Текст книги "Правда"

– Это вторая модель, – сообщил волшебник, который был просто счастлив, что между ним и господином Тюльпаном есть прилавок. – Э… последнее слово магии.

– Это хорошо, – отозвался господин Тюльпан. – Мы, ять, обожаем выслушивать последние слова.

– И как он работает? – спросил господин Штырь.

– Там контекстуальная помощь, – объяснил волшебник. – Всего-то и надо, что, э, крышечку откинуть.

К его ужасу, в руке клиента чудесным образом возник очень узкий нож, которым и открыли защелку.

Крышка откинулась. Из шкатулочки выскочил зеленый бесенок.

– Дзынь-дзынь-по…

Он замер. Даже существо, состоящее из биочародейных частиц, не станет дергаться, когда к его горлу приставят нож.

– Это что еще за чертовщина? – спросил господин Штырь. – Я же сказал, мне нужна штука, которая умеет слушать!

– А он слушает, слушает! – затараторил волшебник. – Но и говорить тоже умеет!

– И что он говорит? «Дзынь-дзынь»?

Чертенок нервно откашлялся.

– Поздравляю! – воскликнул он. – Вы совершили мудрый поступок, приобретя «Бес-органайзер» второй модели, новейшее достижение биочародейной промышленности, обладающее рядом полезнейших функций и ни в коем случае не напоминающее первую модель, которую вы могли случайно уничтожить, наступив на нее тяжелым сапогом!

После чего бесенок добавил:

– Данное устройство продается без какой-либо гарантии его надежности, точности, существования или несуществования, а также пригодности к любой цели, и, более того, «Биоалхимические продукты» не обещают, не гарантируют и ни словом ни делом не намекают на то, что он пригоден к какой-либо цели, а следовательно, не могут быть призваны к ответу вами, а также любой другой личностью, сущностью или божеством в случае любых убытков или повреждений, вызванных данным устройством либо попытками уничтожить его, расколотив о стену, уронив в колодец или любыми другими способами, и, более того, заявляют, что вы приняли данное соглашение, а также всякое соглашение, которое в любой момент может послужить ему заменой, подойдя к данному продукту на расстояние меньше пяти миль или разглядев его в большой телескоп или любым другим способом, потому что вы на самом деле легковерный болван, который, покупая кусок дорогого мусора, с радостью принимает наглые и односторонние условия, которые ни в жизнь не стал бы принимать, покупая пачку собачьего печенья, а следовательно, должно использоваться на свой страх и риск.

Бесенок перевел дух.

– Могу ли я ознакомить вас со своим широким диапазоном любопытных и забавных звуковых сигналов, Введите-Свое-Имя?

Господин Штырь глянул на господина Тюльпана.

– Ну давай.

– Например, я могу делать «Тра-ля-ля!».

– Нет.

– Весело дудеть в горн?

– Нет.

– «Динь»?

– Нет.

– А также я могу сопровождать выполнение своих разнообразных задач остроумными и занимательными комментариями.

– Это еще зачем?

– Ну… некоторым нравится, когда мы говорим: «Увидимся, когда снова откроешь шкатулку» или что-то типа того…

– Зачем ты шумишь? – спросил господин Штырь.

– Людям нравятся забавные шумы.

– Нам не нравятся, – сообщил господин Штырь.

– Мы ненавидим ятские шумы, – добавил господин Тюльпан.

– Вам повезло! Я способен на самую разнообразную тишину! – услужливо перестроился бесенок. Но внедренная в него программа тут же вынудила его выдать очередной самоубийственный вопрос: – А цветовую гамму поменять не хотите?

– Что?

– Какой цвет мне для вас принять?

Пока бесенок говорил, одно из его длинных ушей медленно окрасилось в сиреневый, а нос приобрел какой-то пугающе синий оттенок.

– Никакие цвета нам не нужны, – сказал господин Штырь. – И никакие шумы. И никакое веселье. Нам нужно, чтобы ты делал то, что тебе скажут.

– Может, хотя бы регистрационную карточку заполните? – отчаянно спросил бесенок, подняв ее над головой.

Брошенный с молниеносной скоростью нож выбил карточку из ручки бесенка и пригвоздил к прилавку.

– Тогда давайте отложим это на потом…

– Твой продавец… – начал господин Штырь. – Куда он, кстати, делся?

Господин Тюльпан перегнулся через прилавок и извлек из-под него волшебника.

– Твой продавец говорит, что ты из тех бесов, которые могут повторить все, что услышат, – сказал Штырь.

– Да, господин Введите-Свое-Имя, – подтвердил бесенок.

– И ты ничего не выдумываешь?

– Они не умеют, – выдохнул волшебник. – У них воображение отсутствует как таковое.

– Значит, если кто-то это услышит, то поймет, что это правда?

– Да, разумеется.

– Похоже, это именно то, что нам нужно, – решил господин Штырь.

– А как вы будете платить? – спросил волшебник.

Господин Штырь щелкнул пальцами. Господин Тюльпан выпрямился, расправил плечи и похрустел кулаками, похожими на два мешка розовых грецких орехов.

– Прежде чем говорить о ятской оплате, – сказал господин Тюльпан, – мы хотим пообщаться с тем гавриком, который написал то ятское соглашение.

Помещение, которое Уильяму теперь приходилось называть своим кабинетом, успело сильно измениться. Старое прачечное оборудование, расчлененные игрушечные лошадки и прочее барахло куда-то испарилось, а посередине комнаты теперь бок о бок стояли два письменных стола.

Столы были древними и обшарпанными, а чтобы они не качались, им, вопреки здравому смыслу, приходилось засовывать сложенные картонки под все четыре ножки.

– Я нашла их в лавке подержанных вещей на этой улице, – робко сказала Сахарисса. – Они недорого стоили.

– Да, это я вижу. Э… госпожа Резник… Я тут подумал… Твой дедушка ведь может выгравировать картинку?

– Да, конечно. А почему вы такой грязный?

– А если мы раздобудем иконограф и научимся им пользоваться, – продолжил Уильям, игнорируя вопрос, – он сможет выгравировать то, что нарисует бесенок?

– Думаю, да.

– А не знаешь ли ты в городе какого-нибудь хорошего иконографиста?

– Я могу поспрашивать. Что с вами случилось?

– О, это на Желанно-Мыльной улице один мужчина грозился с собой покончить.

– И как, у него получилось? – Сахариссу, похоже, поразил звук собственного голоса. – Ну, то есть я, конечно же, не хочу, чтобы кто-то умер, но у нас так много пустого места…

– Возможно, я смогу что-то из этого выжать. Он, э-э, спас жизнь человеку, который залез на карниз, чтобы уговорить его спуститься.

– Как смело! А вы узнали имя того, кто за ним залез?

– Гм, нет. Это был, э, Таинственный Незнакомец, – пробормотал Уильям.

– Жаль, но это уже что-то. Кстати, вас снаружи ждут несколько визитеров, – вспомнила Сахарисса. Она заглянула в свои записи: – Там человек, потерявший часы, зомби, который… ну, я не смогла понять, что ему нужно. И еще тролль, ищущий работу, и какой-то мужчина, который недоволен заметкой о драке в «Залатанном барабане» и хочет вас обез-главить.

– О боги. Ну ладно, запускай их по одному.

С человеком, потерявшим часы, разобраться оказалось просто.

– Они из этих, новых, механических, мне их отец подарил, – рассказал он. – Я их уже неделю ищу!

– Но мы таким не…

– Если напишете в листке, что я их потерял, может, кто-нибудь мне их вернет? – с совершенно неоправданной надеждой спросил мужчина. – А я вам за это заплачу шесть пенсов.

Шесть пенсов есть шесть пенсов. Уильям сделал несколько пометок.

С зомби оказалось сложнее. Начать с того, что он был серого цвета, местами с прозеленью, а еще очень сильно вонял лосьоном после бритья с искусственной гиацинтовой отдушкой – кое-кто из недавних зомби сообразил, что в новой жизни им проще будет завести друзей, если от них будет пахнуть цветами, а не просто пахнуть.

– Народ хочет знать, каково тем, кто умер, – заявил он. Звали его Господин Загиб, и представился он так, что сразу стало ясно: «Господин» – это неотъемлемая часть его имени.

– Правда?

– Да, – с нажимом ответил Господин Загиб. – Мертвецы могут быть очень интересными. Полагаю, народу будет любопытно почитать о тех, кто умер.

– В смысле, некрологи почитать?

– Ну, да, наверное, это можно назвать некрологами. Я могу их очень захватывающе писать.

– Ну хорошо. Тогда двадцать пенсов за штуку.

Господин Загиб кивнул. Он явно стал бы писать и забесплатно. Он протянул Уильяму комок желтой хрустящей бумаги.

– Вот для начала один, очень интересный, – сказал он.

– О? И чей же?

– Мой. Очень интересный. Особенно тот кусок, где я умираю.

Следующий человек, вошедший в кабинет, оказался троллем. В отличие от прочих троллей, обычно носивших ровно то количество одежды, которое удовлетворяло загадочные требования людей о каком-то там приличии, этот был облачен в костюм. По крайней мере, другого определения покрывавшим его тело рулонам ткани было не подобрать.

– Меня звать Рокки, – пробормотал тролль, уткнувшись взглядом в пол. – Возьмусь за любую работу, начальник.

– А кем ты раньше работал? – полюбопытствовал Уильям.

– Боксером, начальник. Только мне енто не нравилось. Меня постоянно на пол роняли.

– А писать или делать иконографии ты умеешь? – спросил Уильям, поморщившись.

– Нет, начальник. Я тяжести умею поднимать. И песенки насвистывать.

– Это… отличный талант, только нам не нужен…

В этот момент распахнулась дверь, и в кабинет ворвался широкоплечий, одетый в кожу здоровяк с топором наперевес.

– Ты не имеешь права про меня такое писать! – рявкнул он, размахивая лезвием перед носом Уильяма.

– А вы кто?

– Я – Брезок-варвар, и я…

Когда мозгу грозит быть разрубленным надвое, он соображает очень быстро.

– О, если вы пришли с жалобой, то обратитесь к нашему редактору по жалобам, обезглавливаниям и порке, – сказал Уильям. – Знакомьтесь, господин Рокки.

– Енто я, – радостно прогремел Рокки и положил ладонь на плечо варвара. Места на плече хватило лишь для трех пальцев. Брезок согнулся под тяжестью.

– Я… только… хотел сказать, – медленно выдавил Брезок, – что ты напечатал, будто я того парня столом ударил. А я этого не делал. Что обо мне люди подумают, когда прочитают, что я кого попало столами колошмачу? Представляешь, как это навредит моей репутации?

– Понимаю.

– Я его ножом пырнул. Столы – не мужское оружие.

– Мы обязательно напечатаем опровержение, – пообещал Уильям и взялся за карандаш.

– Может, тогда еще добавишь, что я Крошиле Гадли ухо отгрыз? Вот тогда у народа глаза на лоб полезут. С ушами не всякий управится.

Когда все разошлись, а Рокки разместился на стуле за дверью, Уильям и Сахарисса посмотрели друг на друга.

– Странное выдалось утречко, – сказал Уильям.

– А я узнала про зиму, – похвасталась Сахарисса. – А еще на улице Искусных Умельцев было нелицензированное ограбление ювелирной лавки. Много серебра вынесли.

– Это кто тебе рассказал?

– Один подмастерье ювелира. – Сахарисса закашлялась. – Он, гм, всегда подходит поболтать, когда я прохожу мимо.

– Правда? Ты молодец!

– А еще я, пока вас ждала, кое-что придумала. И попросила Гуниллу набрать вот это. – Сахарисса застенчиво пододвинула к Уильяму листок бумаги.

– В верхней части листка смотрится получше, – боязливо сказала Сахарисса. – Как вам?

– А это что за завитушки с листочками? – спросил Уильям.

Сахарисса зарумянилась.

– Это я сделала. Неофициальная гравировка. Я подумала, что так листок будет выглядеть… ну, знаете, высококлассным и впечатляющим. Э… вам нравится?

– Очень хорошо, – поспешно сказал Уильям. – Очень милые… эм, вишенки…

– …виноградинки…

– Да, да, я их и имел в виду. А откуда цитата? Она кажется очень глубокомысленной, хотя, э, не содержит особо глубоких мыслей.

– По-моему, это просто цитата, – сказала Сахарисса.

Господин Штырь зажег сигарету и выдохнул струйку дыма в сырой воздух винного погреба.

– Мне кажется, мы друг друга не понимаем, – сказал он. – Ну правда, мы же тебя не книжку наизусть выучить просим. Тебе всего-то и нужно, что посмотреть на господина Тюльпана. Разве это так сложно? Куча людей это делает без всякой специальной подготовки.

– Я это… бутылку п-потерял, – промямлил Чарли. Под его ногами зазвенели несколько уже опустевших бутылок.

– Господин Тюльпан совсем не страшный.

Мысленно господин Штырь признал, что это утверждение противоречит очевидным фактам. Его партнер купил дозу порошка – по заверениям продавца, это была «дьявольская пыль», но, на взгляд господина Штыря, она подозрительно напоминала медный купорос, – и тот, похоже, вступил в химическую реакцию с «грязью», которой господин Тюльпан лакомился днем, и превратил одну из его носовых пазух в кармашек с электричеством. Правый глаз господина Тюльпана медленно вращался, а по волосам в носу пробегали искры.

– Ну правда, разве же он страшный? – продолжил господин Штырь. – Не забывай, ты ведь лорд Витинари. Понимаешь? И не станешь бояться какого-то там стражника. Если он начнет пререкаться, просто взгляни на него.

– Вот так, – посоветовал господин Тюльпан, мерцая половиной лица.

Чарли отскочил.

– Ну, может, не совсем так, – уточнил господин Штырь. – Но похоже.

– Я не хочу больше этим заниматься! – проныл Чарли.

– Десять тысяч долларов, Чарли, – напомнил господин Штырь. – Это целая куча денег.

– Я слыхал про этого Витинари, – сказал Чарли. – Если дело не выгорит, он меня в яму со скорпионами бросит!

Господин Штырь широким жестом раскинул руки.

– Яма со скорпионами, знаешь ли, не так плоха, как о ней говорят.

– По сравнению со мной, ять, это просто песочница, – пророкотал господин Тюльпан, сияя носом.

Глаза Чарли отыскивали путь на волю. К сожалению, для этого требовалась хитрость. Господина Штыря бесило, когда Чарли пытался хитрить. Он был похож на собаку, пытающуюся играть на тромбоне.

– Я не согласен на десять тысяч, – заявил он. – В смысле… вам же без меня не обойтись…

Эта фраза повисла в воздухе, и господин Штырь серьезно задумался, не подвесить ли рядом и самого Чарли.

– У нас был уговор, Чарли, – спокойно сказал он.

– Ага, только мне кажется, что за такое можно заплатить и побольше.

– Что скажете, господин Тюльпан?

Господин Тюльпан открыл было рот, чтобы ответить, но вместо этого чихнул. Крохотная молния попала в цепь Чарли и ушла в землю.

– Возможно, у нас получится поднять твою долю до пятнадцати тысяч, – проговорил господин Штырь. – Но только за счет нашей доли, Чарли.

– Ага, ладно… – сказал Чарли. Он старался держаться от господина Тюльпана как можно дальше, потому что у того поднялись дыбом волосы на голове.

– Но взамен мы хотим, чтобы ты прикладывал все возможные усилия, понимаешь? – сказал господин Штырь. – Начни прямо сейчас. Все, что тебе нужно, – это сказать… Что там тебе нужно сказать?

– Я снимаю тебя с поста, друг мой. Иди домой, – сказал Чарли.

– Только тон должен быть другой, правда, Чарли? – напомнил господин Штырь. – Это же приказ. Ты его босс. И ты должен этак высокомерно на него посмотреть… как бы тебе объяснить? Ты ведь лавочник. Представь, что он попросил продать ему что-нибудь в долг.

Было шесть утра. Промозглый туман держал город в своих мертвенных объятиях.

А из тумана выходили они, и вваливались в печатню за «Ведром», и снова скрывались в тумане на самых разных ногах, костылях и колесиках.

– Мракупай-тысь!

Лорд Витинари услышал крики и снова послал ночного секретаря к воротам.

Он отметил название. Он улыбнулся девизу.

Он прочитал слова:

И лорд Витинари улыбнулся.

И кто-то тихо постучался в его дверь.

И он взглянул на часы.

– Войдите, – сказал он.

Никто не вошел. Через несколько секунд тихий стук послышался снова.

– Войдите.

И снова воцарилась тягостная тишина.

И лорд Витинари коснулся совершенно неприметного места на письменном столе.

И из казавшегося цельным куска ореховой древесины выдвинулся, скользя, точно по маслу, длинный ящик. В нем на подкладке из черного бархата лежало множество изящных приспособлений, в описании которых никак нельзя было бы обойтись без слова «острый».

И лорд Витинари выбрал одно из них, будничным движением уронил руку, беззвучно подошел к двери и повернул ручку, быстро отступив на случай, если кто-то внезапно ворвется в кабинет.

Никто не ворвался.

А потом дверь, повинуясь чуть перекосившимся петлям, распахнулась внутрь.

Господин Маклдафф разгладил листок. Все, кто завтракал за этим столом, уже приняли как должное, что он, как человек, купивший номер «Правды», был не просто его хозяином, но и его пророком, который доносил содержание листка до внимающих масс.

– Пишут, что некий господин с улицы Миртовой Ягоды вырастил овощ забавного вида, – сообщил он.

– Я бы с удовольствием на него взглянула, – сказала госпожа Арканум. С другого конца стола донесся давящийся звук. – Вы в порядке, господин де Словв? – добавила она, когда господин Упад захлопал Уильяма по спине.

– Да-да, все хорошо, – выдавил задыхающийся Уильям. – П-простите. Чай не в то горло попал.

– В той части города хорошая земля, – высказал квалифицированное мнение господин Каретник, странствующий продавец семян.

Уильям отчаянно пытался сосредоточиться на своем куске тоста, в то время как над его головой медленно и благоговейно, как будто священные тексты, зачитывали новостные заметки.

– Кто-то угрожал ножом лавочнику, – продолжал господин Маклдафф.

– Скоро и в собственной постели будет не укрыться, – прокомментировала госпожа Арканум.

– А вот в то, что зима самая холодная за целый век, я не верю, – сказал господин Каретник. – Уверен, что десять лет назад было холоднее. Тогда у меня с продажами было совсем худо.

– Так написано в листке, – произнес господин Маклдафф тихим голосом человека, выкладывающего на стол козырного туза.

– И некролог вы очень странный прочитали, – заметила госпожа Арканум. Уильям, склонившись над вареным яйцом, молча кивнул. – Мне казалось, что обычно в них не пишут о том, чем человек занимался после смерти.

Господин Длинношахт, который был гномом, как-то причастным к ювелирному делу, потянулся за очередным куском тоста.

– Народ разный бывает, – невозмутимо сказал он.

– Однако в городе и правда становится не протолкнуться, – вступил в разговор господин Кривотолк, занимавшийся какой-то неустановленной конторской работой. – Но зомби – хотя бы люди. Никого не хотел обидеть, разумеется.

Господин Длинношахт бледно улыбнулся, намазывая маслом тост, и Уильям задался вопросом, почему он всегда недолюбливал людей, говорящих «никого не хотел обидеть». Наверное, потому, что им легче было сказать «никого не хотел обидеть», чем на самом деле никого не обижать.

– Никуда не денешься, приходится идти в ногу со временем, – сказала госпожа Арканум. – Надеюсь, тот бедный мужчина отыщет свои часы.

Как оказалось, господин Гарри уже ожидал у дверей печатни, когда Уильям придет на работу. Он схватил Уильяма за руку и затряс ее.

– Потрясающе, сэр, потрясающе! – воскликнул он. – Как вам это удалось? Должно быть, это чародейство! Вы напечатали объявление, я вернулся домой – и провалиться мне на этом месте, если часы не очутились в кармане второй куртки! Да благословят боги ваш листок!

Когда Уильям вошел внутрь, Доброгор сообщил ему последние новости. Пока что за этот день было продано восемьсот экземпляров «Правды». При цене пять пенсов за штуку доля Уильяма составила шестнадцать долларов. На его столе выросла довольно внушительная гора мелочи.

– Безумие какое-то, – пробормотал Уильям. – Мы же просто писали о том, что случилось!

– Есть небольшая проблема, парень, – сказал Доброгор. – Ты ведь собираешься завтра печатать еще один листок?

– О боги, надеюсь, что нет!

– Так вот, у меня для тебя есть история, – мрачно продолжил гном. – Я слыхал, что Гильдия Граверов уже собирает собственный печатный станок. Кучу денег в него вбухали. Они нас в два счета разорят, если будем только печатью заниматься.

– Разве они могут это сделать?

– Конечно. Они же и так работают с прессами. Шрифт изготовить нетрудно, особенно когда под твоим началом куча граверов. Они сделают отличную работу. Правду сказать, мы не думали, что они так быстро перестроятся.

– Поверить не могу!

– Ну, молодые члены Гильдии видели, как работают в Омнии и Агатовой империи. Оказывается, они только и ждали что подобного шанса. Я слыхал, что у них вчера вечером было срочное собрание. С перестановками в правлении.

– Тот еще, наверное, был спектакль.

– Так что, если ты продолжишь заниматься листком… – начал гном.

– Да мне не нужно столько денег! – взвыл Уильям. – Большие деньги – большие проблемы!

– Мы можем просить за «Правду» еще меньше, – предложила Сахарисса, странно на него поглядев.

– И заработаем еще больше, – невесело вздохнул Уильям.

– Мы можем… мы можем больше платить продавцам листков, – сказала Сахарисса.

– Опасно, – возразил Доброгор. – Организм не всякую дозу скипидара способен принять без последствий.

– Тогда можно хотя бы обеспечить им приличный завтрак, – не унималась Сахарисса. – Например, большой котелок рагу с мясом точно известного животного.

– Но я ведь даже не уверен, что найдется столько новостей, чтобы заполнять… – начал Уильям и осекся. Ведь на самом-то деле это работает совсем не так, да? Что напечатано в листке – то и новость. В листок идут новости, значит, что напечатано в листке – то и новость. И это чистая правда.

Он вспомнил разговоры за завтраком. «Они» ведь никогда не дадут «им» печатать в листках всякую неправду, верно?

Уильям никогда особенно не интересовался политикой. Но при мысли о «них» он почувствовал, как у него напрягаются незнакомые умственные мышцы. Некоторые из них имели прямое отношение к памяти.

– Можно нанять побольше людей, чтобы они помогали со сбором новостей, – предложила Сахарисса. – И еще – как насчет новостей из других городов? Из Псевдополиса и Щеботана? Всего-то надо будет порасспрашивать пассажиров почтовых карет…

– А гномам захочется узнать, что творится в Убервальде и под Медной горой, – добавил Доброгор, поглаживая бороду.

– Да ведь каретам оттуда ехать целую неделю! – возразил Уильям.

– Какая разница? Это же все равно новости.

– А если воспользоваться клик-башнями? – спросила Сахарисса.

– Семафорами? Ты с ума сошла? – воскликнул Уильям. – Это же ужас как дорого!

– И что? Вы же сами беспокоились, что у нас слишком много денег!

Неожиданно вспыхнул свет. Уильям обернулся.

В дверном проеме стояло… нечто. У него была тренога. За ней – пара тощих ног в черных штанинах, а наверху – большой черный ящик. Из-за ящика высовывалась затянутая в черное рука, сжимавшая небольшую коробочку, из которой струился дым.

– Отличная картинка, – послышалось из-за ящика. – Гномий шлем так блестел в луче света, что я был не в зилах сдершаться. Это вам нушен иконографист? Позвольте представиться – Отто Шрик.

– О. Да? – сказала Сахарисса. – И вы хороший иконографист?

– Я – кудесник темной комнаты. И всегда готов к экспериментам, – провозгласил Отто Шрик. – И я обладаю всем нушным оборудованием, а так ше увлеченным и позитивным отношением к работе!

– Сахарисса! – торопливо прошипел Уильям.

– Для начала мы можем предложить вам доллар в неделю…

– Сахарисса!

– Да? Что?

– Он же вампир!

– Я зильно возрашаю! – обиделся невидимый Отто. – Очень легко предполошить, что взякий, у кого убервальдский акцент, обязательно вампир, найн? В Убервальде мношество тызяч людей, которые не являются вампирами!

Уильям вяло взмахнул рукой, пытаясь отогнать смущение.

– Ладно, простите, просто…

– Так получилось, что я и правда вампир, – продолжил Отто. – А вот если бы я сказал: «Приветики, мои дорогие приятели, как делишки?», что бы вы подумали тогда, а?

– Мы ничего бы и не заподозрили, – сказал Уильям.

– Так вот, в вашем объявлении написано «требуется», и я подумал, что это, ну, вы понимаете, означает, что вы примете кого угодно, – сказал Отто. – К тому ше у меня есть вот это…

Он поднял тощую, увитую синими венами руку, в которой обнаружился небольшой завиток блестящей черной ленты.

– О? Вы дали зарок? – спросила Сахарисса.

– В зале миссии, что на Боенном проезде, – торжественно провозгласил Отто, – который я посещаю кашдую неделю ради песен, чая с пышками и друшеских безед на темы позитивной мотивации, строго воздерживаясь от обзушдений телесных шидкостей. Я больше не какой-нибудь тупой зосунок!

– Что скажете, господин Доброгор? – спросил Уильям.

Доброгор почесал нос.

– Тебе решать, – ответил он. – Если он полезет к моим ребятам – так потом ног не сыщет. Что это за зарок такой?

– Он из Убервальдской лиги трезвости, – объяснила Сахарисса. – Вампиры, которые в нее записались, клянутся никогда больше не вкушать человеческой крови…

Отто содрогнулся.

– Мы предпочитаем говорить «слово на букву «к», – сказал он.

– …слова на букву «к», – поправилась Сахарисса. – Это движение набирает огромную популярность. Они знают, что это их единственный шанс.

– Ну… хорошо, – сказал Уильям. Вампиры его пугали, но после всего этого отказать кандидату было бы словно пнуть щенка. – Не возражаете, если мы устроим вас в подвале?

– Подвал? – переспросил Отто. – Идеально!

Сначала пришли гномы, подумал Уильям, возвращаясь к письменному столу. Их оскорбляли за их трудолюбие и за их низкий рост, но они работали, не поднимая головы55
  Что, как поговаривали злые языки, было для них совсем нетрудно.


[Закрыть], и добились процветания. А за ними явились тролли, которым пришлось полегче, потому что люди не так часто кидаются камнями в семифутовых здоровяков, которые и сами могут швырнуть булыжником в ответ. Потом выбрались из гробов зомби. И пара вервольфов просочилась под дверь. Гномы встроились в общество быстро, несмотря на неудачное начало, потому что были крепкими, а связываться с ними было еще опаснее, чем с троллями; тролль хотя бы не может залезть тебе в штанину. Не так уж и много осталось рас.

А вот вампирам не везло. Они не любили общаться, даже с подобными себе, они не считали себя единым народом, они были неприятно странными и уж точно не могли открыть ресторан национальной кухни.

Но теперь самым умным из них пришла в голову идея, что люди примут вампиров, только если они перестанут быть вампирами. Да, за то, чтобы тебя пустили в общество, нужно было заплатить большую цену – однако не настолько большую, как та, что включала в себя отрубание головы и развеивание праха над рекой. Лучше жить, питаясь исключительно стейком tartare, чем умереть от кола au naturelle66
  Впрочем, любому, кто питался сырым мясом с анк-морпоркских боен, была обеспечена увлекательная жизнь, полная опасностей и приключений.


[Закрыть].

– Э, вот только мы хотели бы увидеть, кого именно нанимаем, – сказал Уильям.

Отто показался – очень медленно и опасливо – из-за объектива. Он был худ, бледен и носил овальные темные очочки. И до сих пор сжимал в руке черную ленточку, как будто талисман, – хотя, в общем-то, именно талисманом она и была.

– Все в порядке, мы вас не укусим, – сказала Сахарисса.

– Так что услуга за услугу, хорошо? – добавил Доброгор.

– Это было немного безвкусное замечание, господин Доброгор, – упрекнула его Сахарисса.

– Такое же, как и я, – буркнул гном, возвращаясь к печатному камню. – Просто хочу, чтобы все знали мою точку зрения.

– Вы не пошалеете, – пообещал Отто. – Я полностью перековался, уверяю вас. Так какие картинки вам нушны?

– С новостями, – ответил Уильям.

– Что значит «с новостями»?

– Новости – это… – начал Уильям. – Новости… это то, что мы печатаем в листке…

– А как вам вот такое, а? – спросил жизнерадостный голос.

Уильям обернулся. Поверх картонной коробки на него смотрело ужасно знакомое лицо.

– Добрый день, господин Уинтлер, – сказал он. – Эм, Сахарисса, не могла бы ты пойти и…

Он не успел закончить. Господин Уинтлер был из той породы людей, которая считает подушку-пердушку верхом остроумия, и никогда не позволил бы какому-то там холодному приему себя остановить.

– Ковыряюсь я, значит, с утречка у себя в огороде, выдергиваю вот этот пастернак и думаю: а ведь тот молодой человек из листка обхохочется, когда это увидит, потому что даже женушка моя не удержалась, и…

К ужасу Уильяма, он уже запустил руку в коробку.

– Господин Уинтлер, я правда не думаю, что…

Но рука уже поднималась, и что-то шуршало о стенку коробки.

– Готов поспорить, что юной леди тоже хочется похихикать, да?

Уильям закрыл глаза.

Он услышал, как ахнула Сахарисса. А потом она сказала:

– Ого, да он же совсем как настоящий!

Уильям открыл глаза.

– Так это просто нос, – сказал он. – Пастернак, похожий на шишковатое лицо с огромным носом!

– Хотите, чтобы я сделал картинку? – спросил Отто.

– Да! – сказал Уильям, пьянея от облегчения. – Сделайте большую картинку с господином Уинтлером и его восхитительно носатым пастернаком, Отто! Ваше первое задание! Да, вот именно!

Господин Уинтлер просиял.

– Может, мне сбегать домой и заодно морковку принести? – спросил он.

– Не надо! – хором отрезали Уильям и Доброгор.

– Вам нушна картинка прямо зейчас? – спросил Отто.

– Определенно! – сказал Уильям. – Чем скорее мы отпустим его домой, тем скорее наш господин Уинтлер сможет отыскать новое восхитительно забавное растение, да, господин Уинтлер? Интересно, что это будет? Боб с ушами? Свекла в форме картофелины? Капуста с огромным волосатым языком?

– Вам нушна картинка прямо здесь и зейчас? – уточнил Отто; каждый слог был пропитан тревогой.

– Да, прямо сейчас!

– Кстати говоря, у меня и правда поспевает брюква, на которую я возлагаю большие… – начал господин Уинтлер.

– Ну ладно… посмотрите, пошалуйста, зюда, господин Уинтлер, – сказал Отто. Он встал за иконограф и открыл объектив. Уильям заметил, как наружу выглянул бесенок с кистью наизготовку. Отто медленно поднял палку, на конце которой располагалась клетка с откормленной и сонной саламандрой, и положил палец на кнопку, призванную уронить ей на голову небольшой молоточек – с такой силой, чтобы саламандра разозлилась.

– Улыбочку, пошалуйста!

– Постойте, – сказала Сахарисса. – А вампиру правда стоит…

Щелк.

Саламандра вспыхнула, и комната превратилась в набросок из ослепительно-белого света и черных теней.

Отто завопил. Он рухнул на пол, хватаясь за горло. Потом вскочил, выпучив глаза и задыхаясь, и на заплетающихся, ватных ногах пробежался туда и обратно по комнате. После чего повалился за письменный стол, разметав бумаги отчаянным взмахом руки.

– Ааргхааргхааргх…

А потом наступила пораженная тишина.

Отто поднялся, поправил воротничок и отряхнул с себя пыль. И лишь потом поднял взгляд и увидел ряд потрясенных лиц.

– Что? – сердито спросил он. – На что вы все уставились? Это всего лишь естественная реакция. Я над этим работаю. Свет во всех его формах – моя страсть. Свет – мой холст, тени – моя кисть.

– Но ведь яркий свет причиняет вам боль! – сказала Сахарисса. – Он причиняет боль всем вампирам!

– Йа. Есть такой неудобный момент, но с этим ничего не поделать.

– И, э-э, такое случается каждый раз, когда вы делаете иконографию, да? – спросил Уильям.

– Найн, бывает и намного хуше.

– Хуже?

– Бывает, что я рассыпаюсь в прах. Но то, что нас не убивает, делает нас зильнее.

– Зильнее?

– Именно!

Уильям поймал взгляд Сахариссы. В нем ясно читалось: мы наняли его. Разве мы осмелимся сразу же его уволить? И не потешайтесь над его акцентом, если только ваш убервальдский не идеален, хорошо?