Текст книги "Знамение"

III

Я просыпаюсь в кровати. Рядом спит супруга. Между нами, широко раскинув руки и ноги, храпит старшая дочь. У ног, найдя уголок и скомкав одеяло под себя, сопит во сне младшая.

Проснулся я рывком, без обычной утренней сонливости. Моргаю, осматриваюсь, пытаюсь осознать себя в новом пространстве. Спальня. Потолок. Тишина. За окном розовое небо рассвета.

Мокрое от пота тело неприятно холодит утренний бриз из открытого окна. Перед глазами картина из сна. Морды чудовищ. Звон битого стекла. Отчаянье. В этой самой квартире.

Вспоминаю детали сна в мельчайших подробностях. Такой не отличимый от реальности сон я вижу впервые за сорокалетнюю жизнь. Столь яркого сна не было, даже когда я сильно уставал и испытывал сильное волнение. Даже в детстве, когда летал, или подростком – с первыми эротическими переживаниями.

Может быть, я схожу с ума. Говорят, что цветные сны видят шизофреники. А мой сон был, без сомнения, цветной.

Нахожу на тумбочке айфон и проверяю время.

7:15 утра. 15 мая 2019 года.

Цифры вспышкой отзываются в сознании. Они что-то значат. Что-то очень важное. Пытаюсь понять почему.

И тут меня настигает озарение. Вспоминаю телевизионный репортаж из сна. Степь. Мокрое от пота лицо космонавта. Его кашель. И дата – 15 мая 2020 года. Да-да!!! Ровно через год с этого дня!

Какое странное совпадение…

Осторожно встаю с кровати, чтобы не разбудить родных, и решаю записать сон на бумаге, пока все помню. По некому наитию понимаю, что записать его очень важно. Каждую деталь. Тем более даты.

Мечусь по квартире в поисках бумаги и ручки и невольно с содроганием останавливаюсь возле кухонного окна. Целого и невредимого. С видом на стройку, парковку и мусорные баки. Потом захожу в детскую комнату с лоджией. Осматриваю игрушки, выставленные в ряд на не используемой девочками кровати. Надувного ослика, прислонившегося к двери. Россыпь прилепленных к стене флуоресцентных звезд.

Какое странное чувство.

Лист бумаги нашелся среди кипы детских рисунков, а ручку я заменил красным карандашом. Быстрым неряшливым почерком я восстанавливаю хронологию событий пережитого кошмара. Про репортажи, космонавтов, больницу и эпидемию. Про первичные симптомы заражения. Про симптомы через две недели. Про пробуждение зараженных еще через две. И про то, что надежда остается только на самих себя.

Закончив, я облегченно выдыхаю, уверенный, что сделал важное дело.

Сжимая в руках исписанный лист бумаги, я возвращаюсь в кровать. До работы остается час, и можно поспать минут тридцать. Хотя понимаю, что заснуть не получится. Сердце сжимается от волнения и тревоги. От того, как жутко представить, что сон может повториться в реальности.

Смотрю на спящих родных. Супруга – хрупкая девушка двадцати шести лет. Моя тонкая лань, имевшая неосторожность юной девятнадцатилетней студенткой семь лет назад выйти за меня замуж, за мужчину на тринадцать лет старше, раньше времени загрузившего ее тяготами и невзгодами семейной жизни. Она спит, укрывшись детским одеялом, на самом краю кровати, предоставив больше места дочерям. Вена на изящной тонкой шее едва заметно пульсирует. Кожа на лице будто светится изнутри. Она красива и беззащитна.

Мои детки. Мои птички. Мои кошечки. Я осторожно поглаживаю их крохотные розовые ножки, мягкие, будто резиновые, прикасаюсь к пальчикам на руках.

А ведь я не смог придумать ничего лучшего, как запихнуть их в ванную комнату в нелепой попытке спасти от чудовищ.

От этих мыслей на глазах наворачивается влага. Снова и снова прокручиваю картинки из сна, ужасаясь, что они могут случиться наяву.

«Если сон – правда? Если даже один шанс из тысячи, что сон вещий? Если это предвидение? Предсказание! Знамение! Тогда я обязан быть готов. Пусть это безумие и паранойя. Плевать! У меня нет права бездействовать. Я обязан защитить семью, – тело обдает жаром, а мысли выстраиваются в четкий ряд. – Получается, есть год, чтобы подготовиться. Когда настанет час икс, я буду на страже! В руках моих будет точно не кухонный нож. А квартиру защитит не дешевая жестянка…»

IV

Рабочая неделя началась, как обычно. И к среде волнения той ночи начали терять остроту. Я помнил про обещание, данное себе в то утро, начать подготовку к часу икс. Про хрупкие окна, дешевую китайскую дверь, оружие… Брал в руки исписанный красным карандашом лист бумаги, перечитывал неровные строки.

Но в свете дня, в офисе, болтая с коллегами за чашкой кофе, просматривая ленты социальных сетей, листая переписку в мессенджере, идею о том, что нужно готовиться к глобальному апокалипсису, я ощущал все более нелепой.

К концу недели я совершенно растерял запал, и затея казалась абсолютно идиотской.

«Какой, к чертовой матери, апокалипсис? Какие монстры? Какой еще космический вирус? Тебе сорок лет!!! Ты живешь в реальном мире среди реальных людей. И в реальном мире люди не мутируют в чудовищ из-за вируса, подцепленного на космической станции! Уймись! – говорил я себе. – Это все про фантазии сценаристов фильмов ужасов, но не про обычную жизнь, где люди ходят на работу, воспитывают детей, оформляют скидочные карты и внезапно умирают от инфаркта».

К выходным я окончательно забываю про планы. Однажды перед сном, копаясь в прикроватной тумбочке, натыкаюсь на исписанный карандашом листок. И не перечитывая, скомкав, швыряю его в мусорное ведро.

Казалось бы, на этом история закончилась…

Но ночью случается странное.

Просыпаюсь я посреди ночи. Часы на руке показывают начало четвертого. Плечо ноет от неудобной позы, и я переворачиваюсь на спину, уставившись на колыхающиеся от сквозняка шторы, которые защищают помещение от света фонарей и луны.

Лунный свет все же просачивается в комнату через узкую щель, которой хватает, чтобы спальня оказалась залита неоновым свечением.

Последние несколько недель я каждую ночь просыпаюсь примерно в это же время. Между тремя и четырьмя часами. И всегда словно по включателю. В отличие от утренних пробуждений, долгих и мучительных. Говорят, все дело в каких-то ритмах сна. А может, просто возраст.

Тут я чувствую легкое движение за спиной и нервно оборачиваюсь. Это старшая дочь. Она сидит лицом в сторону от меня, на кровати между мной и спящей супругой. Мне не видно ее лица. По ее плечам рассыпаны волосы. Обожаемые мною шелковистые волосы цвета коры молодого дерева.

Неприятный холодок студит мой затылок.

«Почему она проснулась? Почему она не хнычет, как обычно делают дети при таком пробуждении?» – спрашиваю себя я. Дочь, как правило, спит крепко и редко просыпается среди ночи. Ей всего пять, и у нее пока нет причин для бессонницы.

Я замираю, продолжая с тревогой смотреть на девочку.

Напряжение нарастает. Мне становится не по себе. Я вспоминаю десятки похожих сцен из фильмов ужасов, где дети, в тела которых вселяются сущности, нападают на родителей.

– Котенок, что случилось? – шепотом спрашиваю ее я, притрагиваясь к тонкой спинке.

На одно предательское мгновение мне кажется, что она сейчас обернется, и я увижу, что моя малышка стала оборотнем, зомби или вампиром.

– Папа, мне страшно, – чуть слышно пискнула она.

Я с облегчением выдохнул.

– Почему тебе страшно? – мягко спросил я.

– Страшный сон, папа, – она повернула ко мне милое пухлое личико, и я окончательно убедился, что это была моя дочь, а не чудовище из преисподней.

– Что тебе приснилось?

– Ну, как будто я и ты, мама и ляля. Мы в нашем домике. Ну, в этом домике…

Она шепчет, с трудом подбирая слова. Ее глаза широко раскрыты, губы подрагивают.

Я слушаю и не перебиваю. Смутная догадка пронзает меня. Страшная догадка. Не догадка, а многотонный поезд. Я лежу посреди путей, привязанный к рельсам. А он несется на меня.

«Пусть она расскажет обычный детский кошмар про говорящего мишку или летающую варежку», – затаив дыхание, молю я, но уже знаю, что надежды нет.

Дочь тянет ко мне руки, и я обнимаю ее. Она не плачет, смотрит на меня глазами, до краев наполненными страхом, ища защиты. И начинает рассказывать. Слово за словом, стремительно ускоряя движение поезда. Он гремит, искрит колесами, орет оглушающим гудком и все набирает скорость.

– …там были плохие люди. Ну, не люди, а как чудища. Такие страшные. Они сначала съели тетю внизу… там… где все машинки. Тетя ехала, а чудище сидело на машине, хотело ее съесть, а потом тетя ударила машинку – в-ву-у-у-ух-х-х-х-х!!! Все равно он тетю съел. А потом ты, папа, крикнул чудищу, чтобы он не обижал тетю, а он стал злым на тебя. И полез к нам. Прямо вот так, по дому. Его друзья еще прибежали. Тоже начали лезть к нам… Ты, папа, нас с мамой и лялей спрятал в ванной. Мы сидели тихо-тихо. Мама плакала и хотела идти к тебе. Но потом осталась с нами, потому что нам с лялей было страшно. Мы слышали, как ты кричал. И тебя съели…

Поезд с грохотом пронесся по моему телу, разорвав его на мелкие куски.

Я молча сидел, размышляя, пытаясь осознать и понять…

А потом рывком встал с кровати, прошел к кухне, достал мусорное ведро и на самом дне, под грудой отходов нашел скомканный листок бумаги, исписанный неделю назад красным карандашом неровными нервными строками.

V

Наша жизнь кажется простой. Ничто не может нарушить привычный ход вещей. Точно не может? Может, привычность – лишь тонкий слой пудры, покрывающий бурлящий огненный бульон под ним, который в любое мгновение может прорвать хрупкую защиту и разнести к чертям всю кухню! Может, стоит одному не известному науке вирусу попасть на землю со спорой, прячущейся в легких космонавта, как вся цивилизация рассыплется, будто вавилонская башня?

Погруженный в эти мысли, я еду на работу. Вокруг яркое и свежее утро, контрастирующее с мраком в душе. Опаздываю. Поспешно здороваюсь с коллегами, включаю компьютер и создаю на рабочем столе видимость бурной деятельности. Потом, дождавшись удобного момента, выскакиваю в коридор, нахожу ближайший туалет и запираюсь в кабинке, чтобы подумать в одиночестве.

Сижу и жду, пока в соседней кабинке закончит дела коллега.

Смотрю на шуруп, отошедший от крепления двери кабинки. Он чуть искривлен. Видимо, закручивали силой, а он все равно не вошел по резьбе, как нужно. И теперь дверь можно выбить одним легким ударом. Я размышляю об этом идиотском шурупе. О неумехе-строителе, который его закручивал. И о том, что эта оплошность способна стоить человеку жизни, который может прятаться тут, надеясь защититься от нападения.

От этих мыслей не спастись. Будто жижа, они пролезают сквозь щели в плотине, состоящей из кривых шурупов, и обрушиваются на аккуратно возделанные поля, живописные деревеньки и зеленые луга мирной долины моей привычной жизни.

Тем временем в туалет заходит кто-то еще. Устраивается в соседней кабинке. Надолго. Раздаются щелчки клавиатуры смартфона, и тишину нарушает фрагмент выпуска новостей.

– …страны готовятся к предстоящему запуску ракеты-носителя Falcon 9 с кораблем Dragon и грузом для экипажа Международной космической станции. Запуск производится с космодрома Байконур. Космонавты прибыли на испытательный полигон для прохождения необходимых процедур подготовки… – вещает журналист.

«Космонавт. МКС. Байконур», – выхватываю я контекст новости.

Со щелчком смартфон переключается на следующую новость. Что-то про беспорядки в Париже. Их я уже не слышу. Судорожно достаю свой смартфон и прокручиваю ленту новостей. Нахожу, что нужно. Космонавт. МКС. Ракета-носитель. Запуск запланирован на 7 июля 2019 года.

Несколько раз перечитываю. Захожу на известный англоязычный портал. На главной странице Илон Маск и его SpaceX. А дальше про запланированный полет американского космонавта 7 июля 2019 года.

Сходится.

«Что происходит? Я действительно увидел пророческий сон? Или сошел с ума? А старшая дочь? Мы вдвоем одновременно сошли с ума? Или все – правда, и нужно готовиться. Менять дверь и усиливать окна. Закупать оружие!»

Перед глазами плывут круги. Не хватает воздуха, чтобы вздохнуть.

Тем временем сосед заканчивает и уходит. Я тоже собираюсь на выход, чтобы на рабочем месте тщательно изучить новости с компьютера. Но тут в туалет опять кто-то заходит, и я замираю.

Его шаги тяжелые. Шлепающие. В офисе ходят в туфлях, и они так не шлепают. Шаги все ближе. Слышу тяжелое дыхание.

«Что за ерунда происходит?»

Я будто снова в недавнем кошмаре. Монстры лезут по стене дома. Вламываются в квартиру! Окружают, чтобы сожрать.

Но я не сплю. Сейчас утро. Яркое. Летнее. Свежее. Я в офисном туалете!

В дверь моей туалетной кабинки вдруг начинают колотить. Незакрученный шуруп дребезжит, шатается и шлепается на пол. Дверь кренится в сторону, и я понимаю, что это конец.

Негнущимися пальцами отвожу щеколду и резко распахиваю перегородку.

И вижу уборщицу с нашего этажа. Она удивленно смотрит на меня. В руке швабра. В другой ведро. На ногах резиновые калоши, которые издавали те шлепающие звуки.

– Ох, простите, я думала, тут никого нет, – извиняется она, – думала, дверь сломалась. А так я долго ждала снаружи! Никто не выходил, – она краснеет от смущения и пятится, чтобы пропустить меня.

Я что-то бормочу и выбегаю из помещения.

VI

День занят тем, что я, вцепившись потными пальцами в мышку компьютера и прилепившись к монитору, выискиваю в интернете информацию о предстоящем полете. Найденное я распечатываю и складываю в файл. Фотографии космонавтов. Их биографии. Время полета. Запланированное время возвращения. Штудирую статью Википедии про МКС.

Все сходится.

Между тем приходят с вопросами люди, трезвонит рабочий телефон, копятся имейлы. Я их игнорирую. Выключаюсь из офисной жизни, удивляя этим коллег, привыкших знать меня приветливым и отзывчивым менеджером.

Разве работа имеет теперь значение? Уважение шефа и коллег, профессиональная репутация, зарплата, уволят – не уволят. Ведь менее чем через год цивилизация рухнет в тартарары. Но зарплата еще нужна. Сбережений может не хватить. Чтобы уехать на Северный полюс? Высоко в горы? На необитаемый остров? Купить яхту?

Ближе к обеду, распечатывая очередной лист с информацией, поднимаю глаза на коллег. Они спрятались за мониторами и изредка с недоумением поглядывали на меня.

В просторном кабинете с шикарным видом на море через панорамные окна повисла неловкая тишина, которую нарушают лишь журчание сопел вентиляции и клацанье пальцев по клавиатурам. Это смешно и жутко одновременно. Если мои опасения оправдаются, то менее чем через год мои коллеги либо превратятся в монстров, либо станут их пищей. Что мне делать? Предупредить? Что они подумают? Поверят? Почему бы не выйти на уровень страны, связаться с телевизионными каналами и новостными порталами? Предупредить всех! Могу попытаться вовсе предотвратить трагедию, убедив правительства не отправлять космонавтов в полет. Могу предоставить доказательства. Мои записи! Мои записки сумасшедшего…

Мне не поверят. Только посмеются над очередным кретином, вещающим про конец света. Сколько было таких? Тысячи! Я сам смеялся над подобными идиотами, ждущими скорого апокалипсиса, тративших сбережения на постройку бункеров, уходивших в отдаленные общины, кончавших жизнь коллективными самоубийствами.

Теперь я сам стал таким?

Нет. Нельзя действовать сгоряча.

Попробую для начала рассказать жене. Посмотрю, как она отреагирует. Супруга младше на тринадцать лет, из поколения девяностых, с другим складом ума. Менее замороченная, менее впечатлительная, менее склонная к хандре. Я кидаюсь с головой в увлечения, рефлексирую. Она же просто живет. Смотрит реалити-шоу и покупает новые босоножки. Вкусно готовит. Целует и любит. Она умеет меня приземлять.

Вечером, после ужина, я рассказываю свою историю, выложив перед ней смятый листок бумаги, исписанный красным карандашом, и кипу распечаток, где кружками выделены совпадающие факты: даты, имена и страны.

– Что ты хочешь сказать? – она плохо сдерживает усмешку, перебирая руками ворох бумаг.

– У меня был пророческий сон, – отвечаю я, пытаясь выглядеть как можно более респектабельно, – через год, в мае 2020 года, мир будет заражен вирусом, который превратит людей в зомби.

– Что? – она не сдерживается и смеется. Смотрит на меня, будто на ребенка.

– Не веришь?

Она перестает смеяться. Пристально смотрит в глаза, поняв, что я ее не разыгрываю.

– Нет, – после долгой паузы коротко отвечает она.

– Почему? Разве не видишь сама? Все – тут! – мой голос срывается. Я возмущен и хлопаю ладонью по бумагам, – Это я написал сразу после того, как проснулся 15 мая. А вот это новости неделей позже! Ты видишь? Про полет? Все же сходится!

– Не знаю… может, это совпадение, ты увидел днем эти новости мельком, а ночью твое подсознание… – она смотрит на меня, как на больного головой.

– Ничего такого не было. Никакой игры подсознания! Смотри! Я записал сон 15 мая 2019 года. Вот. Три космонавта на МКС. А вот реальная новость неделей позже. Смотри дату! Как я мог об этом знать?

Она молчит. Ее высокий лоб покрывается складками.

– Хорошо, ты не веришь нашим новостям. Вот то же самое. Новости Euronews. Вот BBC! New York Times! Выдержки с сайта NASA! – возбужденно выкрикиваю я.

И замолкаю. Ей нужно время осознать. Но выдерживаю секунд десять и продолжаю давить дальше:

– Я знаю, как безумно это выглядит. Но скажи мне, пожалуйста, – я перехожу на шепот, приблизившись вплотную к ее лицу, – пусть это хрень собачья. Но если есть хоть сотая доля вероятности, что это правда? Разве мы не обязаны быть готовыми? Хотя бы ради девочек?

Она беззвучно открывает рот.

Не дождавшись ответа, я решаю добить супругу джокером и зову из детской старшую дочь, где дети заняты просмотром видео на купленном недавно планшете.

К удивлению, девочка без промедлений появляется на пороге. Обычно их не оторвешь от интернета. А тут – пришла по первому зову.

– Ляля, не смотри без меня! Я сейчас приду… – обращается она к младшей. Потом подходит к нам.

– Сладкая, расскажи маме свой сон.

Дочь не переспрашивает. Не капризничает. А спокойно рассказывает.

Я с торжественным молчанием наблюдаю за реакцией супруги. Как расширяются ее глаза. Как поднимаются брови.

И понимаю, что она поверила.

VII

На календаре конец мая. Прошло две недели с того сна. Прошлой ночью мы с супругой составляли перечень задач. Он вышел длинный и путанный. Но я рад, что мы в деле вдвоем.

Май в нашем городе выдался необычным. То по-июльски жарким, то по-осеннему прохладным и ветреным.

Еще появились бабочки! Миллион бабочек! Они покрыли цветастым орнаментом каждое дерево и куст, облепили фонарные столбы и тротуары. Дети в восторге. Их не удержишь дома. Они выбегают во двор и проносятся сквозь кружевные облака, заливаясь смехом. Соседские девушки публикуют красоту в соцсетях, а мужчины улыбаются.

Но меня бабочки пугают. В них есть что-то зловещее. Будто природа решила напоследок показать последний сюрприз. Накормить смертника, идущего на электрический стул, последним ужином.

Я веду автомобиль вдоль моря к офису. По краям дороги в ряд высажены деревья, сплошь покрытые тучами этих чертовых бабочек. Меня от них тошнит!

В салоне то и дело раздается хруст. Это очередная бабочка врезается и размазывается об лобовое стекло. В предсмертных конвульсиях колышутся разорванные крылышки, растекаются внутренности, крошечные глазки умирающих насекомых смотрят на меня. В который раз включаю дворники. Жижа размазывается по стеклу, и я счищаю ее омывателем.

Дорога также покрыта ими, тысячами раздавленных насекомых, в то время как их сородичи продолжают беспечно кружить в майском воздухе, танцевать от ветки к ветке, пока случайный автомобиль не расплющит их хрупкие тельца.

Помню, читал где-то, что бабочки живут лишь день. Их тела даже не приспособлены, чтобы жить дольше. Отведенное время они тратят на брачные танцы, спаривание и откладывание яиц для следующих поколений. Первым умрет после спаривания самец. После кладки – самка. Жизнь – для одного танца любви. Как романтично.

Тут чувствую запах. Тошнотворный сладковатый запах. Открываю окно, чтобы проветрить салон, но запах становится интенсивнее. Он мне знаком. Он родом от куда-то из детства.

Мне лет семь. Закат советской эпохи. Очередное лето у бабушки в одном из маленьких грязных индустриальных городов, каких было полно на карте страны. Мама отправила меня, словно посылку, в одном аэропорту, а встречала в другом бабушка. Много лет спустя я понял, почему мама делала это. Ей не было и тридцати пяти, когда умер отец. Она наделялась устроить личную жизнь.

Мы с бабушкой трясемся в старом трамвае. Он гремит на ржавых рельсах. Мы пересекаем агонизирующую промышленную зону, проезжаем мимо череды монструозных корпусов металлургических комбинатов, доживающих последние дни, перед тем как развалиться вместе с Союзом.

Едем в кино в богом забытый Дом культуры каких-то металлургов или шахтеров. Все фильмы в городских кинотеатрах мы уже видели, так что остались только дома культуры. Я маленький тиран обожающей меня бабушки. Делаю, что вздумается, и получаю, что хочу. А когда не получаю, закатываю истерики.

Через открытые окна трамвая проникает тот тошнотворный сладковатый запах.

– Это аммиак, внучек, – со знанием дела говорит бабушка и задумчиво смотрит в сторону огромного серого корпуса, ощетинившегося поверху тремя почерневшими трубами. Одна из них изрыгает розоватый дым.

Мне лишь семь, но, когда я смотрю на ту уродливую трубу, то понимаю, что так выглядит смерть. И так она пахнет.

Теперь, тридцать пять лет спустя, я снова ощущаю тот запах. Хотя рядом нет аммиачного завода. Это лишь иллюзия.

Запах пропадает так же внезапно, как появляется. Но я еще будто ощущаю его внутри. Слишком глубоко он проник в меня. И я догадываюсь, что этот запах, и бабочки, и мой недавний кошмар – все связано.

В ближайшую пятницу я напился. Нас с коллегами забросило на дегустацию вин в местной винотеке. Дегустация превратилась в пьянку.

По мере того, как я пьянел, становилось легче. Я снова шутил и наслаждался жизнью. Темнота в душе вроде светлела, а запах аммиака выветривался.

Но на следующее утро, как это бывает, стало только хуже…