Текст книги "Тайный искуситель"

Он взял писчее перо и чистый лист пергамента, открыл чернильницу и погрузил в нее заточенный кончик пера. Он начал письмо с поздравлений Изабель, родившей ему нового племянника, и шуток о том, что Гриффин чересчур фанатично взялся за выполнение своего долга по продолжению рода. Он спросил о здоровье своей престарелой матери, леди Джоанны, после чего стал описывать свои последние дни в Ашкелоне: удивительные места, в которых он побывал, и что видел, например, песчаную бурю, которая несколько недель назад пришла из пустыни, окрасив небо в кроваво-красный цвет.

Он писал об обычных вещах, избегая упоминаний об ассасинах и многих других опасностях, которые таила в себе эта странная, чужеродная земля. Он размышлял над листком, позволив мыслям свободно парить, и внезапно застыл и уставился в полном ошеломлении. Он смотрел туда, где осталось перо, кончик которого упирался в конец фразы, которую он никак не собирался писать:

Я встретил самую поразительную женщину…

Он долго не мог отвести взгляд от этих смущающих слов, после чего выругался и разорвал письмо пополам.

Глава десятая

Себастьян провел бессонную ночь на кровати своих покоев, и его разум был слишком взбаламучен, чтобы позволить ему провести в покое больше часа за раз. Редкие моменты драгоценного сна без сновидений то и дело прерывались образом тонкой и острой стали, острием кинжала, пронзающего призрачный мрак сна, как молния пронзает безлунное ночное небо, выпуская на волю реку крови, которая заливала его самого и все вокруг. Ему снилась смерть – не его смерть, о чем с уверенностью говорили чувства, – но, распахнув глаза, он понял, что разметался на перине и все его тело покрыто холодным потом.

В Ашкелоне почти рассвело. Вскоре муэдзин взберется на минарет городской мечети, и его переливчатый заунывный голос призовет верующих на утреннюю молитву, возвещая об утре, как петухи возвещали рассвет у него дома, в Англии. Настала пятница, мусульманский Шаббат, святой день, в который город заполонят люди, пришедшие на молитву – полуденную джуму. Ворота поддадутся от напора пришлых селян, улицы и публичные купальни будут забиты людьми до предела.

Себастьян никогда не придавал особого значения еженедельному наплыву людей, но теперь, когда в его голове пульсировало плохое предчувствие, он познал весь ужас этого дня, когда смерть могла последовать за любым из верующих. В качестве меры предосторожности он решил поставить дополнительную охрану у ворот, хоть и знал, что не стоит рассчитывать на то, что солдаты обыщут каждый угол на пути к мечети. Возможно, сегодня ему самому придется выйти на пост.

Решившись на это, он сбросил спутанные простыни, которые обвились вокруг его ног, и опустил ступни на пол. Его брэ[2]2
  Брэ (фр. braies) – деталь мужского костюма, разновидность кальсон в Средние века.


[Закрыть] свисали с дивана у кровати. Он натянул их, завязал на бедрах и решил, что свободной ткани кальсон вполне хватит на то, чтобы прикрыть его наготу на коротком пути до дворцовой купальни.

Сарацины и их культура были во многом достойны восхищения, но Себастьян знал, что больше всего после отъезда из Палестины ему будет не хватать утреннего ритуала омовения. Совершенно не похожего на редкие случайные прыжки в ледяную реку и тесную бочку едва теплой воды, что считалось ванной в промозглых замках Англии. Здесь купание было почти что формой искусства, и к нему относились почти так же благоговейно, как и к пяти ежедневным молитвам мусульман. Здесь купание должно было приносить наслаждение, купались здесь в больших комнатах, выложенных плиткой, под сводчатыми потолками, в изысканных бассейнах с фонтанами чистой воды и бурлящими источниками.

Этим утром в купальнях дворца Ашкелона не было никого, кроме Себастьяна, лишь немногие рыцари Христа позволяли себе насладиться купанием, которое церковь клеймила как гедонизм и неодобрительно косилась на его приверженцев. Господь свидетель, большинству аскетов не помешало бы хорошенько помыться, но сегодня Себастьян радовался, что купальни принадлежат ему одному.

Он снял полотенце из шкафчика у входа и взял его с собой к бассейну для омовений. Раздевшись и оставив полотенце и брэ на скамье, которая элегантно огибала край бассейна, Себастьян спустился в теплую ароматную воду и погрузился в нее с головой. Затем намылил голову и тело бруском сандалового мыла и нырнул, чтобы ополоснуться.

Бассейн был слишком мал для плавания, но в нем можно было вытянуть руки и ноги и насладиться теплой водой, расслаблявшей уставшие мышцы и приятно касавшейся заживающей раны на боку. Он вынырнул на поверхность и с легким сожалением заставил себя выйти из воды. Освеженный, мокрый, Себастьян выпрямился и потянулся за полотенцем.

И в этот момент ощутил легкое движение воздуха за спиной.

Обернув бедра полотенцем, он оглянулся, ожидая увидеть Абдула или тех двоих, что иногда разделяли с ним утренний ритуал омовения, сидя в густом пару от источника и обмениваясь историями о доме и семьях с легкостью и дружелюбием, которые редко встречались среди враждующих народов. Но в арке крытого алькова, отделявшего купальню от коридора, стоял не Абдул.

Там была Захира.

Она была одета в простую утреннюю одежду и вуаль, в руках ее было свернутое белое полотенце и маленькое ведерко с банными принадлежностями. Себастьян встретил ее изумленный до онемения взгляд и не стал отводить глаза. Он стоял неподвижно, как гранит, и ощущал каждую каплю воды, стекавшую по его обнаженным рукам, ногам и торсу на плиточный пол купальни. Каждый мускул был напряжен от внимания и внезапного всепоглощающего голода. Он не позволял себе двигаться, опасаясь желания пересечь комнату и оказаться рядом с ней – он знал, что поддастся импульсу, стоит лишь сделать первый шаг.

– П-простите, – пролепетала она, запоздало отводя взгляд. – Я не знала, что купальня занята.

– Стоило спросить, – ответил он, и голос выдал то же напряжение, которое сковало его тело. Себастьян наблюдал, как румянец поднимается над краем ее вуали.

– Приношу свои извинения за то, что помешала, милорд. Прошу вас простить меня.

Она развернулась, чтобы уйти. Он должен был отпустить ее.

Но вместо этого он сказал:

– Вы рано поднялись, Захира. Едва рассвело. Разве ночное одиночество не принесло вам мира?

Она остановилась и повернулась к нему лицом. Легкие тени под ее немигающими чудесными глазами говорили о том, что ее ночной сон был не лучше, чем у него. Но несмотря на это, она склонила голову, кивая ему в ответ.

– Принесло, милорд. Я встала рано, поскольку сегодня Шаббат. И мне нужно многое успеть до сегодняшней дневной джумы.

Ее упоминание о сегодняшней молитве в мечети заставило Себастьяна вскинуть брови. Ночной кошмар все еще не поблек в его сознании, и ему не хотелось беспокоиться о Захире, когда придется заниматься воротами города. Он покачал головой, обозначив отказ.

– Джуме придется подождать следующего раза, миледи.

– Что значит «придется подождать»?

Он не мог понять, злится она или испугана. Возможно, и то, и другое.

– Сегодня я буду занят в городе с моими людьми, – объяснил он. – У меня не будет времени отвести вас в мечеть.

– Но, милорд! – Она шагнула к нему, нахмурившись. – Я не просила вас об эскорте… И мне он не нужен.

Его тяжелый взгляд не дрогнул.

– Таково мое требование, Захира.

– Христиан не допускают в мусульманскую святыню, – сообщила она ему, и выверенный смиренный тон ее голоса скользнул на грань вызова. Ее полотенце и ведерко стояли забытые на ближайшем возвышении, а сама она шагала к нему, как разъяренная тигрица, совершенно ясно давая понять, что не позволит загнать себя в угол.

– Даже если вы решите явиться, милорд, вам запретят входить в саму мечеть. Я уверена, вы не хотите запрещать мне соблюдение ритуалов моей веры.

– Вас поручили мне, и вы под моей защитой. Так что, пока вы здесь, будете делать, что я скажу. Таков наш уговор.

Она резко выдохнула, сверкнув глазами, сияющими от злости.

– Ни у одного франка нет права командовать мной.

– У меня есть, – ответил он. – И я прошу вас помнить об этом, если не желаете, конечно, найти другое убежище. Вы можете соблюдать Шаббат любым удобным вам способом, миледи. Но лишь в границах этого дворца.

Она фыркнула.

– Вы говорили, что здесь я не буду пленницей. И что не будете ничего от меня требовать.

– Я и не требую, – спокойно ответил он, что было непросто, когда она стояла на расстоянии вытянутой руки, ее глаза сияли от злости, а упругие груди натягивали ткань туники при каждом ее раздраженном вдохе.

– Вы, франки, – обвиняющим тоном сказала она, – вы признаете лишь собственные желания. И каждое ваше слово – ложь.

Этим она наконец исчерпала его терпение. Теперь он двинулся к ней, преодолел последние отделявшие их дюймы. Нависая над ней, он накрыл ее своей тенью.

– Не будь я человеком слова, как думаешь, позволил бы я тебе выгнать меня из твоей комнаты вчера ночью?

Она едва слышно ахнула и застыла совершенно неподвижно. Он видел, что теперь она в нем не уверена, не знает, чего от него ждать, и наверняка ошарашена тем, что оказалась почти прижата к его обнаженному телу. Он видел ее смятение, внезапное осознание их положения и склонился к ней, придвигаясь еще ближе, так, чтобы разглядеть быстрый пульс на ее шее над воротником туники. Ему хотелось прикоснуться к ней. Помилуй Господи, ему хотелось куда большего, чем просто прикосновение.

– Как думаете, миледи, ушел бы я вчера, больше всего на свете желая заполучить вас в свою постель, сходя с ума от мысли о вас с первого мига первой нашей встречи?

Она смотрела на него, пораженная, ошеломленная, не способная говорить. Ее прозрачная вуаль затрепетала от легкого неслышного выдоха.

– Будь я неразумным грубияном, которым ты, судя по всему, меня считаешь, стояла бы ты здесь, называя меня лжецом и чудовищем, в то время как мне потребуется всего секунда, чтобы тебя схватить? – И он подтвердил свои слова, поймав ее за запястье и подтянув ее к себе. Захира вскрикнула, напряглась в его руках, но не пыталась отстраниться. – Скажи, Захира. Будь я таким, как ты меня посчитала, могла бы ты ожидать безопасности от лоскута шелка, реши я попробовать на вкус твои прелестные губы, которые всегда готовы меня оскорбить?

Он отпустил бы ее, сделай она хоть малейшую попытку освободиться. Если бы она хотя бы вздрогнула, когда он опустил свободную руку между ними, он заставил бы себя отстраниться. Но она лишь слегка задрожала, когда он проник рукой под ее вуаль и позволил кончикам пальцев погладить нежную кожу ее щеки. Он подхватил ее под подбородок, провел рукой по ее шее, к затылку и привлек девушку к себе.

Она была мягче, намного мягче скрывавшего ее шелка. Он наслаждался ощущением ее рядом, теплом ее тела, ароматом ее кожи. Такая женственная, такая красивая. Он хотел увидеть ее без покровов.

Высоко у ее скулы было место, где вуаль пристегивалась к шелковой куфии, закрывавшей голову. Он нашел петельку, державшую вуаль на месте, и осторожно снял ее с крючка. Шелк заструился по ее лицу и стек к другому плечу. Себастьян легким, хотя и нетерпеливым, движением руки снял ее головной убор, открывая ее темные волосы.

Они были блестящими и пышными и свободной копной рассыпались по ее спине. Он позволил себе поразмышлять о том, какой же длины они окажутся и каким будет ощущение от этих волос, скользящих по его коже, когда Захира окажется обнаженной в его объятиях. О том, как они будут выглядеть, рассыпавшись по ее плечам, когда она начнет содрогаться от спазмов блаженства, которое он ей доставит. Его достоинство напряглось от одних мыслей об этом.

– Словно рай, – прошептал он, собирая в горсть ее вороные пряди, перебрасывая их ей за плечо и прикасаясь затем к ее щеке.

Ее глаза с пушистыми ресницами потемнели от ртутного серебра до темной стали. Румянец, невинный и чистый, покрыл ее щеки.

– Пожалуйста, – прошептала она, касаясь губами подушечки его пальца.

Она качала головой, слишком слабо, чтобы это можно было счесть сопротивлением, но он не думал, что сможет остановиться, даже если бы это было правдой. Он приподнял ее подбородок, склонился и накрыл ее губы своими.

И в миг соприкосновения она напряглась, стала неподатливой, как копье. А затем медленно, в искренней неумелой попытке, как олененок, делающий первые шаги, она открылась ему. Рука, которую он удерживал за запястье, выскользнула на свободу и нашла его голое плечо. Ее прикосновение было легким, неуверенным, как и ее поцелуй. Она чуть слышно всхлипнула, когда он привлек ее ближе, поймал ее пухлую нижнюю губу и нежно ее засосал, поддразнивая языком.

Он был совершенно неопытен с чистыми девушками, но сразу понял, что она девственна, и наверняка этот поцелуй стал для нее первым. Мысль об этом должна была его отрезвить. Но вместо этого обожгла. Смилуйся Боже, ему захотелось овладеть ею.

Здесь.

Сейчас.

Он обвил рукой ее спину, прижимая к себе ее тело по всей длине, пытаясь показать ей, что она с ним делает, желая, чтобы она это поняла. Его достоинство напряглось и пульсировало под полотенцем, сводя его с ума, когда он плотно, твердо прижался к ее телу. Он застонал от мягкости ее живота, подхватил ее под ягодицы и сильнее прижал к себе. Он ласкал языком ее рот, раздвигал ее губы, проникал между зубов, и больше всего ему хотелось отбросить защитные барьеры одежды и приличий.

И он говорил, что ничего не потребует от нее?

Сейчас он как никогда понимал, что его благородные заявления были огромной издевкой. Никогда еще он не был настолько требователен. Его поцелуй сам был требованием, жестким там, где он хотел бы быть нежным, настойчивым там, где он бы хотел быть терпеливым. Требовательность свела с ума его прикосновения: его руки искали, сжимали, овладевали. Его тело могло лишь требовать, все чувства яростно желали получить свое, и ему все еще было мало.

Он оставил ее губы, чтобы насладиться мягкостью ее ушка. Дыхание Захиры прервалось на выдохе, когда он сжал зубами нежную плоть. Ее тело выгнулось, сопротивляясь, но ее пальцы продолжали сжимать его плечи, притягивая к себе. Она застонала, слабо протестуя, когда он припал жадными поцелуями к шелковистой коже ее шеи, и вскрикнула от удовольствия, когда его язык коснулся нежной ложбинки ее плеча.

Он опустил руку между ними, обхватил одну чудесную грудь, сжал ее сквозь ткань туники, пальцами лаская сосок. Захира задергалась, поймала его за запястье, словно желая оттолкнуть, и вдруг поняла, что у нее нет на это сил. Он нащупал шнурки, удерживавшие ее льняную рубашку, и начал развязывать их внезапно непослушными пальцами.

– Позволь мне увидеть тебя, – прошептал он в теплую кожу ее плеча, запуская руку под ткань и стягивая рубашку с ее плеч. – Позволь мне увидеть тебя всю, Захира.

И внезапно, словно очнувшись от сонного транса, она распахнула полные паники глаза.

– Нет! – вскрикнула она.

Схватилась за края развязанной туники и вывернулась из его рук, пытаясь прикрыться и сжимая ткань побелевшими пальцами. Качая головой, она осторожно попятилась от него. Она была влажной от его объятий, туника пропиталась водой там, где их тела прижимались друг к другу всего мгновение назад.

– Нет, – повторила она. – Нет. Ты не можешь… не можешь…

Он выругался.

– Захира, я не причиню тебе вреда.

Слова должны были ее успокоить, но хриплый рычащий голос ничуть не помог стереть опасливое выражение с ее лица. Он слишком спешил, он слишком грубо начал с неопытной женщиной, еще не знавшей страсти. Он был неопытен с девственницами и не умел мягко склонять женщин к тому, чего жаждет его тело. Для него не существовало другого способа – от первого неуклюжего опыта в пятнадцать лет и до всепоглощающего удовольствия, которому он поддался сейчас. Он не умел ходить вокруг да около желания, ведь никогда раньше от него это не требовалось.

Но он был человеком чести, и рядом с Захирой это становилось постоянным испытанием на прочность. Рано или поздно, если он не сможет изгнать ее из своих мыслей, он просто сойдет с ума – в этом Себастьян не сомневался.

– Захира, – сказал он, но она уже пятилась, глядя на него, как на какое-то чудовище.

Как будто он только что доказал, что он именно такой варвар-франк, которым она считала его.

Возможно, она знала его лучше, чем он знал сам себя. Он не находил оправдания тому, что едва не сделал – и сделал бы, не оттолкни она его. Никакие слова не могли извинить его поведения, особенно когда он стоял, все еще возбужденный, все еще жаждущий овладеть ею, и доказательство его похоти, тяжело пульсируя между ног, свело бы все извинения к полному фарсу.

Он даже не попытался ее остановить, когда она обернулась и побежала, в спешке задев скамью, на которой забыла свое ведерко с купальными принадлежностями. Деревянное ведерко покачнулось, упало на пол, разбрасывая свое содержимое, а торопливые шаги Захиры стихли в конце коридора.

– Господи Боже, – пробормотал Себастьян, опускаясь на скамью у бассейна и обхватывая руками голову. – Во что я себя втянул?

– Я бы сказал – в проблемы, – ответил ему голос с густым шотландским акцентом. – И немалые, судя по лицу красотки, которая только что промчалась мимо меня в коридоре. Да и ты неважно выглядишь, друг мой.

Себастьян хмыкнул и покосился через плечо на Логана, входящего в купальню.

Шпоры рыцаря звенели по мокрым плиткам при каждом широком шаге, в уголках рта скрывалась искренняя улыбка. Он заметил перевернутое ведерко на полу и остановился, чтобы подобрать разбитый брусок мыла. Не спеша поднес его к носу, втянул пару раз его аромат и положил на скамью.

– Знаешь, англичанин, даже самым неотесанным горцам по плечу проявить немного манер, когда дело касается соблазнения девушки. И тебе не помешало бы попробовать, если не хочешь, чтобы твоя милая невеста сбегала в ужасе всякий раз, как тебя увидит.

– Она мне не невеста, – зарычал Себастьян, совершенно не желая напоминаний о ситуации, которая немало веселила счастливо женатого шотландца в эти минувшие дни. – И я не пытался ее соблазнить. – Он взъерошил пальцами влажные волосы и шумно вздохнул. – Я не осознаю, что делаю, когда она рядом.

К счастью, Логан не стал уточнять, что именно он делал.

– Я собирался во двор, на утреннюю тренировку, и думаю, ты не против присоединиться. В интересах нашей дружбы я могу даже поддаться тебе пару раз.

Все еще пребывая в своих мыслях, Себастьян покачал головой.

– Я буду на страже у ворот: толпы, идущие на Шаббат, уже не раз доставляли проблемы стоящим на посту. К слову, пошли туда пятерых своих, когда закончишь тренировку. И, Логан, – добавил он, когда шотландец развернулся к выходу. – Пришли ко мне Абдула, пока не ушел. У меня готово предложение мира, которое он должен доставить от моего имени.

Глава одиннадцатая

Сердце Захиры колотилось настолько сильно, что она едва могла дышать. Неизвестно, сколько времени она простояла в своей комнате, дрожа за закрытыми дверями, не понимая, какому ужасному безумию она поддалась, раз позволила себя так нагло целовать, так прикасаться к себе.

И не кому-нибудь, а франку!

Она пыталась почувствовать отвращение от самой мысли об этом. Она пыталась списать яростную скорость пульса на ужас, пыталась убедить себя, что жар, охвативший ее конечности и тело, это лишь последствия оскорбленной морали. Но благоразумного объяснения тому, как ее тело отзывалось на воспоминания о поцелуе Себастьяна, не было. Но не было и способа примириться с огненной жаждой, которая заставляла ее желать его прикосновений почти с той же силой, с которой она презирала их.

После того как он едва не раздел ее прямо там, в купальне, она все еще не могла прийти в себя. То, что он мог видеть позор, который она стремилась скрыть от всего мира, быстро привело ее в чувство. Огорченная тяжестью своей тайны, Захира стянула шнурки, которые он так ловко развязал, и завязала их тугим узлом. Никто не должен видеть ту мерзость, которую скрывает ее одежда. Тем более он.

Более того, она лучше умрет, чем позволит Себастьяну узнать того выродка, которым она была.

Это пугало Захиру больше, чем что-либо другое, – больше, чем риск быть раскрытой, как фидаи. Это вынуждало ее бродить по комнате, чувствуя, что ее загнали в ловушку и над ней нависла угроза. Она в клетке и отчаянно хочет сбежать.

Сбежать.

Да. Похоже, что это для нее лучший выход – ее единственный выход – сейчас.

Халим будет ждать ее возле мечети. Каким-то образом ей нужно выбраться из дворца и встретиться с ним, как и планировалось. Она придумает причину для своего отступления, возможно, скажет ему, что капитану она надоела и он ее выгнал, поэтому она не может вернуться во дворец. Она может сказать, что ее внедрение провалилось и они должны придумать другой план по устранению английского короля. Она скажет ему что угодно, лишь бы оказаться подальше от Себастьяна.

Если на то будет воля Аллаха, Халим поверит ей.

Теперь, взволнованная побегом, Захира надела одну из туник и шальвары, которые Себастьян подарил ей, затем достала кинжал, спрятанный под матрасом ее кровати, и закрепила его на поясе. Торопясь, она скрыла лицо вуалью и открыла дверь комнаты, чтобы выглянуть наружу. К счастью, коридор был пуст.

Она бесшумно выскользнула из комнаты и пересекла тихую главную ветвь дворцового коридора, каждый ее шаг был целенаправлен и полон стальной решимости. Никто не спрашивал, куда она направляется, пока Захира не оказалась возле охраняемых дверей дворца. Как только она приблизилась, два копья скрестились перед ней, словно ворота, которые опустились, чтобы перекрыть ей путь.

– Куда это ты направляешься? – спросил один из рыцарей на своем грубом франкском языке. Он обнажил желтые кривые зубы в улыбке, которая демонстрировала все, кроме гостеприимства. – Чертова маленькая языческая шлюха.

От Захиры не ускользнул ни вызов в его словах, ни выбор этих слов, но она скрыла презрение, бесстрастно глядя на него поверх вуали. Ее ответ, аналогично оскорбительное объяснение, тут же прозвучал на арабском, вызвав одинаковые ошеломленные взгляды у обезьян, стоявших на часах.

– Я хотела бы пройти в мечеть, молить Аллаха освободить ислам от отвратительной липкой вони от вас, франкские псы.

Рыцарь, который до этого момента не издал ни звука, внезапно поперхнулся. Лицо его грубого компаньона успело сменить три оттенка алого, пока ее атака пробивалась сквозь надменность первого рыцаря. Он выругался и угрожающе шагнул к ней, но взгляд поверх ее плеча вынудил его застыть на середине движения.

– Возникла проблема?

Глубокого голоса Себастьяна нельзя было не послушаться, и сейчас Захира и стражи вновь ощутили на себе его влияние. Они замерли, но почтительность реакций имела разные корни: Захира просто застыла на месте, не смея поднять на него взгляд после того, что произошло в купальне и что сейчас происходило у ворот дворца.

Когда ни один из солдат не нашел в себе уверенности рассказать о дерзости женщины, которая находилась под защитой их капитана, Себастьян сделал шаг вперед.

– Дайте ей пройти, – спокойно приказал он. Копья в ту же секунду взметнулись вертикально вверх.

В изумлении Захира повернулась, чтобы встретить его взгляд.

– После всего вы разрешаете мне пойти на Шаббат?

– Разве вы не этого хотите?

Он был одет, но, несмотря на его воинскую форму, Захира никак не могла избавиться от видения того, каким он был в купальне, прикрытый лишь белой полосой ткани, обернутой вокруг бедер, от вида его мощного тела и гладких черных волос, влажных после бассейна. Его образ, сотканный из резких черт и бронзы тяжелых мускулов, был выжжен в ее памяти, как клеймо. К своему стыду, она не могла избавиться ни от его образа, ни от странной дрожи в животе, когда смотрела на него в этот момент.

Зная, что если она покинет дворец, то, возможно, больше никогда его не увидит, Захира, сглотнув, кивнула.

– Да. Это то, чего я хочу.

– Очень хорошо. – Несколько секунд он смотрел на нее, после чего улыбнулся дьявольской улыбкой. – Вот видите? – сказал он, и голос его был тихим из-за стражей, но полный значения, которое понимала только она. – Не такой уж я ужасный тиран.

Захира заставила себя не поддаться теплым чувствам к нему, как ей бы хотелось, заставила показать лишь холодное безразличие.

– В таком случае, с вашего разрешения, милорд…

Она опустила взгляд и повернулась к распахнутым дверям дворца, где ее ожидала свобода. Но стоило ей сделать первый шаг наружу, как Себастьян прочистил горло.

– Вы можете пойти в мечеть, если желаете этого, но я не могу позволить вам отправиться туда одной. – Она отвела взгляд от капитана и увидела Абдула, спешащего к ней. – Абдул согласился пойти с вами вместо меня. Я вверил ему обязанность присмотреть за вами.

– Я буду защищать ее ценой моей жизни, господин, – поклялся великодушный слуга. Он поклонился капитану, после чего повернулся к Захире и удостоил ее такого же поклона. – Это большая честь для меня, сопровождать вас на джуму, госпожа.

Несмотря на то что это было в десять раз лучше, чем если бы ее сопровождал сам Себастьян, Захира боролась с волнами страха, когда покидала дворец вместе с Абдулом. Если у нее оставалась надежда сбежать сейчас, то ей нужно было найти способ потерять Абдула среди огромной толпы, идущей на Шаббат.

Абдул стал ее второй тенью на большую часть этого дня.

Захира пыталась утомить его медленной и бесцельной прогулкой по базару, останавливаясь у палатки каждого купца, словно никогда не бывала на рынке и просто не могла двигаться дальше, пока не осмотрит и не пощупает все, что выставлено на продажу. Зная, что он ни капли не заинтересован, как и она сама, Захира сказала Абдулу, что ему необязательно так медленно двигаться вместе с ней, в ответ на что он только улыбнулся и уверил, что ничуть не торопится, продолжая следовать за ней без единого зевка или любого другого признака нетерпения.

Когда они остановились понаблюдать за турком и его дрессированной обезьянкой, Захира попыталась исчезнуть в толчее собравшейся толпы. Дождавшись, когда Абдул как следует отвлечется на шумные проделки мохнатого артиста, она начала медленно пятиться из круга зевак. Но Абдула обмануть не удалось. Он оказался рядом с ней при первом же шаге к свободе.

К полудню, когда до призыва к джуме осталось не более часа, Захира отчаялась ускользнуть от него. Она не могла придумать чистого побега и не могла рисковать и идти в мечеть для встречи с Халимом, пока Абдул не отставал от нее ни на шаг. Он, кажется, решил довести ее до безумия своей решимостью выполнять приказы своего господина и присматривать за ней, думала Захира, скривившись, когда они остановились отдохнуть возле городского фонтана.

Она лениво смотрела, как перед ними прошла молодая мать, тащившая своего упирающегося ребенка, чтобы умыть ему лицо возле колодца. Абдул засмеялся над гневным криком мальчика и весело подмигнул ему. Вскоре оба, ребенок и мужчина, смеялись. Захира поймала себя на том, что тоже улыбается, помахав маленькому мальчику рукой. Когда мать закончила умывать его возле фонтана, она подхватила малыша и понесла прочь.

И в свежеотмытом личике Захира внезапно увидела решение ее собственной дилеммы.

Единственным местом, куда она могла пойти и куда Абдул не решился бы за ней последовать, была общественная женская купальня.

– Скоро придет время для джумы, – сказала она ему, придавая своему голосу обычную легкость. – Где ты будешь, Абдул, чтобы я могла встретиться с тобой после того, как вернусь из хамама?

Слуга слегка нахмурился.

– Хамама, – заметил он, пристально глядя на нее. – Мой господин поручил мне охранять вас сегодня, госпожа. Стало быть, я должен пойти с вами.

– В купальню? – Захира снисходительно рассмеялась. – Какого рода защита мне может понадобиться в бассейне, полном неодетых леди? – Она встала прежде, чем он смог придумать очередное возражение. – Со мной все будет в порядке, Абдул. Твоему франкскому лорду даже не нужно знать, что я уходила.

А к тому времени, как он узнает, она уже будет на пути в Масиаф, чтобы придумать новый план действий по уничтожению английского короля. Захира старалась не думать о вине, которую будет чувствовать Абдул за то, что подвел своего господина. Расстроит ли Себастьяна ее уход или он почувствует облегчение? Она не знала и уверила себя, что ей это безразлично.

Полная решимости поступить именно так, она положила свою ладонь поверх руки Абдула.

– Ты хороший мусульманин, Абдул. И я знаю, что ты не откажешь мне в праве на очищение перед моей пятничной молитвой.

Мягкие черты Абдула выражали сомнение, но, слава Аллаху, его вздох означал согласие.

– Мой господин прав, вы упрямы. Что ж, хорошо, госпожа. Идите в хамам. Я подожду вас у выхода из купальни.

Ей пришлось сдержаться, чтобы походка осталась легкой, чтобы сдержать порыв сорваться к купальне, как кобылица, которая слегка застоялась и наконец обрела свободу. Абдул поравнялся с ней, отстав, лишь когда они достигли приземистого здания, в котором размещались бассейны для женщин и фонтаны. Быстро оглянувшись, чтобы убедиться, что он отстал, Захира вошла в полумрак купальни.

Она не стала утруждать себя ритуальным омовением. Вместо этого она поспешила мимо открытой комнаты с колоннами, где пара женщин, разного сложения и возраста, сидела, сплетничая и смеясь, в горячей воде бассейнов. Захира направилась прямо к черному входу общей купальни, игнорируя сморщенную старуху, которая выговаривала ей за спешку, и едва не врезалась в слугу, который нес на подносе кремы-депилятории и щетки.

В задней части здания, вдали от отдельных комнат и уборной, был выход, открывавшийся в переулок. Слуги через него выносили мусор; Захира с его помощью начала свой побег. Толчком распахнув небольшую дверцу, она выскользнула из купальни и подбежала к углу здания, после которого начиналась широкая многолюдная улица. Она заглянула за угол, где Абдул покорно ждал ее возвращения, затем, чувствуя некоторую вину, влилась в поток толпы и позволила ему себя унести, полностью скрыть среди множества людей, спешащих к мечети в сердце города.

Она даже не видела Халима, пока он не схватил ее за руку и не вытащил из собравшейся толпы верующих.

Он оценил взглядом красоту ее новой одежды и фыркнул:

– Он хорошо тебя одевает. У тебя, должно быть, больше талантов, чем я в тебе оценил, о непорочная дочь Синана.

И прежде чем она успела дать отповедь на его пошлый намек, Халим взял ее за руку и повел через широкий двор мечети к тихому местечку под навесом большой галереи. Люди толпились вокруг, но основная масса проходила мимо, не обращая ни малейшего внимания на приглушенный разговор, все мысли людей были заняты лишь тем, чтобы достичь молельного зала для джумы.