Текст книги "Добрые предзнаменования (пер. В. Вербицкого)"

Они, потянув за ручку, отворили дверь и вытащили потерявшего сознание Ньюта. Видения медалей за героическое спасения заполнили голову Адама. Практические мысли о первой помощи заполнили голову Венслидэйла.

– Мы не должны его двигать, – сказал последний. – Из-за сломанных костей. Надо кого-то найти, чтоб помог.

Адам развернулся. Среди деревьев внизу по дороге виднелась крыша. Это был Жасминовый Домик.

А в Жасминовом Домике Анафема Приббор сидела напротив стола, на котором она за последний час разложила бинты, аспирин и разные другие вещи, связанные с первой помощью.

Анафема глядела на часы. «Он вот-вот должен прибыть», – думала она.

А потом, когда он появился, он оказался не таким, как она ожидала. Вернее, не таким, как она надеялась.

Надеялась она (достаточно сознательно) на кого-то высокого, темноволосого и красивого.

Ньют был высок, но выглядел сплющенным, тонким. И хотя волосы его, вне всякого сомнения, были темны, они не были модно уложены; просто куча тонких, черных прядей, растущих наверху его головы. Это не была вина Ньюта: когда он был помоложе, он раз в пару месяцев приходил в парикмахерскую на углу, прижимая к себе фотографию, аккуратно вырванную им из журнала; на ней был изображен кто-то, потрясающе круто подстриженный, усмехающийся в камеру; Ньют показывал парикмахеру фото, и просил подстричь его так, чтобы он выглядел так же, пожалуйста. А парикмахер, который знал свою работу, взглянув один раз на Ньюта, стриг его классически – подходяще для любой цели, коротко по бокам и сзади. Через год Ньют понял, что к его лицу, очевидно, красивые стрижки не идут. Лучшее, на что он мог надеяться после стрижки – волосы покороче.

И с костюмами было так же. Еще не изобрели одежду, в которой он выглядел бы милым, умудренным, не стесненным. К описываемому времени он научился быть удовлетворен любой одеждой, что помогала ему не намокнуть в дождь и давала место для хранения сдачи.

И красив он не был. Даже когда он снимал очки[50]50
  На самом деле, тогда он был еще более некрасив, когда снимал очки, потому что тогда он спотыкался о вещи и носил кучу бинтов. Прим.авт


[Закрыть]. А когда она сняла с него туфли, чтобы уложить его в постель, то открыла, что он носил разные носки: один голубой, с дыркой на пятке, и один серый, с дырками на пальцах.

«Полагаю, я должна по этому поводу почувствовать волну теплого, нежного женского того-или-другого, – подумала она. – Я же всего лишь желаю, чтобы он их постирал.

Итак… высокий, темноволосый, не красивый. – Она пожала плечами. – Ладно. Два совпадения из трех возможных – неплохо».

Фигура на кровати начала шевелиться. А Анафема, которая – такова уж у нее была природа – всегда глядела в будущее, подавила свое разочарование и спросила:

– И как мы сейчас себя чувствуем?

Ньют открыл глаза.

Он лежал на кровати в спальне, и спальня была не его. Он мгновенно это понял по потолку. С потолка его спальни все еще свисали на веревках из шелка модели самолетов. Он как-то не нашел сил и времени, чтобы их снять.

А на этом потолке была только штукатурка с дырами. Ньют ранее никогда не был в спальне женщины, но он почувствовал, что это одна из них – в основном по сочетанию запахов. Были слабые запахи пудры и ландыша, и не было никакого прогорклого запашка старых маек, которые забыли, как выглядит нутро стиральной машины.

Он попытался поднять голову, застонал и позволил ей опять зарыться в подушку. Розовая, не мог он не заметить.

– Головой о руль ударились, – пояснил голос, его поднявший. – Ничего, впрочем, не сломано. Что произошло?

Ньют опять открыл глаза.

– Машина в порядке? – спросил он.

– Очевидно. Внутри голосок повторяет «Пожаруйста, зажтегните ремлень».

– Видите? – обратился Ньют к невидимой аудитории. – В то время знали, как строить машины. Эта пластиковая обшивка почти и не вдавливается.

Он мигнул в сторону Анафемы.

– Я свернул, чтобы объехать появившегося на дороге тибетца, – бросил он. – По крайней мере, мне так кажется. Надеюсь, я не сошел с ума.

Фигура вошла в его поле зрения. У нее были темные волосы, красные губы, зеленые глаза, и это почти наверняка была женщина. Ньют постарался не глазеть. Она проговорила:

– Если и поглазеете, никто не увидит. – Потом она улыбнулась. – Знаете, я раньше ни разу охотника на ведьм не встречала?

– Э… – начал Ньют.

Она выставила вперед его открытый бумажник.

– Пришлось заглянуть, – бросила она.

Ньют почувствовал себя весьма и весьма смущенным, что для него не было необычно. Шедвелл дал ему официальную уполномочивающую карточку охотника на ведьм, которая, кроме прочего, велела всем курьерам, мировым судьям, епископам и приставам его беспрепятственно пропускать и давать ему столько сухого дерева, сколько будет нужно. Она была весьма впечатляюща, была каллиграфическим шедевром и, вероятно, весьма стара. Он о ней забыл.

– Это просто хобби, – проговорил он несчастно. – На самом деле я… я… – он не мог сказать «клерк, распределяющий зарплаты», не здесь, не сейчас, не такой девушке. – Компьютерный инженер, – солгал он. Хочу им быть, хочу им быть, в душе я компьютерный инженер, просто мозг мне им стать не позволяет. – Простите, могу я узнать…?

– Анафема Приббор, – ответила Анафема. – Я оккультист, но это просто хобби. На самом деле я ведьма. Отлично. Вы на час опоздали, – добавила она, протягивая Ньюту маленький лист картона, – так что прочитайте-ка это. Освободит кучу времени.

Ньют, несмотря на все испытания своего детства, на самом деле имел дома маленький компьютер. Несколько, если честно. Всегда было очевидно, что за компьютеры у него имелись. Это были настольные эквиваленты «Васаби». Те, которые, к примеру, сразу после покупки в два раза падали в цене. Или начинали жизнь в блеске популярности и исчезали во мраке спустя год. Или вообще работали, только засунутые в холодильник. Или, если по какой-то счастливой случайности они были сами по себе хорошими машинами, Ньюту всегда доставался один из тех нескольких экземпляров, что продавались с ранней, полной ошибок версией операционной системы. Но он не сдавался, поскольку он верил.

У Адама тоже был маленький компьютер. Он его использовал, чтобы играть в игры – но он никогда не играл в них подолгу. Он загружал игру, внимательнейше глядел на экран в течение нескольких минут, а потом в нее играл, пока счетчику «Высшие Очки» не начинало не хватать нулей.

Когда другие Они удивлялись этому странному умению, Адам слегка удивлялся, что все так в игры не играют.

«Надо всего лишь научиться, как в нее играть, а потом все очень просто», – говорил он.

Достаточно большая часть гостиной-передней Жасминового Домика была занята, заметил Ньют, кипами газет, и ему стало плохо. Вырезки были приклеены на стены. У некоторых из них куски были обведены красными чернилами. Настроение Ньюта чуть улучшилось, когда он увидел, что несколько она вырезала из-за Шедвелла.

У Анафемы было очень мало мебели. Единственной вещью, которую она позаботилась привезти с собой, были ее часы, одна из вещей, передающихся от предка к потомку уже давным-давно. Это не были «дедушкины часы», полностью заключенные в коробку, это были настенные часы со свободно качающимся маятником – под таким Э.А.По с радостью кого-нибудь оставил бы связанным.

Глаза Ньюта постоянно к часам возвращались.

– Их построил мой предок, – пояснила Анафема, ставя на стол кофейные чашки. – Сэр Джошуа Приббор. Может, слышали? Он изобрел такую маленькую качающуюся штучку, которая позволила аккуратные часы дешево создавать? Ее назвали в его честь.

– Джошуа? – уточнил Ньют осторожно.

– Приббор.

В последние полчаса Ньют слышал много совершенно невероятных вещей и почти был готов в это поверить, но надо же где-то и остановиться.

– Устройство назвали в честь живого человека? – спросил он.

– О, да. Старое доброе ланкаширское имя. Из французского пришло, по-моему. Может, еще скажете, что не слышали о сэре Хамфри Штукке…

– Ой, ну не надо…

– …который изобрел штуку, которая сделала возможным выкачивать воду из затопленных шахт. Или Пьетре В.Щитцо? Или Сайрусе Т.Штукенце, самом передовом черном изобретателе в Америке? Томас Эдисон как-то сказал, что единственные современные ему ученые-практики, которыми он восхищался, были Сайрус Т.Штукенц и Элла Ридер Приборчек.

Она посмотрела на лицо Ньюта и увидела на нем непонимающее выражение.

– Я о них диссертацию писала, – пояснила она. – О людях, которые изобрели вещи такие простые и повсеместно используемые, что все позабыли, что их когда-то кто-то изобрел, на самом-то деле. Сахара?

– Э…

– Обычно кладете два куска, – добавила Анафема сладко.

Ньют вновь уставился на карточку, что она ему дала.

Похоже, она думала, что карточка эта все объяснит.

Она не объяснила.

В середине была подчеркнутая линия. На левой стороне было немного чего-то – поэзии, похоже, – написанного черными чернилами. На правой, здесь красными чернилами, были пометки и комментарии. Вот как это выглядело:

Рука Ньюта автоматически залезла в карман. Его зажигалка исчезла.

– Что это значит? – спросил он хрипло.

– Слышали когда-нибудь про Агнес Безумцер? – спросила Анафема.

– Нет, – отозвался Ньют, отчаянно пытаясь защититься сарказмом. – Вы мне, я полагаю, сейчас скажете, что она изобрела безумцев.

– Еще одно старое доброе ланкаширское имя, – бросила Анафема холодно. – Если не верите, почитайте про суды над ведьмами в раннем семнадцатом веке. Она была моим предком. И один из ваших предков ее сжег живьем на костре. Вернее, попытался.

Ньют выслушал, поражаясь и ужасаясь, истории гибели Агнес Безумцер.

– Не-Возжелай-Жену-Ближнего-Своего Пульцифер? – переспросил он, когда Анафема закончила.

– В те дни такие имена были достаточно часты, – пояснила Анафема. – Как я понимаю, было в семье десять детей, а семья была очень религиозная. Были также Жадность Пульцифер, Лжесвидетель Пульцифер…

– Думаю, я понимаю, – проговорил Ньют. – Ну и ну. Мне казалось, Шедвелл сказал, что он раньше видел мое имя. Должно быть в архивах Армии. Думаю, если б меня звали «Возжелай-Жену-Ближнего-Своего», я бы больно сделал стольким людям, скольким можно.

– Думаю, он просто женщин очень не любил.

– Спасибо, что так спокойно воспринимаешь, – отозвался Ньют. – Я имею в виду, должен был быть предком. Пульциферов ведь немного. Может… вот поэтому-то я с Армией Охотников на Ведьм и встретился? Может, Судьба, – добавил он с надеждой.

Анафема покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Нет такой вещи.

– Вообще, охота на ведьм сейчас – совсем не то, что тогда. Не думаю, что Шедвелл когда-нибудь делал что-то большее переворачивания корзин для мусора Дорис Стоукс.

– Скажу по секрету, с Агнес было трудно, – заметила Анафема неопределенно. – У нее была неустойчивая психика.

Ньют помахал листом бумаги.

– Но какое отношение она имеет к этому? – спросил он.

– Она это написала. Вернее, оригинал. Это № 3819 из «Прелестных и аккуратных пророчеств Агнес Безумцер», впервые опубликованных в 1655-ом.

Ньют опять уставился на пророчество. Его рот открылся и закрылся.

– Она знала, что я машину разобью? – спросил он потрясенно.

– Да. Нет. Скорее всего, нет. Трудно сказать. Видишь ли, Агнес была худшим из живших пророков. Потому что она всегда была права. Потому-то книга никогда не продавалась.

Большинство экстрасенсорных способностей вызваны простым отсутствием фокусирования на времени, а сознание Агнес Безумцер ушло так далеко во Времени, что она считалась сумасшедшей даже по стандартам семнадцатого века, а там сумасшедшие пророчицы были развивающейся быстрее других индустрией.

Но все соглашались, что слушать ее приятно.

Она постоянно говорила о том, что болезни надо лечить, используя специальный вид глины, и о том, что важно мыть руки, чтобы смывались малюсенькие зверьки, вызывающие болезни, когда всякий разумный человек знает, что единственная защита от демонов плохого здоровья – хорошенько вонять. Она призывала бегать такой медленной рысью с подпрыгиваньем, это поможет дольше жить – что было очень подозрительно и впервые обратило на нее внимание Охотников на ведьм, и указывала на важность поедания волокнистой пищи, впрочем, здесь она точно опередила свое время, так как большинство людей волокно в пище меньше беспокоило, чем камни. И она бородавки не лечила.

– Все это в сознании вашем, – говорила она. – Забудьте об этом, и оно уйдет.

Было очевидно, что Агнес связывала с Будущим какая-то линия, но была она необычно узкая и специфическая. Другими словами, практически совсем бесполезная.

– Как это? – спросил Ньют.

– Она писала такие пророчества, которые можно понять, только когда что-то уже произошло, – пояснила Анафема. – Как «Бетамаки не покупайте». Предсказание № 1972.

– Ты имеешь в виду, что она предсказала появление видеомагнитофонов?

– Нет! Она всего лишь взяла один маленький обрывочек информации, – отозвалась Анафема. – Вот в чем дело. В большинстве случаев она так косвенно упоминает о чем-то, что пока не произошло, понять никак нельзя, а потом уж все становится очевидно. И она не знала, что будет важно, а что нет, поэтому промахивалась часто. Ее предсказание на 22 ноября 1963 было о доме, что обрушится в Кингз Линн.

– И? – спросил учтиво-непонимающе Ньют.

– Убили президента Кеннеди, – подсказала Анафема. – Но, понимаешь, Далласа тогда не было. А Кингз Линн был весьма важен.

– А.

– Она была обычно очень хороша, если предсказание относилось к ее потомкам.

– Да?

– И она ничего не знала про двигатель внутреннего сгорания. Для нее машины были просто странными колесницами. Даже моя мать думала, что предсказание это – о переворачивании императорского экипажа. Видишь ли, мало знать, что такое есть будущее. Надо знать, и что оно значит. Агнес была как кто-то, глядящий на огромную картину в малюсенькую трубу. Она писала что-то, что казалось хорошими советами, основываясь на том, что она понимала из тех малюсеньких кусочков, что она видела.

– Иногда может и повезти, – продолжала Анафема. – Мой прадедушка догадался об обвале рынка ценных бумаг в 1929 за два дня до того, как он произошел. Кучу денег заработал. Можно сказать, что мы профессиональные потомки.

Она пронзительно посмотрела на Ньюта.

– Понимаешь, чего никто не понял до момента, от которого нас отделяет примерно двести лет, так это того, что «Прелестные и аккуратные пророчества» Агнес написала для того, чтобы они передавались потомкам и им помогали. Многие пророчества связаны с ее родственниками и их благополучием. Она как бы пыталась за нами присмотреть после своего ухода из жизни. Мы думаем, что это и есть причина пророчества про Кингз Линн. Мой отец в то время посещал это место, так что с точки зрения Агнес, его не могли задеть шальные пули из Далласа, а был большой шанс, что на него кирпич упадет.

– Что за славная женщина, – заметил Ньют. – Можно забыть, что она взорвала целую деревню.

Анафема эти слова проигнорировала.

– Вот, в общем-то, и все – завершила она. – С тех пор мы их толкуем. В целом, мы в среднем разбираем одно пророчество в месяц – теперь, на самом деле, больше, так как конец света приближается.

– И когда будет конец света? – спросил Ньют.

Анафема значительно глянула на часы.

Ньют издал ужасный краткий смешок, который, как он надеялся, звучал мягко и земно. После событий дня он себя очень разумным не чувствовал. Да еще он чувствовал запах духов Анафемы, и из-за этого чувствовал себя неуютно.

– Счастье еще, что мне секундомер не нужен, – проговорила Анафема. – У нас, ну, около пяти или шести часов.

Ньют обдумал это. До сих пор у него ни разу в жизни не было желания выпить чего-нибудь из алкогольных напитков, но что-то ему подсказало, что пришла пора первого раза.

– У ведьм алкоголь в доме есть? – рискнул он.

– О, да, – Анафема улыбнулась так, как, должно быть, улыбалась Агнес Безумцер, распаковывая содержимое своего ящика с бельем. – Зеленый бурлящий напиток со странными Существами, плавающими на замерзающей поверхности. Ты должен это знать.

– Здорово. Лед есть?

Оказалось, что напиток – джин. Анафема, которая ведьмовством занялась не по желанию, а потому, что не могла иначе, в общем-то не одобряла алкоголь, а вот в данном личном случае одобрила.

– Я тебе сказал про тибетца, что из дыры в дороге вылез? – спросил Ньют, немного расслабившись.

– О, я о них знаю, – отозвалась Анафема, тасуя на столе газеты. – Двое вчера вылезли на лужайке перед домой. Бедняги были здорово смущены, я дала им чашку чая, потом они взяли у меня лопату и опять копать пошли. Не думаю, что они знают, что должны делать.

Ньют слегка обиделся.

– Откуда ты знаешь, что это были тибетцы? – спросил он.

– Если уж на то пошло, откуда ты знаешь? Может, когда его ударил, раздался звук «Оммм»?

– Ну, он… он выглядел по-тибетски, – пояснил Ньют. – Оранжево-желтая ряса, лысая голова… понимаешь… по-тибетски.

– Один из моих вполне неплохо по-английски говорил. Я так поняла, что в одну минуту он радио чинил в Лхасе, а уже в следующую он в туннеле. Не знал, как домой попадет.

– Если его вверх по дороге послать, он, возможно, смог бы полететь на летающей тарелке, – бросил Ньют мрачно.

– Три пришельца? Один из них – маленький жестяной робот?

– Они у тебя на лужайке приземлились, да?

– Судя по радио, это чуть ли не единственное место, где они не приземлились. Они всюду в мире садятся, доставляют короткое избитое послание про космический мир, а когда люди им говорят: «Да, и?», – пришельцы на них непонимающе смотрят и улетают прочь. Знаки и предзнаменования, как Агнес и говорила.

– Ты мне скажешь, что она и это предсказала, полагаю?

Анафема пролистала старую картотеку стоящую перед ней.

– Я собиралась поместить все это на компьютер, – сказала она. – Поиск слов и тому подобное. Знаешь? Это жизнь так упростит. Пророчества устроены в дурацком порядке, но там подсказки, записи от руки и другие вещи.

– Она это в форме картотеки сделала? – спросил Ньют.

– Нет, в форме книги. Но я ее, э, потеряла. У нас, конечно, всегда копии были.

– Потеряла, э? – переспросил Ньют, стараясь добавить в происходящее юмора. – Но она же этого не предвидела!

Анафема злобно на него поглядела. Если бы взгляды могли убивать, Ньют мгновенно очутился бы под могильной плитой.

Потом она продолжила:

– Правда, мы за годы много согласовали, и дед мой удобную систему ссылок придумал… а. Вот оно.

Она толкнула к Ньюту лист бумаги.

– Я эти комментарии не из головы написала, – признала Анафема. – Я их написала, выслушав новости.

– Должно быть, у тебя в семье все невероятно хорошо кроссворды разгадывали, – заметил Ньют.

– Вообще-то, здесь Агнес слишком уж загнула, по-моему. Куски про левиафана, Южную Америку, трех и четырех могут значить все, что угодно. – Она вздохнула. – Проблема в газетах. Никогда не знаешь, не имеет ли Агнес в виду какое-то маленькое происшествие, которое пропустить можешь. Знаешь, сколько времени занимает внимательное проглядывание каждой ежедневной газеты всякое утро?

– Три часа десять минут, – ответил Ньют автоматически.

– Полагаю, нам медаль или чего-то такое дадут, – произнес Адам оптимистично. – За спасение человека из горящего разбитого автомобиля.

– Он не горел, – буркнула Пеппер. – И не так уж и разбит был, когда мы его обратно перевернули.

– Но мог ведь быть, – указал Адам. – Не понимаю, почему мы медаль получить не можем только потому, что старая машина не знает, когда загореться.

Они стояли, глядя вниз, в дыру. Анафема вызвала полицию, которая решила, что это асфальт провалился и вокруг нее понаставила желтые конусы-предупреждения; она была темной и довольно глубоко в землю углублялась.

– Весело было бы в Тибет отправиться, думаю, – высказался Брайан. – Боевым искусствам и подобным штукам научились бы. Видел такой старый фильм, где показана такая долина в Тибете, где все сотни лет живут. Шангри-Ла зовется.

– Бунгало моей тетушки зовется Шангри-Ла, – ответил на это Венслидэйл.

Адам фыркнул.

– Не слишком умно, страну называть в честь какого-то старого бунгало, – заметил он. – Тогда еще назвали бы Данроумин или, или Лавры.

– Уж гораздо лучше, чем Шум Бала, – заметил Венслидэйл.

– Шамбала, – поправил Адам.

– Полагаю, это одно и то же место. Оба имени имеет, – необычно дипломатично заявила Пеппер. – Как наш дом. Мы имя сменили с Домика на Нортон Вью, когда въехали, но до сих пор получаем письма, адресованные Тео Си Купьеру, Домик. Возможно, сейчас назвали место Шамбалой, но люди все еще Лаврами зовут.

Адам столкнул в дыру камень. Тибетцы ему начинали надоедать.

– И что нам теперь делать? – спросила Пеппер. – В Нижней Нортоновской Ферме овец купают в антисептике. Можем туда пойти и помочь им.

Адам кинул в дыру камень побольше и стал дожидаться удара. Не дождался.

– Не знаю, – отозвался он отвлеченно. – Я считаю, мы должны что-то сделать по поводу китов, лесов и прочих штук.

– Что, например? – спросил Брайан, который обожал забавы, доступные во время славного купания овец. Он начал освобождать свои карманы от упаковок из-под чипсов и кидать их, один за другим, в дыру.

– Мы можем сегодня во второй половине дня сходить в Тадфилд и не съесть гамбургер, – предложила Пеппер. – Если мы – все четверо – по одному не съедим, людям не придется срубать миллионы акров тропического леса.

– Их все равно срубят, – покачал головой Венслидэйл.

– Вот опять шершавый материализм, – буркнул Адам. – И с китами то же. Да, удивительные вещи происходят.

Он уставился на Пса.

Он очень странно себя чувствовал.

Маленький песик, заметив внимание, ожидающе балансировал на задних лапах.

– Люди вроде вас съели всех китов, – продолжал Адам резко. – Спорю, вы уже почти целого кита использовали.

Пес (последняя, малюсенькая сатанинская искра в его духе его за это ненавидела) наклонил голову и заскулил.

– Мир для вырастания будет такой дурацкий, – не успокаивался Адам. – Китов нет, воздуха нет, и из-за того, что моря поднимаются, все по воде гуляют, всюду брызги.

– Тогда хорошо будет одним атлантам, – заявила Пеппер весело.

– Хмпф, – отозвался Адам, на самом деле не слушая.

Что-то происходило у него в голове. Она болела. Туда прибывали мысли, которые ему не приходилось думать. Кто-то говорил: «Ты можешь что-нибудь сделать, Адам Янг. Можешь все улучшить. Можешь все сделать, чего захочешь». И говорил это ему… он сам. Его часть, где-то в глубине сознания. Его часть, что все эти годы была к нему приделана и ни разу не была замечена, как тень. Она говорила: «Да, этот мир прогнил. Мог быть великолепным. Но теперь прогнил, пора что-нибудь насчет этого сделать. Вот для этого ты и здесь. Чтобы все улучшить».

– Потому что они смогут куда угодно ходить, – пояснила Пеппер, взволнованно на него взглянул. – В смысле, атланты. Потому что…

– Меня тошнит от этих атлантов и тибетцев, – выплюнул Адам.

Они на него уставились. Таким они его раньше никогда не видели.

– Для них все очень хорошо, – продолжал Адам. – Всюду все расходуют всех китов и уголь, и нефть, и тропические леса, и подобные вещи, а для нас ничего не остается. Нам надо на Марс лететь, и много еще чего сделать, вместо того, чтобы в темноте сидеть мокрыми, пока воздух утекает.

Это не был старый Адам, Им известный. Они избегали смотреть друг другу в лица. С Адамом в таком настроении, мир казался мрачнее, холоднее.

– Кажется мне, – заметил Брайан прагматично, – кажется мне, лучшее, что ты можешь с этим сделать, это кончить про это читать.

– Это как ты недавно сказал, – отозвался Адам. – Растешь, читая про пиратов, ковбоев, пришельцев из космоса и другие подобные штуки, и когда ты думаешь, что мир полон удивительных вещей, вдруг тебе говорят, что на самом-то деле он полон мертвых китов, срубленных лесов и ядерных отходов. Для этого и расти не стоит, таково мое мнение.

Они обменялись взглядами.

Над всем миром была тень. Штормовые облака собирались на севере, сквозь них просвечивал желтый солнечный свет, словно небо покрасил любитель-энтузиаст.

– Кажется мне, все это надо убрать и опять начать заново, – произнес Адам.

Произнес это голос, не похожий на голос Адама.

Сквозь летний лес пронесся сильный ветер.

Адам поглядел на Пса, который попытался встать на голову. Вдалеке загрохотал гром. Он наклонился и отвлеченно похлопал пса.

– Вот славно будет, если все атомные бомбы взорвались и все началось сначала, только уже правильно организованное, – продолжал Адам. – Иногда мне кажется, что именно этого я и хочу. А потом мы сможем со всем разобраться.

Гром опять зарычал. Пеппер задрожала. Это не было обычный Их мебиусовский спор, который разукрасил множество медленных часов. В глазах Адама было что-то такое, что его подруга не могла понять – не дьявольский огонек, он был там практически все время, но какая-та серая пустота, что было гораздо хуже.

– Ну, насчет нас я не знаю, – попробовала Пеппер. – Не знаю я насчет нас, ведь, если все эти бомбы взорвутся, взорвемся и все мы. Как мать нерожденных поколений, я против этого.

Они любопытно на нее взглянули. Она пожала плечами.

– А потом мир захватывают гигантские муравьи, – проговорил Венслидэйл нервно. – Видел такой фильм. Или ходят с ружьями со спиленными концами и у всех такие, знаете, машины с приделанными ножами и пистолетами.

– Я не допущу гигантских муравьев или чего такого, – отозвался Адам, ужасно развеселившись. – И с вами все будет в порядке. Я уж за этим прослежу. Будет здорово, а, весь мир иметь в личном пользовании. Правда? Сможем его поделить. В замечательные игры поиграть сможем. В Войну поиграть сможем с настоящими армиями и прочими штуками.

– Но ведь никаких людей не будет, – указала Пеппер.

– О, людей я могу нам сделать, – ответил Адам весело. – Уж, в любом случае, для армий сгодятся. Каждому достанется четверть мира. К примеру, тебе, – он указал на Пеппер, которая отдернулась, словно палец Адама был добела раскаленной кочергой, – Россию отдам, так как она красная, а у тебя волосы рыжие, так? А Венсли – Америку, а Брайану, Брайану Африку и Европу, и, и…

Даже в состоянии растущего ужаса Они обдумали слова Адама, те того требовали.

– Э-эй, – проговорила Пеппер, заикаясь (а поднимающийся ветер в это время хлестал ее майку), – не п-понимаю, почему Венсли досталась Америка, а мне д-досталась одна только Россия. Россия скучна.

– Могу дать еще Китай, Японию и Индию, – ответил Адам.

– Это значит, что у меня только Африка и куча скучных маленький стран, – заметил Брайан, торгуясь даже на извилистом краю катастрофы. – Я бы был не против Австралии, – добавил он.

Пеппер толкнула его и со значением покачала головой.

– Австралию я отдам Псу, – отозвался Адам, в глазах которого полыхали созидательные огни, – ведь ему куча места нужна, чтобы бегать. И там для него все эти кролики и кенгуру, за которыми гоняться будет, и…

Облака, двигаясь быстрее, чем ветер, распространились по небу, вперед и в стороны, как чернила, вылитые к чашку чистой воды.

– Но ведь не будет никаких кр… – взвизгнул Венслидэйл.

Адам не слушал, во всяком случае – голоса вне его головы.

– Слишком много беспорядка, – бросил он. – Надо нам заново начать. Просто спасти тех, кого хотим, и заново начать. Так лучше всего. Если подумать, мы Земле услугу окажем. Я злюсь, глядя на то, как эти старые глупцы разводят беспорядок…

– Это, понимаешь ли, память. – пояснила Анафема. – И назад, и вперед позволяет заглянуть. Я имею в виду, наследственная память.

Ньют на нее вежливо, но непонимающе взглянул.

– Я пытаюсь сказать, – продолжала она терпеливо, – что Агнес не видела будущее. Это просто метафора такая. Она его помнила. Конечно, не очень хорошо, и частенько оно было слегка запутано после того, как пропущено сквозь фильтр ее понимания. Мы думаем, лучше всего она помнила те вещи, что собирались произойти с ее потомками.

– Но если вы в разные места ходите и разные вещи делаете, так как она об этом написала, а написала она воспоминание о местах, где вы были и вещах, что сделали, – заметил Ньют, – то…

– Знаю. Но есть, э, свидетельства того, что это именно так и работает, – кивнула Анафема.

Они взглянули на карту, разложенную между ними. Рядом с ними бормотало радио. Ньют ощущал, очень даже ощущал, что рядом с ним сидит женщина. «Веди себя профессионально, – велел он себе. – Ты ведь солдат, так? Ну, почти. Ну и веди себя как солдат. – На долю секунды он серьезно об этом задумался. – Ну, веди себя как приличный солдат себя бы вел – каково было бы лучшее его поведение». Он заставил свое внимание вернуться к нынешнему делу.

– Почему Нижний Тадфилд? – спросил Ньют. – Я из-за погоды им заинтересовался. Оптимальный микроклимат, так ее называют. Это значит, это маленькое место со своей личной славной погодой.

Он взглянул на свои записные книжки. Совершенно точно что-то с этим местом было странно, даже если проигнорировать тибетцев и НЛО, которые, похоже, в нынешнее время кишели во всем мире. В районе Тадфилда не только такая была погода, по которой можно было календарь ставить, он также необычно сильно сопротивлялся переменам. Никто здесь, похоже, не строил новых домов. Население особо не изменялось. Единственная ферма, на которой выращивали зверей на убой, а куриц заставляли непрерывно нести яйца, открывшаяся в этой местности, через год или два обанкротилась и была заменена традиционным свинофермером, который пускал своих свиней побегать в своих яблочных садах и продавал свинину по выгодным ценам. Две местных школы, похоже, имели блаженный иммунитет от меняющейся моды на образование и учили по-старому. Шоссе, что должно было большую часть Нижнего Тадфилда превратить в нечто большее, чем Место Беспробудного Сна Счастливых Свиней на Выкорм на Развилке 18, сменило направление за пять миль до него, объехало его по огромному полукругу и продолжило свой путь, не помня о маленьком островке сельской неизменчивости, который объехало. Никто точно не знал, почему; один из исследователей, которые этим шоссе занимались, получил инфаркт, второй стал монахом, а третий укатил на Бали рисовать обнаженных женщин.

Все выглядело так, словно большая часть двадцатого века поставила на нескольких квадратных милях знак «Вне Пределов».

Анафема вытащила из своего указателя другую карточку и щелчком отправила его на другую сторону стола.

– Пришлось пойти, просмотреть кучу записей про страну, – проговорила Анафема.

– Почему это под номером 2315? Оно же раньше, чем другие.

– Агнес не в ладах была со временем. Не думаю, что она всегда знала, что куда идет. Я же сказала, мы кучу времени[51]51
  А в оригинале «ages», что может значить и «века». Прим.перев.


[Закрыть] потратили, выдумывая систему для соединения их вместе.

Ньют поглядел на некоторые карточки. К примеру:

– Здесь она для Агнес необычно бестолкова, – посетовала Анафема.

– Почему Прелестные и Аккуратные? – спросил Ньют.

– Прелестные значит точные, безошибочные, – пояснила Анафема усталым тоном того, кто раньше это объяснял. – Раньше у этого слова такое было значение.