Текст книги "Дорогая Массимина"

Нельзя сказать, чтобы вечер прошел без сучка без задоринки. В голове Морриса то и дело вспыхивали тревожные вопросы. Когда семейство Тревизан поймет, что девушку не собираются возвращать? Когда они обратятся в полицию?.. Что тогда? Смогут ли найти ту пару из купе? Обнаружат ли на платформе распотрошенную дорожную сумку? Они же сообразят, что деньги забрали в Риме. А если тот курильщик из миланского поезда сумеет его описать, то в распоряжении полиции появится еще один фоторобот, который в точности совпадет с фотороботом из Римини, не говоря уж о том, что инспектор Марангони лично знает Морриса. (А вдруг полиция отслеживает, откуда исходят все телефонные звонки? И в таком случае им известно, что он звонил из Рима, с вокзала, тогда уж все ниточки сойдутся воедино. Какой же он дурак, что позвонил в Верону, самый настоящий идиот.) Да и вообще, не безумие ли позволять Массимине так долго общаться с одним человеком, парень ведь запомнит ее лицо… Да-да, Моррис отлично слышал все эти тревожные вопросы, но старательно гнал их прочь. Он не станет обращать на них внимания, потому что ему надоело изводиться от тревоги. И какой прок от его миллионов, если нельзя наслаждаться жизнью? Господи, разве ему воспрещается шутить и смеяться? А этот парень такой занятный.

Роберто тем временем снял башмаки, водрузил их на стол и, сунув внутрь руки, принялся отплясывать; за башмачной пляской последовал анекдот про дамочку и гориллу; Моррис в ответ рассказал анекдот про дамочку из очереди на сдачу спермы, один из самых пошлых отцовских анекдотов, Массимина едва не поперхнулась граппой и объявила, что никогда не связалась бы с ним, знай, какой он пошляк. Но Моррис видел, что это сплошное притворство.

Лишь в начале третьего они ввалились в дом Грегорио после безумной гонки над обрывами, от которой вставали дыбом волосы. И только около четырех Роберто убрался восвояси.

Уже в постели Моррис на всякий случай прошептал:

– Прости, Мими, за мою несдержанность.

А она поцеловала его и нежно сказала, что сама во всем виновата.

Ого, похоже, у него открылся еще один талант – талант ладить с людьми!

Глава восемнадцатая

Моррису нравились хорошо одетые дети: их короткие штанишки, яркие разноцветные рубашки, ухоженные волосы. Его собственное детство – это грязные шорты и рваные футболки. Понятное дело, здешние дети – из богатых семей, иначе они не отдыхали бы на Сардинии, но все равно надо отдать должное итальянцам: у них есть вкус и чувство стиля.

– Когда у меня будут дети, – заметил он, – я хотел бы, чтобы они одевались вот так.

Массимина, скрестив ноги, сосредоточенно нарезала помидоры для сандвичей. Она осторожно почесала подбородок кончиком ножа.

– Возможно, этот момент наступит скорее, чем ты думаешь.

– Что?

Она чуть улыбнулась; сквозь свежий загар проступил легкий румянец.

– Не строй из себя невинного дурачка, Морри. Подумай сам…

– О чем подумать? – непонимающе переспросил он.

– Мы же… ничем не пользовались.

Моррис резко поднял на нее взгляд. Поначалу смущенная, а теперь радостно-безмятежная улыбка, словно масло, расплывалась по лицу девушки. Черт, где же была его голова? Сам факт, что он вообще этим занимается, настолько его поразил, что из головы начисто повылетали все эти рекламы контрацептивов. Он швырнул аккуратный камешек в воды открыточного Тирренского моря, стараясь не попасть в стайку резвившейся ребятни. Они с Массиминой сидели в крошечной каменистой бухточке у подножия скалы, на которой примостилась вилла Грегорио. Сюда наведывались еще лишь две семьи из роскошной виллы, находившейся неподалеку; хорошо воспитанные и отменно одетые дети играли обычно в салки.

– У тебя не может быть еще задержки, – холодно сказал Моррис, но вдруг понял, что не знает, как по-итальянски «месячные». – Прошла ведь всего неделя.

– Да, но я уверена, что это так.

И Массимина серьезно улыбнулась. Очень серьезно. Похоже, девчонка видит в таком повороте одну лишь романтику, вообразила, поди, что их история переплюнет «Обрученных», да невооруженным глазом видно, что ей невтерпеж убедиться в своем предположении и, как только задержка месячных составит десять секунд, помчится проходить тест на беременность, дабы позвонить мамаше и поставить ее перед свершившимся фактом, а заодно и сестриц-монашек, которые хором взвоют от зависти. А милый Морри-и с места в карьер поскачет выправлять бумаги, необходимые для женитьбы.

Но с другой стороны, он разве против? Вовсе нет. Симпатичный ребеночек, богатая женушка, праздные вечера в кафе или театре, променад в passeggiata,[85]85
  Место для прогулок (итал.)


[Закрыть] и при этом у него будет свой собственный доход, так что они не смогут шпынять, поносить и попрекать его, что тянет из семьи все соки.

Вот только… вот только не существует способа завести потомство от этой девушки и при этом не угодить головой в петлю.

Хватай деньги и беги, Моррис. Сваливай!

Они пообедали прямо на берегу (выпуска дневных новостей по радио следовало избегать), затем поднялись по крутой каменистой тропинке к вилле Грегорио, чтобы предаться сиесте на широченной кровати в родительской спальне. В три часа придет Роберто: он обещал свозить их в Порто-Торрес, где Моррис надеялся купить хоть каких-нибудь газет. Уже три дня, как он не держал их в руках.

Лежа в полумраке, за опущенными жалюзи, рядом с обнаженной Массиминой, Моррис пытался заставить себя оценить положение. Его страстное желание узнать новости – лишь еще один способ потянуть время. Теперь ведь от новостей никакого проку. Деньги у него. И чем дольше он будет откладывать возвращение в Верону, тем хуже. Кроме того, компания Массимины с каждым днем становится все опаснее. В любую минуту она может что-то услышать по радио, увидеть по телевизору собственное лицо крупным планом или просто снять телефонную трубку и позвонить мамаше. Моррис сказал, что Грегорио оставил записку с требованием ни в коем случае не звонить в другие города, поскольку междугородные звонки фиксируются на телефонной станции, а значит, родители узнают, что он позволил друзьям пожить на вилле без их ведома. Грегорио действительно оставил записку, но на самом деле в ней говорилось, что он вернется на Сардинию к первому июля, то есть через неделю. Моррис угодил в ловушку, которую снова расставила ему судьба.

Честно говоря, в начале всего предприятия он не задумывался о том, что с Массиминой могут возникнуть какие-то сложности. Совершенно не задумывался.

Конечно, можно уговорить ее бежать в Южную Америку. Но она захочет знать, зачем им бежать так далеко и на какие шиши. Если повезет, он мог бы увезти девчонку в Англию, но она наверняка упрется, захочет сперва повидаться с мамой и монашками-сестричками. Хотя бы для того, чтобы позлорадствовать. Разве что ему удастся подделать письмо от мамаши, письмо, напичканное злобными проклятьями, как в дешевых романах. «Ни гроша от меня не получишь», «не вздумай показываться мне на глаза», «на порог тебя не пущу» и все в том же духе. Но это слишком хитро, тем более что Массимина наверняка изучила почерк мамаши до последнего знака препинания.

Или можно бежать в Южную Америку одному. Вполне разумный вариант. Вот только совсем не хочется в Южную Америку, как и в любую другую столь же далекую и дикую глушь. (Например, в Австралию. Ну нет у него ни малейшего желания видеть Австралию с ее кенгуру и косноязычной деревенщиной.) Ведь тогда окажется недостижимой главная цель, ради которой он все и затеял: обосноваться в цивилизованном и культурном центре, начать новую жизнь, цивилизованную, культурную и изящную. А если ему придется скрываться в джунглях Боливии или болотах Парагвая в компании бывших нацистов и беглых мафиози, тогда к чему вообще было что-то затевать.

К тому же, почему-то не хочется расставаться с Массиминой. Боже мой, как же не хочется.

Если бы только он остановился в тот момент, когда их приключение еще можно было выдать за побег влюбленных. Тогда он мог бы жениться на Массимине и наконец-то устроить жизнь.

Моррис осторожно снял со своего плеча тонкую девичью руку, скользнул взглядом по расплющенной о простыни полной груди и осторожно выбрался из кровати. От белых каменных плиток пола исходила приятная прохлада. Он натянул шорты и побрел через просторную комнату. Трудно поверить, что хозяева были так любезны и позволили пожить в доме нищему без рода и племени вроде него. Надо послать им благодарственную открытку. В доме все, вплоть до мелочей, было осенено богатством и роскошью – телевизор в углу на возвышении, элегантный белый телефон, безделушки, картины, красно-синие гобелены, – повсюду разлито ощущение покоя, когда глохнут звуки, а движение овеяно гармонией. Ну почему это не может продолжаться вечно?

Во второй спальне, принадлежащей, судя по всему, Грегорио, он нашел на столе тяжелое пресс-папье. Моррис взвесил его на ладони – массивный стеклянный шар размером с крикетный мяч, и, если верить внешнему виду, очень прочный. Внутри переливался всеми цветами радуги крошечный пузырек. Казалось, пузырек вращается, подмигивая искристыми огоньками. Глаза Морриса наполнились слезами. Он резко повернулся к окну, выходившему в противоположную от моря сторону, – там заросли утесника перемежались с открытыми скальными породами. Пещеры? Надо бы проверить.

В гардеробе Грегорио под грудой одежды (из которой Моррис извлек, покопавшись, исключительно элегантные холщовые летние брюки) лежал пластиковый пакет с деньгами. От пакета исходил слабый аромат апельсиновых корок. Он развязал узлы, стащил резиновое кольцо с одной из пачек и вытянул пару пятидесятитысячных банкнот – пора привыкать к богатству. Впрочем, при уровне инфляции в 16 процентов в год, подумалось ему, деньжата каждый день на 16/365 процента теряют в цене. Что составляет (непременно надо купить калькулятор) около одной двадцать пятой процента. Да, так. Один процент от 800 миллионов – это восемь миллионов, а одна двадцать пятая часть от восьми миллионов – это примерно, триста, ну, может, триста двадцать тысяч. Значит, если с деньгами ничего не делать, ежедневно он теряет столько же, сколько зарабатывал за две недели! А если задержится до приезда Грегорио, то потеряет два с лишним миллиона – двухмесячный заработок среднего итальянца. Нет никакого смысла гноить деньги на дне платяного шкафа. Выбраться на денек в Милан, найти хорошего биржевого маклера и сбагрить сотню миллионов, это для начала. Сегодня же он купит калькулятор и новые батарейки для диктофона, а вечером будет говорить и говорить, пока не придет к твердому и окончательному решению.

– Морри, где ты, Морри-и?

Она в холле! Как можно услышать шаги, если человек ступает босиком по этим плиткам?! Моррис запихнул пакет под груду сложенных свитеров и резко выпрямился, задев головой верхнюю полку.

– Морри-ис… – Она уже стояла в дверях комнаты. – Разве хорошо шарить в чужих вещах?

Массимина одновременно улыбалась и хмурилась, словно говоря: я очень тебя люблю, но кое-что в твоем характере надо изменить, например склонность подлизываться к людям. Девушка стояла в дверях в одной лишь белой футболке и теребила медальон со Святым Христофором.

– Откуда у тебя деньги?

Между большим и указательным пальцами левой руки по-прежнему были зажаты пестрые банкноты.

Пресс-папье находилось справа, всего в паре футов, только руку протянуть… И даже если за окном нет никаких пещер, то все равно на протяжении многих и многих миль там не встретишь ничего, кроме зарослей утесника. Но Моррис не двинулся с места. Он ведь ее любит, не так ли? Если он вообще кого-нибудь когда-нибудь любил. Он сможет найти выход. Да и в любом случае, не сейчас. С минуты на минуту появится Роберто.

– Хотел примерить брюки Грегорио и обнаружил в кармане деньги.

– Но так же нельзя, – возразила она. – Нельзя примерять без спросу чужие вещи, ведь это…

– Грегорио – мой близкий друг, – холодно перебил Моррис. – Он с радостью одолжил бы мне вещи. И деньги, если б они мне понадобились.

Моррис осознал, что страстно желает, чтобы она довела его до белого каления.

– Прости… – Массимина огорченно прикусила нижнюю губу. Обиделась. – Морри-и, тебе обязательно разговаривать со мной таким тоном? – Она замолчала и заглянула ему в глаза, Моррис не отвел взгляда, стараясь сохранить невозмутимое выражение, но ему все же пришлось моргнуть, чтобы не выдать холодную ярость, плескавшуюся в глазах. – Конечно, я вовсе не рассчитывала, что ты подпрыгнешь от радости, услышав, что я, возможно, беременна, но ты бы мог быть чуть внимательнее. А ты даже не вспоминаешь об этом. И ведешь себя так, словно… О, Морри, что происходит? Сейчас ты ласковый и заботливый, а в следующий миг тебя словно нет, ты становишься таким чужим и далеким…

Она расплакалась.

Моррис смутился, нерешительно шагнул к ней, положил руку на теплые плечи, коснулся шеи.

– Массимина… Мими, честное слово, я… – Ее шея и плечи были по-детски нежными и угловатыми, в них чувствовалась порода: их хорошо фотографировать вполоборота и чуть сверху (как если бы она опустилась сейчас на колени), чтобы передать эту твердость и хрупкость. – Честное слово, я не хотел…

Возможно, через такое проходят все влюбленные: взаимное влечение, любовный угар, нежность, радость секса, а затем из всего этого прорастает нечто такое… страх и стремление к…

– Мими, я…

Но тут с улицы донесся автомобильный гудок. Приехал Роберто.

* * *

Отец Роберто владел тремя гостиницами на северном берегу Палау. Летом Роберто иногда помогал ему в конторе и изредка – в ресторане самой крупной гостиницы, но в остальном парень не принимал никакого участия в бизнесе, да этого от него и не ждали. Изучение медицины в университете Рима, где он проводил большую часть года, продвигалось верно, но медленно – но у Роберто, похоже, и не было особой надобности торопиться с завершением учебы. Он похвастался, что у папаши все схвачено в дорогой клинике в Сассари, и после университета он, Роберто, в любом случае получит там местечко, а потому зачем спешить?

Роберто курил тонкую сигару, небрежно держа руку на руле белого «гольфа» с откидным верхом, машина скользила по горному серпантину, слева мелькали поросшие кустарником кручи, а справа зияла пропасть. Именно такой автомобиль хотелось бы ему иметь, подумал Моррис. Элегантный «гольф» с откидным верхом всегда приводил его в восторг. Очень гармоничное сочетание элегантности и сдержанности.

Массимина выглядела слегка понурой. По ее уверениям, она беспокоилась, что ветер окончательно испортит прическу, – и это после того, как она потратила столько усилий, чтобы не замочить голову во время купания. Она сидела впереди, рядом с Роберто, и время от времени оборачивалась, бросая на Морриса мрачные взгляды. Наверное, предвкушает неловкость, когда станет спрашивать в аптеке тест на беременность, с усмешкой подумал Моррис. Он наклонился вперед и прошептал, что сам все купит. Девушка благодарно улыбнулась и с явным облегчением поцеловала его в щеку.

– Вот черт! – воскликнул Моррис, когда они отъехали от дома на безопасные двадцать километров. – Что за идиот, забыл паспорт. Без него мне не выдадут в квестуре нужные документы.

– Но, Морри-ис, я же тебе напоминала…

– Послушай, ничего страшного. Сегодня возьму бланки, а в следующий раз привезу уже заполненными.

– А что за документы? – спросил Роберто, и Моррис тут же осознал свою ошибку: следовало говорить шепотом.

– Мы собираемся пожениться! – тут же выдала секрет Массимина.

С каким же удовольствием она выдохнула эти слова! Роберто изумился, более того, он искренне обрадовался, и Моррис понял, что уж теперь-то юнец наверняка испортит вечер своими насмешками и шуточками.

– О, за этого типа я бы замуж не пошел, – тут же начал Роберто.

– Это почему же? – весело осведомилась Массимина, подыгрывая ему.

– Ну… он мне кажется чертовски подозрительным субъектом.

– Нет, Морри-ис такой…

– Да еще англичанин! Знаешь ведь, какие они, эти англичане. И старый слишком. – Роберто, оглянувшись, подмигнул Моррису. – Надо сначала подцепить пару-тройку парней помоложе, как следует порезвиться, осмотреться. Зачем хоронить себя с первым мужчиной, в которого влюбилась.

– Нет-нет, – Массимина чуть ли не хихикала, – это он хоронит себя с первой…

– Помолчи! – буркнул Моррис.

* * *

Порто-Торрес оказался суетливым приморским городком; пестрые толпы курортников фланировали между вереницей отелей, вытянувшихся вдоль моря, и скоплением древних каменных построек – в основном лавки и ресторанчики. На вкус Морриса, красочность городка отдавала пошлостью: слишком много рекламы дешевой фотопленки, слишком много воздушных шаров, слишком много шутливых открыток, морских сувениров и пластмассовых флажков.

Он прямиком направился к газетному киоску, затем с «Коррьере делла сера» и «Стампой» под мышкой пошел искать табачный киоск. Массимина просила его купить марок и почтовых открыток. До тех пор, пока она строчит на мифический мамочкин адрес в неведомых горах, пускай отправляет открытки сама, но глаз с нее спускать не стоит, надо быть готовым к любым неожиданностям.

– Не отправляй без меня, я тоже сделаю приписку, а пока схожу в аптеку.

Роберто пошел с ним, собираясь купить какую-то ерунду, и Моррис без всякой на то причины решил не таиться, зачем ему понадобилась аптека. Массимина осталась снаружи и, присев на пьедестале памятника павшим в различных войнах, принялась писать коротенькие письма маме и бабушке.

– Уж не потому ли ты на ней женишься, что она залетела?

Темные глаза Роберто оживленно блестели. Когда они выходили из аптеки, он положил руку на плечо Морриса.

– Я женюсь на ней, потому что она богата, – спокойно ответил Моррис.

– Шутишь!

– На самом деле я вовсе не собираюсь жениться прямо сейчас. Это она вбила себе в голову, будто нам надо немедленно пожениться. А беременность просто выдумала, чтобы меня подстегнуть. Да она беременна не больше моего.

Какая, к черту, беременность! Ведь после первого раза и прошло-то всего полторы недели.

– Не оправдывайся, – усмехнулся Роберто. – Милая девчушка. Хочешь жениться, так женись. Честное слово, если б у меня вдруг возникло такое желание, я бы не стал противиться.

Но Моррис вдруг осознал, почему он не стал скрывать от Роберто, что ему понадобилось в аптеке; с отчетливой ясностью он понял, что им движет.

– Безусловно. Я же не утверждаю, что не женюсь на ней. Вот только к чему торопиться, правда? Потому я и забыл паспорт. Так что сегодня вечером нам предстоит жуткий скандал, слышно будет за милю. Мими примется угрожать, что вернется к мамочке, если мы немедленно не поженимся, а я, чтобы показать, кто в доме хозяин, отпущу ее на все четыре стороны.

– Ну, если нужно подбросить девочку до пристани…

Роберто крепко стиснул его плечо. До странности приятное ощущение, невольно отметил Моррис, и вежливо сказал:

– Спасибо, буду иметь в виду.

* * *

Они сидели на берегу. В обе стороны тянулись бескрайние пляжи. Белый песок и белое солнце. Пекло невыносимое. С него довольно. От такой жары можно расплавиться. Моррису захотелось встряхнуться и взяться за дело. За настоящее дело. Надоело приглядывать за Массиминой, надоело следить, чтобы она ненароком не отправила письмо или куда-нибудь не позвонила; черт возьми, он не намерен ходить в няньках у этой девчонки всю свою жизнь. Пора, пора вложить деньги в дело, пора им приносить доход. От нетерпения у него аж руки чесались. Бог свидетель, будь у него возможности Роберто, он бы не протирал штаны, делая вид, будто изучает медицину, а каждую неделю покупал по отелю – никто бы и ахнуть не успел, как он уже возвел настоящую коммерческую империю!

– Я больше не хочу купаться, – сказал он Массимине. – Иди с Роберто.

Это ж надо было придумать – отправиться на пляж, да еще купив гигантский надувной мяч идиотского ярко-красного цвета! А он-то рассчитывал, что парень покажет им достопримечательности древнего городка, какие-нибудь живописные развалины, ведь так напирал, что отвезет их в «потрясающее местечко».

– Прогуляюсь по городку, пока магазины еще открыты.

Он рискнет. Если она узнает правду, то он смоется. Если не узнает, быть по сему. Положимся на судьбу.

В городе Моррис порвал открытки и клочки выбросил в урну. Вдруг кого-нибудь насторожит, если на несуществующий адрес в Трентино-Альто-Адидже непрерывным потоком потекут послания от неведомых Массимины и Морриса. После того как нашли спортивный костюм этой идиотки, уж и не знаешь, где в очередной раз не повезет.

Впрочем, газеты его успокоили: «Коррьере делла сера» поместила коротенькую заметку – выплатили выкуп, но это ничего не дало. О размере суммы не упоминалось ни словом (мои поздравления, дорогая полиция, не желаете провоцировать других умников, правда?), но говорилось, что теперь инспектор Марангони всерьез опасается за жизнь девушки. Подозрения, что Массимина давно мертва, усилились; есть вероятность, что загадочная открытка с пожеланием выздоровления была написана в первый же день, но отправлена позже, дабы создать впечатления, будто девушка все еще жива. Заканчивалась статейка тем, что открытка вызвала недоумение у графологов, поскольку не обнаружено никаких признаков, что девушка написала ее под принуждением. А потому появились предположения, будто девушка вовлечена в сговор. Однако полиция исключает подобную возможность. «Стампа» о деле в Римини вообще не упоминала. Очевидно, эта тема переместилась на последние страницы местных газетенок.

В одном из магазинчиков Моррис выбрал калькулятор «Тексас инструментс». Хозяин лавки заверил его, что для бизнесмена это самая подходящая модель, и показал, как рассчитывать сложные проценты. В другой лавке Моррис купил батарейки для диктофона, цена на эту ерунду оказалась просто заоблачной. Может, стоит вложить деньги в электронную промышленность? Надо думать, она процветает.

Проходя мимо переговорного пункта в центре городка, Моррис чуть было не завернул туда, чтобы позвонить в веронскую квестуру, но передумал. Вдруг они действительно автоматически отслеживают, откуда сделан звонок? Когда 800 миллионов уже в кармане, желание позабавиться может стоить слишком дорого.

А что, если рассказать обо всем Мими? Вдруг она ему подыграет. В конце концов, он ведь привязался к малышке, ему будет не хватать ее. Не исключено, что она даже сочтет эту историю забавной. Если, конечно, рассказ хорошенько подредактировать.

Моррис шагал по суетливой главной улице, горя желанием заняться делом и в то же время скованный по рукам и ногам неразрешенной дилеммой. Солнце жгло сгоревшую кожу. Со стороны бухты донесся гудок парома на Геную. (Господи, почему он не на его борту?) Взглянув на свое отражение в витрине, где была выставлена глиняная утварь, Моррис отметил, что стал еще красивее. Это наблюдение мигом подняло ему настроение.

* * *

На ужин Роберто пригласил трех своих знакомых (все мужского пола), и Моррис опять испытал острое тревожное чувство. Он пустил дело на самотек, число людей, что общались с Массиминой, неуклонно росло и давно уже превысило все мыслимые и немыслимые пределы. Он не был голоден и заказал только жареную рыбу без гарнира и приправ. Ладно, через неделю все закончится. Должно закончиться. Так или иначе.

Молодые люди болтали о воскресных выборах (Моррис о них совсем забыл), и он с беспокойством услышал, что христианские демократы потеряли шесть процентов голосов, а коммунисты почти сравнялись с ними. И хотя перспективы появления левого правительства оставались весьма туманными, но рынок акций обрушился уже на десять пунктов. Слава богу, что он не вложил деньги на прошлой неделе. А политическая неразбериха и трескотня теперь займет почти все эфирное время в выпусках новостей, вытеснив криминальную хронику.

Массимина обмахивалась салфеткой над блюдом с омаром, – вечер был душным и влажным, – один из парней напропалую флиртовал с ней (манеры как у записного гомика, раздраженно подумал Моррис), Роберто хохотал и требовал оставить девушку в покое, поскольку Мими с Моррисом скоро поженятся:

– Он даже купил ей сегодня тест на беременность!

Лицо Массимины стало того же цвета, что и омар у нее на тарелке. От столь подлой выходки Морриса захлестнула ярость. О, с какой радостью он отплатил бы обидчику, приласкав бедную Мими, но ему была неприятна сама мысль о нежностях под прицелом этих по-итальянски беззастенчивых и веселых взглядов. Меньше всего он хотел выставлять себя на посмешище, выглядеть сентиментальным, а потому хранил напряженное молчание.

– Браво, браво! – одобрительно галдели юнцы. – И как вы назовете отпрыска?

Массимина на удивление быстро справилась с замешательством – еще краска стыда не сошла с ее щек, а она уже весело улыбалась (вот тебе и строгое католическое воспитание), – просунула руку под локоть Морриса, пристроила голову у него на плече и нежно спросила, как они назовут малыша. Наверное, будет мальчик…

– Леонард, – машинально брякнул Моррис, это было имя отца, впрочем, какая разница, лишь бы побыстрее отстали.

Но юнцы только пуще развеселились, как же, как же – новый Леонардо! Роберто с лукавым смехом заметил, что да Винчи был гомосексуалистом. Старикан обожал выкапывать из могил мертвецов, сдирал с них кожу и кромсал на куски – словом, развлекался на всю катушку. И Роберто покатился со смеху.

Моррис пришел в бешенство. На мгновение он даже задержал дыхание, борясь с подступающей тошнотой.

– Мой сын не станет развлекаться подобным образом, – холодно отрезал он.

– Vero Morrees![86]86
  Правда, Морри-ис! (итал.)


[Закрыть] – радостно взвизгнула Массимина и чмокнула его в щеку, вызвав очередную порцию одобрительных выкриков.