Текст книги "Россия в эпоху изменения климата"

Краткосрочные реакции: краткие итоги

Ключевой чертой этих трех реакций является то, что все они относятся к краткосрочным мерам (примерно с десятилетним горизонтом). По мере сокращения добычи в Западной Сибири средняя стоимость извлечения российской нефти будет расти. Более низкая производительность скважин потребует увеличения затрат, таких как электроэнергия для скважинных насосов, как объяснялось выше. По мере того как отрасль будет уходить из Западной Сибири, будут расти и транспортные расходы, поскольку нефтяники будут работать в более удаленных местах, что потребует большего объема авиаперевозок, а также наземных перевозок по еще не существующим дорогам или по ледовым путям, которые подвержены таянию. Увеличение доли новых месторождений в новых нефтегазоносных провинциях потребует дополнительных инвестиций; и поскольку такие месторождения, как правило, менее продуктивны, то это снизит размер прибыли и усилит давление с целью увеличения налоговых льгот. Правительство сможет предоставлять нефтяной промышленности все меньше и меньше преференций; по данным Минфина, к 2033 году более 90 % российских нефтяных инвестиций потребуют от правительства специальных налоговых льгот[144]144
  Виталий Петлевой, «Государство будет терять на льготах нефтяникам до 2,3 трлн рублей в год», Ведомости, 15 сентября 2019 г., https://www.vedomosti.ru/business/articles/2019/09/15/811275-teryat-lgotah-neftyanikam.


[Закрыть]. Замещение импортных ресурсов отечественными будет продолжаться, но легкие возможности будут уже использованы и дальнейший прогресс будет медленным. Наконец, соглашение ОПЕК+ с Саудовской Аравией может не просуществовать долго. Иными словами, меры, работавшие в последнее десятилетие, будут иметь все меньший эффект в будущем.

Нефтяная промышленность не торопится пересматривать свою основную стратегию, которая, по сути, заключается в том, чтобы продолжать фокусироваться на традиционной добыче в Западной Сибири, одновременно обращаясь к правительству за помощью в новых проектах. После эйфории 2000–2014 годов, когда казалось, что производство и цены будут расти бесконечно, российские компании и политики наконец начинают задумываться о более мрачных перспективах, но у них нет согласия относительно дальнейшего пути.

По большому счету, есть только два более долгосрочных подхода: углубляться в зоны нетрадиционной нефти или расширяться на север, на арктический шельф. Российские компании начинают изучать оба этих направления, но каждое из них вызывает споры, и первые результаты не внушают оптимизма.

Потенциальный сюрприз?

Главный потенциальный сюрприз лежит глубоко под землей в виде «трудноизвлекаемой нефти», известной также как сланцевая нефть. Каковы шансы, что в России может произойти такой же взрыв добычи нетрадиционной трудноизвлекаемой нефти, какой имел место в США? Несколько российских компаний, особенно «Газпром нефть», активно изучают возможности нетрадиционных месторождений трудноизвлекаемой нефти. Крупнейшим потенциальным призом является Баженовская свита, которая залегает под большей частью Западно-Сибирской нефтегазоносной провинции. По оценкам, Баженовская свита содержит до 74,6 миллиарда баррелей технически доступной трудноизвлекаемой нефти[145]145
  US Energy Information Administration, Technical Recoverable Shale Oil and Gas Resources: Russia (Washington DC: US Department of Energy, September 2015), https://www.eia.gov/analysis/studies/worldshalegas/pdf/Russia_2013.pdf.


[Закрыть]. Однако исследование потенциала трудной нефти из Баженовских отложений замедлилось из-за введения санкций США в 2014 году, в результате чего Exxon вышел из совместного предприятия по бурению баженовских скважин. До сих пор особого прогресса не достигнуто.

Феномен трудноизвлекаемой нефти нуждается в пояснении. Ключевой момент заключается в том, что нефть эволюционирует. В течение миллионов лет она медленно превращается из разлагающегося органического вещества в промежуточное вещество, называемое керогеном, которое, в свою очередь, служит источником нефти и газа. При высоких температурах, существующих под землей, нефть мигрирует вверх и в конечном итоге превращается в газ, который улетучивается. Таким образом, существует короткое «нефтяное окно», в течение которого нефть может присутствовать в нефтематеринской породе. Соединенным Штатам повезло: такие образования, как Пермский бассейн в Техасе, находятся в самой середине своего исторического нефтяного окна. То же самое и Ближний Восток. Где на этих часах сейчас находится Россия, то есть насколько зрелыми могут быть баженовские нефтематеринские породы, пока неизвестно, хотя предварительные данные российских экспертов предполагают, что потенциал России может быть более ограниченным, чем в Соединенных Штатах[146]146
  Михаил Силин, «Мы пока в самом начале пути освоения Бажена», Нефтегазовая вертикаль, № 13 (2019). В любой нефтегазоносной провинции наблюдается обратная зависимость между потенциалом трудноизвлекаемой нефти и обилием зрелых запасов нефти и газа. Так, на Ближнем Востоке потенциал трудноизвлекаемой нефти считается относительно ограниченным. Этими наблюдениями я обязан Киту Кингу, многолетнему ведущему эксперту-геологу компании Exxon.


[Закрыть]. Имеются признаки того, что центральный керн баженовской залежи, область с самой богатой материнской породой, может находиться в газовом окне, которое следует за нефтяным окном. Если это окажется так, то Россия, возможно на несколько миллионов лет опоздала, чтобы добывать много нефти из Баженова[147]147
  Я благодарен за эти сведения о трудноизвлекаемой нефти моему другу и бывшему коллеге Киту Кингу, который, будучи геологом-нефтяником в Exxon, опирается в этом вопросе на свой многолетний опыт.


[Закрыть].

Какой бы ни оказалась российская геологическая история, опыт США свидетельствует о том, что в определении курса разработки трудноизвлекаемой нефти наземные факторы не менее важны, чем геология. В американском случае ключевую роль сыграли небольшие, крайне предприимчивые независимые компании, которые методом проб и ошибок исследовали каждую возможность, пока не взламывали код для каждого конкретного месторождения. Иными словами, успех в каждом случае делался на заказ, и эта формула плохо подходит для крупных компаний. Кроме того, независимые компании выиграли от наличия благоприятной среды – гибкого и инновационного сервисного сектора, удобной транспортной системы, подходящей нормативной базы, и, прежде всего, дешевого и обильного финансирования. Ничего из этого в России нет.

Наблюдая за опытом США в Пермском бассейне, Россия должна найти в нем много того, что ей не нравится. Например, быстрые темпы падения добычи (российские компании привыкли к долгим срокам жизни и длинным «хвостам»); высокие требования к современному оборудованию для гидроразрыва пласта и горизонтального бурения (которое на данный момент в основном по-прежнему поставляют иностранные компании); постоянная потребность в финансах (кредит в России крайне дорог, иностранный капитал практически недоступен); индивидуальный проект для каждой скважины, чтобы найти золотую середину в каждом конкретном случае (российские компании предпочитают «стричь под одну гребенку»); необходимость в небольших компаниях, готовых рисковать (в России нет таких мелких компаний, а крупные не любят рисков, если за них не платит государство); и, прежде всего, тот факт, что трудноизвлекаемая нефть – это не дешевая нефть и американские проекты по добыче сланцевой нефти пока еще не показали прибыли. По всем этим причинам трудноизвлекаемая нефть плохо вписывается в традиционную структуру и ожидания российской нефтяной отрасли. Иными словами, перспективы каких-либо приятных сюрпризов, связанных с трудноизвлекаемой нефтью, в России сомнительны.

Отсутствующая российская арктическая нефть и борьба за внимание Путина

Другим потенциальным сюрпризом для будущей российской нефтедобычи может стать нефть с российского арктического шельфа, простирающегося на тысячи миль вдоль северного побережья России. В последнее время она стала предметом оживленных споров в правительстве, вызванных перспективой того, что пик мирового спроса на нефть, за которым последует снижение спроса и цен на нефть, может навсегда превратить арктическую нефть в «проблемный актив».

Кампанию за агрессивную разработку арктического шельфа возглавил вице-премьер Юрий Трутнев, представитель Путина по Северу и Дальнему Востоку России. Он обвинил Газпром и «Роснефть», обладающие монопольной лицензией на разведку нефти и газа в Арктике, в систематическом недофинансировании разведки арктического шельфа. При этом, если Россия не начнет в ближайшее время разрабатывать свои арктические шельфовые ресурсы, утверждал Трутнев, она останется с «проблемным активом» на руках. Как сказал Трутнев на конференции в 2019 году:

Мне кажется, странно ждать, что будет дальше. Нефть – это не тот ресурс, который будет неизменен по цене ‹…› Человечество продолжает работать над сокращением потребления энергоресурсов и моторного топлива ‹…› Чем дольше мы будем не использовать наши богатства ‹…› тем больше они будут дешеветь[148]148
  Цит. по: «Decision to Draft Bill on Private Investor Access to Shelf Made during Meeting with Kozak,» Interfax Petroleum Report, August 22–28, 2019, pp. 5–6.


[Закрыть].

Бросив вызов Газпрому и «Роснефти», Трутнев предложил создать новую компанию, которую он назвал «норвежской моделью» и в которую можно было бы пригласить иностранных инвесторов.

Предложение Трутнева было быстро отвергнуто как нереалистично амбициозное, но Трутнев сослужил полезную службу тем, что привлек внимание к ключевой дилемме российской нефтяной стратегии. Если Западная Сибирь обречена на упадок, а со стороны сланцевой нефти подмоги ждать не приходится, то откуда возьмется следующее поколение российской нефти? У Игоря Сечина, могущественного генерального директора «Роснефти», ответ наготове: держаться мелководных арктических шельфов и двигаться дальше, отталкиваясь от уже созданной там инфраструктуры. По мнению Сечина, ключевым моментом является постепенное продвижение на восток вдоль северного побережья России и попутное создание инфраструктуры, в основном на суше. Но сечинские планы обойдутся недешево, и соответствующие средства можно получить только за счет крупных государственных инвестиций и субсидий. Сечин изложил свою позицию на встрече с Путиным в апреле 2019 года. Его так называемый арктический кластер будет стоить 5 триллионов рублей (около 68 миллиардов долларов по текущему курсу) государственной поддержки в течение десяти лет плюс специальный налоговый пакет на тридцать лет, в обмен на дополнительные 100 миллионов тонн новой нефти в год, обещанные Сечиным президенту.

Для Путина предложение Сечина должно было звучать привлекательно с нескольких точек зрения, не в последнюю очередь из-за обещания Сечина вывозить новую нефть в Азию через Северный морской путь (см. главу 8 об Арктике). Тем не менее экономика арктического кластера весьма неопределенна. Его запасы еще не подтверждены. Инфраструктура в настоящее время почти полностью отсутствует. Кластеру потребуется новый порт, который нужно будет соединить как с новыми, так и с существующими месторождениями сетью нефтепроводов. Но кто будет платить за все это? «Роснефть» предупреждала, что без более полной государственной поддержки развивать кластер будет невыгодно. Но Минфин решительно против, а Путин, как мы видели, колеблется[149]149
  См.: Interfax Petroleum, no. 43, p. 5. Окончательная компромиссная формула для «Восток Ойл», озвученная, что уже немаловажно, министром финансов Антоном Силуановым, предоставляет Ванкорской части кластера скидку по налогу на добычу полезных ископаемых при условии, что цены на нефть превышают определенный уровень, но запрещает направить какую-либо часть сэкономленных средств на строительство трубопровода до Пайяхи и побережья. «Роснефти» придется финансировать трубопровод из собственных средств. См.: «„Роснефть“ послали на Пайяху», Коммерсантъ, 8 ноября 2019 г., https://www.kommersant.ru/doc/4150646.


[Закрыть].

На шельфе Арктики высокая себестоимость новой нефти накладывается на перспективу снижения мировых цен. Противники разработки арктической нефти утверждают, что она не может быть прибыльной при цене ниже 100 долларов за баррель. В конечном итоге перспективы России на арктическом шельфе кажутся все более туманными. Даже до начала пандемии официальные российские целевые показатели добычи на арктическом шельфе сокращались. Согласно последнему доступному официальному сценарию, к 2035 году добыча составит всего 9-11 миллионов тонн в год[150]150
  Андрей Черных и др. «Бурить на арктическом шельфе или ждать?», Нефтегазовая вертикаль. № 3–4 (2019), с. 43.


[Закрыть]. Это лишь немногим больше, чем Россия добывает там сегодня.

Таким образом, два основных направления долгосрочного прогресса – трудноизвлекаемая нефть и нефть арктического шельфа – проблематичны. Безусловно, нас могут поджидать сюрпризы. Или предложение Игоря Сечина сосредоточиться на мелководье у арктического побережья позволит занять выжидательную позицию. Но в отсутствие какого-либо прорыва российская нефтяная промышленность будет вынуждена топтаться на месте или, что более вероятно, шаг за шагом отступать по мере упадка Западной Сибири.

Кто примет на себя удар?

Следствием этих тенденций является то, что затраты на добычу российской нефти, которые до сих пор оставались на редкость низкими благодаря сохраняющемуся вкладу старых месторождений, в ближайшие годы неизбежно вырастут по мере того, как старые месторождения будут приходить в упадок, а доля новых месторождений будет постепенно увеличиваться. Несмотря на это, российская нефть по-прежнему будет иметь относительно низкую стоимость по сравнению с большинством ее конкурентов и Россия всегда найдет покупателя на свои баррели, даже в условиях падающего спроса. Но когда российская нефть займет более высокое место на кривой себестоимости, ее рентабельность будет сокращаться. Вопрос в том, как это повлияет на доходы российского экспорта и на распределение доходов от нефти между нефтяной индустрией и государством?

В обстановке снижения спроса и цен на нефть больше всего пострадает государство. Российская система налогообложения нефти основана на скользящей шкале, привязанной к мировым ценам на нефть. Основная концепция проста: по мере роста цен на нефть увеличивается доля государства; но когда цены на нефть падают, она снижается[151]151
  См.: «Чей голос будет услышан? Кто проиграет от налоговых реформ в условиях нефтяного коллапса?», Нефтегазовая вертикаль, № 22 (июнь 2020 г.), http://www.ngv.ru/magazines/article/chey-golos-budet-uslyshan/?sphrase_id=3041697. Доступ к этому журналу платный, но его можно получить через Factiva.


[Закрыть]. Таким образом, в 2011 году, когда мировые цены на нефть ненадолго превысили 120 долларов за баррель, государство забирало в качестве налога около 80 %; но к 2016 году, когда цены на нефть упали ниже 40 долларов за баррель, доля государства снизилась примерно до 40 %[152]152
  Кроме того, государство предоставляет нефтяной отрасли множество целевых субсидий и налоговых льгот, в основном связанных с проектами новой нефти. В результате, по оценкам, фактические налоговые поступления составляют лишь около трех четвертей от теоретически возможного количества. По данным Международного валютного фонда, доля государства в добавленной стоимости от добычи и переработки нефти и газа в 2016 г. составляла около 45 % по сравнению с 35 % в 2012 г. Но это явно более широкая категория, чем только экспорт нефти и газа. См.: Gabriel Di Bella et al., «The Russian State's Size and Its Footprint: Have They Increased?» International Monetary Fund, Working Paper 19/53, March 8, 2019, https://www.imf.org/en/Publications/WP/Issues/2019/03/09/The-Russian-States-Size-and-its-Footprint-Have-They-Increased-46662. Доля одного только экспорта нефти и газа зависит от обменного курса, но предположительно она составляет меньше 39 %.


[Закрыть]. Смысл в том, чтобы гарантировать, что у нефтяной отрасли будут ресурсы для покрытия операционных расходов и капитальных вложений, независимо от движения цен. Иными словами, государство забирает большую часть нефтяной маржи, когда цены высоки, но принимает на себя удар, когда они падают[153]153
  Еще одной особенностью налоговой системы является то, что она получает большую часть средств от старых месторождений, особенно в Западной Сибири, при этом применяя большую часть преференций к разработке новых месторождений. В результате нефтяные компании получают мало денег от старых месторождений и поэтому неохотно вкладываются в технологии повышения нефтеотдачи, для которых в настоящее время не предусмотрены налоговые льготы. В результате усовершенствованные методы нефтедобычи остаются недоиспользованными и недостаточно развитыми. Согласно недавнему исследованию Центра энергетики «Сколково», с момента введения санкций США в 2014 г. «практически не было» реализовано ни одного проекта с применением технологий повышения нефтеотдачи (хотя в настоящее время американские санкции технически на них не распространяются), за исключением существующего многие годы совместного предприятия «Газпром нефти» и Shell на Салыме, на котором задействована современная установка для химического заводнения. См. новостной репортаж на сайте Salym Petroleum по адресу: https://salympetroleum.com/media/news/spd-started-the-construction-of-asp-mixing-unit/. В январе 2020 г. Shell и «Газпром нефть» договорились о расширении совместного предприятия на соседние регионы Ханты-Мансийского округа. См.: https://salympetroleum.com/media/news/gazprom-neft-and-shell-to-expand-their-joint-project-to-develop-the-salympetroleum-group-of-fields-in-khmao/.


[Закрыть]. В ближайшие десятилетия, когда производство в России сократится, а экспортные цены упадут, больше всего проиграет государство.

Каким может быть суммарное влияние всех факторов, обсуждавшихся до сих пор в этой главе, на российские нефтяные доходы? В качестве очень грубого мысленного эксперимента предположим, что добыча нефти в России к 2050 году снизится до 450 миллионов тонн, или 9 миллионов баррелей в сутки. Если предположить далее, что Россия продолжит экспортировать около 70 % добытой нефти, то при мировой цене в 30 долларов за баррель это принесет около 75 миллиардов долларов, что составит около 40 % того, что Россия зарабатывает сегодня. Из этой суммы, если доля государства уменьшится до одной трети, государству останется примерно 25 миллиардов долларов, или примерно одна треть его нынешней выручки.

Государство столкнется с растущей дилеммой – продолжать ли политику поддержки нефтяной отрасли с помощью налоговых преференций и скользящей шкалы, описанной выше, или попытаться урвать как можно больше нефтяной ренты в краткосрочном плане – по сути, «взять деньги и убежать». Эта дилемма станет еще более острой с началом 2030-х годов.

До сих пор мы сосредоточивались на перспективах добычи, но и переработка также заслуживает упоминания, особенно из-за ее влияния на внутреннее потребление и на автовладельцев. По мере распространения по миру электромобилей спрос на российские продукты нефтепереработки, особенно на бензин и дизельное топливо, будет снижаться. Прежде ожидалось, что экспорт бензина, традиционно скромный, будет быстро расти; «Энергетическая стратегия России до 2035 года» прогнозирует четырехкратный рост; экспорт дизельного топлива, традиционно намного больший, должен был удвоиться. Но этого не произойдет. Вместо этого излишки бензина и дизельного топлива будут перенаправлены на внутренний рынок, что приведет к снижению заправочных цен.

Это подводит нас к теме электромобилей. Только очень смелые автолюбители покупают в России электромобили. Инфраструктура почти полностью отсутствует: на всю Россию имеется всего 122 зарядные станции, из которых 71 сосредоточена, что неудивительно, в Москве и Санкт-Петербурге. На всем Дальнем Востоке их всего две. Электромобилями владеют два типа россиян: одна половина – это состоятельные люди в обеих столицах, которые покупают Tesla и другие люксовые бренды в качестве престижных диковинок. На востоке, напротив, люди приобретают подержанные Nissan Leaf, привезенные из Японии. В общей сложности во всей стране наберется едва ли 11 000 электромобилей, почти все легковые, на фоне 54 миллионов автомобилей с двигателем внутреннего сгорания по всей стране.

Можно не сомневаться, что в обозримом будущем в России электромобили будут оставаться не более чем нишевым рынком. Основных препятствий три: дороги, поезда и дешевое топливо. Междугородних магистралей почти нет (за исключением трассы Москва – Санкт-Петербург, на которой действительно есть десять зарядных станций). Без дорог грузовикам нечего делать; в России почти все грузоперевозки идут по железной дороге и, несомненно, будут идти и впредь. Что касается бензина, то по мере снижения международного спроса цены на российских заправках будут только снижаться. Короче говоря, распространение электромобилей в России сталкивается с почти непреодолимыми препятствиями. Российское правительство, признавая это, прилагает мало усилий для их продвижения. На российских дорогах двигателю внутреннего сгорания предстоит еще долгая жизнь.

Выводы

Проблему российской нефти можно резюмировать очень просто: Россия оказалась стиснута между с одной стороны угрозой снижения добычи и повышения затрат внутри страны и с другой стороны – перспективой снижения спроса на нефть и снижения цен за рубежом. Первое имеет мало отношения к изменению климата; второе все больше определяется именно им, по мере того как развитые страны движутся к декарбонизации. Если в результате пандемии COVID станет возможен третий нарратив – «медленнее и дольше», – то импульс декарбонизации может снизиться, но из-за более низких темпов роста мирового ВВП и снижения благосостояния этот нарратив тоже необязательно является хорошей новостью для российской нефти.

Основные источники неопределенности на мировом нефтяном рынке, как мы видели, лежат за пределами России и, следовательно, находятся вне ее контроля, будучи обусловленными главным образом тенденциями в области технологий, экономики и демографии, на которые в той или иной степени влияют энергетическая политика и регулирование других государств, особенно покупателей нефти. У российской дипломатии будет мало рычагов воздействия на все то. Единственным временным исключением являются соглашения между производителями нефти, такие как соглашения ОПЕК+, которые, скорее всего, будут нестабильными и недолговечными.

Другой источник давления на нефтяные доходы России находится внутри страны. Добыча на зрелых месторождениях Западной Сибири продолжит снижаться, несмотря на усилия нефтяных компаний. Развитие новых месторождений будет продолжаться, но они будут менее продуктивными, чем традиционные старые месторождения, а общие затраты на нефть из новых месторождений (то есть капитальные затраты плюс эксплуатационные расходы) будут намного выше[154]154
  Последние данные о добыче нефти в восточной половине страны см. в: Ирина Филимонова и др., «В ожидании второго дыхания Восточно-Сибирского региона», Нефтегазовая вертикаль, № 5 (2021), http://www.ngv.ru/magazines/article/v-ozhidanii-vtorogo-dykhaniya-vostochno-sibirskogo-regiona/. Новые месторождения, как правило, более затратны и менее продуктивны, чем в Западной Сибири. Разочаровывает даже Ванкорский кластер, который хотя и находится в Красноярске, но геологически является частью Западно-Сибирской нефтегазоносной провинции. Например, показатели самого Ванкорского месторождения упали вдвое по сравнению с пиковыми значениями 2015 г., что лишь частично компенсируется ростом добычи с месторождений остальной части Ванкорской группы.


[Закрыть], в то время как месторождения арктического шельфа будут оставаться недосягаемыми.

Старые российские месторождения с их низкими эксплуатационными затратами останутся рентабельными, но к середине 2030-х годов их доля в общем объеме добычи может составить менее половины, а безубыточная экспортная цена нефти с новых месторождений вполне может оказаться выше мировых цен[155]155
  Теоретически такого обычно быть не должно, потому что российская нефть с новых месторождений не будет предельной нефтью с самой высокой себестоимостью на мировом рынке. Но сегодняшние инвестиционные решения по поводу новых российских месторождений обычно принимаются в расчете на «нормальные» цены на нефть. Если фактические цены на нефть в конечном итоге окажутся ниже тех, которые предполагались в инвестиционных решениях, безубыточная экспортная цена в конечном итоге окажется выше мировых цен, что станет тогда результатом чрезмерного оптимизма.


[Закрыть]. Таким образом, когда в России говорят, а это говорят часто, что российская нефть останется прибыльной при цене от 25 до 35 долларов за баррель, это правда только наполовину. Более высокие затраты на новых месторождениях будут завуалированы многочисленными субсидиями и льготами, предоставляемыми государством, и, даже если это может поддерживать прибыльность нефтяных компаний на бумаге, это будет происходить за счет государства и не поможет утаить фундаментальный вердикт: прибыльность экспорта нефти для России снизится. Это будет справедливо даже в том случае, если компании смогут поддерживать добычу на уровне, близком к сегодняшнему уровню в 11 миллионов баррелей в сутки, потому что затраты на дополнительную добычу неизбежно будут находиться в верхней части диапазона[156]156
  Darya Korsunskaia and Andrey Ostroukh, «Russia Eyes Bud get Surplus for the First Time since 2011,» Reuters, https://www.reuters.com/article/us-russia-budget-surplus/russia-eyes-budget-surplus-for-first-time-since-2011-idUSKBN1IC0DS.


[Закрыть]. По мере роста затрат экспортная безубыточная цена – цена, за которую должна продаться экспортная нефть, чтобы обеспечить безубыточность, – будет неуклонно повышаться, и по мере ее повышения прибыль от экспорта для компаний и особенно для государства будет уменьшаться. Это произойдет, даже если глобальный спрос и цены останутся на нынешнем уровне.

Однако по мере того, как тенденция к сокращению глобального спроса на нефть будет углубляться, произойдет несколько вещей. Во-первых, спрос, вероятно, будет снижаться быстрее, чем предложение, поскольку государства, зависящие от нефтяных доходов, не захотят сокращать добычу и будут жестко конкурировать друг с другом через свои государственные компании, создавая дополнительный импульс для понижения цен. Во-вторых, спрос будет сильно зависеть от переломных моментов на технологическом передовом крае, таких как момент, когда электромобили, работающие на возобновляемых источниках энергии, наконец возьмут верх или когда пластик подвергнется общемировому запрету. Спрос на нефть в таких точках может начать быстро падать. В-третьих, в ответ на это будут сокращаться инвестиции в нефть, по мере того как инвесторы станут искать более привлекательные возможности, хотя продолжающийся прогресс в технологии и эффективности нефтяных месторождений, как правило, сдерживает какие-либо резкие падения предложения. К середине века все эти тенденции наберут полную силу, что приведет к низким и продолжающим снижаться ценам на нефть в 2050-х годах и в последующий период, даже в сценарии медленного перехода.

На первый взгляд наиболее благоприятным для России может показаться описанный выше нарратив медленного перехода, поскольку он прогнозирует еще два десятилетия роста мирового спроса на нефть и медленное снижение после пика. Сценарий медленного перехода даст российской нефтяной промышленности больше времени для внедрения новых технологий, включая, возможно, прорыв в технологии трудноизвлекаемой нефти. Санкции могут быть смягчены, а международные нефтяные компании могут вернуться, что, наконец, позволит достичь прогресса на шельфе Арктики. Выигрыш во времени дал бы России больше пространства для маневра при подготовке к окончательному снижению цен на нефть.

Очевидно, что сценарий быстрого перехода был бы крайне неблагоприятным. Поскольку факторы, которые движут им, имеют свое происхождение в основном за пределами России, у нее будет мало контроля над ними. Единственной возможной краткосрочной реакцией, направленной на сохранение доходов от нефти, была бы тотальная война за долю рынка по более низким ценам; это, в свою очередь, было бы возможно только до тех пор, пока можно было бы поддерживать низкозатратное производство в Западной Сибири. В сценарии с быстрым переходом конкурентная позиция России быстро ухудшается.

Источником непредсказуемости остаются долгосрочные последствия COVID-19, который, как уже говорилось, может породить третий нарратив: «медленнее и дольше» – предусматривающий смешанный переход в течение более продолжительного периода. Но и он не выглядит для России таким уж обнадеживающим, если его результатом станет более низкий рост мирового ВВП, изменение рабочих привычек и упор на внутренние источники энергии. Вероятным результатом будет более низкий спрос на нефть при более низких ценах в течение длительного периода. На нефтеперерабатывающую промышленность особенно заметно повлияет изменение потребительских привычек на заправках; первым предупреждением можно считать нынешний серьезный избыток мощностей в мировой нефтеперерабатывающей отрасли. Если эти закономерности сохранятся, то доходы от российской переработки пострадают даже больше, чем доходы от экспорта сырой нефти.

Основным вопросом, повторим, будет не предложение, а спрос. Российская нефтяная промышленность располагает колоссальными запасами нефти, и российская нефть еще долго будет оставаться одной из самых дешевых в мире. Но доходы России от экспорта нефти будут зависеть прежде всего от будущего спроса на нефть, а также от цены на альтернативные источники энергии. В обозримом будущем российская нефть не окажется «проблемным активом». Вопрос в том, сколько именно денег она будет приносить.

Но каковы альтернативы нефти? Это мы и рассмотрим в следующих главах, начав с перспектив природного газа.