Текст книги "Змеиная гора"

– Может, послать весть моему отцу? – спросил молодой князь Александр. – Я лично могу отправиться в путь и сказать ему, что орда потерпела поражение у стен Змеегорки!

– Нет смысла, друг мой! Пока ты обернешься с вестями, если вырвешься из осады, пока бояре почешутся принять какое-то решение, уж и весна поспеет, а то и лето. Так что сиди пока здесь. На все про все мы потратили чуть меньше четверти боеприпасов. Потерь – восемнадцать человек убитыми, три десятка раненых и покалеченных. Так или иначе, но я все равно заставлю ханов вести со мной переговоры, а не тупо подставлять собственные войска под жестокий удар.

– Стало быть, те слова, что ты молвил, дескать, платите мне дань и ступайте с миром – не красное словцо! – воскликнул молодой князь.

– Верхом успеха я посчитал бы полное изгнание орды. Но, будучи трезвым и здравомыслящим, я прекрасно понимаю, что это невозможно, поэтому я буду настаивать на том, чтобы вся нынешняя рязанская земля: Мещера, Мурома, Мордва – все перешли в мое владение на равных. Восточные ханы будут вынуждены признать во мне достойного правителя, под стать им, и так же, как между собой, делить взятую дань.

– Но это предательство! Все прочие князья: владимирские и коломенские, московские, новгородские – станут твоими данниками!

– Полно тебе, князь! Или позабыл, как недавно ростовский правитель Василько похвалялся идти воевать Коваря-злыдня? Да и владимирский был не прочь поглумиться над моими костьми, да и муромский сейчас, небось, стонет под игом, проклиная все на свете. Как добро делить, так все готовы! Хоть один из князей, кроме твоего отца, дал хоть малое подкрепление? Хотя я просил. Каждому гонца отправил. А так и будет продолжаться! Будут тлеть в своих муравейниках, чахнуть над златом! А на выручку не придут. Так порознь и одолеют ордынцы всю Русскую землю. И еще твой отец пойдет бить челом степным ханам, вымаливая ярлык на княженье.

– Все это лишь домыслы, батюшка, как станется – еще поглядим, – встрял в разговор Наум, давно жаждущий сказать слово. – Нынче-то нам что делать? Бить врага? Посольство ладить?

– Шлите разведку окрест. Всех гонцов, кого заметите, старайтесь изловить и пленить. Кто из диверсионных возьмет сотника или тысячника, а лучше самих воевод, тому большую награду. У нас тюрьма пуста, да скоморохам моим, старикам, давно уж заняться нечем. Прошло то время, когда я вас учил, как исхитриться да сыскать пленного, как языка живым взять. В крепости и без вас все сделается. Работы много, так что воспользуемся затишьем. Коль кто заметит, что идут вражеские подкрепления, – спешите с докладом мне, а там уж решим, как быть.

Стихийный совет да скромное застолье в честь удачного сраженья затянулись надолго. Я впервые за всю неделю позволил себе и другим чуточку расслабиться, но не ослаблять бдительности. Ордынцы, побитые и покалеченные, лишившиеся части мобильных войск, действительно снялись ближе к вечеру и отступили на пять километров за реку, да так, что мне огней их костров не видать было даже с дозорной башни. Схоронились за дальним лесом пристыженные басурмане, по всему видать, держат совет, как еще извести непокорного Коваря. А никак не надо меня изводить! Торгуйте, договаривайтесь, а вот войной на меня идти никому не советую. Я же в порошок сотру, в прах, ногами затопчу!

Немного преждевременно рассуждать о том, что может произойти после, но я все же рискну. Уже очевидно, что молодой князь Александр, амбициозный, рьяный, займет место своего отца. С его властью и моей силой наверняка станет возможно объединение всех русских земель. Задача очень не простая, масштабная и, что самое главное, – исторически важная. Будет непросто подмять под себя лоскутное одеяло из самостийных областей, но придется. Стянуть все удельные княжеские рода под одно начало. Под один трон, который сможет удержать закон и порядок на границах и внутри государства. До меня доходят слухи, что на западе русских земель шакалят мелкие отряды и довольно крупные формирования захватчиков со стороны Европы. Разоренная крестовыми походами европейская знать пытается расширить свои земли, отобрав их у соседей. На грабеж идут сотни и тысячи наемников, очень опытных, закаленных в странах Востока и на Святой земле воинов. Но главнейшая задача на данный момент – удержать восточные рубежи. Пройдут ордынцы дальше или нет – не имеет значения. Я должен занять верховное положение и добиться особого статуса для себя и своей земли. А земли я действительно хочу взять много. Очень много. Чтоб было где развернуться.

7

За пару месяцев ордынцы четко усвоили, на какую максимальную дистанцию бьют мои орудия. Больше своей живой силой они не рисковали, а все диверсионные вылазки и разведку боем проводили исключительно в ночное время. Непрерывное осадное положение начинало раздражать. Мы еле справились с вспышкой холеры, вынужденно сожгли склад подпорченного неправильным хранением продовольствия, непрерывно чистили колодцы и продолжали модифицировать установки по очистке воды.

Без притока свежих продуктов и оттока товаров в крепости начинался бум перепроизводства.

Некое подобие «великой депрессии», но в более мелком масштабе. Большинство моих мастеров слонялись без дела, цеха простаивали, лишенные доступа к сырьевым ресурсам, а склады ломились от товаров, которые никому не были нужны, покуда не наладится нормальная торговля и сообщение с внешним миром. Ордынцы знают, что без торговли крепость обречена, вот и не снимают осаду. В стан врага так пока и не прибыло подкрепление, но и сами татары вроде никуда не собирались. Большой лагерь за рекой стал для них надежным убежищем, и мне, зажатому в собственном же логове, невозможно было выбраться наружу и нанести удар.

В открытом бою, на поле кочевникам нет равных. Будь у меня хоть пять тысяч воинов с хорошим вооружением, им и то не совладать с такой чудовищной массой в соотношении три к одному. Пехота никогда не сможет устоять против кавалерии. Как бы я ни исхитрялся, а мои пять сотен лошадей, большая часть из которых пригодна только для тягловых работ, не превратятся в кавалерийский эскадрон. Я не смогу выставить достойное войско. А следовательно, нужно рубить этот узел. Решать проблему радикально, жестко и окончательно. За прошедшие месяцы осады никто из соседних князей так и не откликнулся на призыв о помощи. Мало того, их самих жестоко обложили. Так, муромский, владимирский и суздальский князья, приняв на себя удар северного крыла монгольской армии, сдались под неудержимым натиском, многие погибли в неравных боях. В моем положении самым разумным станет идти на переговоры. Легко сказать – трудно сделать. Сейчас из своего осадного положения я могу лишь огрызаться и сквернословить. Уже летом или поздней весной, когда сойдет с рек лед и откроется речная навигация, положение крепости усугубится во сто крат. Придет пора полевых работ, активной торговли, а я в осаде. Пойдет так дальше, так я уже осенью, отощавший и униженный, сам открою ворота и впущу захватчиков в собственную твердыню.

Уверен, что монголы затаились неспроста. Они ждут от меня активных действий. В сущности, что такое моя крепость? Прыщ на ровном месте. Затерянная среди лесов и болот, она не может быть серьезным препятствием на пути огромного войска, вознамерившегося завоевать все, вплоть до берегов Дуная. Осадной армии в пару тысяч опытных воинов вполне хватит, чтобы удержать меня в своем логове в то самое время, как остальные пойдут своей дорогой.

Тут главное – не упустить момент.

Ночи в крепости стали тихими и тревожными. Бдительные стражи на стенах прислушивались к малейшему шороху, к ничтожному звуку, доносящемуся из темноты. Пасмурные, дождливые апрельские дни, унылые и однообразные, не добавляли оптимизма. Но мне нельзя было раскисать! Я обязан найти выход, и не абы какой, а удачный, правильный, единственно верный в сложившейся ситуации.

Трактирщик Савелий принес мне еще кружку пива и отправился по своим делам. Я же сидел над огромной трехмерной картой, искусно выполненным макетом крепости и прилегающей местности. Сейчас важна каждая мелочь, каждая складка местности может стать моим убежищем. Не прогадать бы, не ошибиться в расчетах. Новая операция получила название «Весенний гром». Риск огромный. В самый ответственный момент в крепости останется крошечный отряд из двадцати опытных стрелков. Все остальные должны будут тайно покинуть логово и выбраться наружу. Сколько понадобится времени, чтобы расставить их на позиции? Скольких разведчиков из окрестных лесов придется вытравить, чтобы они не смогли стать свидетелями маневров моих войск в тылу ордынцев.

У меня слишком мало людей, чтобы просто вывести в поле и вступить в открытое противостояние. Погублю всех в открытом бою. И почему я должен следовать традициям ведения боевых действий, принятых в этом веке? Вывалят в чисто поле две оравы с дубьем и острым железом, осыпая друг друга тучей стрел. Сойдутся лоб в лоб – и давай мочить всех и вся. У кого останутся живые, те и победили. Дудки! Как долбил врага на расстоянии, так и буду долбить. Как кусал втихую день и ночь летучими отрядами Олая и Скосыря, не говоря уже о волчьей братии, так и буду кусать. Уподобившись осиному рою, буду непрерывно жалить огромную плоть врага в самых неожиданных местах, пока не обращу в паническое бегство.

Чен завозился на лавке, сбросив с себя во сне овчинный тулуп. Я с интересом пригляделся к китайцу. Ну ведь метр с кепкой, в нем весу не больше сорока пяти килограммов, а я точно знаю, что в бою этот коротышка уложит на лопатки пятерых увальней под центнер с гаком и даже не вспотеет. У него нет физической силы и никогда не было, но у него есть умение. Тайное искусство восточных единоборств, посредством которого можно выйти победителем, казалось бы, из проигрышной схватки. Умение ударить в болевую точку порой стоит больше, чем просто размашистый удар булавой. Орда – это масса, огромная масса, нависшая сейчас над нами, как исполинский великан над этим самым щуплым китайцем. Что он сделает? Станет бить? Но куда? Разумеется в самую болевую точку, в брешь, зияющую в панцире брони. У каждого есть такая точка, и у кочевой армии в том числе. Они не исключение.

За время осады они понесли значительные потери и пока не получили ничего взамен, кроме боевого опыта. Да, я преподал им хороший урок и уверен, что они его хорошо усвоили. Они очень прилежные ученики. Случись им подойти к другой крепости, пусть даже не такой укрепленной, как моя, они будут действовать куда как более осмотрительно и проворно. Я так и вовсе остаюсь в полном проигрыше. Я стою насмерть за груду стен и горстку людей. Но рано или поздно мне удастся немыслимым образом отстоять именно этот клочок земли, вырвать для себя выгодные условия и в конечном счете полностью перейти под власть завоевателя. Спрашивается, на кой черт я тогда вообще вступал в драку, если сразу можно было договориться.

Нет, такая постановка вопроса неверна в корне. Влез в драку – так бейся до конца. Свобода или смерть! Хотя лично я пока не собираюсь умирать. Я только начал получать удовольствие от жизни, почувствовал свободу в той мере, в которой ее никогда не было в моей прежней жизни, даже в просветленном XXI веке. Создал обитаемый островок надежды в этом жестоком, диком обществе. Так что же – взять и все бросить, списать как неудачную попытку? Не дождетесь!

Секрет многих фокусников заключается в умелом отвлечении внимания от важных, ключевых эпизодов самого трюка. Вот и мне следует действовать, как фокуснику, подтверждая всякий раз свою репутацию колдуна или мага. В отвлечении внимания важна именно последовательность действий, события должны происходить в строгой очередности, невзирая на обстоятельства. Даже если при этом будут потери, я просто обязан завершить всю схему, вот в чем ключ к успеху операции. Мало найти просто уязвимую точку, нужно еще умело ее поразить.

Люди смотрят на меня как на спасителя. Им известно, что сталось с Рязанью, Онузом и другими городами и селениями. Везде, где бы ни появились захватчики, оставались горы трупов, разоренные поселения, тысячи пленных, которых они уводили в свои земли рабами.

Я смогу снести позор поражения, но никогда не смогу спокойно жить, зная, что повел за собой людей, противопоставил их чудовищной силе и бросил на произвол судьбы, на милость завоевателя. Не так меня воспитывали, не этому учили! Победа – вот цель, за которую можно отдать любую цену. Лишь бы не продешевить и не остаться в дураках.

Рельеф местности, можно было очень удачно использовать в свою пользу. Множество оврагов и перелесков, коими изобилует противоположный берег, сейчас станут моими союзниками. Ордынцы заняли большое поле, почти со всех сторон окруженное лесом и ограниченное рекой с одной стороны. Там стоят дозоры и разведчики шныряют по окрестным лесам, но чего они стоят, если не смогут донести информацию до самого стана? Перехваченные и безжалостно истребленные лесной братвой Скосыря, они покоятся в глухой чаще. Неспроста ордынская армия держится кучно. Лишенная достоверной информации, она затаилась в ожидании подкреплений в некоем подобии крепости. Окружив свой лагерь повозками и частыми караулами наподобие блокпостов. Подкрепление от северного крыла запаздывает из-за фланговых атак неутомимого степного отряда Шабая. Агентура Еремея с трудом добыла буквально крупицы информации об этом отряде. Тысячи три сабель, железная дисциплина, жесткое единоначалие Шабая. Невероятная мобильность. Внезапно нападает и так же внезапно исчезает, чтоб тут же напасть совершенно в другом месте.

Потери отряда неизвестны, но урон ордынцам наносит ощутимый. Появился отряд из далеких азиатских степей, вошел в соприкосновение с южной ордой и, словно злобный пес, преследует ее и больно треплет, забегая с разных сторон. Благодаря его наскокам не клеятся дела у наших противников.

Ограничившие себя в маневре чуть ли не со всех сторон, они и представить себе не могут, что я выйду из-под прикрытия осажденных стен в открытое поле. Да, их «крепость» намного больше, в ней легко пробить брешь и безопасно уйти, но нет того простора, той свободы перемещения, к которой они привыкли.

Их окружают непроходимые лесные чащи с таящимися смертельными опасностями.

Мастера в кузнечных мастерских были ошарашены моими новыми поручениями. Я налетел с неизменной своей свитой в большую кузню в тот самый момент, когда кузнецы уже приступали к работе. Много стрелкового оружия требовало ремонта и наладки, но я приказал бросить все и идти на разгрузку ракетного склада.

– Как же так батюшка, – удивился Микула Крещатый, теребя в руках войлочную шапку. – Большой ракетный арсенал и все под молот?

– И без вопросов, Микула. Порох держать в сухости, и смотрите мне осторожней. Соберите в три большие бочки. Плотники да бондари уже с ночи их склепали, теперь черед за вами. Помнишь, Микула, как булгарскому купцу делали на заказ бронзовые замки с ключами?

– То наше давнее ремесло, батюшка, тонкой работы был замок, знатный.

– Лейте, куйте, но чтоб за три дня сделали мне замок, бронзы и железа не жалейте, чтоб килограммов пять был весом, не меньше, да постарайся сделать так, чтоб накладок на нем резных да узорных поместилось множество. Петли да уключины я сам сделаю и склепаю тоже сам.

А как плотники принесут тебе большой сундук, ты меня зови, решать станем, как поступить.

– Неужто сызнова ворожить станешь, злых духов зазывать?! – спросил Микула, отводя взгляд.

– Ворожить! Да кабы ворожить, то наворожил бы себе пулеметы да гаубицы! А тут исхитряюсь, как могу… – рассеянно буркнул я. Мартын, прихлопнув мимоходом отвисшую челюсть кузнеца, сунул ему под нос здоровенный кулак.

Больше праздных вопросов мастера не задавали, только если по делу, что касается новой работы. Давно уставшие от безделья, они с таким рвением взялись за заказ, что уже к ночи следующего дня выполнили почти все, что я от них требовал. Работа шла тяжело, нервно – время поджимало, но мы успели приготовить все, что требовалось. Во мне даже азарт появился и некоторое волнение, действительно, как у фокусника, который собрался представить на суд зрителей новый, доселе невиданный номер.

– Не ходи сам к врагу! А как сгинешь, кто встанет за дом наш? – чуть ли не взмолилась Ярославна, узнав, что я лично собираюсь отправиться во вражеский стан.

– Некому больше довериться, родная, – успокаивал я. – Тут каждое слово, каждое действие будет на вес золота.

– Да неужто сотники твои, Мартын да Наум, не смогут послов в крепость заманить?

– У братьев кулаки чешутся, а мертвые послы мне ни к чему! Сейчас не сила нужна, а хитрость. Был бы дед Еремей не так плох, ему бы доверил, а так сам пойду. Ты не переживай, сиротами вас не оставлю. Я сам еще пожить хочу. Только вкусил все прелести. Вот, я стрелка Авдея доспех взял, рубаху простую, шишак с маской, так что во мне Коваря и не признают. Тут дел-то всего: погарцевать перед тысячником, чтобы передал: дескать, колдун к себе послов зазывает.

– Ох, накличешь лиха, батюшка! А как не захотят, стрелой из седла выбьют…

– Ну, будет! Мое правило простое! Хочешь, чтобы все было сделано, как надо, – делай сам!

И прекрати мне сердце рвать рыданиями! Со мной еще Олай с разведчиками пойдет, так что сбежим, случись что. – Чмокнув женушку еще разочек в соленую от слез щечку, я шутливо притиснул ее к себе и, получив тумака в лоб, помчался по делам.

Ремесленный люд в крепости разодели в доспехи да кольчуги, чтобы создать видимую численность, взамен ушедших в засаду регулярных боевых частей. По тайным тоннелям, с болот, были доставлены оборотень с полусотней волков. К волкам за столько лет люди успели привыкнуть, четко научились различать, которые с болот, тренированные да прирученные, а которые дикие. Для послов вид бодрой и бравой армии, готовой биться хоть до второго пришествия, будет не лишним. Трактирщики готовят пир, дорогие блюда, угощение на золотых и серебряных подносах, чтобы знали послы, что припасов у нас на годы вперед и вся их осада не больше, чем просто трата времени. Я расставлял декорации, готовил ассистентов. Премьера такого сложного спектакля с многоходовым действием должна пройти без огрехов.

Ярославна, сдерживая слезы и недовольство, все же помогала мне одеться в тяжелые, чуть тесные доспехи. В отличие от моих, они были куда более тяжелые. Все, вплоть до сапог, пришлось сменить. Замотать лицо платком и скрыть под маской забрало.

Во главу переговорщиков я поставил молодого князя Александра, но не в сопровождении его киевских ратников, а со своими, куда как более проворными и надежными разведчиками.

Ближе к двум часам дня открылись ворота и наш небольшой отряд из двенадцати всадников выдвинулся по раскисшей дороге в сторону лагеря неприятеля. Могло произойти все, что угодно. Стремительная атака, коварный выстрел из укрытия, открытое нападение с явным превосходством в численности, но мы должны были идти на этот риск. Правду сказать, Александра я взял с собой не случайно. Были и другие кандидаты на эту почетную должность, но молодой князь в данной ситуации выступает не просто как боевой товарищ, а скорей как сторонний наблюдатель, отправленный своим отцом Ярославом как доверенное лицо. Случись промашка, и нам не удастся выйти из передряги живыми – у Ярослава будет повод мстить или хотя бы требовать более выгодных условий, когда ордынцы подойдут к стенам его города. Не то чтобы князь был моей страховкой, но за все то время, пока он околачивался в стенах моей крепости, рьяному мальчишке так и не удалось себя проявить, вот я и предоставил ему шанс. Тем более что из нас всех, лапотников, он единственный обладал харизмой, присущей отпрыску княжеского рода, которую мгновенно учуют опытные ордынцы.

Мы молча выехали из ворот и неспешно отправились к переправе, внимательно оглядываясь по сторонам. Олай и его люди не раз и не два заметили разведчиков, которые особо и не скрывались, но и не лезли на рожон, предпочитая следовать параллельным курсом по перелескам и оврагам. Под пристальным наблюдением десятков соглядатаев мы добрались до реки и стали ладить переправу. Даже с нашего берега было отлично слышно, как в лагере началась суета и беготня. Это были не боевые кличи и не срочные сборы, но к возможным неожиданностям ордынцы явно готовились, невзирая на малую численность нашего отряда.

– Рассылают большие дозоры окрест, чтоб не угодить в ловушку, – заметил один из разведчиков Олая, разглядывая местность через оптику подзорной трубы.

– Всякий мыслит, как поступил бы сам, – ответил я тихо, ни кому конкретно не обращаясь. – Вот они и засуетились, ждут подвоха.

По мере того как мы приближались к шатровому городку ордынцев, я восхищенно наблюдал, как менялся в лице молодой князь. Надменно вздернув головой, Александр чуть вытянулся, откинулся в седле, выпятил подбородок и грудь, на глазах превращаясь из любопытного и пронырливого мальчишки в избалованного и чванливого княжеского отпрыска, который сызмальства привык, что ему подставляют спину в тот момент, когда он только вынимает ступню из стремени. Надеюсь, что такой гонор и манеры смогут сыграть важную роль в коротких переговорах.

– Поднимемся на гряду и станем ждать, покуда кто-то из сотников к нам не пожалует. Дальше гряды ни шагу. – Чуть ли не в голос скомандовал я, видя, что весь отряд припустил, едва переправившись. Излишняя суета нам ни к чему.

Обсуждать этот приказ никто не вздумал. Все сделали четко и без самодеятельности. Просто поднялись на невысокую насыпь у пологого берега и встали, ожидая, когда к нам проявят интерес и приблизятся.

Больше полусотни человек верхом на резвых лошадях мчались к нам с таким напором, что, казалось, еще мгновение – и они вынут сабли из ножен и бросятся в бой. Я был почти уверен, что этого не произойдет, но все же непроизвольно поправил меч и подвел своего коня чуть ближе к князю. Александр невозмутимо сидел, как влитой, в седле, лицо его было неподвижно, взгляд суров и надменен.

Оружие налетевшие всадники все же вынули, но в атаку не кинулись. Разделившись надвое, они обогнули нас, обдав резкими запахами немытых тел, сальных одежд и конского пота, отрезав нехитрым маневром пути отступления к реке. Подоспела еще одна немытая банда, более многочисленная и пестрая. Выскочивший вперед всадник ссадил из-за спины некое безликое существо, кутавшееся в теплый халат и оказавшееся толмачом.

Александр, глядя поверх голов всадников, неспешно ронял слова:

– Имею честь передать вашим полководцам и достойным князьям, что мой повелитель Коварь готов принять в своей крепости послов ваших, числом вам угодным. Послам вашим, коль будут они присланы, обещана защита и безопасность до того времени, пока те не пожелают воротиться.

Толмач, выслушав пышную тираду князя, с поклоном удалился и, вцепившись в стремя одного из всадников, гарцующих перед нами, пересказал слова князя. Всадник, немолодой и грузный, отличавшийся от остальных более чистой и богатой одеждой, цепким, немигающим взглядом, долго разглядывал нашу делегацию. Затем, пренебрежительно оттолкнув переводчика ногой, направил своего коня прямо к князю.

В рядах окруживших нас воинов послышались встревоженные голоса, некоторое раздражение, но никто не посмел вмешаться. Видимо, статус этого человека был достаточно высок, так как стоило ему повести только бровью, все мгновенно убрали оружие в ножны и подались в стороны, раздвигая тесный круг обступивших нас всадников. Пока он, вперившись тяжелым взглядом в глаза Александра, играл с ним в гляделки, я сделал знак Олаю. И тот повторил приглашение для послов уже на булгарском. Важный человек наконец отвел взгляд от князя и выслушал черемиса. На его непроницаемом круглом лице не дрогнул ни один мускул, он только кивнул, как следом остальные одобрительно закачали головами и, видя наше намерение вернуться обратно к речной переправе, тут же расступились. Похоже, к послам ордынцы относились весьма уважительно.

Первая часть переговоров прошла на удивление гладко. Представитель орды, который нас встретил с отрядом, по всему видать, не имел полномочий принимать ответственные решения и, очевидно, передаст все сказанное по иерархической лестнице вышестоящему командованию.

В крепость возвращались чуть ли ни галопом. Действительно следовало поторопиться, пока в голову ордынским воеводам не закралась какая-нибудь чумная мыслишка. Да и приготовиться к встрече послов следовало незамедлительно.

Короткая поездка к вражеским укреплениям стала волнующей и полезной. Мы успели сосчитать количество юрт и шатров, прикинули основную схему размещения войск в лагере, выделили месторасположение военной верхушки. Разумеется, более богато отделанные и хорошо охраняемые юрты выделялись на общем фоне военного лагеря, но нам было важно увидеть общую картину.

– Мы дали им слишком много свободы, позволили самим решать, когда приходить и в каком составе. Само собой, если они припрутся огромной толпой, в город мы впустим лишь малую часть. Сами полководцы на переговоры не пойдут. Пошлют младших: сыновей, доверенных родственников или уже пожилых, умудренных опытом старцев. Кто бы ни прибыл, мы должны показать, что веселы и бодры, что у нас нет никаких проблем, хотя на самом деле это уже не так. Я встречу послов, проведу переговоры и договорюсь о способах выполнения выдвинутых условий.

– А пойдут ли они на твои условия? – сомневался Александр, снимая оружие и часть доспехов; как бы продолжая вопросом мою мысль.

– Им нужна добыча, друг мой. Ничто больше их не интересует. Что им наша земля, плодородная да богатая? Не сами же они станут сеять хлеб да пасти стада. На завоеванной территории эту работу должен выполнять покоренный народ: ломать спину от зари до зари, готовя дань чужому дяде. Мало того, кормить целую шайку наместников с охраной, которую посадят ему на шею. Ладно еще, если из своих, русских князей, на которых народ и так привык горбатиться, а то и вовсе из чужих, что без колебаний убьют за малейшую провинность.

– Так устроен мир. Всегда так было. Смерд пашет землю, дворовый домашние дела ладит…

– А в чем смысл существования такого мира? А, князь? Один рождается, чтобы быть рабом, другой – для того, чтобы править рабами?

– Миром правит мудрость и воля! Крепкий княжий престол, способный защитить свою челядь!

– Убого звучит, да и, извини, Александр, ни черта не работает! Где рязанские князья, где муромские защитники и куда делись все остальные? Где их мудрость, их сила и воля? Канули, сгинули в страстях да обидах. Рабу все едино. Кто бы ни был хозяином, лишь бы бил поменьше да не драл три шкуры.

– Ты ведь тоже как князь, Коварь! И землю взять хочешь, и торговые дела строишь. И армия у тебя.

– Но я не рабовладелец! Все, кто пришел в эту крепость, стали свободными. Я никого не заставляю работать, я никого не держу в цепях, кроме отпетых негодяев и преступников. Каждый человек, каждый ремесленник и мастер трудится во благо своей семьи. Что бы он ни делал, тачал ли сапоги, тесал ли бревно, ковал железо, он получает доход, плату. Он строит общий дом, построив свой собственный, и ему есть что терять. Его дети в сытости да в уходе, под присмотром учителей, подрастая, перенимают мастерство предков. Кто ратное, кто рукодельное, и с них не берут десятину.

Да, это моя крепость! Я задумал ее построить. И люди пришли под защиту этих стен. Я дал им технологии и умения, научил с большей выгодой использовать то, что им принадлежит по праву. И вот за это они встали под щиты! За этот образ жизни, который я им предложил, они готовы драться с оружием в руках. А рабы за своего господина не дерутся. Вот поэтому все прочие города падут. Все прочие крепости откроют ворота.

– Но тебе одному не устоять против великой степи!

– Да ты прав, мне одному не устоять, если я буду продолжать биться только силой оружия. Сейчас, пригласив послов ордынских, я намерен отстоять всего лишь свой образ жизни. Свою маленькую коммуну и крепость в окружении вражеских войск. И коль скоро мне это удастся, я стану словно зачаток неизлечимой чумы! Я стану свирепой болезнью, которая с неимоверной скоростью расползется по всем землям, и настанет время, когда с ней уже невозможно будет спорить и бороться! Все, даже ордынские ханы, захотят получить такой успех, захотят быть лидерами свободных людей, а не рабов.

Я говорил все это молодому и любознательному княжескому отпрыску, а сам не верил во все, что только что сказал. Не будет этой утопии, не будет этого рая на земле. Всегда найдется хозяин и раб, всегда будет человек зависимый и угнетенный. Не здесь, так в других землях. Да и здесь, коль меня не станет, пропадет и все то, что я принес из другого мира. Ведь и в моем времени нет этой свободы. Рабство просто изменило форму, сменило маску, но все равно осталось рабством. Под лозунгом демократии, социализма, коммунизма, диктатуры мы все равно остаемся лишь винтиками в большом механизме государственной машины. Я обманываю сам себя. Говорю о розовой мечте, которой, по всему видно, никогда не суждено будет сбыться. Но пусть зернышки этой мечты засядут в благодатной почве возбужденного юношеского сознания, будут как зыбкая основа его собственных будущих мыслей о судьбе государства, каким бы оно ни было, после всего, что сейчас с нами происходит.

А мне, признаться, приятно быть в роли злобного искусителя, который, имея на руках золото и серебро, манипулирует жадными и дикими ордынцами. Как бы я ни старался, в конечном счете любой, кто отличен от нас по образу жизни, кто привык к собственному укладу – в наших умах предстает неким дикарем. Вот не моется этот вшивый кочевник, смердит так, что мухи от него шарахаются, спит под лошадью в войлочных кошмах да просаленной кожаной одежде. Кто он еще, кроме как не дикарь? Вооруженные до зубов, жадные, примитивные в большинстве своем, они жаждут лишь добычи, и все прочие нормы поведения им претят.

Логика безмозглой саранчи, пожирающей все на своем пути. Без добычи они слабеют, чахнут, превращаются в голодранцев, что с их кочевой жизнью совершенно естественно. Орда, пришедшая войной в наши земли, принесла не только голод и разорение, горе и смуту, с ними, как спутники, прибыли еще и болезни, выкашивающие целые народы. Их языческие обычаи наслаиваются на верования находящихся в разорении и угнетении, так еще и не принявших христианство селян из многих родов и племен. Да, жившие на этой земле мурома и мещера, мордва и черемисы никогда не любили селиться большими городами. Им чужд такой способ сосуществования. Родовая община – вот предел сгущенности народа, который для них был максимально приемлем. Все рано или поздно меняется, все стремится к объединению. А как же иначе? В замкнутом обществе нет стимула для роста. Нет естественной конкуренции внутри вида. Пришедшие с востока завоеватели весьма наглядно продемонстрировали нам на собственном примере, что собранные в единый кулак многие народы, хоть и подневольные, но движимые единственной жаждой наживы, способны завоевать не только отдельные княжества, но и добрую часть всего континента, хоть большинство из них и не представляют себе, что это такое.