в сплетни, ползавшие по замку. Он бы отдал тело целиком, только больше не просыпаться от собственного крика и не ковылять до тронного зала с тяжелой отдышкой. Не жаждал ни любви, ни понимая, только сносного существования до конца своих дней.

Но слухи так и оставались слухами, ведь никто из придворных или слуг не знал как отыскать дорогу до заброшенной усадьбы на травяном поле.

Околдованный, каждый день следовавшим поднадоевшим ритуалам, в конце концов оказывался в обедне, где длинный-предлинный стол уставляли блюдами, бокалами, где сверкали вилки и ложки, отражая солнечный свет. Вокруг мельтешили слуги, хохотали придворные и бесчисленные заморские гости, кривлялись и хрюкали уродливые карлики, на которых нацепили полосатые костюмы. На приплюснутых головах у них красовались шутовские колпаки с бубенчиками. Карлики пытались жонглировать апельсинами, неуклюже перебирая спелые плоды короткими пальцами. Шуты скакали, радостно повизгивали, вручали девушкам сорванные в саду розы, подмигивали, скалили кривые зубы. Один из карликов расклячился на полу после того, как попробовал сесть на шпагат. Придворные залились смехом, наблюдая за потугами маленького человечка встать на ноги. Околдованный смотрел на шутов и думал, что даже им проще жилось, ведь челюсти их позволяли нормально есть и разговаривать, пусть и странными голосами. Он сидел и глаза его наполнялись слезами, потому что печаль свою, свою боль, не мог разделить ни с кем, кроме собственного зеркала.

Однажды ко двору пришли артисты из бродячего цирка. Рыжеволосые женщины восседали на белых конях, а за поводья животных держали мужчины в фарфоровых масках с красными кругами на месте щек. Наверное, их позвал отец.

Околдованному порядком надоели выходки шутов, хотелось посмотреть на что-то более изысканное. И тем же вечером циркачи облачились в свои лучшие наряды, расшитые пайетками, бисером и стеклярусом. На возведенной площадке с тросами, они воспарили в воздух, кувыркаясь в прыжках, делая сальто и кульбиты невероятной сложности и красоты. Карликам тоже позволили понаблюдать за выступлением и уродцы, радостно заливаясь смехом, хлопая в ладоши, мельтешили у площадки, кидая к ногам артистов апельсины и розы.

Одна из артисток сновала между придворных, раздавая сувениры. Когда очередь дошла до Околдованного, она ласково коснулась его щеки и вложила в трясущуюся руку простое ожерелье из мелких ракушек.

– Отчего вы печалитесь, господин? – певучим голосом поинтересовалась девушка, перекинув пышные волосы с плеч на спину.

Околдованный прошамкал:

– Смотрю на карликов и дивлюсь тому, насколько они беспечны. Я тоже уродлив, но им так весело и хорошо, словно им удалось каким-то образом пересилить себя и жить дальше.

Девушка одарила его поцелуем в лоб и прошептала:

– Быть может дело в том, что в их каморках нет зеркал?

Солнце, Девятнадцатый аркан

Он любил солнце и оно отвечало взаимностью, оставляя россыпь своих поцелуев на румяных щеках – золотистые веснушки.

Солнце следовало за ним по пятам, освещая каждую комнату в огромном дворце, окруженном пышным садом. В саду пели птицы, а в зале, где стоял длинный обеденный стол, пели полупрозрачные девушки в шелковых сорочках. За их спинами трепыхались белые крылья, а голоса звучали подобно голосам хрустальных бокалов, беспрестанно наполняемых вином. И он ел, внимая песням диковинных заморских существ. Девушки плакали и слезы их горячим стеклом падали на шахматный пол, разлетаясь на осколки. Король приказал привезти певчих созданий и убить всех сородичей, чтобы больше ни у одного короля не появилось такого изысканного развлечения.

В широких бассейнах, наполненных лазурной водой с блестками, плавали белокожие юноши с рыбьими хвостами всех цветов радуги. Солнце красиво отражалось от чешуи, однако причиняло невыносимую боль глубоководным обитателям, ведь раньше они никогда не поднимались на поверхность без необходимости. А когда необходимость настала, то их выловили и привезли ко двору мальчика, тогда еще только взошедшего на трон.

В клетках зала для музицирования трепыхались малютки с крылышками, с которых сыпалась серебристая пыльца. Пыльцу использовали придворные дамы для блеска глаз, нанося ее на веки, вдыхали и мазали за ушами, обмакнув пальцы в жирные крема и затем зачерпнув пригоршню порошка. Малютки метались в клетках, умоляя отпустить на свободу, ведь крохам не следовало жить в неволе. Их мольбы звучали слаще любой музыки, а когда к мольбам присоединялся клавесин, то придворные радостно пускались в пляс. Шуты крякали и прыгали, гримасничая и кривляясь, хотя понимали: они в дворце такие же диковинки, как и несчастные существа.

Зоопарк полнился мантикорами, вольпертингерами, василисками (и вольеры вокруг василисков украшались новыми каменными статуями прислуги практически каждый день), ревел цилинь, доставленный из земель Поднебесной, высаживались восхитительные деревья с белой корой и сладкими плодами. Плоды обещали вечную молодость, листья деревьев переливались колокольчиками. На мощных ветвях соорудили крепкие качели и юный король катался, подставляя лицо тому единственному чуду, которое дразнило его, взмывая в небеса на востоке и падая в морскую пучину на западе. То единственное чудо, не желающее подступать так близко, чтобы оказаться пойманным. И, наверное, поэтому король искренне восхищался светящимся диском из-за непокорности и недосягаемости. Даже молодые невесты не радовали столь же сильно, пусть и готовы были сами прыгнуть в клетки, лишь бы король не спускал с них своих бирюзовых глаз.

А потом в страну пришла война. Роскошь привлекала захватчиков, а слухи о необычном зоопарке правителя подстегивали новые и новые нападения на дворец. Ведь если король не ценил имеющегося, это не означало, что не ценил больше никто другой. Беспечность резко сменилось паникой и отчаяньем, короля пленили и увезли за тридевять земель, посадили в клетку на рыночной площади, чтобы прохожие моги кинуть в красивое лицо огрызком яблока, гнилым томатом или просто плюнуть. Солнце неумолимо всходило и садилось, лаская теплыми лучами пленника. Он ему улыбался, но солнце катилось дальше, далекое и неприступное.

И когда король испустил последний вздох, оно тоже было рядом, оставляя на остывающих щеках россыпь поцелуев.

Правда, уже эти поцелуи никогда не превратились в веснушки.

Примечания

1) В рассказе «Другая сторона» двое братьев носят имена Ру и Зази. Зази рассказывает о том, что Ру раньше слушал молитвы и путешествовал с ветрами, а Зази ковал доспехи и мечи.

Зази – сокращенно от Азазель, демона, который научил мужчин делать оружие и щиты, познакомил людей с металлами, драгоценными камнями и со всеми оттенками цветов, научил женщин носить украшения и применять различные средства для макияжа.

Ру – сокращенно от Рухиэль, серафима, которому моряки перед долгим плаванием ставили свечу в храме, дабы прибыл попутный ветер.

2) В рассказе «Доброй ночи!» главный герой представляется именем Рю, а водитель автобуса называет полное его имя, Рюдзин.

Рюдзин – бог-дракон водной стихии в японской мифологии. Считается добрым богом и покровителем Японии, так как японское население на протяжении многих веков живёт за счет моря и морепродуктов.

3) В рассказе пристанище идет речь о Готоку-нэко, абсолютно безобидном духе-хранителе очага из японской мифологии.

Его изображали как кота с двумя хвостами и трехножной подставкой на голове. Обязательным атрибутом Готоку-нэко являлась бамбуковая духовая трубка, что служила ему для раздувания углей в погасшем очаге. Демон проникал в людские дома, раздувал очаг и просто грелся, не неся никакого вреда.

4) В истории о Луне, Восемнадцатом аркане, имеется отсылка к Карлу Второму, королю Испании, последнему представителю дома Габсбургов на испанском престоле. Его называли Зачарованный или Околдованным, из-за бытовавшего в ту пору мнения, что его физические и психические расстройства вызваны колдовством или демоническим влиянием. Однако причиной этому стали близкородственные браки его предков.

5) В истории о Солнце, Девятнадцатом аркане, имеется отсылка к Людовику Четырнадцатому, королю Франции. Его прозвали Луи-Дьёдонне («данный богом»). Царствование Людовика – время интеллектуального престижа и расцвета культуры Франции. Однако результатом правления стали экономический упадок и обнищание страны.