Текст книги "Правда"

Терри Пратчетт
Правда

Terry Pratchett

DISCWORLD: THE TRUTH

Copyright © Terry and Lyn Pratchett, 1999

First published as The Truth by Transworld Publishers, a part of the Penguin Random House group of companies

© Демидов Р.А., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Примечание автора

Иногда писателю, работающему в жанре фэнтези, приходится указывать, насколько странен реальный мир. Способ, которым Анк-Морпорк боролся с наводнениями (см. стр. 116 и далее), поразительно напоминает тот, что приняли на вооружение в городе Сиэтл, штат Вашингтон, под конец девятнадцатого века. Правда. Можете съездить и проверить. Заодно попробуйте местную похлебку из моллюсков.

Сплетня охватила город, точно пожар (которые с тех пор, как горожане узнали, что такое «страховка от огня», охватывали Анк-Морпорк с завидной регулярностью).

Гномы умеют делать золото из свинца…

Она гудела в зловонном воздухе квартала алхимиков, которые веками пытались достичь именно этой цели и не преуспели, хотя и были уверены, что завтра у них получится обязательно, в крайнем случае – в следующий вторник и уж точно – к концу месяца.

Она вызвала споры среди волшебников Незримого Университета, которые знали, что сделать из одного вещества другое возможно, если, конечно, тебя устраивает, что завтра оно превратится обратно, – только какой от этого толк? К тому же большинство веществ довольно жизнью и без всяких превращений.

Она просочилась в покрытые шрамами, опухшие, а порой и вовсе отсутствующие уши затачивавших свои фомки членов Гильдии Воров. Какая разница, откуда берется золото?

Гномы умеют делать золото из свинца…

Она коснулась хладнокровных, но невероятно чутких ушей патриция и сделала это довольно быстро, потому что человеку, узнающему новости вторым, недолго быть правителем Анк-Морпорка. Он вздохнул, написал что-то на кусочке бумаги и добавил его в стопку таких же кусочков.

Гномы умеют делать золото из свинца…

Она достигла и заостренных гномских ушей.

– Что, правда умеем?

– Да чтоб я знал. Я так точно не умею.

– Да, но ведь если бы ты умел, то никому бы не сказал. Вот я бы, если бы умел, точно бы помалкивал.

– А ты умеешь?

– Нет!

– Ага!

Она дошла и до ночных стражников, заступивших холодным вечером на дежурство у ворот. Охрана ворот Анк-Морпорка была задачей нетрудной. Всего-то и дел, что махать всем желающим проехать, чтобы проезжали, – хотя в темноте и промозглом тумане желающих было немного.

Стражники укрылись под аркой ворот и, ежась, делили одну промокшую самокрутку на двоих.

– Нельзя взять одну штуку и сделать из нее другую, – заявил капрал Шноббс. – Алхимики уж сколько лет пытаются.

– Ну, сделать из дома дыру в земле у них обычно получается, – заметил сержант Колон.

– Об этом я и говорю, – ответил капрал Шноббс. – Невозможно. Это все связано с этими… с элементами. Мне один алхимик говорил. Все состоит из элементов, понятно? Земля, Вода, Воздух, Огонь и… и чего-то там еще. Широко известный факт. И в каждой штуке они смешаны по-своему.

Он стал переминаться с ноги на ногу в попытке хоть как-то их согреть.

– Если б можно было превращать свинец в золото, все бы только этим и занимались, – сказал он.

– Волшебники могут.

– Ой, ну это же магия, – пренебрежительно протянул Шнобби.

Из желтой дымки, грохоча, вынырнула повозка и проехала сквозь ворота, окатив Колона водой из ямины – одной из тех, что служили неизменным украшением анк-морпоркских дорог.

– Гномы треклятые, – сказал сержант вслед повозке. Но так, чтобы его случайно не услышали.

– Как их много одну повозку толкает, – задумчиво проговорил капрал Шноббс. Повозка медленно свернула за угол и пропала из виду.

– Так в ней, поди, полно этого золота, – сказал Колон.

– Ха. Ага. В этом, наверное, и дело.

А потом сплетня добралась до ушей Уильяма де Словва, и в каком-то смысле на этом ее путь и завершился, потому что Уильям добросовестно ее записал.

Такая у него была работа. Леди Марголотта из Убервальда платила ему за это пять долларов в месяц. И вдовствующая герцогиня Щеботанская тоже платила пять долларов. И король Веренс Ланкрский, и еще несколько овцепикских аристократов. И еще сериф Аль-Хали – только в этом случае оплатой служили полтелеги фиг, доставляемых дважды в год.

Уильям считал, что в целом устроился неплохо. Ему всего-то и нужно было, что раз в месяц очень аккуратно написать одно-единственное письмо, перенести его в зеркальном виде на кусок самшита, предоставленный господином Резником, гравером с улицы Искусных Умельцев, а потом заплатить господину Резнику двадцать долларов, чтобы он тщательно устранил те куски дерева, которые не являлись буквами, и сделал пять оттисков на бумаге.

Конечно, все это нужно было делать с умом, оставляя пространство после слов «Моему Благородному Клиенту» и еще кое-где – эти пробелы Уильям заполнял позже, – но даже с учетом расходов он зарабатывал около тридцати долларов за один-единственный рабочий день в месяц.

Молодой человек без особенных обязательств вполне мог жить в Анк-Морпорке на тридцать-сорок долларов в месяц; фиги Уильям продавал, потому что на фигах, конечно, жить тоже можно, но свести счеты с такой жизнью захочется очень скоро.

И он всегда мог найти какой-нибудь дополнительный заработок. Мир букв был для многих жителей Анк-Морпорка кни… таинственным бумажным предметом за семью печатями, поэтому многие из тех, кому все-таки приходилось доверять что-то бумаге, поднимались по скрипучим ступенькам рядом с вывеской «Уильям де Словв: Запишем как надо».

Например, гномы. Гномы постоянно приезжали в город в поисках работы, и первым делом отправляли домой письмо с рассказом о том, как им тут живется. Это было так ожидаемо – даже если конкретному гному жилось настолько плохо, что он вынужден был слопать собственный шлем, – что Уильям попросил господина Резника изготовить несколько десятков писем-шаблонов, в которых нужно было только заполнить пару пробелов – и никто бы не подкопался.

Поэтому под каждой горой Плоского мира можно было найти любящих гномов-родителей, как зеницу ока хранивших письма, выглядевшие примерно так:

Дарагие [мама с папой]!

Дабрался я в опчем харашо и живу, по адресу [Анк-Морпк Тени Заводильная улица 109]. Все в парядке. Нашел себе харошую работенку у [г-на С.Р.Б.Н. Достабля, частного предпринимателя] и очинь скоро буду зашибать кучу денег. Я помню все ваши добрые саветы и не пью в барах и не путаюсь с троллями. Вот наверно и все надо мне бежать, очень хачу снова повидать вас и [Эмелию], ваш любящий сынок

[Томас Криволоб]»

…который, диктуя письмо, обычно шатался. Двадцать с легкостью заработанных пенсов – а в качестве дополнительной услуги Уильям подгонял орфографию под конкретного клиента и давал ему самостоятельно расставить запятые.

Тем вечером, под бульканье дождя со снегом в водосточных трубах, Уильям сидел в своем крошечном рабочем каинете над Гильдией Заклинателей и аккуратно выводил буквы, вполуха слушая, как этажом ниже начинающие заклинатели безнадежно, но усердно повторяют на вечернем занятии слова учителя.

– …внимательно. Готовы? Хорошо. Яйцо. Стакан…

– Яйцо. Стакан, – скучно прогудел класс.

– …Стакан. Яйцо…

– Стакан. Яйцо…

– …Волшебное слово…

– Волшебное слово…

– Фазаммм. Вот так вот. Ахахахахаха…

– Фаз-аммм. Вот так вот. Аха-ха-ха-ха-ха…

Уильям придвинул к себе очередной лист бумаги, заточил свежее перо, ненадолго уткнулся взглядом в стену и написал следующее:

И наконец, если забыть о Серьезном, поговаривают, что Гномы научились обращать Свинец Золотом – хотя никто не знает, откуда произошел этот слух, – так что законопослушных Гномов, выходящих в Город по своим делам, встречают такими криками, как, цитирую: «Эй, коротышка, натвори Золотишка!» – хотя поступают так исключительно Приезжие, поскольку все местные жители знают, что ожидает того, кто назовет Гнома «коротышкой», а именно Смерть.

Ваш покорный слуга, Уильям де Словв

Ему нравилось заканчивать письма на мажорной ноте.

Уильям взял самшитовую доску, зажег новую свечу и уложил письмо на дерево текстом вниз. Потер бумагу ложкой – и чернила перешли на древесину, а тридцать долларов и такое количество фиг, которое способно обеспечить человеку серьезные проблемы с желудком, были уже, можно сказать, у него в кармане.

Сегодня он занесет письмо господину Резнику, завтра после расслабленного обеда заберет копии и, если все пойдет как надо, к середине недели уже их разошлет.

Уильям надел пальто, аккуратно обернул доску вощеной бумагой и вышел в холодный вечер.

Мир составляют четыре элемента: Земля, Воздух, Огонь и Вода. Это факт, известный даже капралу Шноббсу. И ошибочный. Существует и пятый элемент, называемый обычно Элементом Неожиданности.

Вот вам пример: гномы обнаружили, как делать золото из свинца сложным путем. Он отличается от простого тем, что работает.

Гномы толкали свою перегруженную, скрипящую повозку по улице, вглядываясь в туман. Повозка порастала льдом, гномьи бороды – сосульками.

Всего-то и нужно было, что одна замерзшая лужа.

Старая добрая Госпожа Удача. На нее всегда можно положиться.

Туман сгущался, превращая каждый огонек в тусклое сияние и приглушая звуки. Для сержанта Колона и капрала Шноббса было очевидно, что никакая орда варваров не станет включать завоевание Анк-Морпорка в свои туристические планы на этот вечер. Стражники их понимали.

Они закрыли ворота. Эта процедура была не такой значимой, какой могла показаться, поскольку ключи потерялись уже давно, и припозднившиеся гости города обычно швырялись камушками в окна построенных на стене домов, пока не находили того, кто готов был открыть для них засов. Предполагалось, что иноземные захватчики не в курсе того, в какое окно лучше бросить камушек.

Потом парочка стражников потащилась по грязи и слякоти к Шлюзовым воротам, через которые имела честь проникать в город река Анк. Воды в темноте было не видно, однако время от времени мимо парапета проплывали призрачные силуэты льдин.

– Погоди-ка, – сказал Шнобби, когда они с Колоном ухватились за лебедку подъемной решетки. – Там, внизу, кто-то есть.

– В реке? – переспросил Колон.

Он прислушался. Далеко внизу поскрипывали весла.

Сержант Колон сложил ладони рупором и издал традиционный оклик стражника:

– Эй! Вы!

На мгновение стихло все, кроме шума ветра и плеска воды. Потом кто-то сказал:

– Да?

– Вы это в город вторгаетесь или что?

Последовала еще одна пауза.

– Что?

– Что «что»? – переспросил Колон, поднимая ставку.

– Что за другие варианты?

– Ты мне голову не дури… Вот вы, которые в лодке, сейчас в город вторгаетесь?

– Нет.

– Ну и хорошо, – сказал Колон, который в подобный вечер рад был поверить человеку на слово. – Тогда поспешайте, а то мы решетку опускаем.

Вскоре плеск весел возобновился и удалился вниз по течению реки.

– Может, надо было не только спросить? – засомневался Шнобби.

– Ну, им же лучше знать, – ответил Колон.

– Да, но…

– Да это же маленькая весельная лодчонка, Шнобби. Конечно, если тебе хочется спускаться по этим славным обледеневшим ступенькам к причалу…

– Нет, сержант.

– Тогда давай-ка возвращаться в штаб-квартиру, ага?

Уильям поднял воротник и заторопился к граверу Резнику. Обычно людные улицы опустели. Из дома казали нос лишь те, у кого находились неотложные дела. Зима обещала быть мерзкой – гаспаччо из промозглого тумана, снега и вечного, бесконечного анк-морпоркского смога.

Взгляд Уильяма привлекло небольшое пятнышко света возле Гильдии Часовщиков. Сияние обрисовывало маленькую сгорбившуюся фигурку.

Он подошел поближе.

Безнадежный голос вопросил:

– Горячую сосиску? В тесте?

– Господин Достабль? – спросил Уильям.

Себя-Режу-Без-Ножа Достабль, самый предприимчиво невезучий из анк-морпоркских бизнесменов, посмотрел на Уильяма поверх своего лотка для готовки сосисок. В стынущем жиру шипели снежинки.

Уильям вздохнул.

– Припозднились вы, господин Достабль, – сказал он вежливо.

– Ах, господин Словв. Тяжкие времена настали в сосисочном деле, – отозвался Достабль.

– Люди с жиру бесятся, да? – спросил Уильям. Он не смог бы сдержаться даже за сотню долларов и целую баржу фиг.

– На рынке съестных товаров определенно период спада, – продолжал Достабль, слишком погруженный в уныние, чтобы заметить. – Пойди найди того, кто готов купить сосиску в тесте.

Уильям опустил взгляд на лоток. Если Себя-Режу-Без-Ножа Достабль снова взялся за торговлю горячими сосисками, значит, какое-то из его более амбициозных предприятий в очередной раз всплыло кверху брюхом. Продажа горячих сосисок с лотка была для Достабля изначальным состоянием, из которого он постоянно пытался вырваться и в которое возвращался всякий раз, когда его новая авантюра заканчивалась провалом. На горе прочим, поскольку Достабль был невероятно талантливым продавцом сосисок. Ему приходилось им быть, учитывая, какие он делал сосиски.

– Надо было мне получить приличное образование, как тебе, – говорил Достабль понуро. – Чтобы работать в приятном месте, где не надо тяжести волокать. Я мог бы отыскать себе нычу, если б только получил нормальное образование.

– Нычу?

– Мне про них один волшебник рассказывал, – объяснил Достабль. – У всех есть своя ныча. Ну, знаешь. Вроде как: место, где они должны быть. Для которого они созданы?

Уильям кивнул. Он знал много слов.

– Ниша? – уточнил он.

– Ага, она. – Достабль вздохнул. – Семафоры вот я прохлопал. Не понял, что они такое. Не успел оглянуться – все понаоткрывали клик-компании. Большие деньги. Куда уж мне. А вот на фенсуе я бы мог подняться. Да только не свезло.

– Я определенно почувствовал себя лучше, развернув кресло, – подтвердил Уильям. Этот совет стоил ему двух долларов, на пару с указанием держать крышку нужника закрытой, чтобы Дракон Несчастий не влетел ему в задний проход.

– Ты был моим первым клиентом, и я тебе благодарен, – сказал Достабль. – Все было подготовлено, я и колокольчики Достабля сделал, и зеркала Достабля, деньги рекой должны были потечь… в смысле, вот-вот должна была настать полная гармония, а потом… хлюп. И я снова по уши в дурной карме.

– Господин Пассмор только через неделю смог на ноги встать, – вспомнил Уильям. Случай со вторым клиентом Достабля послужил отличным материалом для его новостной рассылки и с лихвой окупил те два доллара.

– Откуда же мне было знать, что Дракон Несчастий и правда существует? – вопросил Достабль.

– Он, кажется, и не существовал, пока вы не убедили в этом господина Пассмора, – ответил Уильям.

Достабль немного повеселел.

– Ну да, что ни говори, а идеи я продавать всегда умел. Может, получится убедить тебя, что сосиска в тесте – как раз то, что тебе сейчас нужно?

– Вообще-то мне нужно отнести это господину… – начал Уильям, а потом спросил: – Вы сейчас крика не слышали?

– У меня еще и пирожки с холодной свининой где-то завалялись, – продолжал Достабль, копошась в своем лотке. – И я могу предложить вам убедительную скидку при условии…

– Я точно что-то слышал, – сказал Уильям.

Достабль навострил уши.

– Что-то вроде грохота? – спросил он.

– Да.

Они вгляделись в медленно клубившийся над Бродвеем туман.

Который неожиданно сгустился в огромную, накрытую брезентом повозку, катившуюся неостановимо и очень быстро…

И последним, что запомнил Уильям перед тем, как что-то вылетело из темноты и врезалось ему между глаз, был чей-то крик:

– Остановите станок!

Сплетня, пригвожденная пером Уильяма к бумаге, точно бабочка к доске, не дошла до кое-каких людей, поскольку на уме у них были другие, более темные дела.

Их лодка с шипением прорезала воды реки Анк, неспешно смыкавшиеся позади.

Двое мужчин гребли. Третий сидел на носу лодки. Иногда он что-нибудь говорил.

Вот, например:

– У меня нос чешется.

– Подожди, пока до места доберемся, – сказал один из гребцов.

– Вы можете меня снова развязать. Он правда чешется.

– Мы тебя развязывали, когда останавливались пообедать.

– Тогда он не чесался.

– Может, мне ему снова врезать ятским веслом по ятской голове, господин Штырь?

– Хорошая идея, господин Тюльпан.

В темноте раздался глухой стук.

– Ай.

– Больше не создавай проблем, приятель, а то господин Тюльпан потеряет терпение.

– Ага, ять, это верно. – За этими словами последовал звук, напоминающий работу фабричного насоса.

– Ты бы полегче с этой штукой, а?

– Ничего, господин Штырь, до сих пор же она, ять, меня не прикончила.

Лодка с хлюпаньем остановилась у крошечного, почти заброшенного причала. Высокую фигуру, которая недавно привлекла к себе внимание господина Штыря, сгрузили на берег и затащили в переулок.

Мгновением позже в темноте раздался шум удаляющейся кареты.

Может показаться невероятным, что в такую дрянную ночь кто-то мог стать свидетелем этой сцены.

Но свидетели были. Вселенная требует, чтобы наблюдатель был у всего, иначе она перестанет существовать.

Из теней соседнего переулка, шаркая, вышла фигура. Рядом с ней, прихрамывая, держалась другая, пониже.

Они смотрели, как отъехавшая карета исчезает в снегопаде.

Та фигура, что поменьше, сказала:

– Так-так-так. Ну и дела. Человека спеленали и мешок на голову надели. Интересные дела, да?

Фигура повыше кивнула. Она носила огромное старое пальто, которое было ей велико на несколько размеров, и фетровую шляпу, которую время и погода превратили в мягкий колпак, свисающий с головы хозяина.

– Рвать-колотить, – сказала фигура. – Копна в штанах, бабах и чудак-человечек. Говорил я вам, говорил. Десница тысячелетия и моллюск. Разрази их гром.

Помолчав, фигура запустила руку в карман и извлекла сосиску, которую разломила пополам. Одна половинка исчезла под шляпой, а вторая была брошена маленькой фигуре, которая в этой паре отвечала за речь – по крайней мере, за вразумительную речь.

– Похоже, грязные делишки тут творятся, – сказала маленькая фигура, стоявшая на четырех лапах.

Сосиска была съедена в молчании. Затем пара снова двинулась в ночь.

Как голубь не может ходить, не качая головой, так и высокая фигура, похоже, не умела двигаться без тихого бессвязного бормотания:

– Говорил я им, говорил я им. Десница тысячелетия и моллюск. Говорил, говорил, говорил. О нет. А все покончалось, а я говорил. Чтоб их. Порожки. Говорил, говорил, говорил. Зубы. Как там этот век зовут, я и говорю, что говорил, вина-то не моя, вот оно как, вот оно как, само собой разумеется…

До его ушей сплетня в конце концов дошла, но к тому времени он сам уже стал ее частью.

Что же до господина Штыря и господина Тюльпана – о них пока что следует знать лишь одно: они из тех людей, которые обращаются к вам «приятель». Приятельских чувств такие люди не испытывают ни к кому.

Уильям открыл глаза. Я ослеп, подумал он.

Потом он откинул одеяло.

А потом его настигла боль.

Острая, неотвязная боль, угнездившаяся прямо над глазами. Он с опаской коснулся головы. На ней, судя по всему, были синяк и что-то похожее на вмятину в коже, если не в кости.

Уильям сел. Он был в комнате со скошенным потолком. За маленьким окошком скопилось немножко грязного снега. Кроме постели, состоявшей только из матраса и одеяла, мебели в комнате не было.

Здание сотряслось от удара. С потолка полетела пыль. Уильям встал и, держась за голову, поплелся к двери. За ней оказалась куда более просторная комната, или, говоря точнее, мастерская.

От нового удара у него задребезжали зубы.

Уильям попытался сосредоточиться.

Комната была полна гномов, трудившихся за парой длинных верстаков. А в дальнем конце несколько из них сгрудились вокруг чего-то похожего на сложный ткацкий станок.

Который снова сотряс здание.

Уильям потер лоб.

– Что происходит? – спросил он.

Ближайший гном поднял на него взгляд и поспешно толкнул своего коллегу. Толчки прокатились по рядам, и неожиданно комнату от стены до стены заполнило осторожное молчание. На Уильяма уставилась дюжина серьезных гномьих лиц.

Никто не способен глядеть пристальнее гнома. Возможно, это потому, что между обязательными шлемом и бородой у них не так уж и много лица. Выражения лиц у гномов более концентрированные.

– Э-э, – сказал Уильям. – Привет?

Первым вышел из остолбенения один из гномов, стоявших у большого станка.

– Давайте за работу, парни, – сказал он, подошел к Уильяму и строго посмотрел ему в пах. – Ты как, твоя светлость?

Уильям поморщился.

– А… что случилось? – спросил он. – Я, э-э, помню, что увидел повозку, а потом меня что-то ударило…

– Мы ее не удержали, – объяснил гном. – И с нее груз слетел. Ты уж извини.

– А что случилось с господином Достаблем?

Гном склонил голову набок.

– Это тощий мужик с сосисками? – уточнил он.

– Да, это он. Его не ранило?

– Не думаю, – осторожно сказал гном. – Он продал молодому Громобою сосиску в тесте – это я знаю точно.

Уильям задумался. Анк-Морпорк таил немало ловушек для неосторожных новичков.

– Хорошо, а с господином Громобоем все в порядке? – спросил он.

– Наверное. Он вот только-только крикнул через дверь, что ему уже гораздо лучше, но он пока что останется там, где есть, – ответил гном. Он залез под верстак и с серьезным видом вручил Уильяму что-то прямоугольное, завернутое в грязную бумагу.

– Это, кажется, твое.

Уильям развернул доску. Она треснула пополам там, где по ней проехалось колесо, а чернила размазались. Он вздохнул.

– Прошу прощения, – сказал гном, – а чем это было раньше?

– Это доска для гравюры, – ответил Уильям. Он не знал, как ему объяснить, что это такое, гному из провинции. – Ну, знаете? Гравюра? Это… Это такой почти волшебный способ делать из одного письма очень много. Боюсь, мне теперь придется пойти и заказать новую.

Гном как-то странно посмотрел на Уильяма, а потом взял у него доску и повертел в руках.

– Понимаете, – начал Уильям, – гравер отрезает куски…

– А оригинал у тебя остался? – спросил гном.

– Простите?

– Оригинал, – терпеливо повторил гном.

– А, да. – Уильям залез во внутренний карман сюртука и достал письмо.

– Можно взять на секундочку?

– Ну хорошо, только оно мне еще понадобится, чтобы…

Гном изучил письмо, а потом повернулся и со звонким бздынь ударил соседнего гнома по шлему.

– Десять пунктов на три, – сказал он, передавая бумагу. Ударенный гном кивнул, и его правая рука заметалась по ряду маленьких коробочек, что-то из них выбирая.

– Мне надо бы вернуться, чтобы… – начал Уильям.

– Это много времени не займет, – сказал главный гном. – Пройди-ка сюда. Тебе, как человеку, работающему с буквами, должно быть интересно.

Уильям последовал за ним мимо занятых работой гномов к машине, которая продолжала непрерывно грохотать.

– О. Так это граверный станок, – неуверенно сказал Уильям.

– Только немножко измененный, – ответил гном. – Мы его… усовершенствовали.

Он взял из стопки у станка большой лист бумаги и вручил Уильяму, который прочел:

– Как тебе? – застенчиво спросил гном.

– Это вы – Гунилла Доброгор?

– Ага. Так как тебе?

– Ну-у… буквы у вас получились красивые и ровные, не могу не признать, – сказал Уильям. – Но я не понимаю, что в этом нового. И вы «поныне» с ошибкой написали. Там должно быть «о» вместо «а». Придется новую гравюру делать, а то вас засмеют.

– Правда? – удивился Доброгор. Он пихнул одного из своих коллег: – Кезлонг, подай мне, пожалуйста, строчную «о» на девяносто шесть пунктов. Спасибо.

Доброгор склонился над прессом, взял гаечный ключ и принялся что-то делать в механическом полумраке.

– Надежная рука нужна, чтобы буквы такими ровными получались, – похвалил Уильям. Ему было немного неловко, что он указал на ошибку. Скорее всего, ее и так бы никто не заметил. В Анк-Морпорке верная расстановка букв считалась чем-то не слишком обязательным. Тут подход был такой же, как и к знакам препинания: неважно, где оно стоит, лишь бы стояло.

Гном закончил свою таинственную деятельность, провел чернильной подушечкой по чему-то внутри пресса и слез на пол.

– Хотя на самом деле, – бух, – никто на ошибку и внимания не обратит, – сказал Уильям.

Доброгор снова открыл станок и, не говоря ни слова, вручил Уильяму влажный бумажный лист.

Уильям прочитал его.

Буква «о» стояла где положено.

– Как… – начал он.

– Это такой почти волшебный способ делать из одного письма очень много и очень быстро, – сказал Доброгор. Сбоку от него возник еще один гном с большой металлической пластиной в руках. Пластина была усеяна маленькими металлическими буковками. Доброгор взял ее и широко улыбнулся Уильяму.

– Хочешь что-нибудь поменять, пока мы не начали печатать? – спросил он. – Только скажи. Пары дюжин оттисков тебе хватит?

– О боги, – проговорил Уильям. – Вы что же тут, печатью занимаетесь?..

«Ведро» было таверной – своего рода. Заглядывали сюда редко. В деловом плане улица, на которой «Ведро» стояло, была если и не убита, то ранена. Лишь немногие торговые здания выходили на нее фасадами. В основном же здесь были только задние дворы да глухие складские стены. Никто уже и не помнил, почему она звалась Блестящей улицей. Блеском в этих местах и не пахло.

К тому же решение назвать таверну «Ведром» было не из числа тех, что попадают в списки Самых Удачных Маркетинговых Ходов В Истории. Владел ею господин Сыр, человек худой, сухой и улыбавшийся лишь тогда, когда до него доходили вести об особенно жестоком убийстве. Обычно он недоливал клиентам, а чтобы загладить свою вину – еще и драл с них втридорога. Однако таверну облюбовала городская Стража и назначила ее своим неофициальным клубом, поскольку стражи порядка любят выпивать в местах, куда больше никто не ходит и где можно забыть, что они – стражи порядка.

В чем-то это пошло хозяину на пользу. Даже воры с лицензией теперь не решались ограбить «Ведро». Стражникам не нравилось, когда им мешали пить. С другой стороны, господин Сыр никогда не встречал такой отъявленной шайки мелких жуликов, как та, что носила униформу Стражи. За первый же месяц его стойка перевидала больше фальшивых долларов и непонятных иностранных монет, чем за десять предыдущих лет торговли. Ну и как от такого не впасть в депрессию? Зато среди баек об убийствах встречались весьма забавные.

Он зарабатывал в том числе и тем, что сдавал внаем скопище примыкавших к таверне сараев и подвалов. Обычно их занимали – очень недолго – горевшие энтузиазмом изобретатели, которые верили, что современному миру никак, ну никак не обойтись без надувной мишени для дротиков.

Однако сегодня снаружи «Ведра» собралась толпа людей, читавших одно из напечатанных с ошибкой объявлений, которое Доброгор прибил к двери. Доброгор вышел на улицу вслед за Уильямом и заменил объявление на исправленную версию.

– Ты уж прости, что с твоей головой так получилось, – сказал он. – Мы не специально в тебя впечатались. Так что письмо за счет компании.

Уильям поплелся домой, держась в тени на случай, если встретит господина Резника. А дома все-таки вложил отпечатанные листы в конверты, отнес к Пупсторонним воротам и отдал посыльным, раздумывая о том, что делает это на несколько дней раньше, чем ожидал.

Посыльные странно на него поглядывали.

Он вернулся в свое жилище и осмотрел себя в зеркале над умывальником. Значительную часть его лба занимала прописная «Р», отпечатанная синюшными цветами.

Уильям замотал ее бинтом.

У него осталось еще восемнадцать оттисков. Пораскинув мозгами и ощутив в себе стремление к авантюрам, он отыскал в своих записных книжках адреса восемнадцати выдающихся горожан, которые могли позволить себе оплатить новостную рассылку, написал каждому короткое сопроводительное письмо, предлагая свои услуги за – он подумал, а потом тщательно вывел слова «пять долларов», – и запечатал вместе с лишними копиями в восемнадцать конвертов. Конечно, он мог и господина Резника попросить изготовить больше писем, но это всегда казалось ему неправильным. После того как старик провел весь день, вырезая слова, требовать, чтобы он запятнал свое мастерство созданием десятков дубликатов, казалось неуважением. А вот куски металла и машины в уважении не нуждались. Машины не были живыми.

Вот из-за этого и должны были возникнуть проблемы. Их было не избежать. Гномы, похоже, ничуть не обеспокоились, когда Уильям рассказал им, как много у них будет проблем.

Карета подъехала к большому городскому особняку. Дверь открылась. Дверь закрылась. Еще в одну дверь постучали. Она открылась. Она закрылась. Карета уехала прочь.

Окна в одной из комнат на первом этаже были плотно занавешены, и наружу просачивалось лишь немного света. И лишь немного звуков, хотя любой возможный слушатель заметил бы, как стихает шум разговора. Потом опрокинулся стул, и несколько человек одновременно прокричали:

– Это он!

– Это какой-то фокус… или нет?

– Да будь я проклят!

– Если это он, мы все прокляты!

Выкрики смолкли. А потом кто-то очень спокойно заговорил:

– Прекрасно. Прекрасно. Уведите его, господа. Устройте его поудобнее в подвале.

Раздались шаги. Открылась и закрылась дверь.

Другой, менее уверенный, голос сказал:

– Мы можем просто заменить…

– Нет, мы не можем. Насколько я понимаю, наш гость, к счастью, человек невеликого ума. – Первый голос обладал особым свойством. Он звучал так, словно любое несогласие было не просто невообразимо, но и невозможно. Он привык находиться в компании слушателей.

– Но он же как две капли воды…

– Да. Поразительно, не правда ли? Но не будем все усложнять. Мы – телохранители лжи, господа. Мы – единственное, что стоит между нашим городом и забвением, так давайте не упустим этот уникальный шанс. Пусть Витинари и не прочь увидеть, как люди станут меньшинством в величайшем из своих городов, но, говоря откровенно, его убийство было бы… нежелательно. Оно привело бы к бунту, а бунт тяжело направить в нужную сторону. К тому же всем нам известно, что есть люди, которые очень любят совать свой нос в чужие дела. Нет. Есть третий путь. Плавный переход из одного состояния в другое.

– А что станет с нашим новым другом?

– О, наши подручные известны как весьма находчивые люди, господа. Уверен, они знают, что делать с человеком, чье лицо ему больше не подходит.

Раздался смех.

В Незримом Университете царил небольшой переполох. Волшебники перебегали от здания к зданию, поглядывая на небо.

Проблема была, разумеется, в лягушках. Не в дождях из лягушек, которые теперь в Анк-Морпорке случались не так уж и часто, а в заморских древесных лягушках из влажных джунглей Клатча. Это были крошечные, яркие, жизнерадостные создания, выделявшие один из самых убийственных ядов на свете, и поэтому приглядывать за большим виварием, где в довольстве проходили их дни, поручали студентам-первогодкам, исходя из того, что, если они в чем-нибудь напортачат, зазря пропадет не слишком много образования.

Время от времени одну из лягушек извлекали из вивария и помещали в небольшую баночку, в которой она ненадолго становилась совсем уж счастливой лягушкой, после чего засыпала, а просыпалась уже в великих небесных джунглях.