Текст книги "Жажда наслаждений"

Глава 19

Она.

Элизабет никогда не задумывалась о своей кандидатуре даже в своих самых смелых мечтах.

Она.

Элизабет пристально посмотрела на своего отца.

– Дорогая моя, всем известно, что в том, что наследника нет, вина Уильяма. Ничто не говорит, что ты неспособна к материнству. И ничто не препятствует твоему замужеству с Николасом, которое будет самым оптимальным решением. В результате мы получим все, что хотим!

Последняя фраза вернула ее с небес на землю.

– Что? Ты предлагаешь мне выйти замуж за Николаса, чтобы получить все, что мы хотим?

– Элизабет, если бы ты была его женой, в случае смерти Николаса, имение перешло бы к тебе. И тогда мы позаботились бы, чтобы такая ситуация с тобой больше никогда не случилась.

– Я поняла. Конечная цель – вернуть имение. Ты собираешься его убить, как и предлагал раньше.

– В убийстве нет необходимости. Все и так вернется к тебе. Невероятно. Я не знаю, почему не подумал о такой возможности раньше.

– Потому что ты сошел с ума, – заявила Элизабет. – Твои предложения выходят за рамки возможного.

– Разве? – лукаво спросил ее отец. – Может быть, ты последовала предложению Питера и зашла несколько дальше, нежели он предполагал?

Она сжала кулаки и спокойно сказала:

– Я не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь – как обычно.

– Ты знаешь, о чем я говорю, Элизабет. Ты же взрослая женщина, а он зрелый мужчина. Вот и все, о чем я говорю, кроме того, что у тебя есть преимущество. Симпатяшка Урсула не идет с тобой ни в какое сравнение. Подумай. Лучшие ученые мира не смогли бы придумать более гениального решения.

Она подумала. Выйти за него замуж.

А как же Питер? Как же долгие годы страданий по Питеру и его неожиданное возвращение в ее жизнь? Как же время, потраченное на нее, и поддержка, которую он всегда оказывал?

Как быть с ним?

Как же ее вера в то, что когда-нибудь они будут вместе?

Как же все тайны, обманы и недосказанности?

Нет, отец верно высказал то, что никогда бы не сказал Питер. Он остался с ней только из-за Шенстоуна. Если у нее не будет имения, он на ней не женится.

За все время своего пребывания здесь он не проронил ни слова об имении, он просто подослал к ней ее отца. Своего посредника. Родственник царей, пусть даже дальний, не может жениться на простолюдинке без небольшого довеска к ней.

Так, прямо и без обиняков, сказал ее отец. Без Шенстоуна не будет и предложения. Питер мог жениться на любой наследнице с богатым приданым. Он мог получить любую женщину, которую захочет, о чем не преминул упомянуть Николас; зачем же ему была нужна англичанка?

Почему Питер вернулся?

С одной стороны, чтобы скрыться от посторонних глаз; с другой стороны, чтобы воскресить былые чувства. Она поступила глупо, простив его.

Теперь же ей грозило нищенское существование.

А как много надежд она возлагала на Питера. Ведь он вернулся спустя столько лет после смерти Уильяма.

И он не забыл ее.

Все держалось на надежде, на желании, на том, что он не забыл ее.

А теперь у нее был новый выбор. Неожиданный наследник хотел себе жену, и ею могла стать она. Как в детской игре: любой из играющих может оказаться «крысой».

Странно, что Николас огласил свои намерения так скоро после своего приезда. Значит, у него был на уме некий план.

И он прекрасно осознавал, что последствия рождения его наследника окажутся сокрушительными. Для Элизабет, для ее отца, для Питера будет означать конец их мечтаниям, смерть всех надежд на возвращение Шенстоуна.

Даже ей трудно осознать весь размах его плана.

Шенстоун будет потерян навсегда.

Все их жалкие попытки дискредитировать Николаса окажутся совершенно бесполезными.

Кроме писем Дороти.

Но как? Как?

Господи, ее отец сошел с ума.

«…любой женщиной могла бы стать ты…»

Нет. Она слишком легко досталась Николасу. Ее оказалось слишком легко обмануть, сбить с истинного пути, слишком легко ублажить.

Кто решится взять такую распутницу в жены?

Мужчина, находящийся в безвыходном положении?..

Однако у Николаса было полдюжины альтернатив, у него появилась Урсула Сэмвик, кандидатка для женитьбы.

Хватит.

Предложение ее отца выходило за рамки разумного, оно было равнозначно самоубийству.

Нельзя силой заставить мужчину жениться.

Хотя… Можно…

Шантажом…

У нее учащенно забилось сердце. Николас использовал ее, почему же нельзя ей?

При помощи писем Дороти.

Немедленно.

Николас продолжал оставаться в кабинете, не возвращаясь в спальню. Так ему было удобнее: на первом этаже он мог беспрепятственно принимать посетителей – столько, сколько хотел или мог видеть.

С ним ежедневно находилась бдительная Урсула, читая ему или играя с ним в карты. Бабочка, порхающая вокруг него, поправляя подушки и поглаживая по волосам.

Элизабет и Минна меняли ему простыни, взбивали подушки, приносили бульон и чай.

Питер становился нетерпеливым.

– Он что-нибудь сказал?

– О чем?..

– О своих намерениях относительно Урсулы. По-моему, ему нравится ее внимание. Любому бы понравилось.

– Тогда тебе нужно всего лишь упасть с лестницы, и обязательно найдется какая-нибудь юная милашка, которая захочет тебя утешить.

– Он всегда очень удачно падает. А между тем кто сейчас ведет повседневные дела Шенстоуна? Элизабет, нельзя так хорошо относиться к человеку, который впоследствии лишит тебя всего на свете.

– Сейчас мы должны заботиться о его здоровье, – поджав губы, произнесла Элизабет.

– Губя тем самым свое.

Она подумала, как бы он мог позаботиться о ее здоровье. Например, свозить ее на Лазурный Берег. Но такая экстравагантность не отличала Питера, по крайней мере в отношении Элизабет.

Она могла бы стать женой Николаса…

Почему же не стала?

Почему теперь могла стать?

Может быть, она вообще была ни при чем?

– Давай, – озлобленно проговорил Питер, – удели ему больше времени, этому ленивому лежебоке.

– Питер!

– Ты, черт побери, балуешь его, позволяя валяться без дела. И занимаясь всеми его делами.

Она взглянула в его нетерпеливые глаза и нашла в них ответ. Она была совершенно ни при чем.

Николас уже не мог больше выносить свое вынужденное безделье, к тому же Урсула начинала действовать ему на нервы.

После обеда он попытался встать со своей импровизированной кровати. Как же можно приводить в исполнение свой план, если нет даже возможности выбраться из кровати.

Николас с трудом сохранял равновесие, борясь с болью. В конечном итоге он, обессиленный, опустился обратно на подушки.

– Урсула пришла проведать тебя, – крикнула Элизабет, еще больше нервируя его.

Не могла же она, в самом деле, поддерживать его решение. Одному Богу известно, как сильно он желал окончить начатый им фарс, несмотря на то что Урсула идеально подходила для его исполнения.

Но еще рано. Необходимо было сыграть еще один акт.

На обед он пригласил всех в свой кабинет.

– Что ж, я не должен роптать на произошедший со мной случай, потому что он привел к моей постели изумительную Урсулу, – вдруг сказал он, когда все были поглощены поеданием креветок и мяса.

Отец Элизабет поперхнулся.

– Разве есть еще на свете такая женщина? – продолжал Николас. – Она будет прекрасной хозяйкой Шенстоуна. Вы же знаете, она выросла здесь, в Эксбери. Обучалась за рубежом. Я знал, что поступил правильно, начав поиски жены дома.

– Действительно, – согласился Фредерик, бросив многозначительный взгляд в сторону Элизабет. – Прямо здесь, дома.

– Я рад, что вы одобряете мои действия, – сказал Николас. – Думаю, не стоит долго тянуть с предложением.

За столом, который Джайлс придвинул к кровати Николаса, установилось мертвое молчание.

– А? Или вы все еще считаете, что мне рано так делать? После нескольких дней ее ухаживаний за мной я уверен, что Урсула должна стать моей.

– Возможно, и так, – проговорил Питер. – Но после двух дней лежания в постели трудно сказать.

– Угощайтесь пирогом, – предложил Николас. – В трудные моменты пирог очень помогает.

Но даже вкуснейший пирог, приготовленный Кук, и перечисление бесконечных достоинств Урсулы не смогли всех развеселить.

Решение было преждевременным. Она была слишком молода.

Более того, никто не верил в серьезность его намерений относительно Урсулы. Возможно, он действительно поспешил.

Не важно. Главное, что его враг вновь проявил активность, поддавшись на объявление Николаса о поисках жены.

Николас теперь смог убедиться в своей правоте и был уверен в ней, как в том, что его зовут Николас.

Если бы он покалечился или погиб, имение перешло бы к прежнему владельцу. Больше всего выиграла бы Элизабет.

Боже правый, снова Элизабет.

Кровать была хороша только для одного занятия. Нет, для двух. У обездвиженного человека появлялось много времени на размышления.

Спокойно подумать, не находясь в пылу сражения. Сделать выводы и увидеть недостающие звенья цепи, которые он бы иначе не заметил.

И до него медленно дошло, что не все было таким, каким казалось. Вся история его трехнедельного пребывания в Шенстоуне предстала перед ним в ясном свете.

Он сделал себя мишенью, и его враг наносил по ней удары. Ловкие, искусные. Убийство священника. Приезд Николаса в Шенстоун.

Пожар. Таинственная сила. Нападение в подвале. Шаги в коридоре. Падение. Второе падение.

Сами по себе случаи ничего не значили. Какой же из них обладал весом и значимостью?

Как так случилось, что он – эмиссар Императрицы Всея Руси – оказался в рассаднике русских эмигрантов?

Какая между всем связь?

Элизабет?

Они все сплотились вокруг Элизабет, у которой были свои секреты.

Прелестная милая Элизабет. Она могла бы, не моргнув глазом, убить его, чтобы завладеть Шенстоуном.

Кому он был нужен больше, чем ей?

Ее отцу, безрассудному аферисту?

Питеру? У него не было причин, кроме той, что Шенстоун должен быть приданым Элизабет, если он вздумает жениться на ней.

Но он никогда не женится на Элизабет.

Николасу чего-то не хватало для полной картины. Было нечто еще. Ради имперских бриллиантов его враг был готов выжидать своего часа вечно. Николас знал это.

Но он не ожидал, что в подвальной комнате будет жить кто-то, имеющий намерение убить Николаса и неограниченный запас времени.

Виктор?

Минна?

Кому нужны деньги, скрытые в бриллиантах?

Всем, каждому из них.

Таким образом, Николас вернулся к тому, с чего начал.

Он слишком долго здесь пробыл. Ему так сильно хотелось поймать врага, что он сам угодил в ловушку.

И тут ему пришло в голову, что его больше ничего из происшедшего не должно беспокоить. Он может немедленно отправиться в Лондон и завершить свою миссию. Его, наверное, уже давно не разыскивают. К тому же его никто не узнает.

Все остальное не имело значения. Скоро он поедет в Лондон, затем вернется к прежней жизни. Он передаст Шенстоун Элизабет.

И все встанет на свои места.

– Ты думала о моем предложении?

– Да, отец. Оно настолько нелепое, что заставляет меня смеяться каждый раз, когда я о нем вспоминаю.

– А мне хочется плакать каждый раз, когда я вспоминаю последний обед и высказывания Николаса о женитьбе на бесстыдной Урсуле.

– Понимаю. Думаешь, я могу просто подойти к нему, похлопать по плечу и сказать: «Простите, я бы хотела выйти за вас замуж»?

– Примерно так я и думал.

– Ты всегда был мечтателем, отец.

– А ты слишком большой прагматик.

Но она не была такой. Она была целиком в плену собственных грез и желаний, которые все растворились в воздухе.

Чего стоило наступить на горло еще одной мечте?

– А что же случилось с вашими планами?

– Пуф! Лопнули! Они основывались только на одном – что кто-нибудь из нас обнаружит нечто, могущее поставить под сомнение права Николаса на наследование. Поэтому единственное, что стоит между ним и Урсулой, – только ты… если ты хочешь вернуть себе Шенстоун. Если у тебя хватит смелости привести в исполнение свой дерзкий план.

– Но в твоем плане отсутствует одно звено – Питер. Если я выйду замуж за Николаса, Питеру ничего не останется.

– Знаешь, ты права, – согласился отец. – Но меня вопрос Питера ни в коей мере не волнует.

Таков был весь ее отец – нацеленный на одну задачу с решимостью достичь ее любыми средствами. Так или иначе он намеревался вновь вручить ей Шенстоун и получить свою долю прибыли.

Вот уж кто всегда удачно падает, подумала Элизабет. Все проблемы и осложнения стекают с него, как с гуся вода. Недаром на протяжении последних трех недель он прятался в Шенстоуне, чтобы не сталкиваться с ненужными ему проблемами в Лондоне.

И если сейчас ему удастся устроить небольшой выгодный для него роман, тем лучше он будет себя чувствовать. Он сможет вернуться к своим партнерам и надавать еще больше обещаний.

А затем вытянет руку и, как обычно, заставит ее платить.

– Почему мне никто не сказал, что Николас сегодня вставал? – с таким вопросом ворвалась в кабинет Урсула. – Я каждый день приезжаю в одно и то же время, и никто не встретил меня у дверей и не сказал, что он ушел. Где он, Элизабет? Мы должны были закончить чтение книги.

– По-моему, он решил немного покататься верхом.

– Бедняжка, он растрясет себе все кости. – Она выскочила из кабинета, пронеслась к выходу и исчезла в направлении конюшен.

– Она ушла? – Николас вышел из-за двери.

– Как вихрь.

– Не уверен, что смог бы вынести еще один день чтения Диккенса.

– Представь, что будет, если вы поженитесь, – сказала Элизабет. – Вы сможете совместно изучать многочисленные литературные труды. Как приятно вам будет!..

– У нее множество добродетелей, – заметил Николас. – Но должен заметить, что она немного более нахальная, чем мне бы хотелось.

– Чем тебе бы хотелось? – эхом отозвалась Элизабет, не зная, плакать ей или смеяться. Если такая черта ему не нравится, она заранее обречена на поражение. Хотя всерьез она не думала предлагать ему себя. – Может быть, ты ищешь себе монашку?

– Может быть, я просто еще ищу, – уклончиво ответил он.

– Ты выглядишь намного лучше сегодня, – решила она сменить тему.

– Я уже могу ходить – все, что мне нужно. И еще мне нужно покончить с бдениями Урсулы у моей кровати.

– Тогда ты должен поставить ее в известность о своем намерении. Она считает, что ты уже почти готов сделать ей предложение.

– Черт побери. – Он сам попался в свою же ловушку. – И что мне теперь делать?

Слова повисли в воздухе и заставили Элизабет облегченно вздохнуть. Необходимо было действовать именно сейчас, если только у нее хватит воздуха вытолкнуть из себя нужные слова.

– Сделай предложение какой-нибудь другой женщине. – Боже, она действительно так сказала. Или прошептала. Она не была уверена, так как оцепенела уже оттого, что произнесла.

Он резко повернулся к ней:

– Кому предложение?

Вот он, главный момент ее жизни. Сможет ли она предложить себя?

«…Любой женщиной могла бы быть ты…» Она сделала глубокий вдох и выпалила:

– Мне.

Он затих. Черт побери.

– Тебе? – наконец проговорил он. – Какого черта тебе?

Все было хуже, чем она ожидала.

– Почему бы и нет? – Ей пришлось протолкнуть слова сквозь комок в горле. – Такой выбор решил бы все твои проблемы, а заодно и мои. Ты получишь жену; получишь наследника.

– И твоего отца в придачу, – с отвращением в голосе сказал он. Черт, черт, черт. Зачем она так поступает? Услышать сейчас от нее такие слова ему хотелось меньше всего и больше всего на свете. Поэтому он должен отвергнуть ее предложение. – Нет, Элизабет, нет.

Просто… черт возьми… нет.

– Я предполагала, что ты ответишь именно так, – проговорила она. – И твои объяснения, что я уже стара и далеко не первой свежести. Поэтому я подумала, что ты захочешь увидеть вот это.

Она швырнула на стол несколько листов бумаги, и он с любопытством взял их в руки.

– Фотография? Господи… мой отец?

– Твой отец. И копии некоторых писем, написанных им и ему. Оригиналы у меня. Но, думаю, ты заметишь даже при беглом просмотре, что там есть некоторые упоминания, требующие большего внимания. Кое-что можно интерпретировать по-разному.

Он снова затих.

– Да? И что?

– То, что я буду настаивать на судебном разбирательстве. Означают ли некоторые детали переписки, что твоей матерью на самом деле была жена Уильяма.

– Я же тебе говорил, что нет.

– А вот слова Дороти говорят об обратном. Многие ее фразы можно понять, что, возможно, да.

Он закрыл глаза.

– Боже.

– Я вынуждена пойти на шантаж.

– Да уж. – Он ведь мог просто уйти от всех проблем. Планировал уйти. Теперь она заставляет его остаться, что неожиданно все осложняет. – Хорошо, Элизабет. Мы сделаем, как ты хочешь.

Она не ожидала такой быстрой капитуляции. Что теперь? Нужно решить все очень быстро.

– Тогда сегодня вечером, – сказала она, не зная, возможно ли такое быстрое завершение.

– Сегодня вечером? – Он выглядел слегка оглушенным.

– Викарий проведет церемонию сегодня. – Она еще не знала как, ведь между словами и реальным положением дел была огромная про пасть. Но, чего бы ей ни стоило, она завершит начатое.

Все остальное можно устроить.

– Ты так уверена в себе? – удивленно спросил он.

Она ни в чем не была уверена, даже в том, что сделала минуту назад, но холодно ответила:

– Мне кажется, ты сам указывал на такую возможность. – Она начала складывать письма Дороти.

– Разве? Какой я дальновидный. И что потом? – иронизировал он.

– По-моему, викарий должен быть сейчас у себя дома и пить херес с пирожными.

– Элизабет, – произнес он.

– Если ты хочешь спросить, будет ли присутствовать так называемая семья, то ответ – нет. Я не хочу, чтобы они знали.

И неожиданно поняла почему. Она внезапно осознала, почему так и не решилась рассказать отцу о письмах.

Потому что это касалось только ее. Ни его, ни его финансовых проблем и деловых планов. Использование писем должно было помочь ей одной, вот почему она сохранила в тайне их существование.

Оттого и не хотела никого видеть на венчании.

Их очень сильно испугала мысль о возможной жене Николаса. Теперь ею станет она. Никто из них не думал, что так может произойти, тем более чем такой поворот событий может грозить им.

Особенно Питер. И даже ее отец.

Более того, она не знала, что может произойти с ней самой.

Оказалось не очень просто незаметно выскользнуть из дома на венчание. Во-первых, она не могла надеть нарядное платье. Во-вторых, ее отец постоянно ходил за ней по пятам.

Она не знала, как ей удалось уложиться в восемь часов, за время которых слуги сновали между ее домом и домом викария, относя записки, в которых говорилось, какой Элизабет хотела бы видеть свою свадьбу. Она очень надеялась, что викарий каким-то образом сможет достать кольца.

После семи Элизабет сказала, что Николасу нужно лечь в кровать, и они вдвоем спустились по лестнице для слуг и вышли через заднюю дверь.

Там их ждала заранее приготовленная двуколка, так что через десять минут они покинули земли Шенстоуна, а через двадцать уже стояли перед дверями церкви.

Здесь их приветствовал викарий Бристоу:

– Дети мои.

Он помог Николасу, все еще страдающему от боли, вылезти из двуколки.

– Пойдемте.

Они вошли в дом, где их ждала его жена.

– Батюшки, Николас выглядит не совсем здоровым.

– Бумаги подготовлены? – спросила Элизабет, отметая в сторону все возражения.

– Да, конечно. Садитесь. Выпьем чаю. Ты подпишешь здесь, здесь и вот здесь. Николас, ты проделаешь то же самое. А вот и чай.

Жена викария поставила перед Николасом поднос, и викарий налил чай.

– От него ты себя почувствуешь лучше. После церемонии мы заверим все свидетельскими подписями, как положено. Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы стоять? Не хотите ли пройти в церковь?

– Нет. Ваша комната вполне подойдет, – проговорил Николас, оглядываясь на побеленные стены и удобную мебель. – Прекрасно подойдет.

– Тогда будьте добры встать передо мной, – сказал викарий. Они встали перед ним: Николас в своем строгом черном костюме, а Элизабет в черном платье, отделанном бархатом. В нем она вполне могла пойти на прогулку. Церемония венчания началась.

Элизабет схватила Николаса за руку, когда викарий предложил им повторять за ним слова клятвы:

– Я беру тебя, Николас… – С этими словами она надела ему на палец кольцо.

– Я беру тебя, Элизабет… – Он проделал то же самое.

– …пока смерть не разлучит нас…

– …пока… смерть не разлучит нас…

– А теперь я объявляю вас…

Затем миссис Бристоу сказала:

– Вы можете поцеловать невесту.

Николас положил Элизабет руки на плечи и заглянул в глубь ее глаз.

Снова Элизабет.

Теперь она получила именно то, что ей было нужно, использовав небольшой шантаж, как в свое время поступил и он.

Он легко поцеловал ее в губы. В ее прекрасные лживые губы.

Затем они подписали необходимые бумаги, записали жену викария в качестве свидетеля, их имена занесли в церковный реестр, они выпили еще по чашке чая, а затем миссис Бристоу принесла поднос с хересом и пирожными, как и говорила Элизабет.

– Поздравляю, – сказал викарий, поднимая бокал с хересом. – Лучше и быть не могло. Кроме, конечно, семейной свадьбы… Но, полагаю, у вас не такие уж и многочисленные семьи. Твой отец, Элизабет?

– Он на какое-то время уехал в Лондон. – Ложь легко сорвалась с ее языка.

– Я имел удовольствие знать твоего отца, – обратился викарий к Николасу.

– Разве?

– Милый, немного безрассудный молодой человек. Уехал в Россию, если я не ошибаюсь? Мы, знаете ли, лишились деревенского врача. Но… ты ведь родился там?

– Да. – Николас явно выглядел не в своей тарелке.

– Я всегда считал, что было большим позором, что Уильям и Ричард отстранились друг от друга.

– Такое случается, – произнес Николас.

– Однако все вернулось на круги своя. Ты вновь в Шенстоуне, там, где и должен быть. И по великой мудрости Господней Элизабет теперь с тобой.

– Я очень рад, – сказал Николас, осторожно взглянув на Элизабет. – И тому, что вы были так добры и настолько быстро организовали церемонию.

– Элизабет дала мне понять, что церемония должна быть проведена безотлагательно, поэтому я поспешил удовлетворить ее пожелания, как, надеюсь, и твои.

– Конечно же, – проговорил Николас, прожигая взглядом Элизабет. – Думаю, нам пора ехать, Элизабет?

– Да, Николас. – Такого покорного тона он от нее еще не слышал.

Конюх викария подогнал двуколку, и они сели в нее.

Викарий сжал руку Элизабет.

– Удачи, моя дорогая. Бог в помощь.

– Так что такого ты сказала викарию, отчего он решил, что бракосочетание необходимо организовать немедленно? – спросил Николас. – Или я должен догадаться?

– Полагаю, ты можешь догадаться, – защищаясь, ответила она. – Но я не говорила никаких конкретных слов.

– Понятно. – Ему было ничего не понятно, кроме того, что своим маленьким шантажом Элизабет смешала все карты, и теперь у его врага было две мишени вместо одной. – Интересно, как они отреагируют, когда мы им расскажем?

– Не могу дождаться, чтобы увидеть их лица. После твоих рассказов о поисках жены…

– Я перепугал их всех до смерти.

– Только моего отца.

– Теперь он ничего не получит, – сказал Николас спокойным голосом, за которым угадывалась с трудом сдерживаемая ярость.